21

Следователь Шаравин набрал из кабинета Турецкого номер телефона следователя милиции Виктора Озерова.

— Здравствуйте, я следователь Московской прокуратуры по особо важным делам Шаравин. Вы получили наш запрос о деле капитана ФСБ Рощина?

— Вы немного опоздали, — ответил тот. — Как раз сейчас мы передаем дело в ФСБ. Они затребовали раньше вас.

— Это, конечно, форменное безобразие… — хмыкнул Денис, слушавший по второй трубке. — Сами себя расследуют.

Турецкий сделал негодующую физиономию и погрозил ему пальцем.

— Вы это мне адресуете? — возмутился Озеров. — Вы, прокуратура, еще жалуетесь?

— Это не телефонный разговор… — сказал Шаравин, строго взглянув на Дениса. — Вы не возражаете, если я к вам прямо сейчас подъеду? — спросил он, переглянувшись с Турецким.

— Вы знаете, как к нам добираться?

— Конечно. Да, и еще… — Шаравин положил руку на микрофон трубки и понимающе кивнул, увидев, как Турецкий с недовольным видом качнул головой и показал глазами на потолок. — У меня большая к вам просьба. Если вы что-то еще не передали, пожалуйста, потяните с передачей материалов, насколько это возможно. И обязательно дождитесь нашего приезда. Я буду у вас через час.

— Постараюсь, — буркнул Озеров и положил трубку.

— Ментам тоже хочется ущучить гэбэшников, — сказал Денис, когда Шаравин положил трубку и начал собирать бумаги. — С тех пор как Андропов наехал на их Щелокова. Потому им не в кайф, если око государево будет само разбираться со своими нашкодившими сотрудниками.

— И будут только рады нам помочь? Хорошо бы… — согласился Турецкий.

Следователь Озеров пронзительно посмотрел на Шаравина, когда тот вошел к нему в кабинет, молча кивнул в знак приветствия, встал и запер дверь на ключ.

— У вас копии остались? — спросил Шаравин, осторожно присев на предложенный расшатанный стул. И покосился на стол следователя. Там в рамке стояла фотография симпатичной девушки.

— Обижаете… — столь же нелюдимо ответил Озеров, ознакомившись с сопроводительным письмом Генпрокуратуры. — Только без разрешения начальства я не могу вам ничего передать. Могу лишь ознакомить… Что вас конкретно интересует, если коротко?

— Результаты баллистической и дактилоскопической экспертизы, — сказал Шаравин. — Это в первую очередь.

— Вот так, да? — Строптивый Озеров сменил тон. — А что, Рощин еще где-то и в кого-то стрелял? И тоже из благородных побуждений?

— Да нет… Не совсем так, — неопределенно ответил Шаравин. — У нас есть чьи-то отпечатки пальцев, которые мы не можем идентифицировать. Подозреваем, что они принадлежат Рощину.

— Понятно. Разумеется, пальцы на записанном за ним штатном пистолете однозначно принадлежат ему, — кивнул Озеров. — Кстати, я на всякий случай тоже проверял, но ничего похожего в нашей картотеке не нашлось. Сейчас мы посмотрим, должна же у меня остаться копия файла его дактилоскопического снимка… Черт, не открывается. Возможно, ее передали в архив или в криминалистическую лабораторию… — Озеров открыл свой сейф. — Нет, надо поискать в архиве. Подождите минуту. — Он вышел из кабинета.

Через несколько минут он вернулся:

— Пока ищут. Вы хотели что-то еще о нем узнать?

— Да. Каким он вам показался? Как себя вел?

— Тертый мужик, — пожал плечами следователь Озеров. — Вот сидел еще вчера здесь, на вашем месте, и снова давал показания, пересказал все как было. Нигде не ошибся. Попробую еще.

Он снова сел к компьютеру, передав Шаравину протокол допроса.

— Он сам в бытность своей работы в милиции был в нашей с вами шкуре, когда работал дознавателем, — сообщил Шаравин. — Вы, наверное, уже знаете, шесть лет назад, когда он служил в милиции, Рощин вел дело об ограблении, по которому проходил этот самый Корягин? — спросил он.

Глаза Озерова округлились. Он продолжал стучать по клавиатуре:

— Нет, на месте двойного убийства Рощин сказал, будто никогда не знал убитого.

— Ну да, он рассчитывал, что дело у вас заберут и вы не успеете докопаться, — кивнул Шаравин, просматривая протокол допроса. — Тогда посадили на разные сроки каких-то пацанов, а самого Корягина амнистировали по другой статье. Что он вам еще сказал?

— Я спрашивал Рощина, — кивнул Озеров, не отрываясь от монитора. — Он неохотно, но рассказал, будто пришел к ней, когда Корягина не было дома. А тот вдруг объявился, прибежал раньше времени. Ну и приревновал. Она, скажу вам, была сексапильная бабенка.

— Все может быть. Где он сейчас?

— Наверно, дома. Живет один.

— Вы отпустили его под подписку о невыезде?

— Да, таково распоряжение… — Озеров показал глазами на потолок. Он явно нервничал. — Ничего другого не оставалось. Да и формальных причин отправлять его в КПЗ у меня не было. Он защищался. А вы его в чем-то еще подозреваете?

— Вот я и хотел поделиться с вами нашими подозрениями. Так… я вижу, здесь есть его адрес, домашний телефон, семейное положение, номер служебной машины..;,

— Все это есть, — кивнул Озеров, продолжая манипуляции на клавиатуре компьютера.

— Долго же ищут в вашем архиве… — сказал Ша-равин, взглянув на часы. — Может, сами расскажете, что показали результаты баллистической экспертизы?

— Он чист… — ответил Озеров. — Полностью подтверждаются его показания. Корягин стрелял трижды — две пули в Рощина и одна в эту девушку по фамилии Соломенко. Рощин стрелял только один раз…

— Это я знаю, — кивнул Шаравин.

— Могу зачитать вам его служебную характеристику, — продолжал Озеров.

— Представляю, — хмыкнул Шаравин. — Капитан Рощин — образцовый офицер, характер нордический, в предосудительных связях не замечен. Стреляет редко, но метко. Нам всем следует на него равняться.

— Знаете, мне он тоже не понравился, — продолжал Озеров, по-прежнему стуча по клавишам и глядя на экран. — Но к нему не придерешься… А что, собираетесь его навестить? — Озеров теперь заметно нервничал, поскольку у него ничего не получалось.

— Мне моя жизнь дороже… — буркнул Шаравин, снова покосившись на фотографию девушки, а потом переведя взгляд на экран монитора. — У вас, если не ошибаюсь, не открывается нужный файл?

— Сам не пойму… Черт знает что. Но я его сам не мог стереть! Это совершенно точно!

— Кто-то знает ваш пароль?

— Нет, что вы.

— Чудес не бывает, — пожал плечами Шаравин. — Я бы обратил ваше внимание, что ваши сотрудники с архивом тоже не особенно торопятся.

— Черт знает что… — снова чертыхнулся Озеров. И, нервничая, стал набирать телефонный номер. — Галя, ну что там у вас, в конце концов? Сколько еще ждать?

Потом осторожно положил трубку на клавишу аппарата, стараясь не смотреть на гостя.

— Вы правы… Папки с копиями этого дела тоже нет. — Он растерянно посмотрел на гостя. И тут же спохватился. — Правда, еще не все потеряно. Кое-что сохранилось у меня в записной книжке, если ее, конечно, тоже не скоммуниздили.

Он порылся в ящиках стола, нашел записную книжку, перелистал ее и протянул гостю.

— Спасибо, — кивнул Шаравин. — Но я хотел узнать только это: уцелела ли информация о бравом капитане ФСБ Михаиле Рощине? Мы с самого начала предполагали, что ее постараются уничтожить. А это все мы можем запросить в его ведомстве. — Он кивнул на записную книжку.

— Чем могу, — уязвленно пробормотал Озеров.

— Вы еще говорили, будто он еще вчера сидел у вас на моем месте. После него и до меня здесь кто-нибудь еще был?

— Нет… — помотал головой Озеров.

— Но возможно, Рощин касался либо брал в руки какие-то предметы на вашем столе, — продолжал Шаравин. — Например, стакан, зажигалку… Ну, вы поняли меня. Тогда мы первое время вполне обойдемся без отпечатков пальцев на его пистолете.

— Не помню. Хотя нет, он брал в руки этот снимок моей невесты. — Озеров кивнул на фотографию на своем столе. — Представляете, сидит этот фрукт, развалясь, здесь у меня на допросе, берет, причем без моего разрешения, снимок моей девушки и бесцеремонно ее разглядывает.

— Так вот почему вы его невзлюбили…

— Но не он один у меня здесь сидел! — возмущенно продолжал следователь Озеров. — Но он был единственный, кто ее взял! Вы же ее не хватаете без спроса?

— Нет, не хватаю. — Шаравин кивнул на фотографию. — Но зато попрошу дать ее нам на время. Дадите? Разумеется, под расписку. Мы вам ее скоро вернем. Снимем его пальчики и сразу привезем.

— Пожалуйста… — пожал плечами Озеров. — Но только не надолго.

— Спасибо… — Шаравин смотрел, как Озеров бережно укладывает фотографию любимой в целлофановый пакет. — Но может быть, вы ответите мне еще на один вопрос, на который мы пока не находим ответа?

Озеров кивнул в знак согласия.

— Почему он, профессиональный оперативник, позволил бывшему и уже немолодому уголовнику произвести аж три выстрела, прежде чем его застрелил?

— Я ему задал такой вопрос, — сказал Озеров, — это есть в протоколе. Ничего толком он мне не ответил. Мол, все произошло слишком неожиданно. Растерялся, и оба выстрела в упор свалили его на пол.

— Что значит «растерялся»? — не понял Шаравин.

— Спросите чего полегче. Причем у него.

— Просто я хочу порассуждать вслух. Если он пришел к даме в бронежилете, значит, он ожидал такого нападения? Тем более она просила о защите? Если пули попали Рощину в грудь, а не в спину, значит, он видел стрелявшего?

— Верно… Я и спросил об этом. Это вы найдете в том же протоколе. Говорит, не ожидал.

— Надеюсь, вы в курсе, что после попадания пуль в бронежилет на теле остаются кровоподтеки?

— Они у него были, — уже нетерпеливо сказал Озеров. — У вас нет времени читать протокол?

— Я спрашиваю о ваших личных впечатлениях о его поведении… — извиняющимся тоном сказал Шаравин. — В протоколе это не отражается.

— Я, конечно, не замерял месторасположение кровоподтеков с точностью до миллиметра, но на глаз они находились именно там, где и следовало ожидать. То есть вряд возможно такое совпадение, будто он получил их часом раньше во время драки именно в этом месте. Здесь он чист.

— Это точно. Я в подобных случаях всегда задаюсь вопросом: зачем столь безупречное алиби столь честному человеку? — вздохнул Шаравин. — Или зачем эти безукоризненные отмазки? Ладно! — Он встал с места. — Не буду вас больше отвлекать от дела. У меня нет больше вопросов. Спасибо за помощь.

— Фотографию не забудьте вернуть… — Озеров пододвинул к нему целлофановый пакет. — И дайте мне ваш телефон, чтобы связаться в случае возникновения новых обстоятельств.

Когда Шаравин вернулся в прокуратуру, там уже сидел прилетевший из Воронежа Денис Грязнов.

— Тебя ждем. — Турецкий кивнул Шаравину и указал на стул, после того как тот обменялся приветствиями с Денисом. — Интересные вещи он тут рассказывает.

— Климова я нашел быстро, — сказал Грязнов. — Его показали по телевизору, и потому его многие там знают. Он рассказал мне следующее. Оказывается, пленных было всего пятнадцать человек. Климов в плен попал еще в девяносто пятом году и потому немного понимает по-чеченски. Он не раз там видел

Ансара Худоева, которого Забельский знает с восемьдесят восьмого года и о ком упоминал Олег в своей статье. Говорит, он там был главным. Именно он отбирал из пятнадцати этих пятерых, которых следовало выкупить…

— Ансар Худоев? — переспросил Турецкий, переглянувшись с Шаравиным. — Он так его и назвал?

— Да, — подтвердил Денис. — Именно так и назвал. Здесь важно, по какому критерию шел отбор. Брали только тех, у кого есть матери-одиночки. И кто живет недалеко от Москвы. Полтора-два часа лета. Был там один сирота по фамилии Сазонов. Климов его хорошо знал: говорит, его мать умерла, когда сын попал в плен, так его забраковали. Еще им предлагалось принять ислам… Климов понял это так: когда отбор закончился, остальных пустили в расход, как бесполезных и никому не нужных. Ансар велел отвести их подальше, чтоб не беспокоить жителей села… И еще. Когда они подлетали к Москве, ему и другим ребятам велели молчать об этих подробностях. Мол, скажите спасибо, что вас освободили. Благодарите господина Забельского, это он за вас заплатил. Но он все равно решил не отмалчиваться… — Он замолчал, сжал кулаки, ударил по столу. — Сволочи… — Денис встал и прошелся по кабинету.

— За тобой там не было слежки? — спросил Турецкий после паузы.

— Нет, на этот раз я ничего такого не почувствовал… Хотя постоянно там присматривался и оглядывался. И тут же улетел в Москву.

— И как ты сам объясняешь подобный отбор? — спросил у Дениса Турецкий после очередного продолжительного молчания.

— На мой взгляд, они опять спешили.

— Кто «они»? Забельский? — почти в один голос спросили Шаравин и Турецкий.

— И те, и другие. Им нужно было срочно продать

Забельскому этих ребят. Но не для их освобождения из плена, как вы понимаете. А для нашей впечатлительной общественности обязательно нужно, чтобы сыновей встретили обрадованные матери, у которых никого больше на свете нет. И чтобы на всю страну показали их слезы признательной благодарности к благодетелю. Для этого нет лучше матерей-одиночек.

— Тебе самому здесь все понятно?

— Трудно сказать. Климов еще рассказал много интересного. После Хасавюрта он вместе с другими русскими рабами работал на прокладке трубопровода в сторону грузинской границы. И не раз видел там Ансара, который всем там распоряжался. Время от времени работы прекращались, не хватало средств, но не на зарплату, как вы понимаете, а на трубы и оборудование для насосных станций. Потом деньги появлялись, и работы продолжались. Когда снова началась война, стали покупать новейшее оружие. Я спросил у Климова, может ли он назвать по датам, когда это происходило? Он назвал по памяти. Я потом в самолете прикинул: получается, трубы, а потом оружие появлялись после того, как Забельский встречал на аэродроме очередного выкупленного им пленного.

— Как ты думаешь, этот Климов готов дать такие же показания под протокол? — спросил Турецкий.

— Думаю, да. Ему очень хочется с ними поквитаться. И потому он охотно и с подробностями обо всем рассказывал.

— Спасибо… — поблагодарил Турецкий.

Колобов уже собирался ехать в «заимку», где отдыхал Михаил Рощин, когда ему позвонил Всеволод Муромов из службы охраны.

— Федор Андреевич, этот Грязнов из «Глории» вчера вечером вернулся из своего пансионата в Карелии, причем раньше времени.

— Да? А ты знаешь, что его там вообще не было?

— Не понял… Как такое может быть? Терентьев утверждает: своими глазами видел, как он садился в поезд…

— Верно, садился, — хмыкнул Колобов. — А потом из него вылез на ближайшей станции. И с тех пор его не видели.

— Получается, он знает, что его пасли? — озадаченно пробормотал Муромов.

— Спроси что-нибудь полегче. А сейчас извини. Мне надо срочно ехать.

Отключив сотовый, Колобов прошелся по кабинету. Кажется, до прямого столкновения с прокуратурой осталось совсем немного. Мало того что они ведут дело по убийству Бородина. Они еще затребовали дело на Рощина. Вчера выяснилось, что они же сделали запрос на телефонный узел: на каком основании прослушивались разговоры Сивцовой с сестрой перед ее гибелью… Уже обложили со всех сторон. Поэтому надо бы поспешить. Надо их снова опередить, чтобы прийти первыми к финишу. А победителей не судят.

Только он собрался уходить, позвонил Агеев:

— Федя, срочно бросай все и заезжай ко мне в «контору»! Есть неотложный разговор.

Колобов появился у бывшего подчиненного ровно через сорок минут.

— Что опять стряслось? — спросил он, ответив на рукопожатие.

Агеев достал из бара початую бутылку армянского, пять звездочек, коньяка, вопросительно посмотрел на бывшего начальника.

— Налить?

Колобов кивнул, показал полпальца.

— Федя, мне только что сообщили от наших друзей с Петровки. Словом, наши из прокуратуры уже успели там побывать, представляешь? И уже потолковали со следователем Озеровым, который вел его дело.

— На предмет? — Колобов опрокинул в себя стопку.

— Будто не знаешь. Их интересует наш друг Миша и все, что с ним связано.

— Дело они вам уже передали?

— Да. Но наше начальство сейчас договаривается с прокуратурой о совместном расследовании. Вот что плохо. У нас на все неделя, не больше. Пока из прокуратуры пришлют к нам запрос, пока мы его рассмотрим и дадим ответ.

— Это ладно, — поморщился Колобов. — Ты мне одно скажи: все, что было связано с пальбой, когда Миша шлепнул Севрюгу, это серьезно?

— Ты же понимаешь, в связи с каким делом Миша им на самом деле нужен. Им на самом деле нужен Забельский. А значит, и ты.

— Да уж, Миша, к сожалению, здесь прокололся, — покачал головой Колобов. — И, похоже, они теперь с него с живого не слезут…

Агеев вздохнул:

— Боюсь, они и с мертвого не слезут. Лучше скажи, ты мои последние материалы получил?

— Да, и отдал их Григорию Ивановичу, — уклончиво ответил Колобов, глядя в сторону. — Пока он мне ничего не ответил. Думает… Спасибо за ценную информацию, мне нужно ехать.

— И сколько ждать?

— Андрей, я не знаю, как тебе это объяснить, чтобы ты не обиделся. Только между нами. Неужели тебе нужно объяснять, как опасно работать одновременно на двоих олигархов? Это только кажется, что они вечные и закоренелые враги. Это люди другой породы. Кроме интересов, их ничто не привязывает. Поэтому, как бы они ни враждовали, в критической ситуации они всегда могут договориться и найти общий язык. Вопрос: за счет кого? Или, скажем так, кого они на этот раз принесут в жертву, чтобы укрепить свой союз?

— Хочешь сказать, в роли жертвенного барашка оказался я? — настороженно спросил Агеев.

— Это ты сам сказал… — тихо ответил Колобов.

— И что бы ты на моем месте делал?

— Чтобы быть на твоем месте, я должен обладать всей полнотой твоей информации. — Колобов снова взглянул на часы.

— По-моему, ты ею уже обладаешь…

— Если ты признаешь, что я уже знаю все, — терпеливо сказал Федор Андреевич, — значит, я знаю и то, в чью пользу свой выбор ты уже сделал.

— И я даже догадываюсь, кто на меня стучит, — сухо сказал Агеев. — Ты понимаешь, о ком я сейчас подумал?

Колобов промолчал, глядя в сторону. Взял в рот дольку лимона, пожевал.

— Все понятно, вот она, благодарность облагодетельствованного тобой подчиненного… — пробурчал Андрей Семенович. — Согласись, я тебе никогда не отвечал чем-то подобным за твою заботу, когда ты меня двигал.

И напрасно двигал, подумал Колобов.

— Не отвечал, — согласился он вслух. — И потому я с тобой еще разговариваю.

— Федя, ты же знаешь, я Мишу вытащил из ментов к нам в «контору»! Я везде его выдвигал, всем помог и добился передачи нам уголовного дела о двойном убийстве… Другой бы в знак признательности… Что ты молчишь?

— Любой двойной агент рано или поздно должен выбрать кого-то одного из своих хозяев, — ответил Колобов. — Миша Рощин сделал это вовремя, ты выбирал слишком долго. И потому прогадал.

— И давно Рощин стал работать на тебя? — сощурился Агеев.

— Не в этом дело. Когда ты делал свой выбор, для тебя было главным, как бы снова не оказаться в моем подчинении. Я прав?

Андрей Семенович недовольно засопел, но промолчал.

— И потому ты поставил не на ту лошадь.

— Дело не в лошадях… Скажи проще: я погнался за двумя зайцами, — мрачно сказал Агеев. — Федя, ты мне так и не ответил: что на моем месте ты бы предпринял.

— Постарался бы исправить возникшую ситуацию, — ответил Колобов. — Это тебе по силам?

— Если только при твоем непосредственном содействии, — сощурился Агеев.

Колобов вышел от него через десять минут, а еще через полтора часа после езды сначала по широкой автостраде Минского шоссе, потом по узкому, гладкому шоссе, огражденному высокими соснами, приехал в «заимку».

Там у входа в небольшой деревянный дом с просторной и светлой террасой его встретила улыбающаяся, с ямочками на румяных щеках молодая хозяйка «заимки» в кокетливом белом халатике.

— Аня, он здесь? — негромко спросил Федор Андреевич, поцеловав ее в одну из ямочек. — Надеюсь, моя команда пришла вовремя?

— Еще бы… — Ее приветливая улыбка сменилась на томную. — Такой мужчина… У нас такого еще не было. Девочки совсем расстроятся.

— Все отменяется. Я его забираю от вас, — сказал он.

— Тогда присылай его к нам почаще, — подмигнула она ему. — Идем, посмотришь на этого жеребца. Ему Танечка как раз делает свой массаж.

Они подошли к окну, выходящему в массажную — просторную, светлую комнату. Там массажистка — полненькая, крашеная брюнетка в коротеньком халате с глубоким вырезом — легко и без нажима растирала пальчиками голую и влажную спину стонущего от наслаждения Рощина.

— Полюбуйся на этого породистого самца, — вполголоса сказала Аня. — Смотри, до какого состояния довела его наша Танечка. О чем я тебе говорила, помнишь? Он уже готов. Сейчас самый момент, он расслаблен и не способен ни на какое сопротивление. Делай с ним, что хочешь. Все-таки почему ты передумал? Стало его жалко?

Он взял ее за локоть.

— А кстати, что именно ты собиралась применить? — спросил он, когда они вышли.

— А вот смотри… — Она завела его в свой кабинет, там сняла картину на стене, за которой был сейф, который она открыла. — Видишь эту коробку? Там ампулы. Это делают в Голландии специально для эвтаназии. У них сейчас разрешено. Достаточно одного укола. И клиент даже не почувствует и не шелохнется. Нет, ты точно передумал?

— Только что ты была этому рада, — заметил Колобов, положив руку ей на талию. — Да, я забираю от вас Мишу, — повторил он. — У меня для него важное задание. Никто другой не справится.

— Просто такого кадра у нас еще не было. — Она слегка отстранилась. — Мои девочки только о нем и говорят… Не хочется им лишаться такого мужика. А что укол ему сделать, что назад тебе вернуть, нам-то какая разница?

Она снова от него отстранилась, отодвинув его руки.

— Подожди, Федя. Только не здесь… И потом, ты же спешишь? Кстати, чуть не забыла, для тебя тоже найдется хорошее средство. Только недавно получили. Получше всякой виагры…

Она снова открыла сейф.

— Но только проверь его сначала на супруге. Бери, чего смотришь? Не отравлю, не бойся… — Она усмехнулась, прижалась лицом к его груди. — Кстати, может, потом Мишу снова к нам пришлешь, а?

— Завтра к тебе привезут девушку из одной известной и уважаемой кавказской семьи, — сказал он. — Уход, внимание и обслуживание по высшему разряду, ты поняла? Но это не отменяет бдительности… — Он взял ее двумя пальцами за подбородок.