20
— Андрей Владимирович, у себя? — спросил Турецкий у секретарши, но она не успела ответить.
— Заходи, Александр Борисович! — окликнул его в приоткрытую дверь своего кабинета Курбанов. Он появился в дверях, потянул руку для пожатия, — Жду тебя с докладом уже семь минут. Опаздываешь, однако…
И пропустил Турецкого в дверь.
— Люба, меня ни для кого нет, — сказал он секретарше.
Они сели за приставной стол друг напротив друга, с полминуты прощупывая друг друга взглядами, наконец Турецкий молча протянул ему запрос в ГУВД.
— Он офицер ФСБ? — Курбанов поднял глаза от бумаги. — Ты вообще представляешь, о чем запрашиваешь? Наверняка это дело уже передали с Петровки на Лубянку.
— Даже очень хорошо представляю… — спокойно ответил Турецкий. — Если так, отправим запрос в ФСБ.
— Напомни мне, кто такой этот капитан Рощин? — попросил Курбанов. — Я где-то и что-то о нем слышал… А ты мне никогда и ничего о нем не говорил.
— Он недавно застрелил бывшего уголовника Корягина у него на квартире, — подсказал Турецкий. — Когда вступился за его сожительницу.
— А, вспомнил, это показывали. Его спас бронежилет…
— Который он предусмотрительно надел, идя к ней на свидание, — дополнил Турецкий.
— Мы-то здесь с какого боку-припеку?
— Мы завели дело об убийстве и прослушивании журналиста Бородина, — напомнил Турецкий. — Там есть и другие убийства.
— И он везде фигурирует?
— Да.
— Он из ФСБ. Ты ведь понимаешь, какие здесь могут возникнуть последствия? — снова спросил Курбанов после продолжительного молчания.
— Да, представляю. В ФСБ нам должны спасибо сказать, когда мы разоблачим его и тех, кто за ним стоит. Именно поэтому я настаиваю на необходимости нашего запроса. — Он кивком указал на бумагу, лежавшую перед Курбановым.
— То есть ты на сто процентов уверен, что это необходимо для твоего расследования? Именно сейчас? Нет, как хочешь, но у меня впечатление, что ты недоговариваешь… — Вышестоящее лицо отложило ручку, откинулось назад.
— Не первый год замужем, Андрей Владимирович, — терпеливо ответил Турецкий.
— Ну так выкладывай, выкладывай… Какой еще пистолет?
— Есть достоверная информация: Рощин работал дознавателем в милиции, когда вел расследование преступления, совершенного группой подростков, которыми командовал этот самый Корягин. Подростки сели, Корягина подвели под амнистию. Впоследствии он стал криминальным авторитетом по кличке Севрюга… И вот они снова встретились.
Курбанов молча подписал, пододвинул бумагу к Турецкому.
— У тебя все? Или что-то еще, такое же неожиданное?
— Нет, на сегодня неожиданности закончились.
Когда Турецкий вышел, Курбанов какое-то время сидел в кресле, закрыв глаза и откинув назад голову.
Черт знает какую игру затеял Турецкий… Во всяком случае, было бы правильным и своевременным ему подыграть. Наверйяка он сейчас знает больше, чем говорит. Но слишком давить не стоит. Может заподозрить. Какая-то в нем спокойная решимость, которая раньше не часто проявлялась. Конечно, сейчас необходимо сразу передать мяч на половину поля начальства. Пусть с этим разбираются те, кто кашу заварил…
Он энергично выдохнул, тряхнул головой, взглянул на часы.
Мне-то чего опасаться, думал он, набирая номер. Наше дело прокукарекать. А там хоть не рассветай.
— Алло, это опять я. Только что от меня вышел Турецкий. Он принес на подпись запрос в ГУВД на дело об убийстве капитаном ФСБ Рощиным одного бывшего криминального авторитета по фамилии Корягин.
— И что теперь? — недовольно спросил собеседник.
Петухам, которые разбудили или потревожили хозяина раньше времени, обычно рубят головы, подумал Курбанов.
— Вы же просили держать вас в курсе.
— Я все хорошо помню, — раздраженно ответил собеседник. — И потому снова вас спрашиваю: и что теперь?
— Вы взяли это дело под свой контроль, — напомнил Курбанов. — И потому я вам докладываю: в круг подозреваемых по делу о гибели журналиста Бородина попал капитан ФСБ Рощин. Мне показалось, что дело, связанное с госбезопасностью, может принять неожиданный оборот с неприятными для нас последствиями. Иначе бы вас не побеспокоил.
— Вы все правильно сделали. Спасибо, и ничего нет страшного, что вы поставили меня в известность… — устало сказал собеседник. — Извините. Я уже привыкаю жить по принципу: головной болью меньше, головной болью больше, невелика разница. Если у вас все, то давайте закончим на этом наш разговор, ибо мне еще предстоит осмыслить услышанное. Спасибо. И не обижайтесь. Держите меня в курсе.
Звонок из прокуратуры застал Колобова как раз в момент его разговора с Михаилом Рощиным.
— Федя, — обратился к нему голос недавнего собеседника Курбанова. — Ты знаешь, кто такой капитан Рощин из твоей прежней «конторы»?
— Нет, — ответил Колобов, отведя глаза в сторону, чтобы не встречаться с вопросительным взглядом Рощина. — Впервые слышу. А что такое? Твои умники опять там что-то нарыли?
— Они затребовали его дело из ГУВД. Он застрелил какого-то криминального авторитета.
— Ничего об этом не слышал, — спокойно сказал Федор Андреевич. Он встал из-за стола, прошелся по кабинету, так чтобы повернуться спиной к Рощину.
— Они хотят это убийство приобщить к делу о гибели журналиста Бородина.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил Колобов. — Но я пока не знаю, как отнестись к этой информации.
— Хотя бы разузнай… Мне об этом только что доложили так, как если бы это было чревато…
— Пока не вижу оснований для беспокойства… — терпеливо ответил Колобов. — Еще раз спасибо.
И отключил сотовый. После чего снова повернулся к Рощину:
— Так на чем мы остановились?
— Федор Андреевич, там что-то на мой счет? — Рощин глазами показал в сторону сотового, который Колобов положил на стол.
— Никакого отношения… — пожал тот плечами. — Тебе уже мерещиться начинает. Устал? Может, тебе лучше куда-нибудь до суда поехать и отдохнуть?
— Мое дело еще ре закрыто, — отказался Рощин. — И вы это знаете.
— Думаю, мне почти удалось убедить твое начальство забрать его из ГУВД, — сказал Колобов. — Дело нескольких дней, чтобы в самое ближайшее время его закрыли. Лучше объясни, как тебя, всегда выходившего сухим из воды, угораздило так влипнуть с этим Севрюгой… Все-таки из-за девки?
Рощин не ответил.
— Не понимаю, — продолжал Колобов. — Неужели ты не мог найти другой возможности от него избавиться? Ты осуществлял такие головоломные акции, а тут на каком-то алкаше так опростоволоситься? И еще девку загубил… Говорят, краля была, а?
— Гарная дивчина, — поправил Рощин, невесело усмехнувшись. — Интересно, что Агеев то же самое меня спрашивал: успел ли я ею попользоваться.
— А это не досужий интерес… Уж это ты должен понимать.
— В древности говорили: рыба не оставляет следа в воде, птица- в небе, мужчина в женщине, — снова усмехнулся Михаил. — Я бы использовал эту мудрость для рекламы презервативов. Если, конечно, потом спустить его в унитаз, то следов точно не будет. Черт его знает… Так всегда получается, когда хочется и рыбку съесть, и на диету сесть.
Как будто из него выпустили воздух, подумал Колобов. А жаль. Оперативник из него замечательный. Не припомню таких… Чтоб так все продуманно, нестандартно…
— Но на неделю до суда ты вполне можешь съездить отдохнуть, — повторил Колобов, подойдя к нему вплотную. — У нас есть такой дом для отдыха, недалеко отсюда, в лесу. Мы называем его по-таежному заимкой. Только для высшего персонала нашей корпорации. Там ты будешь один, без телефона, телевизора. Есть озеро, сауна, бильярд, массаж, массажистки, не старше двадцати… — Он подмигнул Рощину. — Настоящая нирвана. Обслуживание по высшему разряду. Забудешь, на каком свете живешь. Я там уже бывал, остались самые лучшие впечатления. Так что рекомендую.
— Так, может, вместе махнем?
— Хорошо бы. Просто времени нет. И там условие одинаковое для всех: полная оторванность от внешнего мира. А то бы с нашим удовольствием.
— Хорошо бы, — мечтательно повторил Рощин. — Расслабухи мне как раз не хватает. Но я ментам подписку о невыезде дал. И должен приходить отмечаться в свое отделение каждый день.
— За это можешь не волноваться. Какие еще менты? Объяснял же, твое дело не сегодня, так завтра, будет передано нашим… Иди уже. Собирайся и не теряй зря время. — Он подтолкнул вставшего Рощина в сторону двери. — Я позвоню в охрану и передам, чтобы тебе объяснили, как туда добраться.
Некоторое время смотрел ему вслед, на его прямую спину, потом плотно прикрыл за ним дверь кабинета. И в это время, будто кто-то выжидал, когда он освободится, зазвонил сотовый.
На связь вышел Ансар:
— Федя, привет, наконец-то хоть тебя застал! Слушай, где Гриша, никак не могу дозвониться! — возбужденно сказал он.
— Я могу чем-то помочь?
— Конечно, можешь, Федя, конечно, можешь… Слушай, оказывается, Гриша верно сказал про вашу красавицу и телезвезду Олю Замятину! Она сейчас тут с группой в командировке! В Гасанюрте она остановилась в гостях, в доме у Тенгиза Могуева, а он здесь уважаемый человек.
— Охрана у этого уважаемого человека есть?
— Да, он самый здесь богатый, родни у него много, охрана большая! Могу ев сам их пригласил к себе жить и гарантировал защиту ей и всей группе! А с ним и его родней лучше не связываться. И они везде их сопровождают. Федя, лучше со всей грузинской армией воевать, чем с ними!
— Это хорошо, — сказал Колобов. — Что хорошо охраняют. Но ты ведь принял заказ, верно?
— Верно…
— И аванс получил… Кстати, ты ведь в шахматы хорошо играешь? Мне Григорий Иванович тебя хвалил. И ты знаешь, что каждому ферзю в начале партии обязательно противостоит другой ферзь… Говорят, у них там в Гасанюрте проживает другой уважаемый и не менее могущественный человек, глава другого клана, Рамзан Хубиев. И они с твоим Могуевым еще недавно были враги-соперники, как Монтекки и Капулетти.
— Федя, я серьезно говорю, у меня времени на шутки-прибаутки совсем нет… Может, просто скажешь, своими словами, что ты предлагаешь?
— Ладно, так и быть, попробую. На самом» деле у Хубиева есть любимая младшая дочка с русским именем Людмила. Все при ней, как в «Кавказской пленнице»: студентка, спортсменка, отличница, красавица, хотя и не комсомолка. Учится у нас в Москве, в МГУ. И ее тоже очень хорошо охраняют.
— Кто именно?
— Два брата-чеченца Ругоевы ее охраняют. Везде сопровождают и возят ее на машине. Ни на шаг не отпускают.
— Спасибо, Федя! Только не пойму, зачем ты это мне рассказываешь?
— Догадайся с трех раз… — с усмешкой сказал Колобов. — Ты парень умный, раньше всегда с полуслова все схватывал.
— Федя, ты человек предусмотрительный, на пять ходов вперед видишь, так? Ты так просто ничего не говоришь, верно? Захватить эту студентку Хубиеву и потребовать у Хубиева, чтобы он захватил Олю Замятину для обмена?
— Это не телефонный разговор, — недовольно сказал Колобов, глядя на монитор сканера.
— Ты же знал, что я об этом тебя спрошу, да? И заранее для меня подготовил эту информацию! Я прав?
— Есть такое дело, — согласился Колобов. — И привычка такая тоже осталась с прежней работы, никак не отделаюсь… Как только я по своим каналам узнал, где, у кого и в каком доме группа Оли Замятиной остановится, я сразу разузнал все остальное. Теперь ты сам понимаешь: Хубиев знал, кого нанимать для охраны своей дочки. Они специалисты по захвату заложников, отсюда следует, что они знают, как быть и что делать, чтоб его дочку никто не обидел и не похитил.
— Не знаю, Федя, что и сказать… — нерешительно сказал чеченец. — Конечно, ты прав, но и это не все… Вот если бы русские дочку Хубиева охраняли, или хотя бы сваны, или даргинцы… А он взял чеченцев. Слушай, если они те самые Ругоевы… Ты это точно знаешь? Из чьего они рода, какому тейпу принадлежат?
— Ноу проблем, — буркнул Колобов. — Ты верно догадался. Они родственники Арама Ругоева, слышал про такого? Троюродные племянники.
— Это который у вас там в Москве инвестиционный банк держит? — присвистнул Ансар.
— Он самый… У тебя тоже неплохая осведомленность, как я посмотрю.
— Слушай, но ведь другой племянник Ругоева,
Рустам, женился на дочке известного и уважаемого человека, редактора московской газеты Любезнова! — снова проявил Ансар знание дела.
— И это верно, — подтвердил Колобов.
— Тогда мне нужно срочно поговорить с Гришей! — взволнованно закричал Ансар. — Я не знаю, что делать. Эти Ругоецы — дальние родственники Хамзаевых! А Хамзаевы владельцы пятнадцати процентов акций нашей Национальной нефтяной компании! Если будет ссора, все сразу развалится к чертям собачьим! И мои ребята меня не поймут и не позволят мне ничего сделать!
Кавказ — дело темное, вспомнил Колобов слова босса. Черт их разберет и запомнит, кто с кем и как там повязан.
— Не горячись, Ансар… Что-нибудь придумаем, не может того быть, чтобы не придумали.
— Что значит «не горячись»? Что тут придумывать? Тебе легко говорить, а каково мне, чеченцу, убивать других чеченцев из рода Ругоевых! Я не буду ничего предпринимать, пока вы с Гришей не разберетесь в этом вопросе! Слушай, на меня и так здесь, в Чечне, родственники этого Рустама наезжают! Вчера мне целый допрос учинили. Почему, говорят,"твой хозяин Забельский, этот уважаемый человек, чинит препятствия нашему Рустамчику и его молодой жене? Почему не позволяет им жить вместе где они хотят?
— Это ты про кого? — сдвинул брови к переносице Колобов. — Кому, какие Григорий Иванович чинит препятствия?
— Маше Любезновой, дочери главного редактора газеты, и ее возлюбленному Рустаму Заброеву! Они, Федя, так любят друг друга… Молодые хотят жить вместе, уже ребенка ожидают, а он их не пускает!
— Он не запрещает им жить вместе, — хмыкнул Колобов. — Как он может это запретить? Он только хочет, чтобы ее отец Леонид Любезное сначала вернул ему долг за свой дом, а уж потом хлопотал за отдельный дом для молодых. Только и всего. Впрочем, поговори с ним сам. Сейчас он занят, его там или бреют, или стригут, или он в бассейне плавает, или еще что-то… В это время его лучше не трогать. Не раньше чем через час освободится.
— Слушай, Федя, объясни мне, почему Гриша в последнее время так часто стричься-бриться стал? — озабоченно спросил Ансар. — Как ему не позвоню, он все время стрижкой-брижкой этой занят! Дело стоит, объясни ему!.
— К сожалению, у Гриши сейчас совсем другое стоит, — пробормотал «серый кардинал». — Благодаря массажу и новейшим средствам.
— Что ты сказал? Я не расслышал.
— Ничего. Вот у Григория Ивановича и спросишь, ему все объяснишь, когда он освободится. А сейчас, будь так добр, не тяни из меня жилы. Позвони ему через час, и как вы решите, так и сделаете. Или, ладно, я попробую с ним связаться. А потом тебе перезвоним.
Он положил трубку, задумался… Черт! Пожалуй, Ансар прав. Чеченцу Худоеву убивать чеченцев Ругоевых — только осложнять все до бесконечности! И пустить все йод откос. Нет, рановато он отпустил Рощина на «заслуженный» отдых. Этот «отдых» Мише действительно надо еще заслужить. Вернее, отработать. Лучше него с этой задачей никто не справится.
Колобов подошел к окну, посмотрел в сторону бассейна, в котором плескались Забельский и его юная парикмахерша. Увидел, как со стороны, прячась за углом или с крыши, за ними наблюдают молодые охранники, и нахмурился. Нет уж, когда Гриша с этой девкой, лучше ему под руку не попадаться… Что ж, мы пойдем другим путем.
Он набрал на сотовом номер Рощина. «Абонент не отвечает или временно недоступен, — ответил приятный девичий голос. — Попробуйте позвонить попозже…» Опять незадача. Он опустился на ближайший стул. Неужели Рощин уже отключился? Как только выехал в сторону заимки, плюнул на все и вся? Хотя на его месте я бы сделал то же самое, признался он себе. Ладно, пока не к спеху. Главное — не суетиться под клиентом. Сначала посмотрим, о чем договорятся Забельский с Ансаром. А там будем посмотреть. В любом случае Григория Ивановича придется срочно побеспокоить. И, кстати, пора бы ему дать кое-что послушать.
Он достал из сейфа аудиокассету, положил в карман пиджака, затем, выйдя из своего коттеджа, направился к углу ближайшего дома, с крыши которого один из охранников следил за происходящим в бассейне.
— Арефьев, ты чем там занимаешься! — по-генеральски грозно крикнул Колобов наверх. — А ну слезай немедленно! Ишь распустили тут вас!
И прислушался. Смех и плеск воды, доносившиеся со стороны бассейна, прекратились.
— Федя, что там случилось? — послышался голос Забельского, и вскоре он собственной персоной выбрался на бортик, как есть, довольно жалкий и немощный — с седой грудью и животиком, нависшим над скрутившимися плавками. А следом вылезла парикмахерша Жанна, вся розовая и налитая, в символическом купальнике, и Колобов сразу отвел взгляд, чтобы не подвергаться искушению при исполнении. У него и так предстоял нелегкий разговор с боссом, на который он до сих пор не мог решиться.
— Это я к охране, — деловито хмурясь, сказал он, по-прежнему стараясь не смотреть в ее сторону. — Распустились от безделья…
Колобов чувствовал ее недовольный взгляд и краем глаза видел, как она вытирает полотенцем свои округлые бедра, одновременно тряся головой, так что брызги с ее потемневших волос разлетались во все стороны и долетали до него.
— Извините, что помешал, — сказал он. — Кстати, чуть не забыл, мне звонил Ансар, никак не мог до вас дозвониться, хотел с вами срочно поговорить.
— У него проблема? — спросил Забельский, пока Жанна, прижимаясь к нему, вытирала его вялое тело огромной махровой простыней.
— Да, и серьезная… Он ждет вашего звонка. Но сначала нам следует переговорить.
— А ты без меня не мог бы решить?
— Нет, только вы можете здесь что-то сделать, — неопределенно сказал Колобов.
— Он хочет сказать, что я опять вам мешаю… — сделала вывод Жанна. — Как тебе, Федя, это удается? Ты всегда влезаешь со своими проблемами, когда тебя не просят.
Колобов промолчал, только поднял глаза к небу. Чего бы он сейчас не дал, чтобы очутиться лет на двадцать назад в своем кабинете на Лубянке, где любые Жанночки, Светочки и Зиночки, работавшие там стенографистками, машинистками, официантками и подавальщицами, только опускали перед ним глаза и разговаривали с ним и его сослуживцами негромко и предельно вежливо.
— Жанночка, ты не права. — Забельский почувствовал Настроение своего «серого кардинала». — Федор Андреевич человек весьма тактичный и еще ни разу не позволял себе ничего такого, в чем ты его сейчас обвиняешь. И почему ты с Федором Андреевич опять на «ты»?
— Я должна уйти?
— Иди, — разрешил ей Григорий Иванович.
— Но ты в сауну придешь?
— Не знаю, — негромко, но твердо сказал Забельский. — Я тебя уже просил не обращаться ко мне на «ты» при посторонних…
— Так он же тебе… Простите, вам, Григорий Иванович! Разве ваш начальник службы, или серый крокодил, или как там, сейчас посторонний? — Она кивнула в сторону Колобова.
— Иди… — подтолкнул ее под аппетитную попку Забельский. — И жди, когда тебя позовут.
— Ну и как долго мне ждать? — настойчиво спросила она.
Забельский не ответил, только взял под руку Колобова, и она показала им вслед язык.
— Что за проблема? — спросил Григорий Иванович, когда они немного отошли.
— Если коротко, там у них в Чечне все повязаны родственными связями, узами и страхом кровной мести, — сообщил Колобов. — Все там уважаемые люди, и потому всех опасно обижать. А зять Любез-нова, оказывается, не просто так, ибо его родственники Хамзаевы владеют большим пакетом акций нефтяной компании, в которой вы состоите. И потому вам придется уважить его просьбу… Вот вкратце то, что сказал мне Ансар. И я не припомню, чтобы у него был хоть когда-то такой растерянный голос.
— Представляю… Но уважить зятя Любезнова — это значит дать ему возможность поселиться здесь, в Чижах?
— Не одному, а с женой. Идемте же. Мы с вами об этом уже говорили, — продолжал Колобов, потянув за собой босса. — У меня твердо складывается впечатление: все эти уважаемые кавказские люди стараются внедрить своих сыновей в семьи нашей богоспасаемой московской элиты. Их юнцы умело одурачивают наших тургеневских барышень из высшего общества, а те, как поется в песне, очень боятся одиночества. И потому пылко влюбляются в жгучих юношей и готовы идти за ними на край света…
— …А их бедным родителям ничего другого не остается, как идти навстречу своему дитяти, лишь бы не плакало, раз уж забеременело… — согласился Григорий Иванович. — Уж не хочешь ли ты сказать, что на этот счет у кого-то там, в Чечне, существует специальный план?
— Во всяком случае, я бы этому не удивился, — пожал плечами Колобов. — Многовато происходит подобных браков в последнее время, заключаемых вовсе не на небесах. Причем это не обязательно чеченцы. Это могут быть дагестанцы или азербайджанцы. Студенты и бизнесмены. Одним словом, смазливые и сексапильные юнцы, которые настойчиво покоряют наших мечтательных блондинок. Похоже, кто-то там у них верно нащупал наше очередное слабое звено… Что вы так на меня смотрите? Если они были способны бросать своих детей и подростков с гранатометами и взрывчаткой против наших танков, то что здесь может вас удивлять?
— Не совсем понимаю, к чему это ты мне говоришь… — пробурчал Забельский. — Словом, ты мне советуешь… — Он снова остановился уже возле самой двери своего коттеджа.
— Скоро все узнаете. И поймете сами: что-то советовать уже поздновато, — продолжал Федор Андреевич. — Этот зять Любезнова и так уже живет здесь со своей Машенькой. Хотя там без них полно родственников. Леонид Анатольевич выделил им первый этаж, ибо не в силах, как вы правильно заметили, противостоять слезам любимой доченьки. Кстати, о самом зяте у меня с вами предстоит отдельный разговор.
— Короче, ты считаешь, с ними лучше не связываться? — спросил Забельский, открыв дверь и жестом пропуская Колобова вперед.
— По крайней мере, сейчас… — подтвердил тот. — Ансар действительно попал в трудное положение. Он не может ничего предпринять, ибо, как чеченец, со всеми там повязан.
— Я понимаю, — кивнул босс. — Я в курсе. Но
ведь ты, Федя, наверняка уже что-то придумал? Не может быть, чтобы у тебя не было какой-то идеи или плана?
— Идеи есть всегда… — неохотно согласился Колобов. — О них потом. Сначала поговорим о зяте Любезнова. И вашей Жанне.
— Не понимаю, какая тут связь… — нахмурился Григорий Иванович.
— Сейчас все узнаете. Сначала послушайте одну аудиозапись, которую я вам воспроизведу, и потом поделитесь своими впечатлениями и комментариями. Они мне очень интересны. А уж потом поговорим про мои идеи.
— А сначала связаться с Ансаром ты не хочешь? — спросил Забельский. — Ты же собирался ему снова позвонить?
— Успеется… — «Серый кардинал» вытащил из внутреннего кармана аудиокассету. — Позвоните завтра. Сначала это послушайте. А потом решайте.
— Ну как скажешь…
Забельский устроился поудобнее в кресле возле камина, а Колобов вставил кассету в диктофон. Григорий Иванович сначала слушал иронично, склонив голову вбок, потом настороженно, наконец, его лицо стало стареть на глазах, и он сначала встал, потом тяжело опустился в кресло.
— Выключи… — попросил он. — Да, я узнал ее голос. И все понял. Хотя там не было сказано ни слова. Одни только стоны, охи и всхлипы. С кем это она? Неужели…
— Да, с Рустамом Заброевым, — прервал Колобов. — С зятем Любезнова, что так трогательно любит свою жену. Тем самым новобрачным, которого Леонид Анатольевич принял в свою семью.
— Ты давно это записываешь?
— Как только мои ребята увидели, как он с ней заговаривает.
— И когда они только успели… И, главное, где? — недоуменно спросил Забельский. — Здесь же все и у всех на виду и на слуху?
— Это записано у нее дома, — продолжал Колобов. — Вы ей купили квартиру, и он к ней приезжает, чтобы отдохнуть от семейных дел, когда бывает в Москве.
— Как ты думаешь, она сейчас тоже пошла к нему? — спросил после паузы Григорий Иванович. — Хотя о чем я спрашиваю…
— Здесь они не встречаются. Да и зачем? Здесь опасно.
— М-да… И это у них часто?
— Только когда он бывает в городе. Могу дать послушать другие записи.
— Нет, не надо. Как ты думаешь, может, мне держать Жанну при себе? — неуверенно спросил Григорий Иванович. — Поселить ее здесь, никуда от себя не отпускать?
Колобов промолчал, глядя в потолок.
— Но она ведь в этой записи ничего ему плохого про меня не говорит… — неуверенно продолжал Забельский. — Почему это тебя так возмутило? Или только в этой записи, а в других…
— Вот именно. Вам лучше не знать, что она о вас рассказывает. Но это не означает, что Жанна с этого дня должна исчезнуть для Рустама Заброева, понимаете?
— Не совсем…
— Сделаем тогда так, — жестко сказал Колобов. — Первое. Мой вам совет — поставить на ней крест. Согласны?
— Ну да… А второе?
— Дадим ей послушать эти записи и посмотрим, как она себя поведет. И только потом решим, что с ней делать дальше. Если она будет вести себя адекватно, искренне раскается, предъявим наши условия.
Забельский печально вздыхал и мотал головой.
— Какие еще условия… А что, если эти записи дать прослушать Леониду Любезнову и его дочери Маше? Хотя что я говорю… Его хватит инфаркт. А у него уже был. У Маши, не дай бог, случится выкидыш… Бедная девочка. Ждет ребенка от этого чудовища. Это будет бесчеловечно с нашей стороны. Но Любезнову все-таки, если его морально подготовить, эту запись можно продемонстрировать?
— Ни в коем случае! — решительно мотнул головой Колобов. — Пусть все остается как есть. Я хочу твердо знать: Заброев уже просил Жанну о какой-то другой услуге? Поговорите с ней сами, только теперь уже по-отцовски. Припугните, что ли. Пусть Жанна вызовет Заброева на откровенный разговор — чего он от нее хочет помимо постельных утех? А внешне для всех пусть все остается как есть. Для всех продолжается ваша интрижка, которую позволяет себе всесильный человек. Словом, пусть и дальше встречаются, пока он не раскроет нам свои планы. И одна к вам просьба: не заводите себе пока новую пассию. Пусть все думают, что она по-прежнему с вами.
— Ну почему так? Мне нужно поскорее ее забыть. Клин выбить клином.
— Вы уже подобрали этот клин? — поинтересовался начальник службы безопасности.
— Например, ко мне приезжала делать уколы медсестра Зина, ты ее знаешь. Но я еще посоветуюсь со своим психоаналитиком… Нет, но как она могла! После того, что я для нее сделал! Исполнял ее малейший каприз. Купил ей отдельную от родителей квартиру… И она принимает в ней этого самого…
— Возьмите себя в руки, наконец! — приказал Колобов. — Как это вы умеете. И выкиньте ее из своего сердца, что ли, или из другого вашего органа, где вам свербит…
— Легко сказать. Но если ты считаешь, будет лучше, чтобы она и дальше встречалась с этим Заброевым, что ж, так и сделаем. Но мне будет нелегко это пережить.
— Понимаю, — кивнул Колобов. — Но так будет лучше.
— И что, после всего этого я должен позволить Заброеву поселиться здесь, в Чижах? — встрепенулся, опомнился Забельский. — И дать ему такой же, как и всем здесь проживающим, беспроцентный кредит на гостевой коттедж?
— И с правом последующего выкупа, — кивнул Колобов. — На равных основаниях.
— Без ножа режешь, — вздохнул Забельский. — И прямо по сердцу. Ты другое скажи: как долго я должен терпеть здесь, в этом поселке, выстроенном моими руками, эту самодовольную усатую рожу, которая будет при встрече ухмыляться мне в лицо?
…Вечером Григорий Иванович позвонил Любезнову.
— Леня, договоримся по твоим долгам так. Только, пожалуйста, не перебивай. Пусть я деловой человек, с ледяной душой и холодным умом, но и у меня есть сердце, и я не бесчувственный пень, как это пишут в газетах Ильи Михайловича…
— Гриша, чего ты хочешь? — спросил Любезное. — Я все сделал, как ты просил…
— Дослушай! Я многое передумал за это время. И устыдился самого себя… Словом, для твоей Машеньки, нашей общей любимицы, я готов создать все условия для ее счастливой семейной жизни. Поэтому пусть она и твой зять пишут заявление, мы его рассмотрим сразу и только положительно.
— То есть все проблемы в типографии благополучно разрешены и моя книга не сегодня, так завтра выйдет в свет? — с иронией спросил Любезнов.
— Какая твоя книга? — не понял Забельский.
