Глава третья

— Значит, так, молодые люди, во-первых, я никакой не сопредседатель, попрошу это учесть! — Борис Ефимович Златкин, маленький бодренький толстячок, бросил портфель из крокодиловой кожи на стол и забегал по тесному кабинету Гордеева, а все остальные внимательно следили за траекторией его движения. — Особенно на случай, если будете общаться с прессой!

Денис с Головановым переглянулись: боится стать следующей жертвой? А кто бы на его месте не переживал. Денис откашлялся:

— Борис Ефимович, а зачем нам общаться с прессой, и, кроме того…

— Вы разве не понимаете?! Эти ушлые журналюги мигом пронюхают, кто занимается охраной моей, гм… скромной персоны, и тут же возьмут вас в оборот!

Гордеев улыбнулся и незаметно подмигнул Денису.

— Борис Ефимович, во-первых, мы еще не взялись за охрану вашей скромной персоны.

Тут Златкин остановился и в изумлении уставился на Дениса.

— То есть вы отказываетесь?! Вы… — он ткнул коротким пальцем в Дениса, — отказываетесь… — он ткнул коротким толстым пальцем в себя, — от меня?! — Он ткнул коротким пальцем в потолок: — Вы понимаете, что вы сейчас сморозили?!

— Я еще не принял никакого решения. Для этого я должен обладать хоть какой-то информацией о случившемся, а вы пока что только ставите условия и ничего не рассказываете, — неожиданно грубовато оформил Денис свою нехитрую мысль.

Однако оказалось, это было то, что надо. Златкин немедленно сел, вытащил из портфеля сигару, понюхал ее и отправил в нагрудный карман пиджака.

— Спрашивайте, — скомандовал он.

— Так вы не сопредседатель партии?

— Нет, и тому уже полгода!

— Почему?

— Потому что надо уступать дорогу молодым перспективным политикам. Да, я стоял у истоков партии! Да, я был одним из ее идеологов! — Златкин не удержался и снова вскочил на ноги, сунув одну руку в карман пиджака, другую — за обшлаг. Ни дать ни взять — Ленин на заводе Михельсона. Или, может, Муссолини?

— Борис Ефимович, — негромко попросил Гордеев, и Златкин тут же сел.

— Меня волнует не только собственная безопасность, — продолжил Златкин нормальным человеческим голосом, — но я также обеспокоен расколом в партии. А он неминуем.

— Почему?

— Потому что оставшиеся сопредседатели, к сожалению, не чета погибшим Валерию Сергеевичу и Владимиру Ивановичу. Жидковаты. И еще потому, что раскол — это, несомненно, та цель, которую и ставил себе заказчик этих убийств.

И Борис Ефимович рассказал одиссею своей партии. Год назад он, адвокат Златкин, а также другие лица: известный писатель Валерий Юкшин, предприниматель Владимир Глаголев, доктор философских наук Игорь Похлебкин и популярный тележурналист Андрей Улов — организовали новое политическое движение либерального направления под названием «Прогрессивная Россия». За сравнительно небольшой срок «Прогрессивная Россия» набрала вес и переоформилась в партию, у которой было четыре сопредседателя. Потом их стало пять, потом после добровольной отставки Златкина — снова четыре, а потом снова пять — добавился олигарх Клеонский. За короткий срок «Прогрессивная Россия» завоевала авторитет прежде всего у технической интеллигенции, студентов и, как ни странно, военнослужащих.

Златкин показал программу партии. Там много говорилось о человеческих ценностях. В частности, о том, что «вопрос о ценностях, которыми живет общество, — сегодня основной вопрос России. И политический разброд, и хозяйственная разруха, и нравственный цинизм — все это сводится к вопросу об общественных ценностях. Ценности — это то, что делает общество целым, делает его большим, чем просто набор составляющих его частей…». Златкин рассказал, что по мнению «Прогрессивной России», помимо общего идейного неблагополучия, царящего сегодня в мире, есть два препятствия на пути формирования целостной системы ценностей в России. Первое — это семидесятипятилетний отрыв во времени от исторических традиций нашей страны. Второе — это не доведенный до конца расчет с советским прошлым, с его ложными ориентирами.

— Очень разумно, — покивал Голованов.

— Еще бы! — воодушевился Златкин поддержкой «простых избирателей». — В результате, с одной стороны, российские реформы подставляют себя под обвинение в копировании Запада, в том же «монетаризме», хотя именно монетаристская реформа Витте в тысяча восемьсот девяносто седьмом году заложила основу хозяйственного расцвета России на два самых блестящих ее десятилетия. С другой стороны, патриотически настроенные круги смыкаются с коммунистами, хотя именно коммунисты разорили страну, подорвали ее материальные и духовные основы, а своей национальной политикой и произвольным проведением границ между республиками заложили ту мину под территориальную целостность страны, которая взорвалась в декабре тысяча девятьсот девяносто первого года.

— Такого несуразного сплетения идей можно избежать, обратившись к национальной антикоммунистической и свободолюбивой традиции, — заметил Гордеев.

Аполитичный Денис предпочитал помалкивать. Он слушал и мотал на ус. За всеми этими фразами вскоре должны были вырисоваться конкретные люди — сторонники и противники Юкшина и Глаголева.

— Да! — Златкин снова вытащил сигару и взмахнул ею как дирижерской палочкой. — Разумеется! Вот именно! И эта традиция, в обход советской власти, сохранилась за семьдесят пять лет в российском зарубежье и сегодня возвращается в Россию, служа своего рода мостом между ее прошлым и будущим.

Тут уж Денис не выдержал:

— Вы об эмиграции сейчас говорите? О всяких там НТСах и прочих «народных союзах»? Давайте ближе к нашим покойничкам, пожалуйста.

— Молодой человек, этот цинизм вам не к лицу!

— Это профессиональный цинизм, — защитил коллегу Голованов. — Но в самом деле, Борис Ефимович, к чему нам сейчас сдался этот опыт демократий минувшего века?

— А к тому, что идейный костяк нашего движения возник не в тиши кабинетов, это опыт российской революции и Гражданской войны, опыт западной демократии, в конце концов!

— Мы все помним, что вы были диссидентом, — примиряюще сказал Гордеев, — когда мы еще под стол пешком ходили.

Денис подумал: как же мы тогда это помним, если под стол пешком?

— Ах вот как, — приятно удивился Златкин. — Это многое меняет. Тогда будем считать вступительную часть законченной, хотя, как вы убедитесь в дальнейшем, моя преамбула имеет непосредственное отношение к происшедшему.

Златкин рассказал, что погибшие Глаголев и Юкшин действительно активно сотрудничали с «Народным Союзом», старейшей русской эмигрантской партией, по сути вернувшейся из зарубежья в Россию. Партией — в широком смысле слова, «Народный Союз» не был политической силой, ставившей своей целью участие и победу в выборах. Ее лидер — профессор-биолог Алексей Николаевич Кадышев, умнейший и замечательный человек. Многие идеи и разработки этого Союза бывший главным идеологом Юкшин включил в программу созданной партии «Прогрессивная Россия». Но эта близость с недавними эмигрантами совсем не нравилась Клеонскому. Клеонский считал, что от них попахивает нафталином и никакой практической пользы тут нет и быть не может. Он предлагал войти в блок с компартией России. Не секрет, что Аркадий Клеонский часто встречался с лидером коммунистов Жуковым. По его замыслу, «Прогрессивная Россия» и компартия, объединившись в предвыборный блок, легко победят все остальные партии и блоки…

— Да стойте же!!! — завопил Денис. — Какой Клеонский?! При чем тут Клеонский?! Тот самый, что ли, Клеонский?! — Больше всего его бесило, что и Гордеев, и Голованов кивали на эти умные речи. Для него же пока что все это было сущей тарабарщиной, в которой вдруг проскакивали знакомые фамилии.

Оказалось, что да, тот самый Клеонский. Тот самый знаменитый (просто знаменитый и скандально знаменитый!) олигарх и нефтепромышленник Клеонский. Тот самый Аркадий Клеонский, который уже много месяцев находится в конфликте с властью и отсиживается в Лондоне. Оказывается, именно он стал пятым сопредседателем «Прогрессивной России», после того как в отставку ушел Златкин.

А у Клеонского-то дела, между прочим, сейчас не очень, подумал Денис. Он вспомнил, что прочитал сегодня в Интернете: «Арестован контрольный пакет акций компании „Ойл индастри“. „Ойл индастри“ — это компания Клеонского, одна из крупнейших российских нефтяных компаний, кстати сказать. А он сам уже несколько месяцев отсиживается в Англии. За это время Генпрокуратура успела выписать ордер на его арест, но англичане не торопятся Клеонского выдавать. Англичане — люди последовательных взглядов. Они редко кого к себе пускают насовсем, но уж если это произошло, то человек может себя чувствовать на туманном Альбионе в относительной безопасности. Надо будет с Турецким побеседовать насчет Клеонского, подумал Денис. А вслух сказал:

— Как же отреагировали Юкшин и Глаголев на альянс Клеонского с коммунистами?

Златкин немного смутился, но быстро нашел нужные слова:

— Дело в том, Денис Андреевич, что официально такой альянс не существует, Клеонский не признает своего союза с Жуковым.

— Ах не признает… Так, может, его и нет, этого союза?

— Как это нет, как это нет! — загорячился Златкин. — Хорошо известно, что Клеонский неоднократно встречался с Жуковым, и именно после этих встреч лидер компартии делал неожиданно либеральные заявления. Клеонский явно вливает деньги в компартию! И конечно же Юкшин с Глаголевым были вне себя из-за этого и хотели исключить его из «Прогрессивной России», но просто не успели…

— Они вам сами об этом говорили? — тут же уточнил Денис.

Голованов видел, что его шеф уже основательно ухватил суть дела, и предпочитал не вмешиваться. В конце концов, он свою миссию охотничьей собаки выполнил, нашел стоящее дело, теперь очередь хозяина, его аналитических способностей и возможностей…

Оказалось, что нет, ни Юкшин, ни Глаголев не говорили об исключении Клеонского, зато много об этом говорили два других сопредседателя — Улов и Похлебкин. Но ведь они все были единомышленники, так сказать, товарищи по партии!

Пришло время расспросить поподробней и о них. Об Улове Денис, конечно, слышал, он вел аналитическую программу на Третьем канале под претенциозным названием «Завтра наступает сегодня». Улов прежде публичной политикой не занимался, только всех критиковал, и его многие воспринимали как человека откровенно деструктивного, но вот в «Прогрессивной России» он оказался очень даже на своем месте, и его талант публициста расцвел новыми красками. То, что немалая часть студенчества примкнула к «Прогрессивной России», целиком его заслуга. А вот неожиданная популярность партии в армейских кругах — на совести Юкшина.

Денис хотел было уже удивиться этому, но Голованов, чутко следивший за его реакцией, незаметно мигнул: потом объясню. А Златкин продолжал рассказывать про своих соратников.

Похлебкин же был человек, судя по всему, гораздо менее публичный, классический кабинетный ученый, и каким образом он попал в эту компанию, оставалось немного странным. Самый настоящий, не фиктивный (как многие в Думе) доктор философских наук — и вдруг публичный политик?

— А что тут странного? Его Юкшин привел, — объяснил Златкин. — К Юкшину Похлебкин всегда относился с большим уважением. Они знакомы были с давних времен.

— Насколько с давних?

— Кажется, они учились вместе.

— Это легко проверить, — заметил Денис. — В МГУ, где преподает Похлебкин, наверняка все подробно известно о его биографии.

— Вот и займитесь этим, — с раздражением сказал Златкин.

— Не волнуйтесь, все сделаем.

— Кстати, Борис Ефимович, — вмешался Голованов, — а вы уже общались с Похлебкиным и Уловым после убийства Глаголева?

— Нет, не вышло. Я сразу же им позвонил, но обоих так и не смог найти.

— А как вы сами узнали об убийстве? — спросил Денис. — Ведь о нем же нигде не сообщали?

— Впервые за много лет чувствую себя не адвокатом, а подозреваемым, — пожаловался Златкин. — Вы меня все допрашиваете и допрашиваете. В общем… мне позвонили и сказали.

— Кто позвонил и сказал?

— Уж извините, не представились. Незнакомый женский голос сказал, что Глаголев убит, и посоветовал подумать о собственной безопасности.

— То есть это была угроза?

Златкин задумался, потом медленно ответил:

— Формально эту ситуацию можно расценить именно так. — В нем явно просыпался юрист. — Но я бы все же не стал. Судя по интонации, мне не угрожали, скорее, хотели предупредить о чем-то важном. Впрочем, вы сможете оценить это сами. Дело в том, что все ночные звонки у меня записываются. Профессиональная привычка. — Златкин вытащил из портфеля маленькую коробочку с сигарами, хлопнул себя по лбу, засунул ее назад и достал микрокассету.

— Высокий класс, — оценил Денис и встал. — Борис Ефимович, вас будут круглосуточно охранять наши люди. Расценки вы знаете. Где вы сейчас живете?

— У меня квартира на Кутузовском проспекте и еще есть дача в Глаголево.

— Не годится, — отмел Денис. — Переедете на нашу квартиру. У нас есть конспиративное жилье для таких случаев. Вполне комфортабельное, я вас уверяю. Там даже ножнички для сигар имеются.

— Но я не могу! — вскричал Златкин. — У меня молодая жена, поймите! У нас медовый месяц! Мы собирались на Сейшелы! Я в старости себе не прощу, что упустил такие великолепные дни!

Молодец, подумал Денис. Ему же лет семьдесят, не меньше. Что он называет старостью, сто пятьдесят?

Медовый месяц пришлось одобрить.

— Ну что ж, это неплохая мысль, — сказал Денис. — Сможете взять с собой моего человека?

Голованов тут же принялся лихорадочно гадать, кого именно отправит Денис на эту халяву: его или Щербака?

Денис молча вынул из кармана телефон и кому-то позвонил.

— Филипп? Собирайся. Полетишь на Сейшельские острова, будешь сопровождать нашего клиента в свадебном путешествии.

Голованов немного помрачнел: значит, не судьба.

— Ты шутишь?! — не поверил Филя.

— Какие шутки в такую погоду, — с раздражением сказал Денис. — Значит, через час свяжешься с ним через Гордеева. По мобильному не звони. Куда отправляешься, никому не говори. Оттуда связь будешь держать только со мной. Вечером Голованов сообщит тебе мой новый номер.

— Денис, я через час не успею! Мне тачку из автосервиса забрать нужно, там кое-что сейчас подкручивают и подрихтовывают, кто же знал, что так получится?!

— Максимум — через полтора, — отрезал Денис.

Не так давно у «Глории» был клиент — владелец салона сотовой связи, который не смог расплатиться за оказанные ему сыщиками услуги. Тогда он предложил бартер — взять у него что-нибудь на свой вкус. Денис отказался, предпочтя подождать деньги, но позже Голованов, временно возглавлявший детективное агентство, воспользовался предоставленной услугой. Теперь разнообразными услугами в области мобильной связи сыщики «Глории» были обеспечены надолго, а главное, они имели возможность оперативно менять номера своих телефонов. Учитывая обстоятельства дела, когда на кону, возможно, стояла жизнь клиента, рисковать не стоило.

— Да, Филя, чуть не забыл, — спохватился Денис, — и еще я Голованову отдам для тебя сейшельские рупии, у меня их порядком осталось, еще с позапрошлого года валяются, в баксах, наверно, сотен семь, не меньше. В принципе ты там будешь на полном довольствии у клиента, но заначка не помешает, чтобы лицо не терять…

…«…Около полуночи я расположился в кустах возле входа на городское кладбище.

Если кто-то из вас жаждет острых ощущений, то советую хоть раз в жизни повторить мой подвиг. После этого голливудские фильмы ужасов покажутся вам простой и доброй сказкой. Холодный осенний ветер и безжалостный дождь хлестали меня по лицу, и веселей от этого не становилось. Только жуть была совсем не американская, а наша, доморощенная. В Америке на кладбищах наверняка ночью горят фонари. Я ловил себя на мысли, что в такую погоду хозяин и собаку из дома не выгонит. Выходило, что в этой жизни я стоял гораздо ниже самой обыкновенной шавки. Всматриваясь до боли в глазах в кромешный мрак, я всем телом ощущал нелепость своего положения. Все нормальные люди спокойно храпели себе под теплыми одеялами, и только такой кретин, как я, мог истязать себя, сидя на промокшем куске картона под проливным дождем. В голову постоянно лезли дурацкие мысли. Черная «девятка» и «мерседес» стояли у входа. Из них никто не выходил. У меня складывалось впечатление, что эти ребята еще кого-то ждут. Время от времени я видел, как в машинах вспыхивали огоньки сигарет. Минуты тянулись как резина, наверное, так всегда бывает, когда ждешь чего-то страшного и неотвратимого. Когда разгулявшийся ветерок пронизывал меня своим неласковым дыханием до самых костей, мне оставалось лишь матом крыть жестокую судьбу, забросившую мое бренное тело в столь безлюдное место. Именно в такие минуты начинаешь задумываться о смысле жизни и о тех, кто находился сейчас совсем рядом под тяжестью могильных плит.

В данный момент на моей стороне был лишь один аргумент — в кармане куртки. Впрочем, приятная тяжесть пистолета несколько успокаивала. Все остальные обстоятельства, словно сговорившись, объявили мне непримиримую войну. За этот трудный денек я испытал столько, что некоторым хватит на долгие годы. Однако самое интересное ожидало меня впереди.

Ограда кладбища была совсем близко, и сквозь заросли кустов, словно живые, маячили кресты и памятники. Мое внимание привлек монумент, стоящий возле аллеи. Я хорошо знал этот памятник — одна еврейская семья отвалила за него немалые деньги. На нем была изображена скорбящая старушка и маленький ребенок. Это произведение погребального искусства ночью имело еще более скорбный и, я бы даже сказал, зловещий вид. Памятник был высечен из цельного куска белого мрамора, и сейчас в темноте отчетливо выделялись его контуры. И вдруг на какую-то долю секунды на фоне этой ужасной белизны мелькнула чья-то тень. Волосы зашевелились на моей голове. Я до рези в глазах всматривался в глубину аллей, но появившаяся тень уже растаяла во мраке ночи. Галлюцинациями я не страдал, да и суеверным меня не назовешь, но тут ужас сковал мое тело. Привстав с нагретого места, я решил избавиться от наваждения и размял затекшие ноги. Как раз в это время со стороны шоссе послышался шум приближающейся машины.

Представление начиналось. Время, потраченное на засаду, могло с лихвой окупиться. Я не испытал особой радости от встречи с себе подобными, но, признаюсь, сейчас мне стало спокойней. Потерянное душевное равновесие возвращалось. Машина проехала в нескольких метрах от меня. Ее я тоже не мог не узнать. Ее владелец также крепко держал город в руках. Он был руководителем кавказской группировки и уверенно делил сферы влияния со Шведовым. На могучих плечах Гасана Цурпаева лежала торговля автомашинами и наркотиками.

Присутствие столь уважаемых людей обещало много интересного. Я уже почти чувствовал запах больших денег.

Всего присутствующих было восемь человек. Они вышли из машин. В руках у двоих были автоматы. Двое из черной «девятки» держали за руки обессилевшего Штрассера. Он что-то пытался говорить, но голос его, дрожащий и всхлипывающий, сливался с шумом ветра и улетал, увы, не в моем направлении. Немного посовещавшись, мафиози двинулись к центральной аллее. Один из них держал в руках дипломат. Через мгновение вся веселая компания скрылась за массивными воротами кладбища. Никто из них не подозревал, что где-то в кустах на куске старого картона за ними наблюдал простой отечественный Джеймс Бонд. От этого на душе становилось как-то теплей. Единственное, о чем я пожалел в этот прекрасный вечер, что не приехал сюда на танке. С моим игрушечным револьвером здесь нечего ловить. В машинах никого не осталось. Можно было действовать. Проползая мимо шикарных иномарок, я не без горечи пришел к выводу, что мафия бессмертна. Пусть кто-нибудь попробует поспорить.

В какой-то момент в голове даже промелькнула взбалмошная мысль: а что, если взять да и угнать одну из этих тачек? Ха-ха! В самом деле, ведь любую из них в городе отлично знают, ни один пост ГАИ не остановит.

Однако на кладбище я оказался совсем не ради шуток. Не без труда преодолев ограду, я очутился среди могильных крестов. Это несколько сковало мою решительность, кроме того, двигаться без фонаря в этом ужасном лабиринте было небезопасно. И вот когда я осилил добрую половину пути и уже можно было различить обрывки фраз, произошло непредвиденное событие.

Тишину смиренного кладбища разрезал сухой треск автоматной очереди. Потревоженные вороны на деревьях встрепенулись ото сна, оглушая округу хриплым карканьем. Впереди замигали вспышки и послышались нечленораздельные вопли. Несколько пуль просвистело в непосредственной близости от меня. Все было так неожиданно, что я едва не упал лицом в грязь. Ужас и смятение завладели мной. Ноги дрожали и стали ватными. Под ложечкой засосало. Натренированная когда-то рука рефлекторно потянулась к пистолету. То, что происходило впереди, видеть я не мог, мешали деревья. Однако жизненный опыт подсказывал, что сегодня я удосужился влипнуть в очень скверную и грязную историю. Это уже не имело ничего общего с простым баловством хулиганствующих мальчишек. Совсем рядом шла настоящая война, где пролитая кровь была совсем не томатным соком. К горлу подкатился горький ком. Я вспомнил Афган, и в груди снова защемило. Мне казалось, что все муки и страдания, перенесенные когда-то давно, стали забываться, изглаживаться из памяти. Но сейчас новая волна ужаса охватила меня. Несомненно, стрелял один человек. Стрелял метко и уверенно. Огонь на поражение. Чувствовалась крепкая, умелая рука. На слух я определил, что нападавший использовал десантный АКМС. Крики, доносившиеся с того ужасного места, говорили о многом. Все жертвы наверняка не ожидали столь внезапного нападения. Для меня оставалось загадкой: как убийца мог так легко ориентироваться в темноте? Этот кошмар длился считанные секунды, показавшиеся мне вечностью. Внезапная пауза подсказала мне, что нападавший перезаряжает автомат. Я отчетливо слышал ругательства и стоны умирающих. Однако в этом зловещем лабиринте крики о помощи натыкались на холодное равнодушие убийцы. Только бродяга-ветер измывался над последними желтыми листьями в кронах деревьев да осенний дождь моросил, поражая своим безразличием. Я встрепенулся, услышав новые одиночные выстрелы. Не вызывало сомнения, что стрелявший хладнокровно добивает свои жертвы. От этого ужаса казалось, что даже мертвецы перевернулись в своих гробах. Очень часто в Афгане я сталкивался лицом к лицу со смертью, но этот кошмар надолго остался в моей памяти. Да наверно, и навсегда…

Скоро все было кончено. Сквозь туманную мглу я увидел слабый свет карманного фонаря. Признаюсь, даже в такой незавидной ситуации меня сжигало любопытство. Мне не терпелось узнать, что же там случилось, но внутренний голос предлагал не спешить. Я решил довериться его совету. Мой длинный нос мог привести к печальным последствиям. Тот, кто без зазрения совести уложил восьмерых, не остановится ни перед чем. Одним больше, одним меньше — не играло роли. А я все же не настолько дурак, чтобы лезть на рожон даже с пистолетом. Расстояние между нами было метров тридцать, не больше, и это позволяло кое-что увидеть. В мелькающем свете фонаря я попытался рассмотреть убийцу. Ростом он был приблизительно метр восемьдесят. Лицо скрывала черная вязаная маска. Этот парень все предусмотрел. На нем был защитный армейский камуфляж, за спиной болтался ранец. С оружием я не ошибся. АКМС он держал в правой руке, фонарь в левой. Убийца что-то искал. Я ничем не выдал своего присутствия, но сердце ушло в пятки, когда, выключив фонарь, парень внезапно замер. В этом зловещем безмолвии мы были один на один. Представляете, что я испытал, когда убийца внезапно кинулся в мою сторону. Я выстрелил наугад, он отскочил в сторону, спрятавшись за памятник. Раздалась короткая очередь. Пули просвистели совсем рядом. Меня спас огромный металлический крест. Видимо, Бог все же был на моей стороне. Внезапная догадка осенила мою грешную голову. Убийца хорошо видел в темноте благодаря портативному прибору ночного видения. Это было легко проверить. Став удобной мишенью, я бросился к большому гранитному монументу. Этот мой маневр не позволил ему выстрелить прицельно. Но следует признать, что я чудом остался жив. Переведя дыхание, я трезво оценил обстановку. Сердце бешено колотилось в груди. Шансы выжить были невелики. Тем не менее я решил сражаться до последнего. Тот, кто охотился за мной, был хорошим мастером своего дела. Оставалось ждать и надеяться на случай. За бесценок отдавать свою жизнь не хотелось. Убийца решил атаковать первым. Увидев мелькнувшую тень, я снова выстрелил. Кусок гранита служил надежной защитой. На этот раз я был уверен, что не промахнулся. Однако мой меткий выстрел вовсе не остановил нападающего. Только сейчас до меня дошло, что на нем был бронежилет. Пули, выпущенные из дамского пистолета, не могли причинить убийце вреда. Короткая очередь заставила меня пригнуться. Куски свинца с безжалостным визгом крошили гранит. Моя жизнь в столь плачевной ситуации не стоила и ломаного гроша. Помощи в безлюдном месте ждать не приходилось. А сдаваться на милость победителя было равносильно верной гибели. Убийца, словно читая ход моих мыслей, внезапно притих, выжидая удобного случая. Этот человек был уверен в своей победе, и ничто не могло его остановить.

— Эй, шурави, ну что, не сладко?

Его хриплый голос заставил меня встрепенуться. Слова, наполненные ужасным смыслом, таяли во мраке ночи. Тот, кто хотел меня убить, знал, что я служил в Афгане. И это было неожиданным откровением.

— Зря ты сунул нос в такое дерьмо. Против тебя я ничего не имею, но твое любопытство может стоить тебе жизни. Для тебя сегодня не самый лучший день.

— Кажется, ты меня еще не взял, — возразил я. — А фортуна — штука переменчивая.

Он засмеялся, и от этого ужасного смеха в моих жилах стыла кровь.

— Да, стареют ветераны. Может быть, где-то под Кандагаром мы могли бы стать друзьями. Но сейчас наши дороги расходятся. И дернул черт тебя совать нос в такое грязное дело. Я, честно говоря, не ожидал от такого дуралея, как ты, подобной прыти.

— Спасибо за удачный комплимент. Надеюсь, это не последняя встреча.

— Ну что ж. Ты прав. Надежда всегда умирает последней.

В эту минуту наш милый диалог прервал вой милицейской сирены. Это несколько повышало мои ставки.

— А ты, шурави, действительно родился в рубашке. Ну ладно, на этот раз разойдемся с миром. До скорой встречи, ветеран.

Парень вскочил и бросился к месту преступления. Я видел, как на ходу он подхватил увесистый дипломат и быстро стал удаляться по аллее в сторону запасного выхода. Я не мог поверить в свое спасение. Терять время было непростительной глупостью.

Чтобы успокоить свой беспокойный ум, мне пришлось направиться к месту происшествия. Картина, открывшаяся мне, до сих пор стоит перед глазами. Среди могильных плит, на сырой от дождя земле лежало в нелепых позах восемь трупов. Этих парней трудно было застать врасплох. Однако убийца сработал чисто. У семерых из этой компании имелось оружие, но никто не смог им воспользоваться. Я достал из кармана газовую зажигалку и, не теряя времени, осмотрел тела. Среди убитых были два главаря местной мафии — Гасан Цурпаев и Сергей Шведов по кличке Жук. Рядом с ними лежала с простреленной башкой еще одна солидная птица — Максим Робертович Штрассер. Я невольно представил лицо Виктории, когда она узнает о случившемся, но интуиция подсказала, что эта женщина не будет страдать. Возможно, такое стечение обстоятельств ее вполне устроит.

Сказать, что я оказался в тупике, значит, не сказать ничего. После такой ужасной бойни на кладбище весь преступный мир мог стать на грань настоящей войны. Обратив внимание на тела убитых, я заметил в руках Цурпаева пистолет, как два капли воды похожий на мой. Никогда не подумал бы, чтобы этот герой мог носить с собой столь жалкую дамскую пукалку… Метрах в десяти я обнаружил еще один труп. Это был плотный пожилой мужчина. Он лежал на боку, уткнувшись лицом в грязь. Его руки сжимали еще горячий АКМС. В этом я убедился, коснувшись автомата тыльной стороной руки. Осветив зажигалкой лицо убитого, я чуть было не упал в обморок. На земле лежало тело моего недавнего спасителя и благодетеля полковника Колотова. Из маленькой дырки у виска тонкой струйкой сочилась кровь, смешиваясь с жидкой грязью.

Теперь мне многое становилось ясным. Преступник действовал умело. Выходило, что четыре отца города, встретившись в столь безлюдном месте, решили свести счеты. Разборка закончилась очень плачевно для всех присутствующих. Кроме того, если в деле принимал участие сам Колотов, то милиция вряд ли будет выносить сор из избы. Все ограничится сплетнями и досужими домыслами. Впрочем, выводы было делать рано. Мое положение оставалось довольно сложным. Со стороны центрального входа уже наметилось некоторое оживление. Самое умное в такой ситуации было уносить ноги. Я предоставил милиции заниматься своим делом, а сам, что было сил, бросился в противоположную сторону. Быстро перемахнув через кладбищенский забор, я просто чудом ускользнул незамеченным. Моя машина стояла в лесопосадке. По размытой грунтовой дороге мне пришлось дать хороший крюк, чтобы не столкнуться нос к носу с милицией. Я успел вырваться в город еще до того, как они приказали оцепить все дороги. Меня бил озноб. Голова отказывалась думать, слишком много впечатлений за сегодняшние сутки только усилили и без того накопившуюся усталость. Чтобы прийти в себя, надо было срочно отдохнуть. Припарковав машину в каком-то дворе, я забылся тревожным сном…»