Глава 10
Теперь, когда ее отпустили, когда все страхи и весь ужас пережитого остались позади, Алла все чаще начала задумываться о том предприятии, которое еще совсем недавно они разрабатывали вместе с покойным, царство ему небесное, Игорем и которое казалось таким легким, таким осуществимым… Несколько хорошо продуманных шагов — и вот оно, богатство, вот она, свобода от вечной боязни снова оказаться за решеткой, от этой нелепой страны, в которой человек по определению не может быть счастлив, что подтвердила нелепая Игорева смерть…
Она много думала о нем, о его страшной кончине, но еще сильнее ее ум занимали мысли о тех богатствах, к которым они подобрались вплотную, и, в частности, о тех, которые сейчас прозябали безо всякой пользы и — что главнее! — без всякого надзора в квартире старика Краснова. Она не могла об этом не думать еще и потому, что жизнь ее на глазах теряла всякий смысл.
Кто была она еще несколько дней назад? Молодая красивая женщина, любимая, ожидающая счастливой перемены судьбы, отъезда за границу, безбедной красивой жизни, удовлетворения капризов…Кем стала она теперь? Бабенкой не первой молодости, медсестрой районной поликлиники с нищенской зарплатой, на которую и прокормить-то себя нельзя. Мало того — теперь еще, фактически, и без крыши над головой! Вызванная ею же милиция после долгих допросов и расспросов отпустила ее под подписку о невыезде, а квартиру Игоря Альфредовича опечатала — до окончания следствия. И что ты тут скажешь? Да ничего — ведь она покойному не жена, в квартире не прописана. Спасибо, хоть кой-какие вещи разрешили забрать.
Ну и что прикажете? Опускать руки? Нет, не такова была Алла Ухтомская, чтобы вот так, сразу сдаться. К тому же время, проведенное в компании Игоря Альфредовича, пробудило дремавший в ней авантюрный ген. Она должна действовать, она должна довести начатое ими вместе до конца. Хорошо, что она сообразила вместе со своими тряпками прихватить из дома Игоревы записные книжки, хорошо, что она услышала в поликлинике про то, что старика Краснова отправили по «скорой» с инсультом. А главное, ее осенило во время всей этой суеты: вот оно! Вот ее клад, ее будущее. Стоит пустая квартира, набитая сокровищами, как пещера Аладдина, — только протяни руку…
Вот тут-то она очень кстати вспомнила о Димоне. Димон по делу о смерти Решетникова никак не проходил, о нем просто никто пока не знал. Она нашла его телефон в одном из алфавитов Игоря, позвонила, сказав сразу, что Игорь погиб, а у нее к нему есть деловой разговор. И он тут же в своих дурацких слаксах прискакал к ней в поликлинику. Они вышли на улицу, чтобы переговорить там без всяких помех, и она даже начала ему рассказывать в подробностях о том страшном утре, как вдруг поймала на себе его масленый взгляд — один из тех взглядов, которые он всегда, сам того не замечая, бросал на нее. А заметив, прервала свой рассказ, томно и многообещающе посмотрела на него, спросила без всякой связи с предыдущим:
— Слушай, приютил бы хоть ты одинокую женщину… А то меня согнали с постоя, негде даже голову преклонить. — И подумала при этом о себе: «Убудет тебя, что ли? Ради счастья можно и такой малостью пожертвовать…»
— Да я, да блин! — встрепенулся Димон, как боевой конь при звуке трубы, и плотоядно ощерился в широченной улыбке. Лучше бы он этого не делал! У него были ужасные зубы, ужасные — по крайней мере, передние. Вставные, из дешевой пластмассы, они держались на убогих фиксах из нержавейки, сразу видно — работа либо лагерных, либо армейских врачей. Ладно, сказала она себе, что ты, мать, привередничаешь-то? Не замуж же тебе за него выходить. Сделает дело — и пошел он…
Ну и, конечно, пришлось в первый же вечер пускать этого дурака в постель, что, впрочем, нужно было и ей самой — для здоровья, как она сказала себе. Для снятия стресса.
Но он оказался глупее, чем она думала, распустил хвост, вообразив, будто все происходит из-за того, что она до самых сокровенных глубин организма поражена его сексуальными достоинствами, что она влюблена в него. И наверное, потому, когда она наконец открыла ему свой план, реакция последовала довольно своеобразная — бывший зэк и бывший подручный Решетникова, его «руки», Димон Хватов залег на софе, тупо и обиженно глядя в потолок. Алла, не спуская с него глаз, голая, сидела рядом в ожидания его ответа и мрачно курила одну сигарету за другой.
— Ну и долго ты собираешься потолок-то изучать? — не выдержала она. — На нем вроде ничего не написано.
— Я думал, ты меня любишь, — сказал он совсем по-детски.
— А я тебя и люблю, — довольно равнодушно ответила Алла. — Вон ты какой молодец… в постели. Если б ты такой и в деле был…
— В деле, в деле, — недовольно протянул Димон, пытаясь облапить ее, а когда она отстранилась, спросил обреченно: — Ну и че я должен делать-то?
— «Че делать», — передразнила она, — я тебе скажу. Но ты мне так и не ответил: как тебе мой план?
— Ну-у, план как план, только теперь знаешь, как все сложно будет, — пробормотал Димон с сомнением. — Там же небось все обложено уже, слежка… И потом — не совсем же дурной этот дед, небось уже сигнализацию поставил. Я, блин, даже не понимаю, как при таких богатствах — и без сигнализации. Как дети, честное слово! — неся всю эту ахинею, он снова потянулся к ней, но Алла так зыркнула, что Димон сразу сделал вид, будто тянется к сигаретам. — А вообще-то, — завершил он свой монолог, — ужасно неохота по новой садиться!..
— Да кто ж тебе говорит, что ты должен садиться, — усмехнулась она, решив, что пора его слегка стимулировать, и кладя ему руку на неутомимое мужское достоинство. — Сходишь еще раз к старику, вынесешь оттуда то, что надо, — и дело с концом…
Он дернулся, пытаясь с ходу овладеть ею, но она ловко увернулась, положила ему палец на губы: подожди, мол.
— Ах, Дима, Дима… Ну, чего ты ежишься? Дорожка у тебя уже протоптана, что брать — я тебе скажу. Сделаешь — и свалим отсюда. В Чехию, там, говорят, домики замечательные продают… Или куда-нибудь еще, где тепло… Будем жить, не тужить… Захотим — бизнес какой-нибудь освоим, а не захотим — просто так…
Затем разговор их прервался — ей все же пришлось уступить горячему молодому нетерпению Димона. «А что, — думала она, — в этом есть своя прелесть! Купить вот такого бычка помоложе и пользовать…» Она старалась не слышать его самозабвенного сопения. А он трудился на совесть… И только потом, когда этот порыв иссяк, когда они, полуживые, несколько минут полежали молча, он вдруг вспомнил:
— Не, блин, эмиграция — это не по мне. Да и на кой? С бабками-то и здесь жить можно. И очень даже прилично.
— Ага, пока тебя не заловят какие-нибудь корешки по уголовке или лица кавказской национальности…
— Ну и как я должен выволочь эту чертову библиотеку? — с иронией спросил Димон.
— Точно так же, как и в тот раз, когда доставал книги для Игоря, — ответила Алла. — И речь, заметь, идет не о библиотеке, а всего о нескольких книгах. У меня и списочек имеется — какие именно нам нужны. Их немного, но зато самые дорогие. За них сразу можно будет мешок бабок получить. Вот он, списочек-то.
Димон туповато посмотрел на сложенную вчетверо бумажку:
— Где ты его достала?
— У одного решетниковского конкурента, — ответила Алла. — Пока ты рукава жевал, я делом занималась. — Впрочем, заказчика она выдумала, чтобы проще было убедить Димона, а список — что ж список… Список самых ценных красновских книг она могла уже и сама составить.
Димон полез в затылок — все сомнения написаны на лице.
— Слушай, а если менты… Если они следят за его квартирой?
— Про ментов пусть у тебя голова не болит. Менты же теперь все больше убийствами занимаются, а там ведь никого не убивали, верно? А кража… Что ж они, по-твоему, из-за каких-то несчастных книжек будут теперь всю жизнь там торчать? И не мечтай! Так что у тебя задача — точно как в тот раз: незаметно проникнуть в подъезд, незаметно проникнуть в квартиру и незаметно свалить.
— А ты? Я, значит, подламывай квартиру, суй голову в петлю, а ты любоваться будешь? Ну и с какого я с тобой потом делиться-то должен? Я и без тебя обойдусь!
— Не думаю. Ты спрашиваешь, зачем я тебе? А затем, что теперь со стамесочкой, вот так вот запросто к старику не влезешь — у него и дверь новая, и замки тоже… А я к старухе зайду под каким-нибудь предлогом и подсуечусь насчет ключиков-то… Ну, как? Рискнем на пару? Возьмешь пяток книг по списку, еще что-нибудь по мелочам прихватишь, и нам с тобой этого до конца жизни хватит!
— Ну, блин, не знаю… — продолжал пребывать в сомнении Димон. — Но учти: засыплемся — с ходу тебя сдам и все буду валить на тебя, поняла? Я не сявка, я тебя честно предупреждаю. Если что — будешь потом всю жизнь меня вспоминать! А то знаю я вас, чистоплюев, насмотрелся. Как пенки снимать, так тут вы первые, а как, блин, под статью идти — за нашего брата прячетесь…
Алла бросила на него быстрый презрительный взгляд и тут же спрятала глаза.
— Мое дело — предложить. Твое — соглашаться или не соглашаться.
— Да? — все еще с недоверием переспросил Димон. — И что, говоришь, у старика замки сменили?
— Снова здорово! Я ж тебе сказала уже: ключи я добуду. Наверняка у старухи есть ключи. И если так, то держит она их где-нибудь под рукой. На гвоздике в прихожей, в кармане какого-нибудь пальто на вешалке. Это, говорю, моя печаль.
— Ишь ты! — Димон посмотрел на нее подозрительно. — Ты чего, уже все продумала, что ли?
— Ну! Кто-то же должен шевелить мозгами, если другой не может!
— Ладно, — сказал Димон, сдаваясь. — Ну а если кто в квартире окажется?
— Если кто окажется? Ну, ты же вроде не дистрофик. Или это все пустая болтовня насчет кунг-фу и всякого такого прочего?
Димон лишь посмотрел свысока на новоявленную поделыцицу — думай, мол, что хочешь, а мое — при мне.
— Стало быть, завтра все и проверим, — подвела итог Алла.
Дело было сделано, и она вдруг испытала острое неудобство оттого, что сидит совершенно голая в постели, в общем-то, малознакомого ей человека, жадно пожирающего глазами ее не совсем уже девичью фигуру. Алла была совершенно уверена, что все его мысли заняты только ею, разбуженным ею похотливым желанием. Но он вдруг сказал, неожиданно для нее:
— Слушай, а почему бы нам сразу не обуть твоего этого… клиента, который тебе списочек-то дал? Он же так и так собирается выложить за книжки приличные бабки, верно? Так чего усложнять-то — давай просто зайдем к нему и того… попросим у него наши денежки. А красновскую квартиру и трогать не будем. А? Что-то нехорошее у меня какое-то предчувствие насчет этой квартиры…
— У тебя, похоже, на уме одна уголовщина. — Ухтомская поморщилась. — Я уже думала об этом. На такое мы с тобой пойдем только в самом крайнем случае. К тому же вряд ли этот деятель держит деньги дома…
— Ну и че? Утюг на пузо или яйца в дверь…
— Я уже сказала: только в самом крайнем случае!
Потом она убежала, сказав, что торопится на работу, а Димон, оставшись один, долго еще обмозговывал этот разговор, взвешивал плюсы и минусы Аллиного плана. А чтобы лучше варил котелок, он развел себе дозу и укололся. Кайф обломился быстро, а главное, ему действительно показалось, что в голове сразу как-то просветлело.
Еще через несколько минут он громко разговаривал с каким-то невидимым собеседником.
— Все бабы — сволочи, — говорил он неизвестно кому. — Ишь ты, за бугор ей свалить захотелось! Хотя, в общем, она права, хреновато здесь стало. Да еще того и гляди в ментовку потянут из-за Игоря.
Но все же пока он надеялся на лучшее…
План Аллы был прост, и заключался он в том, что она, якобы придя делать Антону Григорьевичу укол и не обнаружив старика дома, должна была позвонить в дверь соседке — поинтересоваться, куда же делся ее подопечный. Соседка должна была проявить бедной медсестре сочувствие и, желая поделиться с ней самыми последними новостями, пригласить в квартиру на чашку чая. Здесь следовало для приличия немного поупираться: что вы, Мария Олеговна, у меня еще столько больных! А потом все же согласиться. Если ключи висят в прихожей, на гвоздике, как обычно делают во многих семьях, то тут вообще нету проблем, тем более что новые ключи Антона Григорьевича она отличила бы от сотни старых. Если же ключи окажутся на общей связке, в кармане пальто или плаща, тогда задача усложняется, но все равно она ей по плечу. Не мучил ее вопрос и что делать с этими ключами дальше: она передает их Димону, Димон чистит книжный шкаф, а потом, уходя, бросает ключи в почтовый ящик Никоновых — и привет. Гадай потом: кто да что.
…На следующий день Димон и Алла, в своем белом халате, подъехали на Трифоновскую. Дима остановил свои «Жигули» за квартал от красновского дома и остался в машине ждать, когда Алла вынесет ему ключи. Но вскоре ему это занятие — ждать — наскучило, и он вышел из машины и закурил, изображая полное равнодушие ко всему происходящему вокруг, хотя от глаз внимательного человека не укрылось бы, что он находится в сильном возбуждении. И такой внимательный человек нашелся — это был Николай, завернувший в этот час на Трифоновскую, чтобы перекусить чего-нибудь по-домашнему — на правах жениха и почти что члена семьи. План Аллы мог оказаться и очень хорош, и очень плох — в зависимости от того, как лягут карты… Карты легли ужасно в тот самый момент, когда Николай увидел напряженного Димона и принял его за нового топтуна из «Глории».
Его аж передернуло от злости: только-только торжествовал по поводу того, что его угрозы этим сраным Шерлокам Холмсам возымели свое действие — частные сыщики, насколько он мог судить, сняли наружное наблюдение, исчезла камера слежения, никто и не думал восстанавливать телефонного «жучка» — и вот на тебе, снова!
…Алла все рассчитала точно — когда она позвонила старушке, выложила ей заготовленную версию: вот, мол, пришла делать укол, а пациент не открывает, — та охотно разъяснила Алле, что к чему, и сама пригласила зайти, выпить чая. Алла, конечно, не отказалась, зашла и тут же увидела висящие рядом с входной дверью красновские ключи. Они были нацеплены на отдельное, свое колечко, и улучить момент и засунуть их в сумочку не составило никакого труда.
Ну а потом она сидела на кухне Никоновых и похваливала чай Марии Олеговны, а особенно ее варенье. Говорили обо всем сразу, а все больше о невеселой жизни пенсионеров, которым словно не осталось места в новой России.
— Хорошо, хоть Юрий Михалыч нас не забывает, дай ему Бог здоровья, — приговаривала Никонова, подкладывая гостье в розеточку клубничного варенья собственного производства. — А то с нашей-то пенсией — только бы и помирать. Да и помирать — на похороны не хватит.
— Ну, что уж вы так, Мария Олеговна! Вам о похоронах еще рано думать, — успокаивала ее Алла. — А чаек у вас просто замечательный! И варенье — пальчики оближешь!
— И я бы от чайку не отказался, Мария Олеговна, — услышала вдруг Алла за спиной вкрадчивый мужской голос, от которого ей сразу почему-то стало не по себе.
Стараясь не показать этого, Алла обернулась и увидела высокого светловолосого мужчину, стоящего на пороге кухни. Его широченные плечи полностью закрывали проем. И уж совсем не понравился Алле его изучающий, цепкий взгляд.
— Здрасьте, — улыбнулся ей мужчина. — Вы, похоже, врач? И каким же это ветром вас к нам занесло? Что случилось, Мария Олеговна?
— Господь с тобой, это не ко мне, Коля! Это Аллочка, процедурная сестра из нашей поликлиники, — объяснила ему хозяйка. — Пришла вот Антону Григорьевичу укол делать, а его, как ты знаешь, нету…
Мужчина кивнул — понял, мол, вышел из кухни, потом вернулся, но садиться за стол не спешил, и это действовало Алле на нервы.
— Н-даа, просто даже удивительно, — благодушно пробасил мужчина, присаживаясь наконец с краю, а взгляд его никак не соответствовал этому благодушию. — Все в стране перевернулось, а медицина, значит, по-прежнему на высоте… Не забываете, значит, ветеранов, верно, Аллочка? — Он помолчал немного и обратился к хозяйке: — Мария Олеговна, меня тут Маняша попросила цветочки у Антона Григорьевича полить, а я смотрю — ключей-то на гвоздике нету. Они не у вас? Небось ходили туда, да ключи машинально в переднике и оставили. — При этом он не сводил своих пронзительных глаз с Аллы. И она вдруг почувствовала, как ухнуло куда-то вниз, в район желудка, сердце.
Мария Олеговна добросовестно порылась в карманах передника, в цветастом домашнем халате и растерянно покачала головой.
— Что-то нету, Коленька, — сокрушенно сказала она. — А ты бы снова посмотрел на двери… Или в серванте. Может, положила, да забыла. — Она повернулась к Алле. — Не иначе как старческий склероз настигает…
Мужчина, тяжело посмотрев на нее, направился к серванту, и тут Алла сделала решившую все остальное ошибку: она не выдержала, встала из-за стола и, сдерживая страстное желание кинуться к входной двери бегом, сказала скороговоркой:
— Ну, не буду вам мешать. Спасибо, Мария Олеговна, за чай, передавайте от меня Антону Григорьевичу приветы.
— А ну, стоять! — властно приказал ей вдруг мужчина, стремительно возвращаясь в кухню.
— Да что ты, право, Коленька? — не поняла его резкости хозяйка. — Это же Алла, мы ее давно знаем, она у нас как своя…
— Да я… я правда только узнать насчет вашего соседа, — забормотала Алла, зажатая этим грубоватым могучим мужиком возле самой двери.
— А ну, говори быстро: ключи у тебя?
Она в ужасе замотала головой, теперь уже совсем плохо соображая, как себя вести и что делать. Подумала: скажу «нет» — может, сам отстанет. Но он не отстал, спросил снова, щелкнув чем-то, отчего в его руке появился нож с тускло блестевшим лезвием.
— А чего тогда сбежать решила? А ну, говори, поганка! — Он приложил лезвие к ее щеке. — Говори правду, дрянь, а не то разукрашу. Ну, готова?
— В с-с-сумочке, — еле нашла силы выдавить Алла.
— Ах, да-да, извините, Алла! — вдруг понес что-то совсем уж ей непонятное этот страшный мужик, убирая нож. — Конечно, у вас, у медиков, такая благородная работа! — Это он произнес громко, а вполголоса, тихо, на ухо ей, приказал: — Сейчас оба выйдем за дверь, но не вздумай бежать! Догоню — убью!
Она нисколько даже не сомневалась — убьет…
— Нашлись ключи, Мария Олеговна, — крикнул он громко, как будто Мария Олеговна не стояла здесь же, в начале коридорчика. — Сейчас вернусь, провожу вот только немного нашу Аллочку-хлопотунью. Хочу с ней кой-какие вопросы здоровья прояснить.
Он захлопнул дверь и, грубо толкая ее впереди себя, спустился пролетом ниже, подвел к лестничному окну и здесь, вырвав у нее из рук ее знаменитую бездонную сумочку, безжалостно вытряхнул ее содержимое на широкий, испачканный сигаретной сажей подоконник.
— Значит, осталась без хозяина, поганка, и решила на самостоятельный промысел выйти? — Он нашел наконец то, что искал, удовлетворенно хмыкнул, сгребая все остальное назад, в сумочку. — Он кто тебе был? Решетников-то? Хозяин? Или вроде как муж?
Покрывшись холодным потом ужаса, она мгновенно поняла по этим его вопросам, кто он такой, и от того, что перед ней сейчас стоял убийца Игоря, ей стало так страшно, как не было страшно никогда в жизни, и даже организм от смертельного ужаса переставал подчиняться ей — она вдруг почувствовала, что по ногам неудержимым ручьем струится горячая влага. И… заплакала.
— Обдудонилась, — сказал он с отеческой лаской, когда вокруг ее ног начала натекать лужица. — Ах, бедная девочка… И ебарь-то у нее погиб, и богатого старичка обворовать не дали…
Она посмотрела на него сквозь слезы с робким изумлением: он что, правда ей сочувствует? И встретила его безжалостно-страшный взгляд.
— Зачем брала ключи? — спросил он, и Алла, сходя с ума от новой волны страха, ответила шепотом:
— Я… я книги хотела взять.
Он кивнул, словно одобрительно: понятное, мол, дело. Еще спросил:
— Ты одна?
— Т-там… там только Дима еще, — поспешно ответила она, заметив его понукающий взгляд, и пояснила: — «Жигуль»-шестерка в квартале отсюда.
— Хорошо, — сказал, подумав, страшный человек. — Иди давай вперед и не дергайся. Вздумаешь подорвать — сначала напарника своего по частям получишь, а потом и до тебя все равно доберусь. Усекла?
Ухтомская отчаянно закивала.
— Да, да. — Ей казалось, что сейчас самое главное, чтобы страшный мужик отвязался от нее, дал ей возможность снять мокрое белье, а уж Димон-то как-нибудь отобьется от этого жуткого типа… «Хотя вряд ли», — грустно подумала она, задержавшись взглядом на поросших мелкими светлыми волосками кулачищах Николая.
Дрожащая как осиновый лист Алла шла впереди, он чуть сзади и сбоку.
— Значит, так, Алла, или как тебя там, — сказал он ей в затылок. — Вымани своего Гавроша из машины, ну, придумай пока что-нибудь — это в его же интересах, чтобы я его, сидячего, не сильно калечил. И учти, девонька, замечу что не то — кранты вам обоим. Давай, действуй!
Алла, чувствуя, как противно трутся друг о друга мокрые ноги выше коленей, подбежала к машине, склонилась к стеклу, к водительской форточке.
— Давай вылезай, Дима, все готово.
— Добыла ключи-то? — лениво, как показалось Алле, спросил он.
— Добыла, добыла, — сказала она раздраженно. — Давай в темпе.
— А может, все же не сейчас, ближе к ночи? — с сомнением протянул Димон. Он все еще жил в совсем другом измерении…
Николай, видя, что Алле никак не удается выманить подельника из машины и чем дальше, тем безнадежнее становится ситуация, решил сам ускорить дело. Он вдруг подошел вплотную, решительно отстранил Аллу от машины и сказал совершенно пьяным голосом:
— Браток, в Нагатино подкинешь? Стольник плачу!
Димон словно чего-то подобного только и ждал, до того ему не хотелось идти прямо сейчас в красновскую квартиру.
— Чего-чего тебе? — вызверился он на «прохожего». — В Нагатино? Ну, блин, будет тебе Нагатино, чтобы не лез, блин, куда не просят! — И, предвкушая, как сейчас отметелит этого пьяного лоха, он, прихватив монтировку, полез из машины.
— Надо же, какой борзый паренек! — ухмыльнулся Николай.
Эти его слова спровоцировали Димона, словно пробудили его от спячки. Он вдруг высоко подпрыгнул и, разворачиваясь уже в воздухе на сто восемьдесят градусов, попытался провести ногой удар в голову — удар, от которого противник встает только в голливудских боевиках. Но и в жизни его противник оказался по-голливудски проворным. Он ушел в сторону, шутя поймал рассекающую воздух Димонову ногу и резко вывернул ее. Димон, мгновенно побледнев как полотно, рухнул на асфальт, корчась и воя от нестерпимой боли.
Николай нагнулся над ним, и лишь долгие годы, проведенные в спецназе, помогли ему избежать беды: Алла, решив воспользоваться тем, что он ее не видит, подхватила выпавшую из рук Димона монтировку и с угрожающим видом двинулась на так унизившего ее врага.
— Э, сестренка, лучше брось это! — заметил ее Николай в последний момент. — Кто тебя учил на живого человека железкой замахиваться?
— Что ж ты, сволочь, с нами делаешь! — тоскливо сказала она и остановилась в нерешительности. — Слушай, давай разойдемся по-хорошему, а?
— Да разойдемся, разойдемся, — сказал он весело. — Только отдай мне свой шампур, детка.
Алла бросила монтировку на асфальт и заплакала.
— Ну все, хватит представлений? — прикрикнул на нее Николай. — Давай-ка помоги мне лучше дружка своего в машину засунуть.
— Что ты собираешься делать? Что? — Истерические рыдания все сильнее рвались из груди Аллы.
— Ты ж хотела разойтись, — удивился Николай. — Вот и прокатимся, поговорим… Очень многое сейчас зависит от того, что ты мне расскажешь, поняла? — и добавил вполне миролюбиво, когда Димон уже был в машине: — Давай загружайся на переднее сиденье.
Алла молча уселась вполоборота к Николаю, занявшему водительское место. Подвывающий Димон полулежал сзади.
— Ну, — начал Николай, когда машина тронулась, — кто вас прислал за книгами?
Алла долго молчала, потом ответила, не поднимая глаз:
— А зачем тебе? Книги на месте, никто никому ничего не продал…
— А вот хамить мне не надо, — ровно сказал Николай. — Я ведь могу и обидеться. Ладно, ставлю вопрос по-другому: кому хотели их продать?
— Коллекционеру одному, старому хрену. Деньги нам нужны, понимаешь? Бабки! Чтобы уехать отсюда! Чтобы не видеть такие вот хари…
Николай снова хмыкнул себе под нос.
— А я-то думал, что неплохо выгляжу, — пробормотал он огорченно. — Не понравился я тебе, да?
— Издеваешься? — прошептала Алла, чувствуя под собой неприятную сырость и оттого готовая сейчас вцепиться ему в горло. — У, какие вы все сволочи! Одно слово — легавые! — И тут же попросила сквозь зубы: — Слушай, отпусти ты нас, а? Не сдавай в ментуру. Ну, пожалуйста! Давай сделаем вид, будто ничего не произошло. Что тебе стоит? Отвезешь нас к больнице — и разбежались. Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем, и про Решетникова я буду молчать — могила…
— Ну ты, девочка, даешь! — рассмеялся Шлыков. — Сперва обзываешь меня почем зря, потом за мента принимаешь. Теперь вот убийство Решетникова на меня вешаешь… Его ведь доказать надо, убийство-то, верно? А доказательств у тебя нету. Ладно, — смилостивился он вдруг, — так и быть, разойдемся. Но с одним условием.
Алла посмотрела на него с надеждой:
— С каким?
— Сперва давай скатаем к вам домой, чайку попить, — широко улыбнулся Николай.
И от этой улыбки Алле стало совсем нехорошо. Чего угодно она ожидала, только не этого. Какой-то во всем, что он делал, этот мужик, был подвох, а какой — понять она до сих пор так и не могла, и от этого становилось только тоскливее и страшнее.
— Ладно, — подумав, сказала Алла. А что еще она могла сказать?…
— Умница, — одобрительно кивнул Николай.
— Почему? — не удержалась, спросила Алла.
— Потому что не задаешь ненужных вопросов, — ответил он. — И тем самым избавляешь меня от ненужных слов. — На светофоре он мельком глянул на скорчившегося Димона, который от боли потерял сознание, перевел взгляд на девушку. — Сейчас выскочишь — купишь бутылку. Анестезия. Приедем, я ему шину наложу. Вздумаешь свалить — сделаешь хуже ему и себе.
Через полчаса машина подъехала к шестнадцатиэтажной башне на Профсоюзной улице, где проживал Димон. Ему, бедолаге, еще по пути дали несколько глотков водки, и теперь он хлопал глазами, болтаясь на плече у Николая в ожидании лифта. Алкоголь, легший на героиновые инъекции, подействовал на него благотворно: он больше не стонал, не выл, только все пробовал начать бурную речь о том, как хорошо и выгодно было работать на Решетникова и сколько у него проблем теперь, когда Игоря Альфредовича больше с ними нет…
— И где брать бабки? — бормотал Дима, клюя носом. — Настоящие, я имею в виду. Слышь, мужик, может, придумаем с тобой что?…
В квартире Николай первым делом положил его на диван и, приказав Алле приглядывать, отправился на кухню в поисках чего-нибудь подходящего для первой помощи. Наконец отыскав две кухонные дощечки более-менее подходящего размера и бинт, он вернулся, разрезал на пострадавшем штанину его знаменитых белых слаксов, отчего Димон только шепотом выматерился, но едва начал накладывать на сломанную ногу шину, как Алла оттолкнула его:
— Пусти, я сама! Я ведь как-никак медик!
Впрочем, стоило только ей прикоснуться к поврежденной ноге, как Димон жутко заорал от боли.
Николай принес водки, влил в Димона еще полстакана, но больше, как тот ни тянулся к бутылке, не дал, оставил на всякий случай как запас обезболивающего. Постоял рядом, поглядел, как ловко Алла прибинтовывает дощечки, и обрадовался, увидев, что Димон снова засыпает. Он знал, как силен бывает шок при переломе трубчатой кости — водка действовала на удивление замечательно.
Наконец увидев, что пациент уснул, а медик завершил свое дело, он больно прихватил Аллу за локоть и повел ее на кухню.
— Давай договоримся так. Никому обо всем этом ни слова, поняла? Ногу он сломал, когда догонял автобус. Я уйду — вызови ему «скорую», пусть все сделают как надо. И не связывайся ты с ним больше, ты что, не видишь, — Николай мотнул головой в сторону комнаты, — что он урка? Засадит тебя — и все дела. Хотя, как я понимаю, в красновскую квартиру ты его потащила, а не он тебя. Я прав? Ты вроде бы неглупая бабенка, чего ты с этим недоумком связалась-то?
— А где они, умные? Может, подскажешь? — ответила Алла. — Был один, так ты его ухлопал…
— Это ты насчет Решетникова, что ли? Тоже хорек хороший был. Неужели сама-то не видела?
— Какой ни хорек, а все мой. А ты его…
— Снова здорово! А не совался бы не в свои игры. Тут ведь как — не я бы его, так он бы меня…
— Ты убийца, убийца! — Она закрыла лицо руками, снова беззвучно заплакала.
— Какой я, к черту, убийца! — вздохнул Николай. — Я профессиональный солдат, и это моя беда, понимаешь? Разве я на него нападал? Ты что думаешь, это так приятно — убивать?
— Ах, как красиво! — злобно сказала Алла, перестав плакать. — Только не вешай мне лапшу! Взял вон и искалечил пацана. Какой бы он ни был — живой же все-таки человек… — и отвернулась, чтобы скрыть свою ненависть.
— Ты не отворачивайся, цыпа, не отворачивайся, — вдруг совсем другим тоном, суровым, страшным, таким, что она мгновенно вспомнила про свой давешний конфуз, приказал ей этот мужик. — Я хочу, чтобы ты со мной… м-м… сотрудничала!
От неожиданности Алла удивленно повернулась к своему необычному собеседнику.
— Не понимаю, — совершенно искренне сказала она.
— Ты, верно, не до конца еще осознала, во что влипла, — глухо сказал Николай. — Мало того что ты один раз участвовала в краже в составе преступной группы, так ты собралась это проделать еще раз. А кроме того, вы с этим типом спутали мне все карты. И теперь я, честно говоря, никак не решу, что мне с вами делать…
— На что это вы намекаете? — дрожащим голосом спросила Алла.
— Да так… Сам не знаю, — уклончиво ответил он, изучающе рассматривая ее бледное, испуганное лицо со следами размытой туши под глазами, — что я тут с вами делаю… Хотя, вообще-то, мне кажется, что если тут немного поискать, то найдутся улики, которые запросто помогут вас обоих в случае чего засадить лет на десять. Хочешь лет на десять в Мордовию, цыпа?
Алла, поджав ноги, молча сидела на диване и смотрела, как странный незнакомец роется то в бельевом шкафу, то в небольшом стеллаже с книжками, то в письменном обшарпанном столе, стоящем у Димона, наверно, еще со школьных времен.
— Вы что, действительно нас посадить хотите? — не в силах выдержать воцарившегося в комнате тяжелого молчания, спросила она.
— Главное — не тарахти попусту, — уклончиво ответил Шлыков. — Мне подумать нужно. — Он тяжело вздохнул, поднялся с колен и поманил девушку за собой. — Давай лучше вместе поищем тут знаешь что? Экземпляры из красновской библиотеки, — распорядился он, направляясь в комнату. Алла послушно последовала за ним.
— Спит? — осведомился Николай, проходя мимо дивана с покалеченным парнем.
— Ага.
— Как ни жаль, а придется вскоре будить, — сказал он, и Алле снова стало почему-то страшно.
— Ты его убьешь, да? — снова, как автомат, спросила она.
— Кой черт! — возмутился Николай. — Я ж тебе сказал, что я не убийца! Давай, ты смотри в комнате, а я в спальне посмотрю… — Он открыл тумбочку — там лежала зажигалка, закопченная чайная ложка и пакетик с белым порошком. «Граммов пятьдесят, — подумал Николай. — Однако запас приличный… Впрочем, это меня не интересует…»
Он еще раз осмотрелся в комнате, стараясь не обращать внимания на застонавшего в шоково-алкогольном забытьи Димона, и вдруг за спинкой дивана увидел уголок прижатого к стене большого крафтового пакета.
«Неужели оно?» — подумал Николай, аккуратно вытягивая пакет. Да, это было то, что он искал по какому-то наитию; тот самый Дюрер, из-за которого так убивался старик. Именно этот пакет он самолично видел в руках у Ярослава Завьялова… Марина правильно тогда зачуяла, что Николай имеет отношение к его смерти. Нет, он его не убивал, он просто виделся с дедовым племянником перед его смертью, хотя, конечно, кто ж тогда мог знать, что это — последний день Ярославовой жизни.
«Н-да, словно судьба сама дает мне в руки эту улику», — возбужденно подумал Николай.
Алла, будто почувствовав издали, что здесь произошло нечто важное, тоже возникла в комнате с бесчувственным Димоном, уставилась на пакет.
— Вы ведь во всем заодно, ты и этот прохиндей. Не так ли, детка? — ухмыльнулся Николай. — Однако ты ничего не знаешь о содержании этого пакета, верно?
— Ну почему… Там какие-то бумаги, — промямлила Алла…
Николай приблизился к ней и сказал, пугающе глядя ей прямо в зрачки:
— А вот врать нехорошо, милая. Я же говорю, он тебя до тюряги доведет, этот твой дружок… Впрочем, это, может, даже твое счастье, что ты ничего не знаешь, иначе пришлось бы и тебя подозревать в причастности к убийству Завьялова!
Теперь женщина опять испытала такой испуг, что не с силах была даже отстраниться от него на безопасное расстояние.
— Да не волнуйся ты так, — покровительственно сказал он, похоже, приняв для себя какое-то решение. — Давай-ка мы с тобой все же спокойненько поговорим по душам. Идет? — Он внимательно посмотрел на Аллу — вид у нее был такой, словно она слушает и не слышит его. Он тронул ее за плечо: — Э, подруга, проснись, а то замерзнешь! Скажи мне для начала, кто из вас ходил брать красновскую библиотеку? Вы с Димоном? Сам Решетников?… Хотя это вряд ли, — тут же заметил он сам себе. — Кто?
— Он ходил, — клацнув зубами, сказала Алла, — Димон.
— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул Николай, и это почему-то успокаивающе подействовало на Аллу. — Тогда вопрос второй: что именно он вынес?
Алла задумалась, впрочем, совсем ненадолго, ответила ровно, монотонно, будто школьный урок:
— Он взял один том «Истории птиц Британии» и «Гипнероптомахию Полифила». Это так называемая альдина, она стоит…
— Не нужно мне объяснять, что сколько стоит, — остановил он ее.
— Я это к тому, что Игорь тогда очень ругал Диму — не надо, мол, было тащить такую дорогую книгу, лишний раз привлекать к себе внимание, а надо было брать только то, что заказано…
— А кстати, что было заказано? «История птиц»?
Алла кивнула.
— Тогда почему он взял только один том, а не оба?
Алла посмотрела удивленно: оказывается, и этот человек, такой страшный, такой всеведущий — а мог чего-то не знать…
— Потому что ее там не было…
— Да, но потом-то, к приезду Петерсена, или как его там, у вас были уже оба тома?
— Второй том принес Димон… Откуда — я не знаю. Помню только, что, когда у нас зашел про это разговор, Дима вдруг сказал, что догадывается, где еще один том, пошел и принес его. И даже вроде бы без денег обошелся…
— Скажите, Алла, а вы, лично вы, Завьялова знали?
— Что есть такой племянник дедов — это я слышала. А в жизни я его не знала, не видела даже никогда…
— Ну а что Димон ваш дорогой — барыга, наркоторговец? И что он, пользуясь тем, что Завьялов сидит на игле, вытряхнул из него какие-то красновские сокровища за бесценок?
— Я ничего не знала! — истерически бормотала женщина. — Ничего не знала! — И вдруг, словно увидев возможность спасения, закричала шепотом: — Значит, этот Завьялов тоже у деда книжки воровал? Хорош племянничек! Ну и почему же вы хотите в таком случае все повесить на нас?
— Да ничего я не хочу вешать, — поморщился Николай, — и еще раз говорю вам: я не из милиции! Но я самолично выкупил у Завьялова какие-то книги, чтобы они не пошли за бесценок, и хуже того — не ушли за границу, как вы планировали… Так вот, я выкупил у него кое-какие книги и дал задаток вот за это. — Он снова повертел перед ее глазами конверт. — Но, представь, этот пакет, за который я заплатил тысячу баксов, я так и не получил, а Завьялов чуть ли не сразу после встречи со мной был найден мертвым. И вот теперь я нахожу этот пакет в квартире твоего нынешнего друга Димона. Ну и что я должен думать? Как это все объяснить? Я думаю, лучше всего спросить обо всем у него самого…
— Вы его убьете? — снова обреченно спросила Алла, совсем уже переставшая понимать, что происходит.
— Я бы с удовольствием, — ответил незнакомец. — С удовольствием убил бы эту сволочь своими руками, но я вам уже говорил: я — не убийца. Хотя справедливость все равно должна восторжествовать, и уж об этом-то я позабочусь! — И распорядился: — Знаешь что, тебе лучше сейчас побыть подальше отсюда, пока я буду с твоим дружком разговаривать. Понимаешь?
…Николай дождался, когда Алла скроется в кухне, подошел к отключившемуся Димону, сдернул с него одеяло и ребром ладони несильно, но резко ударил по стягивающим перелом дощечкам.
Как ни старалась Алла, как ни закрывала двери, но леденящий душу крик достиг ее ушей. Зажав их руками, она сидела ни жива ни мертва в ожидании решения их с Димоном участи. Тупо подумала, что так и не переоделась, — и осталась на месте, скованная страхом.
Впрочем, ничего страшного больше не происходило. Николай наконец вошел к ней, торжественно держа в руках какой-то листок бумаги. Вошел, сказал с какой-то не идущей к делу претензией:
— Ну, что ж ты, хозяйка, чайник-то не поставила? Угостила бы хоть чайком, что ли… — Помахал каким-то листком бумаги. — Это знаешь что?
Она лишь пожала плечами.
— Это, девушка, добровольное признание… Вот видишь. — И он зачитал: — Я, Хватов Дмитрий Сергеевич, по наущению моей сожительницы Ухтомской Аллы Валентиновны такого-то и такого-то числа… убил посредством… гражданина Завьялова Ярослава Михайловича…
— Неправда! — вскрикнула Алла.
— Что неправда? — холодно поинтересовался Николай.
— Что я его сожительница, что я его подговаривала — все неправда!
— А это совершенно не важно. Важно то, что твой дружок сознался в убийстве, поняла? И теперь вы оба у меня на крючке. Пойдете на меня доносить — я эту бумажку р-раз, и сразу в дело!
— А он что, — робко спросила Алла, — и вправду его убил?
— Ярослава Завьялова так сильно заела совесть, что он хотел даже вернуть этому вашему Димону деньги, чтобы получить обратно «Историю птиц», а потом уже все вернуть Краснову. Они, как я понимаю, довольно долго и бурно обсуждали эту тему, потом оба укололись… Отчего оба почувствовали себя сильнее, раскованнее. И вот представь ситуацию: один почувствовал себя вправе требовать возврата книг, а второй решил, что он настолько могуч, что ему море по колено. Он ведь у вас каратист, твой хваленый Дима, или что-то в этом духе, верно? Как он давеча на меня прыгал-то! Вот он для пущей убедительности сначала сбил Завьялова с ног — что было, в общем-то, несложно, а потом для пущей убедительности добавил ему ногой по голове… И уже потом, когда кайф у твоего Димы кончился, он и сообразил, что попал-то не куда-нибудь, а прямо в висок. Ну, что ж делать — убил и убил… хотел обшмонать Ярослава, да не успел, помешали прохожие. Успел только ключи вытащить от его квартиры — думал, что Ярослав натащил у дядьки книг столько, что можно будет хорошо поживиться. А нашел у него только вот это. — Николай снова повертел у нее перед глазами конверт. — И что характерно, — завершил он, — до сих пор не испытывает ваш Димон даже малейших угрызений совести: «А чего он, наркота поганая, залупаться-то начал!» — вот и весь разговор…
Алла, не дожидаясь конца этого рассказа, ринулась в комнату.
Димон тихо стонал, но был жив.
— Звери! Какие все звери! — бормотала Алла, накрывая парня и подтыкая одеяло со всех сторон.
— Ну и ладушки, — одобрительно сказал сзади Николай. — Ты, главное, не дергайся. Дернешься — сделаешь хуже и себе, и ему. А еще лучше — бросай ты его к едрене фене!
— Ну да, и на Тверскую, на панель…
— Дура ты, прости господи, — вздохнул он. — Я сейчас уйду, а ты вызови ему «скорую». Через пятнадцать минут, не раньше. Смотри, схватишься за телефон раньше — не жить ни тебе, ни ему, на этот раз миндальничать не буду! Ну все, дорогая, — сказал он напоследок. — Если не жалко, дай ему допить водку, все полегче будет! — И добавил, помолчав: — Ну так что, может, заключим все же союз? А то мне помощница нужна вроде тебя — шустрая, умная… Сделаем дело, и я тебя отпущу. Насколько я понял, ты хочешь свалить отсюда?
Алла с мрачным видом кивнула.
— Я, честно говоря, тоже, — продолжил он свой разговор. — Видишь, сколько у нас уже общего?
— Ну и, интересно, зачем тебе я? — довольно грубо спросила Алла. — Попользуешься, а потом пустишь в дело эту идиотскую записку…
— Не факт, не факт! — Он продолжал потешаться над ней, правда, теперь более добродушно. — Мало ли как дело обернется. Вот, например, я никак не ожидал, что вы припретесь вот так, внаглую грабить старика. А вы приперлись. Случай — дело тонкое, девушка. Впрочем, не хочешь, как хочешь, насильно заставлять не буду. — И еще сказал, уже совсем собравшись уходить: — Ну-ка, дай-ка мне ключики от вашей машины!
— А ты что, и машину нашу заберешь? — всполошилась она.
— Обязательно! Надо же и мне на чем-то передвигаться. Будем считать, что это из всех ваших возможных потерь — наименьшая. Ну? — И великодушно добавил, получив ключи: — Ладно, не переживай. Конфискую временно.
— А что мне все-таки говорить в милиции? — спросила она, уже стоя у двери. — Ну, по поводу Димы?
— А что такое случилось, что тебя должны в милицию вызывать? Я ж тебе объяснил: бытовая травма. Подрался, мол, паренек, на почве несчастной любви. Или, скажем, догонял автобус, да оступился… Больно нужен он ментам, Димон твой, со своим переломом! Это ж не какой-нибудь олигарх, известный журналюга или там вице-премьер с пулей в башке или среди обломков собственной тачки…
— Смотри, как витиевато излагаешь! — устало удивилась Алла. — Неужели это ты в своей деревне научился так красиво языком молоть?
— У меня было время, а главное — желание вырваться из «моей деревни», как ты изволила выразиться, — сказал Николай все с тем же выводившим ее из себя легким презрением. — Это у тебя все хреново, хотя ты всю жизнь, можно сказать, ни в чем не нуждалась. А окажись ты на моем месте — наверняка сдохла бы под забором. Да ты уже к этому катишься. Надо же — пошла грабить квартиру!
— Всего лишь квартиру грабить, не убивать… — огрызнулась она.
— Ладно, хватит препираться, крошка, тем более что мы с тобой, дорогуша, теперь маленько повязаны! — С этими словами Николай фамильярно шлепнул ее по заду и тут же с наглой своей ухмылкой затряс рукой в воздухе. — Боже мой, дорогуша, что это с тобой случимши? Ты, никак, все исподнее обмочимши!..
— Ах ты, ах ты, мразь такая! — задохнулась Алла от гнева и злобы, не находя подходящих слов. Она хотела бы кинуться на него, вцепиться ему ногтями в лицо, но… боялась. — Да, у тебя надо мной есть власть, я попала от тебя в зависимость, но это не дает… не дает тебе права… Какие бы ты там чистосердечные признания не подделывал! — Слезы снова неудержимо брызнули из ее глаз.
— Обижаешь, дорогуша, — еще обиднее закатился незнакомец. — Бумажка самая что ни на есть подлинная. Так что десяточка тебе светит как минимум: подстрекательство, да подготовка ограбления, да в группе… Нет, это, пожалуй, даже поболе будет… — Он игриво подмигнул ей, добавил, резко меняя тему: — За тачку не волнуйся. Оставлю где-нибудь… Скажем — где-то в районе зоопарка. Захотите — найдете. Все, бывай здорова!
И исчез, считая, что оставил Аллу полностью деморализованной.
Это было так и не так. Чувствуя себя униженной, как никогда в жизни, ощущая себя оскорбленной, ограбленной, низведенной до какого-то животного состояния, она теперь, когда непосредственная опасность миновала, думала только об одном: отомстить. Отомстить, чтобы не пекло в груди ее оскорбленное достоинство, чтобы снова чувствовать себя человеком. И желание это было так сильно, что она словно забыла на какое-то время обо всем остальном: о том, что она мокрая, о Димоне, о том, что ему надо срочно вызвать «скорую»…
Алла молниеносно выскочила вслед за Николаем из парадного, и едва Димоновы «Жигули» тронулись, промчалась через двор, чуть не догнав машину, выскочила на улицу.
— Ну, сукин сын! — цедила она сквозь зубы. — Думаешь, все тебе так и обойдется?! Ну же, где эти чертовы такси!
Наконец она заметила приближающуюся иномарку, вскинула руку. Иномарка — красный «пежо», послушно притормозила около нее.
— Куда путь держим, девушка? — осведомился некрупный толстячок с сигаретой в зубах.
Ухтомская, не говоря больше ни слова, бесцеремонно уселась на пассажирское сиденье рядом с водителем. И когда тот, не спрашивая больше ни о чем, только одобрительно кося на нее черным масленым глазом, тронул с места, снизошла наконец:
— Я вас очень прошу — не могли бы мы с вами проехаться во-он за теми «Жигулями»? Что касается оплаты…
— Ну, положим, деньги — не самое главное в нашей жизни, не так ли? — отозвался толстяк, теперь уже откровенно разглядывая ее. Впрочем, не забывал он и о главном своем деле — машина резво рванула вслед за «Жигулями» с Николаем. Несколько раз толстяк пытался завести с ней игривый разговор, но Алла, голова которой была занята собственными проблемами, отвечала не очень впопад, так что толстячок начал даже проявлять признаки недовольства и как-то странно принюхиваться к воздуху в салоне. «Ну и черт с тобой, — подумала она, — нюхай, морда!»
Наконец «Жигули» встали — случилось это на Большой Грузинской.
— Ну вот мы и приехали, — щедро улыбнулась она водиле. — Сейчас я вам напишу свой адрес… видите ли, я забыла сумочку…
— Э-э, нет, дорогая! — сразу ожил толстячок, недвусмысленно кладя руку на ее бедро. — Любишь кататься, люби и в саночках возиться!
Если бы подобное произошло хотя бы неделю назад, Алла Валентиновна Ухтомская стушевалась бы, не зная, как отделаться от нахала. Но теперь, когда она успела сначала стать соучастницей кражи, а потом и свидетельницей убийства, она чувствовала свое безусловное превосходство над любым похотливым владельцем какой-то там дерьмовой иномарки. Поэтому она лишь брезгливо посмотрела на толстяка и, хрипло сказав: «Убери ветки, боров!» — спокойно вышла из машины, оставив ошеломленного толстяка размышлять о крайнем падении нравов.
«Боже, что это со мной? Откуда? Впитываю в себя всякую дрянь…»
Когда Алла оглянулась, «пежо» уже исчез. Держась поближе к стене, она двинулось вдоль серой громады дома, возле которого остановился человек, нарушивший все ее планы. Мысленно она снова удивилась себе. Ей совершенно не жаль было Димона, ей не жаль было даже Игоря, так бесславно кончившего свои дни.
«Для чего, для чего я слежу за этим страшным мужиком? — размышляла Алла, наблюдая, как вылезший из машины Николай роется, что-то делает в салоне. — Неужели я, Аллочка-цыпленочек, как называла меня когда-то мама, и впрямь решилась отомстить этому гнусному типу? Поразительно! И что характерно, я думаю только о себе. А ведь, скорее всего, именно он убил Игоря, изувечил этого бедного Диму… пусть глупого, порой хамоватого, но… человека, с которым я даже спала… Впрочем, постель — она и есть постель, то, что происходит в постели, в другое время не имеет никакой цены… Но зачем, зачем я сейчас поперлась за этим бандитом? Ведь если он заметит меня, то, даже не задумываясь, свернет мне шею. Вот тогда и будет Аллочка цыпленочком… со свернутой шейкой…»
Шлыков тем временем запер «Жигули» и скрылся в одном из подъездов огромного дома. Алла на всякий случай выждала минуты полторы и на цыпочках проследовала за ним — в прохладное парадное. Николай, видать, сильно притомился — даже не потрудился защелкнуть за собой дверь на кодовый замок, а сейчас поднимался наверх на лифте, хотя, как она слышала, у людей подобного сорта езда на лифте считалась как бы дурным тоном или плохой приметой… Алла запомнила этаж — шестой, это было просто установить по светящемуся указателю над кабиной. Она осторожно, на цыпочках, одолела половину последнего пролета, прислушиваясь к звуку хлопнувшей двери. Квартир на этаже было всего три — квартира 13, квартира 14, квартира 15. У нужной ей был, кажется, номер 14. Алла улыбнулась, спускаясь назад, к подоконнику. Как, оказывается, все просто! И как ей повезло, что дом старый, а не современный шестнадцатиэтажный параллелепипед вроде того, в котором сейчас мается глупый невезучий Димон. В новых домах на этаже бывает и шесть, и восемь, и даже двенадцать квартир…
Заместитель начальника убойного отдела МУРа капитан Лагутин, моложавый, подтянутый, до неприличия лучащийся оптимизмом, появился у них на Неглинке с самого утра — поспел как раз к очередной планерке. Засмеялся в ответ на вопрос Дениса, какими судьбами.
— А по дороге на службу заскочил! Бешеной собаке — семь верст не крюк!
Но практически тут же выяснилось, что и не по дороге, и не случайно — заехал, выполняя просьбу Грязнова и Турецкого.
— Я не просто так к вам, — пояснил он. — Что-то вроде следственного эксперимента. Дело в том, что мы наконец получили ответ из Нижнетагильского УВД, куда посылали запрос по поводу вашего Неуловимого Джо. Я, с вашего позволения, не буду сейчас вдаваться во все подробности нашего поиска — кто захочет, тому потом, на досуге, расскажу все до последней мелочи. Скажу только, что начали мы с регионального отделения Союза воинов-интернационалистов, которое и переадресовало нас в местное Управление исполнения наказаний. Идея оказалась чрезвычайно плодотворной, чрезвычайно. Чтобы доказать это, я просто зачитаю наиболее впечатлившие меня самого строки из ответа УИН. Итак, читаю, сразу пропуская неважное: «Управление исполнения наказаний области… сообщает, что присланные Вами образцы дактилоскопических отпечатков в соответствии с данными архивной картотеки УИН принадлежат числящемуся погибшим такого-то… гражданину Остроумову Алексею Александровичу, в период с… по… отбывавшему наказание в Исправительном учреждении No… Остроумов А. А., 1961 года рождения, уроженец пос. городского типа Нижние Болота Свердловской обл., бывший капитан Российской армии, был осужден по статье… УК РФ на десять лет лишения свободы с отбытием срока наказания в колонии строгого режима… сентября 1998 г. Остроумов А. А. совершил побег и позже был убит при задержании опергруппой областного ОМОНа…» — Тут Лагутин оторвался от чтения, бегло обвел всех глазами — насладился эффектом, пояснил: — Есть акт о смерти, есть протокол с места, в котором зафиксировано, что труп Остроумова сильно обезображен огнем, поскольку был извлечен из горящего дома родителей Остроумова… Ну и так далее. Тут дальше — о попытке задержания, не выясненных до конца причинах возгорания дома и т. д. И еще одна подробность, на которую мне хотелось бы обратить ваше просвещенное внимание: тогда же, в тот день, когда Остроумов погиб при штурме того самого родительского дома, в котором он забаррикадировался, погибло еще несколько человек и пропал без вести некто Шлыков Н. Е., 1956 года рождения, бывший сослуживец Остроумова, оказавшийся в силу разных причин, о которых я тоже расскажу отдельно, если пожелаете, в числе преследователей Алексея Остроумова. Ну вот, пока и все. Вопросы есть?
— Ни хрена себе! — сказал в некотором изумлении Демидыч. — Это что же, выходит, что он жив, этот самый Остроумов?
— Ну, если только отпечатки пальцев, которые вы послали на экспертизу, не трехлетней давности — значит, скорее всего, жив… Еще вопросы?
Вопросов, естественно, было множество, но решили пока на мелкие не разбрасываться, разобраться с основным — для чего, собственно, Лагутин к ним и приехал. Макс так и высказался по этому поводу:
— Давайте, капитан, не томите душу! Лично мне не терпится как можно скорее удостовериться в том, кто именно совал мне в нос пушку!
Лагутин засмеялся.
— Так точно! Для нас, для муровцев, спокойствие пострадавших — это закон. — И достал с этими словами две довольно большие фотографии, сделанные, судя по всему, с каких-то крохотных карточек на документах, потому что в углу обеих виден был круг казенной печати. — Почему-то в Тагиле не сочли возможным посылать нам фотографии из дела — ну, стандартные — фас, профиль. Ну, неважно, считаю, что и эти качественные.
— Вполне, — подтвердил Коля Щербак, с интересом рассматривая портреты. — Наш брат, десантура, оба в форме…
Лагутин еще раз обвел всех глазами.
— Ну-с, — торжественно сказал он, — попрошу вас, господин Ильюшенко, и вас, Максим Исидорович, посмотреть как следует и сказать, не знаете ли вы кого-нибудь из этих господ. Давайте с вас, что ли, Виктор, начнем…
Витя, проникшись торжественностью момента, взял обе фотографии в руки, минуту-другую переводил взгляд с одной на другую. Положил их, почесал затылок — боялся ошибиться.
— Я, вообще-то, не очень разглядел тогда, но, по-моему, вот этот меня по затылку-то тюкнул…
На фотографии, на которую указал Ильюшенко, изображен был симпатичный офицер (звания на фотографии не видно было) с волевым лицом, с аскетически, как у много тренирующегося человека, впавшими щеками, с властной складкой у переносья…
— Да тут и думать нечего, — сразу сказал сменивший Виктора Макс. — Он здесь помоложе, конечно, но у меня нет ни малейшего сомнения — вот этот. — И он ткнул пальцем в ту же фотографию, что и Виктор.
Оба смотрели на Лагутина, ждали, что он скажет. Но тот, похоже, все-таки пребывал в небольшом замешательстве. Наконец он перевернул ту фотографию, на которую показали Витя и Макс, и громко прочел:
— Остроумов Алексей Александрович…
— Ни хрена себе! — снова выдохнул Демидыч. — И правда получается — Неуловимый Джо!.. Жалко, что это не я с ним встретился!
— А уж мне-то как жалко! — засмеялся Макс. — С каким бы удовольствием я бы на тебя потом посмотрел!
Теперь многое становилось понятным — и почему он с такой легкостью уделал Витю, и почему так уверенно держался, и почему очаровал Марину Никонову, и, может, самое главное — почему так обстоятельно интересовался Остроумовым, живущим на Кипре. Это была бомба, которую они всей «Глорией» тут же принялись шумно обсуждать. И все гадали, как могло такое получиться, что человек, числящийся погибшим, жил все это время, и как жил — на полную катушку. Пришлось Лагутину мало-помалу рассказывать все, что убойный отдел собрал по Тагилу. Если верить тому, что сообщалось оттуда, Алексей Остроумов, бежав с необыкновенной легкостью из колонии (расследование этого побега было приостановлено на полдороге за смертью основного фигуранта), первым делом навестил всех наиболее одиозных функционеров местного отделения Союза воинов-интернационалистов и, как зафиксировано в материалах следствия, изъял у этих лиц огромную сумму денег в долларах США — якобы для того, чтобы раздать товарищам по Чечне, наиболее нуждающимся и наиболее сильно пострадавшим при исполнении своего воинского долга. Однако факты раздачи этих сумм нуждающимся документально не зафиксированы, что можно толковать двояко: либо никто никаких денег не раздавал, и в таком случае Остроумов А. А. — обычный уголовник, грабитель, либо же ветераны, получившие деньги, были заранее предупреждены о том, что должны молчать, если не хотят, чтобы доллары были у них реквизированы. Поскольку ветераны, как правило, люди весьма в денежных вопросах щепетильные, остается считать, что они сочли такое перераспределение финансов справедливым и законным… Характерно, что среди тех, кто пострадал от этой акции, имя Алексея Остроумова вызывает зубовный скрежет, что же касается рядовых членов Союза, они как один отзываются об Остроумове как об исключительно порядочном и честном офицере.
— Просто какой-то современный Робин Гуд, — сказал с сомнением Демидыч.
— А почему нет? — нисколько не удивился Щербак. — Почему не предположить, что в русском офицере еще сохраняется порядочность и способность думать о товарищах? Нет, мне он нравится! Молоток парень, если он, конечно, действительно роздал эти бабки…
— Так что, ребята, — тут же обратился Демидыч к Ильюшенко и Максу, — можете гордиться, что вам накостылял не кто-нибудь, а такой благородный парень!
Все дружно, по-солдатски грохнули, хотя и было над чем сейчас задуматься, поскольку сообщение Лагутина, в сущности, рождало больше новых вопросов, нежели ответов. Ну, например, как вообще могла произойти такая путаница и при чем тут Николай Шлыков.
— Шлыков был в числе его преследователей, не зря я обращал ваше внимание на то, что он до сих пор числится пропавшим без вести. Видимо, и протокол описания места событий был составлен непрофессионально, и у местных стражей порядка, да и у кой-кого из преследователей было желание спасти этого самого Робин Гуда… Короче, скорее всего, Шлыкова в неразберихе приняли за Алексея Остроумова (или сделали вид, что приняли), а того вывели из-под удара, снабдив документами погибшего…
— Ну и что теперь с этим Шлыковым, то бишь Остроумовым, делать? — спросил Денис. — Если он ни в чем не виноват?
— Ну, насчет того, что не виноват, — это бабушка надвое сказала, — рассудительно ответил Лагутин. — Ведь мы как подозревали его в убийстве Завьялова, скажем, так и продолжаем подозревать. Есть основания думать, что и к смерти Решетникова он может иметь самое непосредственное касательство… У нас нет сейчас доказательств, что это так. Но если они появятся — церемониться с ним никто не станет.
— Ну, ладно, допустим, вы, капитан, правы, — сказал Демидыч. — Ну и что будет дальше?
— Во-первых, не допустим, а прав, — засмеялся Лагутин. — А насчет дальше… Ну, тут вы, скорее всего, ни при чем, поскольку речь идет о двух убийствах, хотя помочь, наверно, могли бы — все-таки вы даже ближе нас к нему подошли, к этому Робин Гуду… Сможете помочь — скажем спасибо. Большое человеческое. Не вздыхайте, мужики, не вздыхайте! Прихватить этого героя надо обязательно. А там — пусть суд разбирается, кто он: Робин Гуд или Соловей-разбойник. Мы его объявляем в федеральный розыск. Сейчас, прямо от вас, я еду к Никоновым. Если дамы подтверждают, что тот, кто называет себя Николаем Шлыковым, — это Алексей Остроумов, наши оформят его в розыск уже сегодня. Поскольку Генпрокуратура, в частности заместитель генпрокурора Меркулов, в курсе всех этих дел, может, даже уже завтра эта личность будет показана как минимум по двум каналам телевидения. — Он постучал пальцем по фотографиям. — На всю страну…