Работать стало совершенно невыносимо. Гуменюк насаждал свои «прогрессивные» административные методы каленым железом. Сотрудники лаборатории Кропоткина кто тайно, а кто и явно подыскивали себе новые рабочие места. Эдик Шнурко уволился первым, а в их каморе, по соседству с Анатолием, теперь восседал один из новоиспеченных заместителей Гуменюка. Перегородил и без того маленькую комнату шкафом до потолка и что-то писал там целыми днями за своей перегородкой — доносы, должно быть.

И Анатолий ушел в отпуск. Решил переждать. Может, руководство института одумается и поставит во главе лаборатории все-таки ученого. А может, кто-нибудь «случайно» уронит на голову Гуменюка что-нибудь тяжелое — штабель кирпичей например, и проблема решится, к вящему удовольствию всех сотрудников.

Однако пока ни того, ни другого не происходило. Анатолий лежал целыми днями на диване, пялился в потолок и чуть ли не со слезами вспоминал любимого шефа и учителя Николая Николаевича Кропоткина. Никогда не замечал за собой подобной сентиментальности. А тут такое накатывало: в горле комок, перед глазами мокрый туман… Даже пить пробовал в одиночку. Не помогало, тоска только ненадолго сменялась злобой, а потом снова хоть вой!

И чем дальше Анатолий вот так изводил себя, тем больше ему хотелось отомстить за смерть Николая Николаевича.

Кому?

Разумеется, Кимблу. Джорджу Кимблу.

Других кандидатов на роль убийцы Анатолий не знал и знать не хотел.

С Кимблом Анатолий встречался один раз. Буквально месяц назад, в начале июля, на международной конференции по проблемам «хранения света». Конференция проходила в Швеции, в маленьком городке с труднопроизносимым названием в нескольких километрах от Стокгольма.

Замечательная была поездка. Замечательная уже тем, что Анатолий впервые попал на столь представительный форум. Собрались физики из пятнадцати стран, самые-самые. После встречи с такими гигантами мысли можно было уже вообще ничего в жизни не делать — сидеть и гордиться до конца дней, что имел честь, был допущен…

И допущен был, между прочим, не за красивые глаза, не бумажки за Николаем Николаевичем ехал носить. Тут Анатолий без ложной скромности мог сказать, что последними своими успехами лаборатория Кропоткина обязана не в последнюю очередь и его скромной персоне. Потому и взял его Кропоткин в Швецию — аспиранта, самого молодого сотрудника, последнего, казалось бы, в списке на заграничные командировки.

Кимбл с Николаем Николаевичем был в довольно приятельских отношениях. Во всяком случае, по вечерам они захаживали друг к другу в гости пропустить по стаканчику, поболтать о пустяках. Один раз на таких посиделках довелось присутствовать и Анатолию. Кропоткин познакомил его с Кимблом, приятным вроде с виду, нестарым, немного рассеянным. Кимбл смешно хлопал ресницами, когда чего-то не понимал, и был не дурак выпить, коньяк очень любил.

Больше всего Анатолия теперь возмущало, что Кимбл тогда разыгрывал из себя наивного простачка, хотел казаться бедным-несчастным, а на самом деле уже наверняка задумал подлость.

Анатолий закрывал глаза и видел, как будто это было только что: гостиничный номер с массивными креслами, на столике — коньяк, два пузатых бокала и тарелочка с ломтиками сыра и лимона. Кимбл и Кропоткин сидят друг против друга, курят, говорят медленно, спокойно, спорить им в этот вечер не о чем. Хотя еще вчера во время доклада Кропоткина разгорелась такая дискуссия, что еще немного — и, может, до рукоприкладства дошло бы. А спорили-то из-за жалкого эмпирического коэффициента.

В тот вечер они говорили о том, чего им не хватало до полного счастья.

Кимбл, грея в руках бокал, жаловался:

— А у нас в центре штатных юристов вдвое больше, чем физиков. Они просто не дают работать.

Николай Николаевич для поддержания разговора интересовался:

— Зачем так много?

— Руководство как огня боится разориться на судебных издержках. Считает, что лучше платить юристам долго и понемногу, чем один раз, но расстаться с последней рубашкой. Сейчас суды по всему миру просто завалены самыми разнообразными исками из области авторского права. А в нашем деле, сами знаете, некогда думать о том, что эта константа или этот коэффициент кем-то запатентованы и, готовя статью, нужно было испросить разрешения автора на использование его собственности.

— Слава богу, мы в России еще до этого не дожили, — улыбался Кропоткин. — У нас свои проблемы…

— Не скажите, — не соглашался австралиец, — какая-то российская исследовательская организация предъявила не так давно американцам огромный иск. Так что и у вас уже народ понемногу начинает подтягиваться к общемировым стандартам. Тогда дело рассматривалось в международном суде, и русские иск выиграли. Американцы вообще много проигрывают в судах. И наверное, потому американские агентства, финансирующие научные проекты, как с цепи сорвались, они перелопачивают всю научную документацию, устраивают бесконечные юридические проверки. Я испытываю это ежедневно на собственной шкуре…

— Да, конечно. — Николай Николаевич кивнул. Он знал, что Кимбл работает на деньги транснациональной, но все-таки американской корпорации WW-TEL. Это все знают, и Анатолий тоже знает. Ничего необычного в этом нет, каждый ищет деньги где может. Но у Кимбла есть лишний повод посетовать на бездушных финансистов, которым подавай результат, когда они скажут, а не когда он созреет на самом деле.

Он продолжал жаловаться:

— В результате патентное законодательство США, призванное защищать авторов научных открытий, ученым и изобретателям только мешает. Финансисты боятся потерять на судебных издержках больше, чем вложили в разработки. А юристы, конечно, рады стараться. Они наживают состояния на таких околонаучных патентных спорах…

Разговор замер. Каждый думал о своем. Анатолий стоял в углу и жалел, что не ушел вовремя. Вначале вроде было неудобно уйти, а теперь и подавно — старики о нем, похоже, забыли и не замечают. Он переминался с ноги на ногу, от коньяка першило в горле, хотелось откашляться.

Затянувшуюся паузу прервал Николай Николаевич. Он сказал:

— Неизвестно еще, что хуже — щедрое финансирование, но постоянный контроль или отсутствие и контроля, и финансирования?..

Но стоило Анатолию открыть глаза, как он снова видел опостылевший потолок над диваном. И мысли возвращались по кругу к началу: Кимбл во всем виноват. Кимбл, которого тормозили юристы, не мог не захотеть затормозить работу конкурента Кропоткина.

Николай Николаевич, похоже, как врага-конкурента австралийца не воспринимал, относился к нему с доверием. Но если они давно в приятельских отношениях, то, наверное, переписывались и перезванивались. Хоть Николай Николаевич никогда об этом и не говорил, но наверняка так и было.

А значит, Кимбл мог запросто позвонить Кропоткину, или, например, прислать письмо, или еще как-нибудь огорошить какой-нибудь неприятной новостью, от которой и случился сердечный приступ.

Точно! Стопудово так и было.

Может, Кимбл и не хотел смерти Кропоткина, но тот умер. И Кимбл должен за это ответить.

Он сидит себе в своей Австралии, думает, что все ему сойдет с рук и вообще все у него теперь будет хорошо. Однако фиг вам! Фиг!