7
Химический завод находился на краю города. Валентин добирался туда на двух автобусах с пересадкой почти час.
Тот цех, в который ему надлежало явиться – квадратное четырехэтажное здание, – стоял на заросшем травой перешейке залива, на крыше его на все четыре стороны сияло голубым химическим светом слово «Зеленхимфаб». Позади здания отражение голубого света на маслянистой, в радужных разводах, воде через несколько метров пропадало – дальше над топкой грязью нависала черная мясистая листва деревьев: начинался лес.
Валентина приняли без промедления. Через четверть часа после того, как он вошел в ворота, ему выдали бейсболку с цифрами «1,5», очевидно намекающими на фамилию Полторак – хозяина предприятия, и джинсовый комбинезон, на который все-таки пожадничали в «Братстве». Мастер Грищук провел Валентина в просторное белое помещение, где из большой серой цистерны в полу веером выползали конвейерные ленты, на которых, как гренадеры в киверах, ехали пластмассовые бутыли с красными колпачками. Высоко под потолком за продолговатым стеклянным окошком стояли двое молодых мужчин в белых рубашках и галстуках и молча наблюдали за конвейерами.
– Ну вот, – сказал мастер, остановившись у конвейерной ленты. – Валентин, что ли?
– Валентин, – подтвердил Валентин.
– Ты, значит, вот что, Валентин, ты берешь гаечный ключ и, когда бутыль сходит с ленты, прикручиваешь колпачок... – Он схватил проплывавшую мимо бутыль и завинтил колпачок. – Вот так.
Валентин взял гаечный ключ и лихо им взмахнул, демонстрируя готовность учиться и выполнять.
– Понятно, – сказал он мастеру.
– Ты все время будь начеку, а то они проползут мимо. Будешь зевать по сторонам – упустишь, а тогда, как ни старайся, не догонишь.
– Это плохо?
– Да уж хорошего мало. Из-за тебя придется останавливать конвейер, а остановка да запуск обходятся дороже, чем два часа работы. Третий раз остановим – тебя отсюда коленкой под зад, понял?
– Да, – хмуро бросил Валентин, нацеливаясь гаечным ключом на приближавшуюся бутыль.
– А техники оттуда следить будут, – продолжал Грищук, кивнув на продолговатое окошко наверху. – Так ты откуда здесь взялся? Менты прислали? Из зоны, что ли, недавно?
– Нет, – ответил Валентин. – Из «Братства чувства». От магистра Роберта.
– Ага. – По всему было видно, что Грищуку это глубоко все равно.
И мастер ушел, оставив Валентина единоборствовать с пластмассовыми бутылями. Стоя на цементном полу, Валентин изготовился и всe свое внимание сконцентрировал на колпачках. Работа была монотонная, и через четверть часа он уже начал поглядывать по сторонам.
В помещении было человек сто, все в таких же комбинезонах и бейсболках, как и он. Насколько он мог видеть, здесь работали люди всех возрастов – и вялые старики с запавшими глазами, с изможденными лицами, и крепкие загорелые ребята. Эти орудовали у конвейеров с замкнутыми лицами, движения их были осторожны, и все время они оглядывались через плечо. И хотя каждого от ближайшего соседа отделяло три-четыре метра пола и конвейерных лент, они ходили крадучись, держались сторожко и заботливо оберегали свои спины. Были тут и другие, совсем еще мальчишки, многие с серьгами в ушах и цветными татуировками. Эти у конвейеров суетились, быстро бормотали ругательства, посвистывали и корчили рожи. То и дело Валентин наталкивался взглядом на пару странно пустых глаз, на бессмысленное, иссиня-бледное лицо. Один раз он остановился с гаечным ключом в руках, пораженный лицом человека позади себя, возле машины, наклеивающей ярлыки. На нем попеременно появлялись то выражение тупого блаженства, то ужасающая кровожадная гримаса.
Перевоспитывают, ухмыльнулся Валентин, вспомнив слова Роберта. Что ж, не так уж плохо, могло быть куда хуже. Прикручивать колпачки – не слишком вдохновляющее занятие, но зимой, к примеру, такая работа в тепле вполне благополучна.
Главное, надо передохнуть и начать действовать. У него ведь остался костюм, упрятанный в сумку, и к тому же Боб все-таки туманно кое-что посулил ему. Будет ли это какое-то настоящее дело, участие в какой-то политической акции – бог весть, но сейчас главное – вскочить на подножку, приблизиться, разобраться. У этих химиков он будет получать на руки шестьсот рублей в неделю минус плата за стирку. Если пить только самое дешевое пиво и работать субботу и воскресенье, можно иметь и больше, а если ничего не пить... В прошлом году был месяц, когда он обходился горячим душем, пачкой печенья и банкой консервов. Зато сейчас он в новеньком синем комбинезоне, с гаечным ключом в руке, а ни один человек с гаечным ключом в руке и в комбинезоне не может быть в разладе с окружающим миром. Если можно еще и украсть этот комбинезон, он его стащит. Это будет для него костюм-аноним. Отличный плащ-невидимка: в нем можно появиться где угодно: чиню, дескать, тут, у вас подтекает, сами знаете... Да, джинсовый комбинезон... Совсем недавно человек, одетый таким образом, здорово его напугал. Правда, Валентин не мог вспомнить, была ли у того типа фирменная бейсболка... Вот уж не думал он, что самому придется теперь эту робу нацепить.
Он уже часа два возился с колпачками и все чаще глядел по сторонам, потом быстро набрасывался на громоздившиеся пластмассовые бутыли. Все сильнее хотелось есть, и от теплого запаха мыла, от мерного стука насосов у цистерны клонило ко сну. Можно было подумать, что производство мыла требовало полной тишины – удивительно, но почти никто не открывал рта, кроме мастера, который время от времени обходил ряды, что-то коротко бросал одному или другому и снова исчезал.
Один раз пришлось остановить конвейер – появился Грищук. В дальнем конце цеха поднялся шум.
– Почему остановка? – ожил громкоговоритель.
Валентин вскинул глаза: молодые люди в окошке сурово глядели на неподвижный конвейер. Через минуту-две громкоговоритель выкрикнул фамилию:
– Мокрицын – в контору!
Какой-то рабочий небольшого роста вошел вслед за мастером в металлическую дверь, и оба возникли в таинственном окне. Последовал краткий разговор – снизу это смотрелось как пантомима: Мокрицын стоял, угрюмо понурив голову, а один из молодых людей, не глядя на него, быстро шевелил губами. Потом рабочий и мастер исчезли и скоро появились внизу.
Как в кино, подумал Валентин, глядя на окошко. Монтаж. Одна сцена, другая сцена. Молодые люди за стеклом были на одно лицо, оба подстриженные ежиком, оба примерно одного возраста, нельзя сказать чтобы симпатичные, но очень чистенькие, наверно, мыло получают бесплатно. Они – техники, как объяснил Грищук. Что ж это за техники? Какая у них, собственно, там техника? Может, электрошокеры?
Валентин задумался, а пластмассовые бутыли тихонько проплывали мимо. Немного погодя ему стало казаться, будто один из техников начал к нему приглядываться, а однажды он поймал себя на том, что подмигивает парню слева. Тот ответил ему озабоченным взглядом, и Валентин бросился к своим колпачкам.
Пластмассовые бутыли громоздились, налезали друг на друга, толкались, стараясь пробить себе дорогу, словно охваченные паникой беженцы, ряды их расстраивались на ходу. Одна бутыль свалилась на пол и бесшумно покатилась по бетону; он поднял ее и увидел, что конвейер остановился. Валентин выругался про себя и обернулся: вдоль ряда уже бежал мастер. Но он почему-то не остановился возле Валентина, а промчался мимо, засвистел в белый пластмассовый свисток и помахал рукой, сзывая рабочих. Рабочие из одного ряда с Валентином потянулись за ним. Он сбросил бутыли с мылом в наклеечную машину и пошел за остальными. Они прошли в комнату с кафельными стенами, где на пластиковых столах лежали груды бутербродов с сыром и колбасой и стояли бутылки с минеральной водой. Пристроившись на краю скамьи, Валентин сразу набросился на еду. Он быстро насытился и размышлял о том, как существенно, чтобы колбаса была со свежим хлебом – в отличие от сыра, например, который вполне можно поглощать сам по себе... и вдруг почувствовал на себе взгляд невысокого человека с хитрой физиономией – того самого Мокрицына. Он неприязненно смотрел на сэндвич, который Валентин подносил ко рту. Ну и черт с тобой, подумал Валентин.
Но Мокрицын подошел.
– Помнишь меня? В Крестах вместе сидели. Я же Колесо. Тебя сюда братва сосватала, да?
– Ты путаешь, я там не был, – сказал Валентин. – А сюда меня из «Братства» послали.
– Брось, – сказал Мокрицын-Колесо, – разве мы не встречались в Крестах?
– Нет.
Колесо толкнули сразу с двух сторон: мол, видишь, не хочет человек прошлое вспоминать, и он нехотя сдался:
– Ну как скажешь. А я, значит, Мокрицын Серега, Колесо, обращайся, если что потребуется, я знаю, ты мужик стоящий.
Валентин неопределенно пожал плечами. Тот все не унимался:
– Я работал на «Красной стреле», когда меня сцапали. Я сидел с одним типом, так он говорил – мое счастье, что я не в московское СИЗО попал, а в питерское. Он говорил, у меня кишка тонка и мне там не вытянуть. Там бы меня сразу пришили. А ты как думаешь?
Валентин сообразил: его разводят на доверительные отношения: стоит потянуть за ниточку, и катушка размотается. Вероятно, те, кто толкал Мокрицына-Колесо, тоже действовали согласно этой схеме.
– Может, это их счастье, что ты туда не попал, – сказал Валентин. Он решил на всякий случай не прерывать контакт сразу.
– Может, и правда, а? – воодушевился Колесо. – Ты что, только сегодня начал?
– Первый день, – сказал Валентин. – А ты?
– Ну я-то уж скоро месяц. Дождусь, пока выйдет мой срок – один день за два. Тогда подамся куда-нибудь, – он хохотнул, – на железную дорогу.
Валентин решил поменять тему застольной беседы:
– Они тут здорово носятся с этим перевоспитанием, верно? Интересно, с какой это радости?
– Так это же фабрика Полторака, – сказал Колесо. – Слыхал про такого?
– Слыхал, – ответил Валентин. – Он тут, кажется, это... А я думал...
– Ты думал, – с добродушной снисходительностью сказал Колесо. – Он все что хошь делает и всем до капли владеет. Говорят, этот цех мыльный он открыл специально, чтоб таким, как мы, помочь. Тебе еще не рассказывали про План Полторака?
– Нет, – сказал Валентин.
– Ну так они еще тебе задурят голову, когда пойдешь в кассу. Там один дядька тебя просветит. Магистр, мать его. План – это у них такая штука, куда они всех хотят затащить, там разные лекции, типа пионерлагеря для взрослых. Это входит в перевоспитание. Патриотическая штука.
– Патриотическая? – переспросил Валентин. – Занятно.
– По мне муть все это. Но они всегда записывают в План тех, кто из тюряги вышел.
– Дело серьезное, – заметил Валентин. – А «Братство чувства» тоже входит в План Полторака?
– Конечно. Ты сам прочтешь. Тебе дадут книжечку, там все есть.
– Здесь все на перевоспитании? Вся смена?
– Примерно. Тут, понимаешь, три сорта субчиков. Одни – те, что вышли из исправительных лагерей, вроде меня. Потом – алкаши. И еще психи после сумасшедшего дома – таких они много сюда берут, если не буйные.
– А как насчет баб? – спросил Валентин. – Они их тоже берут на работу?
– Ну да, берут, но нам их не видать, только если уволишься, да, может, случайно где столкнешься. Они где-то внизу, а что они там делают, понятия не имею. Пойдешь в коридор, увидишь – там даже дверь на лестницу зарешечена, чтоб ты нос туда не совал.
– Ну и ну, – сказал Валентин.
Колесо пошел к окошку в кухню выпрашивать еще бутерброд.
Валентин встал и решил осмотреть столовую. Сидевшие за столами люди в белом вскидывали на него глаза, когда он проходил мимо. Валентин приветливо кивал. В левой стене он увидел выкрашенную красной краской дверку с эмблемой «1,5». Он открыл ее – в зияющей темной шахте подрагивали тросы. Он заглянул вниз и увидел крышу ползшего вверх маленького лифта.
– Объедки туда не бросай, – сказал кто-то за его спиной. – На то есть мусорные ведра.
– Не буду, – отозвался Валентин.
Он опять нагнулся, провожая глазами исчезавший вверху лифт, потом взглянул вниз. Этажом ниже в такой же раскрытой дверце, словно в рамке, стояла девушка, она широко открытыми глазами смотрела вслед удалявшемуся лифту. Опуская глаза, она встретилась взглядом с Валентином и улыбнулась.
– Любите кататься на лифте? – спросил Валентин.
Девушка неожиданно нахмурилась:
– Откуда вы взялись?
– С гор, – крикнул Валентин в шахту. – Спустился с крыши мира.
Такой ответ ее немного озадачил.
– Там же, наверно, нет лифтов?
– А нам лифты ни к чему. Мы никогда не спускаемся к людям.
– Но сейчас-то вы внизу, правда?
– Сейчас да.
– Тогда вы просто с ума сойдете от лифтов. Это сказка.
Дверка захлопнулась, и в шахте стало темно.
Значит, и здесь есть женщины, подумал Валентин. Что и требовалось доказать. Женщины есть везде. И то верно, их ведь даже по статистике, говорят, рождается больше, чем мужчин. Женщины есть везде...
Между столами прошел Грищук, помахивая рукой, и все потянулись за ним назад, к конвейерам. Прозвенел звонок, заработали насосы, поплыли пластмассовые бутыли. Валентин торопливо переправил сбившиеся в кучу бутыли в машину для наклеек, и опять все пошло своим чередом.
У дальнего края цистерны трудился Мокрицын-Колесо. В конце конвейера, где работал Валентин, появился еще один новенький – сгорбленный старик. Он устанавливал бутыли в картонные коробки и грузил на платформу во внешнем проходе, откуда их забирали подъемники. Старик был хилый, и всякий раз, взваливая коробку на плечо, он натужно кряхтел, потом долго с присвистом втягивал в себя воздух. Вскоре Валентин уже с тягостным раздражением стал ждать, когда старик возьмется за следующую коробку. Немного погодя Валентин спросил старика, не хочет ли он поменяться работой.
– Ха, – шепотом сказал старик, озираясь и как бы ставя Валентина на место торжествующей ухмылкой. – Черта с два!
На этом разговор и кончился. Валентин подумал: старики в этом городе психи, все как один.
Громкоговоритель помалкивал, хотя молодые люди все так же стояли в окне и так же пытливо глазели на работавших, как и восемь часов назад. С точки зрения Валентина, это было не менее утомительно, чем работать внизу.
Он давно отдался ленивому скольжению мыслей о последних днях. Встреча с Бобом, гостиница... потом еще эта странная девушка в шахте лифта. Занятная штучка – бойкая на язык, видно, тертая. Что-то в ней есть, не забыть бы как-нибудь опять заглянуть в шахту. Да и что там в этой самой шахте – тоже ведь интересно. Он собрался было поразмыслить об одной девушке – он всегда готовился к тому, чтобы начать думать о ней, но всегда появлялся какой-то внутренний тормоз...
– Кончай работу, – сказал мастер. – Завтра все опять в эту смену, если что переменится, вам скажут.
Ну что же, один шаг вперед сделан, подумал Валентин. Эффективно ли – покажет время.