У человека, возглавлявшего местное отделение «Братства чувства», на правой руке было четыре пальца. Это Валентин заметил, хотя четырехпалый и не собирался с ним здороваться за руку. Он встретил Валентина в дверях и сразу подтащил его к высокому зеркалу возле стола регистрации.

– Смотри, – сказал четырехпалый, – смотри, на кого ты похож. Грязный, жалкий, весь в крови.

Валентин покорно посмотрел в зеркало. Ничего не скажешь, мужик прав. Рукава зеленого пиджака в пятнах крови, пальцы исполосованы кровавыми царапинами. Собачка постаралась.

– Когда я в эту дверь вошел, – продолжал четырехпалый, – на меня тоже неприятно было смотреть.

Валентин понял намек: на четырехпалого сейчас смотреть приятно, а на него – нет. Что ж, он опять прав, впрочем, эти четыре пальца... Но зато у него гладко прилизаны реденькие седые волосы, на нем опрятный твидовый пиджак и ярко-желтый галстук.

– Зато сейчас, если поглядеть на вас... – смиренно пробормотал Валентин.

– Вот именно, – подхватил четырехпалый. – Когда я этот порог переступил, я был грязный бродяга. Вроде тебя. Как я изменил свою жизнь?

– А как?

– Ха! Как? Я просил его от пьянства меня спасать!

– Кого просили?

– Кого? Ты, пропойца безмозглый! Кого, ты думаешь?

– А, ну да.

Они подошли к столу регистрации взять для Валентина постель. Четырехпалый свирепо швырнул на прилавок одеяло и подстилку на матрас и сунул Валентину карточку с текстом.

– Правила, – пояснил он. – Тут не дача для бродяг. Не будешь соблюдать – пожалеешь. Думаешь, нет?

– Нет, – сказал Валентин. – То есть да, пожалею. – «Надо утром забрать свои вещи у кассирши», подумал он. – Но соблюдать буду.

– Ладно, алкаш, бери и расписывайся. Подстилку чтобы утром выстирал!

Судя по всему, в «Братстве чувства» дела шли довольно вяло: перед спальней на пластиковых стульях дремало несколько стариков, да еще толстяк в замусоленных очках решал кроссворд. Четырехпалый, проходя мимо, что-то буркнул им.

В спальне стояло коек двадцать, большинство из них были без матрасов. Стены выкрашены тускло-зеленой краской (как в милиции, сразу подумалось Валентину), и пахло немытыми ногами. В дальнем углу спальни служитель «Братства чувства» раскатал полосатый матрас с желтыми разводами от мочи и жестом велел Валентину подойти. Валентин постелил на матрас подстилку и уселся на койку.

– Встать! – заорал четырехпалый. – Вшей и клопов в постель напускать будешь?!

Валентин встал. Несмотря ни на что, он пока что не жалел, что принял решение идти в эту ночлежку.

– И не думай на кровать ложиться. Никто не ложится, пока свет не выключен. Работать будешь – человеком станешь.

– Всенепременно, – сказал Валентин.

– Теперь вниз катись со всеми остальными – магистра слушать.

– Кого?

– Вперед!

Все потащились вниз, в холл, где уже намечалось некоторое оживление. Перед столом регистрации выстроилась очередь в десять-двенадцать человек. Это были главным образом старики, некоторые в потрепанных джинсовых комбинезонах. Четырехпалый, оставив Валентина, занял свой пост у ларя с одеялами. Из заделанного сеткой дверного проема в конце холла тянуло каким-то варевом.

Покончив с выдачей одеял и заставив каждого расписаться, четырехпалый выстроил людей шеренгами возле стола, толкнув Валентина в передний ряд, и стал торжественным шагом прохаживаться перед ними взад и вперед.

– Алкаши паршивые! – произнес он, как военную команду. – Все тут. Все, как один.

– Иди ты, сука, – шепотом выругался кто-то у Валентина за спиной.

– Все вы – мусор. Ни жен, ни детей. А почему так? Пьянство! – выкрикнул он. – Вот почему!

Сжав руки и свирепо раздувая ноздри, он резко повернулся к рядам понурых людей.

– Вот скажите, я лучше вас? – грозно спросил он.

– Да! – радостно выкрикнул кто-то.

– Нет, – раздался другой голос.

– Хуже! Дерьмо! – Каждый кричал что-то свое.

– Тихо! – рявкнул четырехпалый. – Грязные алкаши, все как один! – Он неожиданно захохотал. – Когда я в эту дверь входил, я был бродяга, как все вы. Разве можно в это поверить?

– Можно! Можно! – закричали бродяги.

– Цыц, – заорал четырехпалый. – Вот кто из вас помнит, когда он сексом последний раз занимался?

Неожиданно стало тихо. У Валентина создалось впечатление, что вопрос не совсем дошел до «аудитории».

– Кто трахался недавно, говорю?! Женщину кто имел?! Онанисты вонючие!

Было слышно, как мухи летают.

– То-то же. Никакого представления о нормальной жизни. Значит, так. Сейчас будете слушать магистра Роберта. И молите прощения у Господа. Может, очиститесь от скверны, уроды, кто знает...

И он двинулся к некрашеной двери позади стола. Остальные повалили за ним. Они вошли в голую, выкрашенную тем же казенным зеленым цветом комнату, где перед кафедрой как попало были расставлены жесткие скамьи. Позади кафедры колебались портьеры. В комнате стоял устойчивый запах перегара, которым несло от ночлежников.

Откуда-то из-за спин вынырнул тщедушный человечек в очках, с молниеносной быстротой бросился к стоявшему в глубине полуразвалившемуся пианино и заиграл какой-то религиозный гимн. Несколько человек неожиданно запели. Четырехпалый, отметил про себя Валентин, был на высоте: у него оказался сильный, правда, немного сдавленный, баритон.

Когда кончилось пение, портьеры эффектно распахнулись и в комнату шагнул человек в черном. Это был Боб-моряк.

Должно быть, у меня уже белая горячка, промелькнуло в голове у Валентина при виде его.

Человек в черном был высоким, худощавым и без единого волоска на голове. Лицо – тонко очерченное, узкое и бледное, аскетическое, с тонкими губами – маска страдающего интеллигента, глаза в глубоких темных глазницах смотрели кротко и ласково и светились верой, надеждой и состраданием. Валентин окончательно убедился, что он не ошибся.

Боб-моряк, приятель всех и каждого на Северном флоте, в юности плавал коком и парикмахером на рыбачьем траулере из Мурманска и Архангельска. Он настолько полюбил море, что поднахватался знаний по тригонометрии и сумел выдержать экзамен на помощника капитана – пытался выбиться в морскую аристократию. Но не повезло – на его судне случилась какая-то темная история, и Боба живо списали на берег – так он и не поплавал помощником капитана. Боб повздыхал и снова стал цирюльником, теперь он подался в дамские мастера. Обзавелся интересными знакомствами и копил деньги. Он производил неотразимое впечатление на местных дам своей серьезностью и мужественной внешностью. Прошло совсем немного времени, и он уже делал массажи по предварительной записи. Потом он стал модным специалистом по диете и укреплению здоровья. Вскоре Боб «открыл», что женщинам, высохшим от беспрерывного потребления мартини, оздоровительная диета нравится куда больше, если она как следует сдобрена сексом и метафизикой. Отныне, решил Боб, он будет ловцом человеков. Он покинул северный край и отправился в северную столицу. Обошел там многочисленные курсы, предлагавшие самые разнообразные психологические тренинги, кое-что намотал на свои изящные черные усики. Он посещал религиозные собрания, сборища сектантов, беседовал с целителями, индийскими монахами и фанатами летающих тарелок. Он схватывал все на лету. Поняв, что дело на мази, он занял денег у состоятельного клана парикмахеров и устроил свой офис на Фонтанке. И попал в точку: к нему шли за спасением, и Роберт спасал, делая это ласково и мягко. Он выплатил долг парикмахерам и, купив большой чердак, сделал из него превосходную современную мансарду. В последний раз Валентин видел Боба-моряка на фотографии, напечатанной в каком-то толстом глянцевом журнале, кажется женском...

Валентин смотрел на магистра Роберта, бывшего Боба-моряка, и задавался вопросом: а здесь какого хрена ему надо? Не органы же он у этих алкашей выторговывает?!

– Братья мои во грехе! – возгласил нараспев Роберт, и взгляд его стал печальным, а голос, все такой же чистый, зазвенел от избытка чувств. – Друзья мои! Я хочу помочь вам. Верите ли вы мне? Нуждаетесь ли вы во мне? В моем искреннем братском слове?

Алкаши чуть смущенно молчали. Кажется, им все было по барабану.

– ...Я хочу поведать вам одну короткую историю. Вам, каждому из тех, кто здесь находится, она слишком хорошо знакома.

Валентин откинулся на лавке, слушая с живейшим интересом.

История была о некоем молодом человеке с блестящим будущим, который однажды случайно зашел в бар, и это привело к тому, что он превратился в жалкого отщепенца, проклинавшего Бога и людей, особенно самых близких. Его жена и чудесные детишки перемерли один за другим из-за его беспробудного пьянства. Его молодая цветущая жизнь пошла прахом, он, рыдая, призывал к себе смерть – он стал человеческим отребьем, как все, кто тут сейчас сидят. Все было так ужасно, что ужаснее быть не может.

– И этот молодой человек, – закончил Роберт с невыразимым горем в блестящих от слез глазах, – был я. А вы, что вы над собой творите? Куда вы стремитесь? – Он остановился, словно ожидая ответа, и обвел маленький зал молящим взглядом. – Куда? – И в затянувшейся паузе взгляд его зацепился за Валентина. Роберт закрыл глаза, открыл их и слегка мотнул лысой головой, как бы прогоняя нервный тик. Его рот заметно задергался.

– Куда? – повторил он с уже гораздо меньшей силой. – Куда вы стремитесь? – Казалось, ему стоило усилий продолжать.

Слушатели зашевелились. У кого-то грозно заурчало в желудке. Роберт овладел собой и продолжал, не выпуская Валентина из поля зрения:

– В канаву? В грязную канаву, где вы захлебнетесь в грехе, в бедах и алкоголе? А именно туда толкают вас продавцы греховного зелья, бармены и продажные женщины! Или к вечному свету безграничной любви Господней? А ведь этого, – вздохнул Роберт, – ждет от вас Он!

Валентин даже растрогался. Нет на свете другого такого Боба-моряка.

– Аминь, – пробормотал он.

Магистр Роберт вздрогнул и взглянул на него искоса, с затаенной злостью. Валентин ответил ему невозмутимым почтительным взглядом, показывая, что не намерен портить ему игру.

– Братцы, – сказал магистр Роберт, – когда-то, когда я вступил на путь истинный и только начал проповедовать, я весь был – пламень и уксус. Но один мудрый старик, божий человек, сказал мне: «Роберт, религия – дело хорошее, только не годится слушать долгие проповеди на голодное брюхо».

Он подошел к кафедре и улыбнулся, показав аудитории крупные здоровые зубы. Обстоятельства заставили его включить в свой репертуар общительно-свойский тон.

– Давайте-ка поужинаем, – весело продолжал магистр Роберт, – а потом посидим и потолкуем, как бы вам с Божьей помощью выбраться на путь истинный.

Четырехпалый стал выводить людей из последних рядов, Валентин двинулся за ними. Надо полагать, вряд ли Боб-моряк пожелает вспоминать старые времена, а главное, очень хотелось есть. Но не успел он миновать последний стул у прохода, как прямо перед ним вырос магистр Роберт собственной персоной.

– Вы, – произнес Роберт христианнейшим своим тоном, – вы еще молоды, вам здесь не место.

Валентин поглядел на него в упор.

– Так уж и молод...

– Молоды, – с каким-то упорством настаивал магистр.

– Голод загнал.

– Мне кажется, – осторожно продолжал Роберт, – я уже встречал таких, как вы. Собственно, я даже знал когда-то человека, похожего на вас.

– Может, не в сходстве дело, – сказал Валентин. – Может, это просто был я.

– Возможно, – без особой радости сказал брат Роберт.

– Пожалуй, даже наверняка, – заметил Валентин.

– Пожалуй, что так, – почти сердито буркнул магистр Роберт. Он оттянул Валентина в сторону, давая пройти веренице ночлежников. – Хотите, немножко поговорим?

– Ага, – сказал Валентин.

Они прошли за портьеры в кабинет магистра Роберта размером с кладовку. Там стоял зеленый стол, два складных стула и СВЧ-печка. На стену Роберт повесил портрет Шарон Стоун из фильма «Быстрый и мертвый» – в роли женщины-стрелка..

– Когда я вас увидел... в зале... – задумчиво проговорил Роберт, знаком приглашая Валентина сесть, – я подумал, что вы чем-то отличаетесь от прочих.

– То же самое я подумал о вас, – сказал Валентин.

– Слушай, как тебя, – по-свойски сказал Боб-моряк. – Ты мне скажи, кто я?

– Магистр Роберт. М-ммм... проповедник.

– Верно, – сказал Роберт. – Ну а ты кто?

– Валентин.

Роберт поглядел на него озадаченно.

– Господи Иисусе! – вдруг воскликнул он. – Ты же тот чертов механик из Архангельска! – Подавшись вперед, он заглянул в щелку между портьерами и обернул к Валентину озабоченное лицо: – Слушай, друг, это здорово, что мы встретились и все такое прочее, только будь человеком, ладно? Понимаешь, у меня и так неприятностей по горло. Кто тебя на меня навел?

– Я пришел подхарчиться, Боб. Худо мое дело. Откуда, к черту, я мог знать, что ты здесь?

Роберт глядел на него сочувственно.

– Смотри-ка, кто бы сказал, что из тебя выйдет такой алкаш. Ты же был семейный мужик.

– Да уж, – покивал Валентин. – Мне крышка, это точно.

– Ты бедная заблудшая овца, – сказал Роберт важным голосом. – И вид у тебя неважнецкий.

– Дашь чего-нибудь пожевать, Боб?

Роберт вышел распорядиться, чтобы ужин принесли к нему в кабинет. Когда он вернулся и сел, Валентин спросил, почему он стал проповедником.

– Валентин, – ответил Роберт, – я всегда стараюсь мыслить как верующий человек. Каждый должен ежедневно возделывать свой маленький садик. А вообще-то у меня такое чувство, что в этом городишке назревают события, будут печь большой пирог, так что...

– Вообще-то это Вольтер говорил, – заметил Валентин, – насчет сада. А у него с верой как будто было напряжно... Он скорее был атеистом.

Роберт с интересом присмотрелся к нему:

– Для судового механика у тебя слишком много шурупов в башке.

– Все ржавые, – пожаловался Валентин.

– Ну как знаешь. Строптив ты, как я погляжу, несмотря на ржавые свои шурупы. Для таких, как ты, у меня другое жизнеописание есть. Рассказать?

– Отчего же нет? Жрать скоро принесут?

Роберт высунулся за портьеру, что-то крикнул, и ужин пожаловал. Тефтели с рисом, компот. Выглядело все не слишком аппетитно, но Валентин взялся за вилку, а Роберт начал рассказывать свою историю.

– В середине девяностых произошла в московском игорном мире такая история. Один крупный игрок, бизнесмен и горячая кровь, ушел в своеобразный запой. Играл почти месяц во всех VIP-залах города, в основном проигрывал. А ставки человек делал нешуточные, потому и проиграл очень много. К тому же совершенно запустил бизнес. И вот как-то в минуту просветления понял, что катастрофа неминуема, но и одолеть себя он не может: болен игрой, силы воли нет, чтобы остановиться. Тогда этот горячий, напомню, джентльмен решил, что если гора не идет к Магомету, то... Вышел он ранним утром из казино, сел в свой дорогой автомобиль и на изрядной скорости въехал в стеклянную стену заведения. Милиция, штраф, автомобиль сильно побит, стена вдребезги. Все это была малая кровь по сравнению с тем, что играть ему в этом казино было запрещено, а значит, и проиграть именно в этом месте он больше не сможет. Немного позже, но в этот же день отправился господин нарушитель в другое казино, где устроил дебош с переворачиванием столов. И здесь его внесли в черный список. В третьем заведении была устроена драка с избиением менеджера зала. Опять блек-лист. В четвертое господина просто не пустили: информация в городе распространялась быстро. Став в один день персоной нон-грата во всех казино Москвы, бизнесмен пустил всю свою энергию в работу. Преуспел более чем когда бы то ни было. Правда, страсть к игре никуда не ушла: и теперь он играет в игры политические. Но это уже, как говорится, совсем другая история. Соображаешь, что к чему?

– Соображаю... Пытался человек что-то изменить, да себя изменить не смог. А может, тряхнешь стариной да затеем что-нибудь на пару? – сказал Валентин. – Ненадолго, конечно, на время.

Роберт устремил на него кроткий взгляд.

– Стариной тряхнуть, говоришь? Ничего не выйдет. Да и какого дьявола можно сварганить с каким-то спившимся механиком?

– Я не в том смысле, – сказал Валентин. – Скажем, разве я не мог бы стать спасенным? Ты бы меня обратил, как того с четырьмя пальцами.

– Ты сам не понимаешь, что плетешь, – надменно оборвал его Роберт. – Он спасся по-настоящему. Я спас несчастного старика от пьянства, Валентин. Он – единственное мое моральное вознаграждение за всю эту фальшивку. Есть вещи, над которыми нельзя смеяться.

– А рабочие руки тебе не требуются? Посуду там помыть или что?

– Мужик, – сказал Роберт, хлопнув Валентина по плечу. – Ты все еще зеленый, хоть уже и седой. Я бы с радостью, просто с радостью взял тебя к нам. Но то, что дает город, – это кошкины слезы, а спонсорской помощи хватает на содержание лишь... Да что говорить, проблем много. Если б было куда тебя втиснуть, я бы втиснул. Да и ты ведь алкаш, верно?

– Верно, – сказал Валентин, – но у меня есть талант.

– Какой?

– Я немножко занимался рекламой на радио, Боб. Вот и подумал, в таком городишке, как этот, наверно, есть что-то, а?

– Ты смеешься? Кого можно заинтересовать твоим талантом? Таких, как ты, знаешь сколько сейчас? Пустой номер, ты больше заработал бы официантом. – Он пожевал губами. – Но, пожалуй, сейчас я тебя утешу. Нам полагается место на химфабрике Полторака. Для перевоспитания.

– Кто такой Полторак?

– Я же сказал, хозяин фабрики. Да тебе не все равно?!

– Ты прав, конечно.

– Работа в ночную смену, и платят они хило, но ты же не станешь привередничать, верно?

– Я согласен.

– Чудненько, – сказал Роберт. – Иди под душ, да скажи старикану без пальца, чтоб он выдал тебе спецодежду, так сказать, за счет фирмы. Я должен прислать им человека сегодня же.

Валентин встал и шагнул к портьерам.

– Боб, скажи мне вот что. Откуда ты взял эту байку, что ты был алкоголиком и вся семья твоя вымерла и ты увидел свет?

– Слышал как-то по радио, – сказал Роберт. – И ничего смешного тут нет. По-моему, душераздирающая история. Вообще, вот мое жизненное наблюдение, если хочешь знать: радио – сильная вещь.

– Посильнее чем «Фауст» Гете?

Магистр Роберт с сожалением махнул на него рукой.

Оказалось, четырехпалый уже куда-то удрал, и комбинезон получить не удалось.