Гордеева разбудил телефонный звонок. Адвокат сперва посмотрел на часы, было 5.15 утра, потом – снова на телефон, дабы убедиться, что это не сон.

– Юрий Петрович, я чувствую свою вину, – сказала трубка.

– Кто это? – пробормотал Гордеев, автоматически нажимая на кнопку записи устройства, фиксирующего необходимые разговоры, – так, на всякий случай. Он уже знал, это был, конечно, Артемьев. – Вы где, Олег?

– У себя в мастерской.

– Что случилось? За что вы чувствуете вину? – Гордеев продрал наконец глаза и мысленно взвешивал – плестись на кухню за кофе, или этот разговор скоро кончится.

– Прошло уже столько времени, а мы ее не нашли, и главное – я вам ничем так и не помог...

Гордеев вздохнул и все-таки пошел на кухню, заглянул в холодильник, вытащил оттуда пачку вишневого сока, который любил пить ночью, если неожиданно просыпался, но вставать все же не планировал. Артемьев тем временем растекался мыслью по древу, вернее, собственно, и мысли-то никакой не было, просто ему было одиноко, принял лишнего человек, что с ним, очевидно, часто случалось за последнее время – вот и не удержался. Похоже, адвокат становился для него кем-то вроде священника. Может, самому Артемьеву от этого и было легче, но Гордеев был явно не в восторге. Мало того что дело никак не двигалось, так еще ему об этом регулярно напоминали, что, естественно, энергии и оптимизма не добавляло.

– Сейчас вы мне поможете, – пообещал Гордеев, сам еще хорошенько не зная, что скажет в следующий момент. Он уселся в любимое плетеное кресло на балконе с чашкой сока, в которую бросил пару кубиков льда.

Как раз рассветало. Приятно было смотреть на небо. Приятно было просыпаться. Приятно было жить.

– Правда? – наивно обрадовался Артемьев.

– Конечно. Расскажите что-нибудь про свою жену, что-нибудь такое, что, на ваш взгляд, отличает ее, выделяет из массы других женщин, даже несмотря на то что она известная модель. Как я смог бы ее узнать, если бы встретил? Какие у нее привычки? Как она разговаривает? Как ведет себя в затруднительных ситуациях?

Гордеев сделал глоток и прислушался к своим ощущениям. Приятная прохлада разлилась в груди.

Артемьев вздохнул и молчал довольно долго. Гордеев подумал, уж не вырубился ли художник? Но тут он сказал:

– В том-то и дело! Она казалась мне такой индивидуальной, а сейчас я, пытаясь вспомнить, понимаю, что Альбина – сущий хамелеон. Она приноравливалась к любой ситуации, везде очень быстро становилась своей, меняла окраску в тон окружающей среде, никогда не раздражала глаз. От нее трудно было ждать какого-то эпатажа, понимаете? Вот почему я до сих пор не могу поверить...

– И все-таки она от вас ушла, – заметил Гордеев.

– Или ее похитили, – напомнил художник.

– Ну хорошо, она исчезла, и у вас есть подозрения, что не по своей воле. Это сути дела не меняет. – Гордеев подумал, что последний раз имеет дело с клиентами из артистической среды. Головной боли от них всегда больше, чем денег.

На полу валялась вчерашняя газета, которую он так и не прочитал. Гордеев машинально просмотрел заголовки.

«В Балтийском море обнаружены огромные нефтяные пятна...»

«Большой театр отказался от услуг Николая Баскова...»

«Известный музыкальный продюсер открыл fm-радиостанцию в Подмосковье...»

«Создано противоракетное покрытие для жилых домов...»

Артемьев между тем говорил:

– ...Всегда есть подруга, которая порекомендует надеть что-нибудь более облегающее, и всегда найдется другая, которая сочувственно заметит: «Конечно, широкие штаны, солнышко, пошли бы тебе больше».

– Простите, не понял? – спохватился Гордеев.

– Ну это она так говорила.

– Альбина?

– Да.

– А, я понял! В том смысле, что ее длинноногие коллеги – те еще гадюки?

– Примерно.

– Но подождите, почему широкие штаны? Это для моделей-то? – засомневался Гордеев. – Да они же худые как щепки, им можно заголяться сколько угодно.

– Вы видели Альбину когда-нибудь? – спросил художник.

– Не помню, – честно признался Гордеев. – Я за модой не слежу. – Это было не совсем правдой, но внешний облик госпожи Артемьевой вот так сразу он припомнить не мог. Откровенными ее фотографиями на подиуме художник его не снабдил.

– У нее не типичная модельная фигура. Потому ее и модельеры все обожали.

– Понятно. Олег, давайте я к вам сегодня утром заеду, у меня тут еще дела кое-какие, – Гордеев отвел трубку ото рта, открывшегося в широком зевке.

– Ладно, как скажете, – устало пробормотал Артемьев. Кажется, он и правда вырубался. – Я вообще-то хотел сказать, что я ее дневник нашел...

– Что?! И вы молчали?

– Да в нем ничего интересного нет. Как это вы говорите – никакого фактического материала, просто дичь какая-то женская...

– А это уж не вам судить! – рассердился Гордеев и скомандовал: – Значит, так. Никуда из дома, слышите меня, ни ногой, до моего приезда! – Что, впрочем, не помешало адвокату тут же уснуть, прямо в кресле с чашкой в руке. Продлилось это, правда, недолго. Плетеная спинка кресла врезалась-таки в спину, и Гордеев, открыв глаза, снова вздохнул, поставил чашку на пол и пошел в ванную.