Глава 11
Черный «мерседес» медленно ехал по тротуару, прохожие расступались, странным казалось то, что они даже не удивлялись, почему этот автомобиль едет в неположенном месте. Скорее всего, они знали, кто сидит в этой машине, и поэтому почтительно уступали дорогу.
– Это что еще за явление? – попробовала было запротестовать спешащая по тротуару старушка.
– Важный человек едет, – объяснил ситуацию бестолковой старушке случайный прохожий.
– А-а-а, – многозначительно протянула старушка и покосилась на шикарную черную машину.
В «мерседесе» ехал действительно важный человек. Это был главарь одной из местных преступных группировок. Звали его Саламбек. Проехав по тротуару метров двести, автомобиль притормозил у кафе «Спорт».
Это кафе, расположенное на одной из тихих улиц Люберец, уже несколько месяцев не работало. На главной двери висела табличка «Ремонт», не тронутая ни единой каплей ремонта, а к черному ходу подъезжали и подъезжали иномарки. Последние несколько месяцев «Спорт» перешел под контроль Саламбека, закрылся для посетителей и стал штаб-квартирой его организации.
А опасаться Саламбеку было чего. Границы его влияния грозили пошатнуться каждую минуту. Дело в том, что не так давно у него появились новые серьезные конкуренты – братья Трофимовы. И хотели они того же, чего хотел и Саламбек, – прибрать к рукам местный таксопарк.
Борьба между Саламбеком и братьями Трофимовыми за влияние на люберецкий таксопарк дошла до критической точки напряжения, и ситуация должна была взорваться с минуты на минуту. Пока в холле кафе собирались вооруженные и многочисленные ингуши, за одним из столиков в зале сидели Саламбек и двое его близких соратников: Мамед и Самед. Перед каждым из этих двоих лежало по пистолету и по мобильному телефону. Мобильники молчали.
– Может, попробовать договориться еще раз? – спросил Саламбека Самед.
Саламбек, прищурившись, посмотрел на Самеда, и тот опустил глаза.
– Может выйти много крови, Саламбек, – тихо сказал он.
– Тебе жаль для меня крови? – спросил Саламбек. – Мне для тебя своей не жаль.
Самед опустил голову еще ниже.
– Эти Трофимовы смердят уже на каждом углу, – продолжал Саламбек. – Даже мусора тычут мне ими в лицо! Сколько можно терпеть?! Что думаешь, Мамед?
– Мочить их надо, Саламбек, – сказал Мамед. – Увидишь, замочим – сразу дышать легче станет.
– Так дай мне их! – вскричал Саламбек и ударил кулаком по столу.
– Ищут, – коротко ответил Самед.
Саламбек отвалился на спинку стула.
Его знакомство с бандой Трофимовых состоялось несколько лет назад, при дележе фирмы, занимавшейся автосервисом. Тогда договориться не удалось, заговорило оружие – и двух покойников пришлось спешно топить в Москве-реке.
Покойники, так уж вышло, из бригады Трофимовых, и с тех пор между ними и Саламбеком пролегла пропасть. Каждый старался до поры до времени не наступать друг другу на мозоли, потому как было ясно: любой пустяк может стать сигналом к началу войны на истребление.
Война, хоть никем и не приветствовалась, никого, по сути, и не пугала – война была одним из условий той жизни, которую они в разное время и по разным причинам для себя выбрали. А пока... пока наращивались мускулы – как в прямом, так и в фигуральном смысле и ожидалось то дело, то настоящее прибыльное дело, ради которого со спокойной совестью можно будет жать на спусковой крючок и не считать потери.
И это дело пришло. Борьба за таксопарк, действия, предпринимаемые той и другой стороной для достижения победы в споре, говорили о том, что отступать поздно. А если поздно отступать, значит, самое время идти вперед.
Ожил один из мобильников, и Мамед ответил.
– Жена, – сказал он и протянул трубку Саламбеку.
Саламбек взял трубку и вежливо, но жестко сказал:
– Я занят. Не звони пока.
Женский голос на другом конце сказал по-ингушски:
– Сегодня мне снилась твоя мама, Саламбек. Береги себя, пожалуйста...
Саламбек нажал на «отбой» и вернул трубку Мамеду. Мимо окна проехал молоковоз – жизнь шла своим чередом.
Голос жены в телефонной трубке неожиданно и не к месту вернул Саламбека на много лет назад.
Саламбек родился в горах под Назранью, на изумрудно-чистой траве, когда его мать несла мужу-пастуху обед. Поскольку Саламбек был не первым ее ребенком, родился он легко и сразу счастливо рассмеялся. Во всяком случае, матери первые его вопли казались смехом – день был прекрасен, воздух чист и приятен на вкус, материнское молоко полно радости и тепла.
«Что еще остается делать младенцу в таком чудном мире, как не смеяться?!» – думала ингушка-мать.
И Саламбек смеялся. Смеялся первый раз в жизни, смеялся до хрипоты и до слез, смеялся до истерики и икоты, смеялся на всю катушку, потому что больше он не будет смеяться никогда.
Необыкновенная серьезность станет отличительной чертой Саламбека. В детских невинных забавах и позже, в деревенских играх, сверстники будут чураться его, попросту бояться, хотя он никак еще не проявил своего характера – он просто не смеялся.
Сначала Саламбек носил обеды в горы своему отцу, потом старшему брату, потом, когда старший брат подался в Москву, начал пасти скот сам, и никто не знал и не мог даже подумать, что несмеющийся Саламбек – поэт. Следя за пасущимися на склонах гор баранами, Саламбек впитывал мир всем телом, радовался ему так же, как и тогда, в миг своего рожденья, но был серьезен. Уже в отроческом возрасте он понимал мир. Он не мог сказать словом, но душой знал каждый вздох окружавшей его природы. И стихов, конечно, не писал – они, рожденные горами и отраженные от гор, сами пелись в его сердце.
Когда Саламбеку исполнилось шестнадцать, старший брат призвал его в Москву. Чем занимался в столице старший брат, Саламбек не знал, не знали, судя по всему, и родители, но просьбе перечить не стали – стали собирать Саламбека в дорогу. И Саламбек поехал.
Когда он ступил на асфальтовую ладонь Москвы, он впервые за долгие годы улыбнулся. Он понял своим чутким сердцем, что мир, который он знал и понимал, в этом месте кончается. Перестает здесь звучать и та поэзия, которую он слышал шестнадцать лет своей жизни, отраженной от сверкающих гор.
Брат просил привезти баранины, и Саламбек привез. Мяса было много, целый рефрижератор. Брат посадил Саламбека в «мерседес», и вскоре они остановились у проходной какого-то завода. Их машину беспрепятственно пропустили, они доехали до двухэтажного здания и остановились. Через минуту дверь здания открылась, и к «мерседесу» устремился рыжий долговязый дядька.
– Пошли, – сказал старший брат Саламбеку, и они вышли из машины навстречу рыжему.
– Привет, Петрусь, – сказал старший брат, но руки не подал. – У тебя место есть?
Петрусь переминался с ноги на ногу, подпрыгивал, вообще вел себя как нашкодивший первоклашка. По его словам выходило, что холодильник его в данный момент практически пуст и он может пристроить на одну ночь привезенное Саламбеком мясо.
– На одну ночь? – несколько раз уточнял Петрусь.
– На одну, на одну, – успокаивал старший брат. – И за хранение заплатим. Все как положено.
Петрусь всплеснул руками и стал от денег категорически отказываться, говорил, что такому человеку, как старший брат Саламбека, он всегда рад помочь бескорыстно, из одного лишь уважения и в надежде на будущее сотрудничество.
Старший брат плохо слушал Петруся. Молодые ингуши уже сгружали баранину в Петрусев холодильник с подъехавшего рефрижератора, а старший брат Саламбека совал Петрусю за пазуху пачку денег.
– Первый раз вижу, – смеялся старший брат, – чтобы человек от денег отказывался. Бери!
Выбора у Петруся, похоже, не было – деньги он взял, и мясо перекочевало в его холодильник.
Вечер и часть ночи старший брат водил Саламбека по ресторанам и казино, и уходящим деньгам не виделось конца. Брата сопровождали крепкие парни, в основном ингуши, Саламбек заметил, что это были не те люди, что занимались выгрузкой мяса. Это были ребята другого покроя, быстрые и жесткие, но даже они следовали за старшим братом по пятам и старались предупредить каждое его желание. Столичные милиционеры, о которых Саламбек знал лишь понаслышке, оказались приятными парнями, спешившими навстречу старшему брату с распростертыми объятиями и искренне интересующимися его делами. Вина и веселья было много, но Саламбек не смеялся.
За большим столом одного из ресторанов напротив Саламбека оказалась красивая блондинка, по всей видимости его ровесница. Она строила Саламбеку глазки, чем повергала его в дикое смущение. Он впервые столкнулся с подобной игрой и не знал, как себя вести. Он посматривал на старшего брата, но тот с усмешкой отводил глаза.
Саламбек вглядывался в постоянно меняющие оттенки голубые глазки блондинки и чувствовал, как с каждой секундой в нем просыпается мужчина. Тогда он вытянул руку и погладил блондинку по голове. Ему казалось, что он проделал именно этот жест. Со стороны это выглядело так, будто он на скаку схватил за гриву коня и прижал головой к земле.
Блондинка пискнула.
Старший брат похлопал Саламбека по плечу и сказал:
– Не торопись, брат. Всему свое время. Надо решить один маленький вопрос.
Старший брат набрал на мобильнике номер и почти сразу заговорил:
– Алло, Кондрат? Да, это я. Приезжай в ресторан... ну ты знаешь, где всегда... сегодня я дам тебе новый бизнес.
Через двадцать минут в ресторанный зал вошел Кондрат – полный мужчина с лоснящимися щеками. Раскинув руки в дружеском объятии, он направился к старшему брату, и тот ответил на приветствие.
– Это мой брат, Саламбек, – показал старший брат на Саламбека. – Владелец торговой фирмы.
– Да-а? – похоже, искренне обрадовался Кондрат, устраиваясь за столом и пожимая Саламбеку руку. – Приятно, приятно... и чем торгуете?
Вопрос поставил бы Саламбека в тупик, но, видимо, старший брат знал, что делал. Он ласково посмотрел на Саламбека (Саламбек прочитал в этом взгляде приказ молчать) и ответил за него.
– Мясом, – сказал старший брат. – Любым и в любых количествах. В основном это голландская говядина.
Кондрат оказался страшно заинтересован в поставках голландской говядины, в особенности его порадовала цена за тонну, которую опять-таки вместо Саламбека назвал старший брат. Первую партию товара Кондрат готов был купить уже на днях, и они ударили с Саламбеком по рукам. Саламбек не понимал, что затевает и куда клонит старший брат, но, зная его и законы семьи, был уверен, что ему не навредят.
Кондрат быстро выпил водки, закусил и уехал, как он выразился, «щемить свою половину».
С отъездом Кондрата стал закругляться и старший брат.
– Поживешь пока в гостинице, – обратился он к Саламбеку. – Гостиница хорошая, не волнуйся... потом подыщем подходящую квартиру.
Тут Саламбек взглянул на блондинку, и старший брат не удержался от улыбки.
– Бери с собой, – сказал он. – Мариной, по-моему, ее зовут. Ты Марина?
Блондинка кивнула.
– Вот видишь – Марина, – радовался старший брат. – Делай с ней что хочешь и денег не давай – так надо, потом поймешь.
Старший брат посадил Саламбека и блондинку в одну из иномарок своего кортежа, и их отвезли в «Балчуг», где на имя Саламбека уже оказался забронирован номер.
Остаток ночи Саламбек боролся с Мариной на широкой кровати, и стихи восемь раз начинали стучаться в его сердце. Но всякий раз Марина произносила какую-нибудь глупость, и ощущение счастья оставалось невоплощенным. Когда в восьмой раз поэзия подступила к груди Саламбека, Марина вдруг соскочила с его поэтического стержня и закричала:
– Ну ты самец! Ну ты мужик, мальчишка!
Саламбеку удалось поймать Марину, скрутить ее так, чтоб она не только вырваться, а даже и продыхнуть не могла, и довершить дело хотя бы уж белым стихом. Во всяком случае, Марина оказалась первой самкой человеческой породы в жизни Саламбека, и одно это уже поднимало его в собственных глазах на неимоверную высоту.
Неприятности начались утром. Точнее, неприятность открылась лишь одна, но она, одна-единственная, потянула за собой гирлянду неприятностей других, которые внезапно потребовали личного вмешательства Саламбека и круто переменили его жизнь.
Утром, когда Саламбек со старшим братом и его друзьями приехали к Петрусю, Саламбековой баранины в холодильнике не оказалось. Сам Петрусь имел по синяку под каждым глазом, плакал навзрыд и в сотый раз повторял историю про ночных налетчиков в масках, которые, попинав, приковали Петруся к батарее, а Саламбекову баранину погрузили в грузовик и увезли в черную ночь.
Петрусь плакал, старший брат молчал, а Саламбек понимал только одно – его обокрали. Старший брат отозвал Саламбека в сторону и сказал:
– Тебя обокрали, Саламбек. Ты знаешь, кто это сделал?
Саламбек отрицательно покачал головой.
– Неправильно, – сказал старший брат. – Ты у кого оставил вчера свой товар?
Саламбек посмотрел в сторону Петруся.
– А теперь правильно, – продолжал старший брат. – Ты уплатил ему деньги за услуги?
Саламбек неуверенно кивнул.
– Значит, и за сохранность, – учил старший брат. – Теперь товара нет, а есть два синяка на морде этого недоноска и дурацкая байка про людей в черном. Так кто виноват?
– Он, – сказал Саламбек.
– Он, кстати, – тихо добавил старший брат, – этот недоносок Петрусь... держит фирму по торговле голландской говядиной. Но это я так, к слову.
В голове Саламбека щелкнул какой-то тумблер, и все встало на понятные места. Саламбек попросил всех выйти и оставить их с Петрусем наедине.
В течение следующего часа к холодильнику Петруся подъезжали иномарки с плечистыми здоровяками, которые тут же попадали под стволы людей старшего брата. Так они и продолжали стоять в ожидании окончания переговоров.
Через час двери холодильника открылись и на пороге показался Саламбек. От его и без того неулыбчивого лица теперь за версту несло смертью. Петрусь, с красно-черным лицом, с трудом переставляя ноги, шел вслед за Саламбеком. Он больше не плакал – он был счастлив, что выжил.
По итогам переговоров Петрусь оставался номинальным владельцем своей фирмы и отныне получал за это легкий процент на шампанское с шоколадом. Реальным хозяином фирмы становился Саламбек, и уже завтра у него была первая сделка по поставке крупной партии голландской говядины щекастому Кондрату. Не стал интересоваться Саламбек, но догадался, что ночной налет на холодильник был совершен людьми его старшего брата. Старший брат укреплял свои позиции в криминальном мире Москвы, и ему была нужна поддержка своего человека, Саламбека.
Но с Саламбеком старший брат просчитался. Выписав его из Ингушетии, он рассчитывал преобрести в его лице помощника, поддержку, в крайнем случае доверенное лицо – не больше. И уж никак не мог он предположить, что неулыбчивый Саламбек окажется способным к движению собственным путем, всегда прямым и жестоким, и что вскоре люди старшего брата начнут выказывать Саламбеку куда больше уважения, чем ему самому, а сам он вскоре отойдет на те позиции, которые прочил Саламбеку, – помощник, поддержка, доверенное лицо. Лидером стал Саламбек.
Из холла «Спорта» в зал, где сидели Саламбек и Мамед с Самедом вошел здоровенный ингуш с «калашниковым» в мохнатой руке. Глаза его горели.
– Саламбек! – гортанно крикнул ингуш. – Люди хотят войны, чего ждем?
Саламбек прищурился, удивленно посмотрел на ингуша, потом перевел взгляд на Мамеда. Мамед опустил глаза, но Саламбек продолжал сверлить взглядом его темечко. Ингуш с автоматом застыл на пороге – даже он начинал понимать, что сделал что-то не так, но пошевелиться уже не решался. Теперь Саламбеку предстояло решать его судьбу.
Саламбек тянул убийственную паузу и не по себе становилось уже всем, включая русского бармена за стойкой, который здесь был как бы ни при чем.
Наконец Саламбек наклонился к столу и рука его медленно поползла вперед. Самед тут же двинул в сторону его руки один из лежавших на столе пистолетов, но рука Саламбека, не останавливаясь, проплыла над пистолетом и коснулась трубки мобильника. Ингуш с автоматом шумно и с облегчением выдохнул.
– Набери жену, – велел Саламбек Мамеду, и тот уже спешно давил на кнопки.
– Алло, – сказал Саламбек в трубку и дальше с женой говорил уже по-ингушски. – Сейчас к тебе приедет... нет, теперь у него нет имени. К тебе приедет большая волосатая обезьяна. Все, что ты собиралась забросить сегодня в стиральную машину, отдай ему – сегодня он хочет поработать руками.
Саламбек дал отбой и бросил трубку на стол. На ингуша с автоматом он не смотрел. А тот, опустив голову, продолжал стоять на пороге зала и, казалось, с каждым мгновением становился все ниже ростом.
– Саламбек, – тихо сказал он наконец, – не позорь.
– Что?! – закричал Саламбек так громко, что все невольно вздрогнули, а у русского бармена подогнулись колени.
Саламбек вскочил из-за стола и порывисто подошел к ингушу:
– Ты считаешь меня тупым, безмозглым, недоразвитым уродом вот с таким вот количеством долбаных мозгов?! А?! Ты думаешь, я сижу здесь с друзьями, кушаю пирожки, чешу жопу и травлю с ними анекдоты?! Я, по-твоему, бездельник?!
Ингуш сокрушенно молчал.
– У меня должен быть порядок, – вдруг тихо сказал Саламбек. – Иди стирай. Еще раз вылезешь – убью.
Саламбек отвернулся от ингуша и пошел к столу. Стирки, насколько он помнил, его жена планировала до жути – у ингуша будет время поучиться терпению. Саламбек сел за стол.
Жена... Когда же в его жизни появилась жена?
Блондинок он мог менять и каждую ночь, и не только, но за финансовыми и криминальными делами время шло неумолимо и подходил брачный возраст Саламбека. В далекой Ингушетии, об этом знает каждый ингуш, знал и Саламбек, жила-была юная некрасивая ингушка, давным-давно, еще с пеленок, предназначенная ему в жены. Пришло время, и люди Саламбека отправились за ней на Кавказ.
Саламбек даже рад был некрасивой ингушке, в душе он чувствовал, что все красивые, эффектные блондинки, которые сейчас его окружали, хотят одного – его денег и связей, кайфа и удовольствий. А ему хотелось верности и беззаветной преданности. Причем желательно с одной стороны, – разумеется, со стороны жены. К тому же, несмотря на долгое время, проведенное в Москве, он верил в своего мусульманского бога, и жена ему была нужна такая, которая бы его бога уважала и знала обычаи. Поэтому известие о предстоящей женитьбе Саламбек воспринял с радостью. К тому же что мешало ему продолжать вести тот образ жизни, который он вел до этого? Главное – не посвящать во все свои похождения жену, точнее, сделать так, чтобы его окружали люди, которые не рассказывали бы ей ничего. А людям своим он доверял.
Решив полноценно отгулять отведенное ему свободное холостое время, Саламбек от души отрывался, не забывая, разумеется, о делах. Дела у него всегда были на первом месте.
Итак, в ожидании невесты он ударился в последний свободный (именно свободный, но далеко не последний) сексуальный поход. Он нагнал в свою новую квартиру на Кутузовском проспекте десяток разнокалиберных дам и постарался всех многократно ублажить. Кое-что из задуманного у него получилось.
– Всех лучших телок ко мне, – приказал он своим людям.
И люди метнулись выполнять приказание.
Саламбек лежал на диване, а вокруг него танцевали восточные танцы брюнетки и блондинки – русские и негритянки. Саламбек не смеялся, но не переставал удивляться, откуда они знают, как нужно танцевать?
– Что прикажет хозяин? – то и дело слышал Саламбек у своего уха и таял от этих слов.
Он догадывался, что суммы, которые они получили, способны были совершить с этими женщинами самые невероятные метаморфозы. С одной стороны, это было прекрасно, с другой – несколько задевало его самолюбие. Но несколько бокалов вина с лихвой компенсировали ущемленное самолюбие, и Саламбек уже от души наслаждался дарами природы, которые в эти моменты существовали лишь для него одного.
А через день его люди ввели в его дом маленькую женщину, настолько укутанную в штанишки-рукавишки, что Саламбек едва сдержал стон.
– Привет, – сказал будущей жене Саламбек.
– Здравствуйте, – сказала она, низко опустив голову.
Из-под тяжелого многоцветного платка смотрели на Саламбека черные испуганные глаза, в которых при внимании можно было прочесть властность. Саламбек умел читать по глазам, чувствовал он людей и сердцем. Увидев невесту в первый раз, Саламбек понял – ее надо либо прямо сейчас пристрелить, либо прямо сейчас с ней смириться. Саламбек решил смириться – стрельбы на его век, он уже знал, хватит и без того, пусть живет как хочет. К тому же восточные обычаи требовали и от него определенного кодекса поведения, и Саламбек нарушать этот кодекс не собирался.
Саламбек купил ей отдельный домик, обставил в соответствии с национальными традициями и навещал два раза в месяц. Жена оказалась достаточно умной женщиной, глупых вопросов не задавала и довольствовалась тем, что Саламбек делал для нее сам. Постепенно Саламбек полюбил, именно полюбил, а не привязался. Она обладала удивительной чуткостью и не по годам мудростью восточной женщины.
– Муж всегда прав, – говорила она прислуге, когда та осмеливалась в чем-то не соглашаться с Саламбеком...
Эти слова стали для нее заветом на всю их совместную жизнь.
Саламбек же, почувствовав, что она именно то, что ему нужно, выполнял любые ее пожелания, кроме одного – он не разрешал ей одной выходить на улицу. И поскольку жена стала слабым местом его военизированного организма, он буквально запер ее в доме, наполнив его всеми, какие только существуют на свете, удовольствиями и напичкав отъявленными головорезами.
Теперь, когда мохнатый и невыдержанный ингуш с «калашом» отправился к ней на постирушку, Саламбек был доволен – жена часто жаловалась на недостаток общения. Вот и наговорятся.
Один из телефонов на столе ожил, и Самед взял трубку.
– Алло, – сказал он и стал слушать.
По его спокойному лицу ничего нельзя было прочитать. Он просто слушал то, что говорили ему в трубку. Изредка коротко произносил:
– Да. Да.
Но Саламбек впился в его зрачки глазами, пытал их, исследовал, давил и пытался постичь их суть.
– Да, – с той же невозмутимостью повторил Самед и посмотрел на Саламбека, словно спрашивая: «Понимаешь, о чем я?»
Рука Самеда на столе выстукивала какую-то восточную мелодию, словно то, о чем ему говорили по телефону, не имело для него ровно никакого значения.
Саламбек не спускал с него глаз.
– Да, – опять с той же интонацией сказал Самед.
Саламбек все прочитал в глазах Самеда. Саламбек встал из-за стола. На Самеда он не смотрел, он уже все знал. Он вынул из-за пояса пистолет, проверил обойму, передернул затвор.
Самед так же молча дал отбой.
– Где? – коротко спросил Саламбек.
– Эти Трофимовы, шакалы, оказывается, в двух шагах от нас, – сказал Самед. – Бар на Пролетарской. Оба там.
– А говорили, что младшего шлепнули.
– Да нет, живой оказался, сученыш. Ранили его только.
– Пошли, – скомандовал Саламбек, круто развернулся и пошел к выходу.
– Что будем делать? – задал нелепый вопрос Самед.
– Мочить, – спокойно ответил Саламбек.
– Трофимовых, – уточнил Самед.
Саламбек кивнул.
– А его подручных?
– Тоже мочить, – ответил Саламбек. – Еще вопросы есть?
– Нет, – ответил Самед.
– Интересно, этот мохнатый уже ушел? – на ходу спросил Саламбек и неожиданно на выходе в холл наткнулся прямо на него.
Мохнатый испугался своей нерасторопности и застыл на месте, испуганно глядя на пистолет в руке Саламбека. Саламбек, не останавливаясь, сказал:
– Ладно, пошли все. За мной!
Все тотчас выполнили его приказание.
– И ты иди, – обратился Саламбек к мохнатому, – чую, сегодня это твой последний рейд в жизни, – не могу лишить тебя такого удовольствия. По машинам!
Мамед и Самед как-то умудрились уже обогнать Саламбека и руководили сейчас погрузкой вооруженных людей в машины. Шесть иномарок забились под завязку.
Саламбек сидел на заднем сиденье своего «мерседеса» и медлил. Стояли, не решаясь трогаться без команды, и остальные машины урчали на повышенных оборотах двигателей.
– Бар на Пролетарской, – сказал Саламбек, и водитель так рванул «мерседес», что Саламбека вдавило в спинку сиденья.
Просвистев шинами, сорвались вслед за «мерседесом» и остальные машины. В салоне «мерседеса» звучал Курт Кобейн. Саламбек не сомневался, что они выиграют это дело. Но ситуация разворачивалась не совсем так, как предполагал Саламбек.
