Глава 45. ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В МОСКВУ

Когда задают вопрос о машине, которая попала к тебе при обстоятельствах, замысловато связанных с нарушениями действующего законодательства, лучше всего на первый взгляд сделать вид, что ты ни при чем.

Однако когда ты находишься далеко от Москвы, в городке, который видишь в первый и, вероятно, в последний раз в жизни, дальновиднее придумать нечто, близкое к правде.

– Конечно, – ответил Гордеев сержанту. – А что, он еще не уехал?

– Нет, стоит, – несколько растерянно ответил милиционер. – А что?

– Нет, ничего; значит, еще по рынку гуляет.

– Кто?

– Да тот, кто привез нас сюда. Константинов Слава. Есть какие-то проблемы?

Милиционер мгновение помедлил:

– Предъявите документы.

– Пожалуйста. – Гордеев достал адвокатское удостоверение и паспорт. – Я член Московской городской коллегии адвокатов.

Лида тоже вытащила свой студбилет.

– И что же вы, москвичи, у нас делаете?

– Примерно то же, что гости столицы делают в Москве, – ответил Гордеев. – Знакомимся с достопримечательностями.

– Ну и как вам наши края? – То ли милиционер тянул время, то ли ему было просто скучно в этот субботний солнечный день.

– Прекрасно, даже уезжать неохота. – Гордеев начинал терять терпение.

– Так погостили бы еще, – шаховский страж порядка огляделся по сторонам.

– Так с радостью бы, да в понедельник на работу.

– Успеете? – На веснушчатом лице парня обозначилась заботливость.

– А что делать?

Вдали раздался гудок тепловоза.

– Ну, нам пора, – протянул Гордеев руку за документами.

– Ну что же, прощайте, – милиционер как бы нехотя возвратил книжки. – До Петродара?

– До него.

– А потом?

– Ясное дело, в Москву.

– Да, в Москву. – Сержант махнул ладонью у козырька фуражки. – Ну извините за беспокойство. Но, сами понимаете, уж больно машина ваша для здешних мест... нечастая. И номера басаргинские. Тетки-то мне сразу на вас показали, а вот приятеля вашего – как вы сказали, Константинов? – что-то не приметили...

– А мы из Булавинска приехали, – не совсем впопад, но вполне расчетливо ответил Гордеев. – Славик сказал, что у вас здесь харчи хорошие... Наверное, прикупает что-то.

– Насчет харчей это верно. Здесь экология хорошая, почти промпредприятий нет, только мебельная фабрика, да и та второй год стоит...

К счастью, поезд уже замедлял ход, и Гордеев с Лидой с облегчением погрузились в вагон под взглядом милиционера, сосредоточенно смотревшего на скромный багаж московских гостей – портфель Гордеева и невеликую сумку Лиды.

– До свидания, – Гордеев сделал сержанту ручкой, выглядывая из-за спины проводницы. – Если увидите Славика, скажите ему, что мы уехали.

– Передам, – кивнул милиционер...

В вагоне было довольно много свободных мест, и Гордеев с Лидой даже отыскали свободный отсек.

– Ну вот, – сказал Юрий Петрович. – Даже если этот парень проявит излишнюю бдительность, все равно что-то во времени мы выигрываем. А при первом удобном случае я сделаю добровольное признание, можно сказать, явку с повинной по телефону. Насчет «форда» и о Константинове на чердаке. А там, глядишь, назавтра этот замечательный работник прокуратуры уже заберет свою тачку... Вот только надо выбрать, кому признаваться. Мещерякину – слишком жирно будет, если не сказать – глупо, а Генпрокуратура – далековато. – Гордеев потянулся. – Впрочем, это меня волнует меньше всего. Куда актуальнее отдохнуть сейчас, поскольку непонятно, как долго придется торчать в аэропорту...

Прижавшись к крутому гордеевскому плечу, Лида продремала там почти до самого Петродара. Лицо ее было спокойным, на рельефных губах сохранялась полуулыбка-полуусмешка. Что ей виделось, что грезилось?

Однако в Петродаре фортуна вновь показала им свое капризное личико. Субботний рейс на Москву уже улетел, следующий был только на понедельник, и у них оставался небольшой выбор: пересаживаться на другой поезд в сторону Москвы или вылететь на Ростов-на-Дону.

Как современный человек, Гордеев выбрал последнее, хотя денег уже оставалось в обрез. Но, как известно, скупой платит гораздо больше, чем дважды, и, начав движение, неразумно задерживаться. Перед самым отлетом он, по настоянию Лиды, все же позвонил в Булавинск Баскаковой и сообщил о лежащем на чердаке Константинове. Гордеев был уверен, что Лариса Матвеевна придумает наилучший вариант, как вызволить подлеца, самой не замаравшись. Если, конечно, какая-то случайность уже не вернула этому постылому свободу...

Сумасшедшая гонка, начавшаяся утром в Булавинске, все чаще напоминала Гордееву состояние человека, который на полном бегу вдруг споткнулся и вот летит, летит, не ощущая под собой твердой поверхности, но все же надеясь, что не только не расшибется, но даже не переломает ноги.

Господину адвокату казалось, что им с Лидой очень помогло это удивительное купание в лесном озере, где они так приблизились друг к другу, сумев при этом удержаться от последнего шага, за которым далеко не всегда, к сожалению, человека ждет только радость.

Теперь, чем дальше они оказывались от Булавинска, тем острее чувствовали, каких опасностей уже избежали. Их бренная, хрупкая плоть наконец перестала чувствовать себя только вместилищем души и вспомнила силу земных желаний, страстей, может быть, не менее прекрасных, нежели грешных.

Все чаще Гордеев и Лида касались друг друга, все чаще их пальцы сплетались вместе, а когда они оказались в самолете, взявшем курс на Ростов, то, оказавшись в конце салона, среди пустых кресел, долго и жарко целовались... Они почти ничего не говорили друг другу, они чувствовали, что в словах нет или почти нет смысла, который они ищут, они начинали понимать друг друга без слов еще в Булавинске, а теперь, когда судьба вела их вперед, в неведомое, к новым испытаниям и новым схваткам за спасение отца Лиды – и человека, который становился для Гордеева не просто коллегой, не просто очередным клиентом, – теперь они седьмым или еще каким-то ненумерованным, неописуемым чувством понимали: это должно произойти, это новый, решающий рубеж в их судьбах, – судьбах, которые беда свела однажды...

В Ростове, где оказались уже вечером, они бросились в одну гостиницу, в другую... В новые времена и с местами здесь стало получше, только деньги плати, однако вот охрана традиционных принципов нравственности пересмотрена не была – в один номер их поселить не соглашались, а снять два, и хотя бы один из них – одноместный, плюс еще билеты до Москвы, на это – банальный исход! – у господина адвоката уже не хватало денег.

Лида, уже не таясь, обняла его в холле третьей гостиницы, где они вновь получили отказ. И крепко, до головокружения, поцеловала в губы.

– Ну что ты, Петрович! Сам ведь учил меня не унывать! Я только радуюсь: мои долги тебе будут чуть меньше... – И, увидев черные молнии в глазах Гордеева, привстав на цыпочки, чмокнула его в переносицу. – Не сердись! Ты же приглашаешь меня к себе в гости? Впрочем, и я тебя могу к себе пригласить! Квартира за мной сохраняется...

Гордеев молчал, поглаживая ее плечи, лопатки и чувствуя, как напрягается тело Лиды, как наливается оно лихорадочным жаром...

– Петрович! – Лида вновь поцеловала его, нежно коснувшись кончиком языка ямки на его подбородке.

– Ты только представь: мы влетим в квартиру, в тишину, в спокойствие, как две шаровые молнии. Влетим – и взорвемся! Вместе!

– Поехали на вокзал, – вздохнул господин адвокат. – По-моему, к поезду мы уже привыкли, и, по-моему, это будет правильнее: ехать, чем где-то торчать до самолета...

Оказалось, что в современных российских фирменных поездах можно вполне прилично провести почти сутки, на некоторых перегонах даже оказываясь наедине друг с другом в чистом купе с кондиционером...

Казалось, летняя жара не очень способствует поцелуям и объятиям, однако в заветный момент, когда поезд вовсю летел к Москве, а недолгие их спутницы – две тетки средних лет, перевозившие неподъемные баулы (Гордеев ощутил их вес на себе, когда помогал женщинам дотащить их до выхода из вагона), – высадились на маленькой станции, они вновь бросились в объятия друг друга, опьяняясь горячим ароматом собственных тел... Лида, слабея в его умелых руках, шептала: «Ты целуешь... не меня... ты целуешь... пыль дорог...» – а Гордеев, не отвечая, в головокружении и дрожи, все шел и шел от одного заветного места на ее теле к другому...

В число услуг, предоставляемых российским железнодорожным транспортом, пока не входит создание условий для страстных тет-а-тет в четырехместных купе скорых поездов. Неожиданное явление нового пассажира – командированного, которому продали билет на уже занятое место в соседнем вагоне, заставило булавинских изгнанников смириться с превратностями пути и, смиряя нетерпение, ждать Москвы...

Зря говорят, что понедельник – день тяжелый! Утром, выскочив из поезда и схватив на Курском вокзале такси на последние деньги, Гордеев мчал Лиду к себе домой. Садовое кольцо, Кудринская площадь с ветшающей высоткой, новые ворота зоопарка... Вот и знакомый двор, из которого он устремился в неведомое больше недели тому назад.

И что же! Как много произошло за эти десять дней, как много изменилось, сколько трагедий, катастроф, страстей, любви... А он, Гордеев, сделав, казалось, немало, не добился главного...

Не очень радостные размышления господина адвоката, позабывшего даже о том, к чему они с Лидой так нервно, так сладостно и так безысходно устремлялись уже многие часы, эти размышления Юрия Петровича Гордеева были прерваны тем, что он увидел во дворе, когда такси проезжало мимо, – возле соседнего с его, гордеевским, дома стоял автомобиль-фургон с подъемником-клетушкой на крыше, используемый обычно для ремонта троллейбусных линий и оборванных проводов.

А чтобы никаких сомнений не оставалось, на боку фургона было крупно начертано: «Московские электрические сети». Ниже, как это стало принято в наши времена, были помещены номера телефона и факса.