11
Я проснулся среди ночи от июньской грозы. Обычно я сплю крепко, пушками не разбудишь, но эта гроза была что-то особенное — я сразу подумал о памятном московском урагане 1998 года. Мою машину тогда здорово помяло упавшим деревом. Вот и этой ночью творилось что-то похожее. Я с трудом закрыл хлопающие окна, которые с вечера обычно оставляю открытыми, чтобы не было так душно. Машины во дворе на все лады оглушительно орали сигнализацией.
Я оделся и спустился на улицу — очень обидно будет, если после сегодняшней ночи от новой машины останутся лишь рожки да ножки. Несмотря на зонтик, я в одну секунду промок до нитки, а в следующую уже до самых костей: косые струи дождя хлестали с такой силой и остервенением, словно собирались смыть весь город, не оставив от него ни развалин, ни камней, ни воспоминаний. Вместе со мной на улицу выскочил сосед с верхнего этажа — мужик лет шестидесяти. Он жался к стене, всматриваясь в абсолютную тьму вокруг себя. Впрочем, не думаю, что выглядел лучше.
— О господи, с нами крестная сила, — перекрестился он. Посмотрел на меня, погрозил почему-то пальцем и добавил завывающим голосом, кажется, из Библии: — «И разверзлись хляби небесные!..»
Как раз в этот момент ударила молния, машины заверещали еще усерднее, так что получилось очень эффектно, даже, пожалуй, слишком.
Но благодаря блеску молнии я успел увидеть свою машину, которая не визжала и лампочками не мигала; с ней, к счастью, ничего не случилось. Она напоминала мне породистого жеребца, который спокойно стоит в стойле, в то время как остальные лошади вокруг ржут и беснуются. Я вспомнил, что еще не успел ни установить сигнализацию, ни застраховать автомобиль. Ну и ладно, вряд ли кто в такую ночь осмелится что-то с ним сделать.
На улицу уже высыпали беспокойные автолюбители вроде меня и многие высовывались из окон. Мой сосед махнул рукой и пошел домой — спать. Я, постояв немного под ливнем, последовал его примеру.
Но спать уже расхотелось. Я зашел на кухню, сварил кофе, закурил сигарету, уселся перед компьютером и залез в Интернет — искать информацию о Мамеде Бараеве. Честно сказать, я не так давно пользуюсь Всемирной информационной паутиной, чтобы ощущать себя опытным пользователем, так что на различные поиски у меня ушло довольно долгое время. Но, в общем, я был доволен и собой, и полученной информацией. В половине пятого утра, уставший, я с чистой совестью и сознанием выполненного долга лег спать.
Выспаться мне не удалось. В половине восьмого конечно же зазвонил телефон.
Еле продрав глаза, я потянулся за трубкой, задев рукой будильник, который полетел на пол и сразу затрезвонил еще сильнее, чем телефон. Я проснулся окончательно, спустил ноги на пол, выключил будильник и, наконец, взял трубку.
— Алло! — Голос со сна у меня был довольно хриплый, я прокашлялся и повторил: — Слушаю!
В трубке раздался голос Турецкого:
— Что, разбудил? Ну извини, перезвоню чуть позже. Забыл про время.
— Что ты, Александр Борисович, — запротестовал я. — Все равно я уже проснулся. Кроме того, мне необходимо с тобой посоветоваться!
— Я так и понял. Алена передала, что ты вчера звонил.
Я действительно хотел задать Александру Борисовичу несколько вопросов по своему делу.
— Алена?
— Ну да, моя новая секретарша, — не без хвастовства в голосе произнес Турецкий.
— Ясно, — протянул я. — Как тебе ночка-то сегодняшняя?
— Это ты в каком смысле? — насторожился Александр Борисович.
— В прямом, — недоуменно объяснил я. — Гроза, говорю, как?
— Ах, гроза? Разве было что-то особенное? Не, я ничего не заметил. Заработался…
— Ничего себе не заметил, ураганище такой.
— Да, а мне показалось, что только дождик чуть-чуть покапал.
Да, это похоже на Турецкого. Однако слишком много забот, чтоб о погоде беседовать.
— Александр Борисович, поговорить бы надо. Ты как сегодня, свободен?
— Э-эх, а что, долгий разговор?
— Ну не знаю, — замялся я. Отрывать его от дел было, конечно, нехорошо, но другого выхода у меня не оставалось. Хотя в принципе, может, и стоит попробовать все сделать самостоятельно. Но что-то подсказывало мне, что дело здесь слишком серьезное. Вполне возможно, что и к Грязнову, начальнику МУРа, обратиться придется. Еще хорошо, что у меня имеются такие друзья.
Турецкий сам прервал мои размышления.
— Ладно, — произнес он. — Все с тобой ясно. Подъезжай тогда сегодня ко мне примерно к половине шестого. На работу, естественно. Дорогу-то еще не забыл?
— Издеваешься? — мрачно ответил я. Значит, до половины шестого сдвинуть дело с мертвой точки не удастся.
Похоже, Турецкий понял мою проблему:
— Хотя нет, часикам к трем я должен освободиться. Минут так на сорок.
— Отлично! — обрадовался я. — Значит, к трем.
Мы попрощались, и я пошел готовить себе завтрак. Впрочем, завтрак — это слишком громко сказано для кусочка хлеба, намазанного маслом, и кружки дымящегося, изумительно пахнущего, настоящего кофе, который мне привезли из-за границы. Просто не могу ничего в себя впихнуть утром — видимо, привык еще со школы, когда приходилось выбирать — разогревать себе завтрак или поспать лишние двадцать минут. Как вы догадываетесь, я жертвовал едой. Несмотря на это, выспаться мне тогда ни разу так и не удавалось. Равно как не удавалось это и потом.
Я достал сигареты. Пачка оказалась пустой. Видимо, все выкурил, пока сидел ночью за компьютером. Надо сказать, Интернет особенно способствует курению. Что делать — я могу обойтись утром без завтрака, но не без сигареты. Тоже школьная привычка. Шутка, конечно.
Я спустился на улицу. Последствия были не такие ужасные, как после урагана трехлетней давности. Особенно это было заметно по моей машине — с ней ничего не случилось, напротив, она стояла свеженькая, со всех сторон вымытая дождем. И никаких поваленных деревьев или столбов. «Все мельчает, — подумалось мне, но я сразу себя одернул. — Стареешь, Гордеев, скоро ты начнешь говорить, что и женщины раньше были не те…»
Я купил в киоске пачку «Житана» и отправился на работу: ее пока еще никто не отменял.
У Турецкого я был без десяти три. Новая секретарша (однако здорово Турецкий поднялся в глазах начальства, раз ему выделили персональую секретаршу) не пустила меня в кабинет, заставив торчать в приемной. Но я был совсем не против, тем более что она угостила меня кофе — поистине божественный напиток, особенно когда его принимаешь из рук такой красавицы.
— Вас, кажется, зовут Алена. — Я начал было пускать в ход все свое обаяние.
— И не старайся, Гордеев, — раздался насмешливый голос Турецкого. — Извини, что не опоздал.
Мы вошли в кабинет.
— Почему бы это мне не стараться? — спросил я, имея в виду его предпоследнюю фразу.
— Потому что нехорошо переманивать секретарш у старших товарищей, — ухмыльнулся он. — Особенно если хочешь, чтобы они и впредь внимательно тебя выслушивали. — Он посерьезнел. — Рассказывай, что там у тебя.
С моего лица тоже сошла улыбка. Я рассказал ему о вчерашнем визите Елены и о своем последующем разговоре с Ковалевым.
— Ковалев, говоришь, — задумался Турецкий. — Знаю я его. Как-то доводилось встречаться.
— Правда?
— Представь себе. Довольно мерзкий тип. Чем-то раздражает, а чем — непонятно.
— Вот-вот, — покивал я. — У меня о нем такое же впечатление.
— Я знал, конечно, что он ведет двойную игру, но не думал, что он вот так без стеснения рассказывает об этом адвокатам своих обвиняемых, — продолжал Турецкий. — Видно, не показался ты ему, Юра. Не внушил опасений.
— Я его не пугать приходил.
— Не обижайся. Это как раз хорошо. Зато мы теперь знаем о них немного больше, чем они о тебе.
— Они? — переспросил я.
— Ну есть у меня такое подозрение, что Ковалев с Марченко давно уже в сговоре.
— Да, не очень все это упрощает дело, — вздохнул я.
— А тебе кто-то обещал, что будет легко? — усмехнулся Турецкий. — У меня сейчас тоже такое веселье — третьи сутки не сплю. Так что история с твоей Еленой Прекрасной после этого может показаться сказкой для детей младшего школьного возраста.
— Так и что же мне делать дальше с этой сказочкой?
— А сам-то ты что думаешь?
— Сейчас поеду к Магомадову в Бутырку. Но, я так понимаю, это вряд ли чего даст. А против Ковалева придется бороться его же методами. — Заметив недоуменное выражение лица Турецкого, я пояснил: — Они собираются предоставить доказательства того, что Магомадов служил у Мамеда Бараева… Значит, надо достать доказательства того, что на самом деле этого не было. Что называется, доказательство от обратного.
— Если этого не было… — задумчиво и мрачно протянул Турецкий.
— Ты не веришь в это? — спросил я.
— Да нет, наверняка все именно так, как ты думаешь. Но нельзя исключать и возможности ошибки. — Турецкий стал не менее мрачным, чем тучи над Москвой вчера к вечеру. — Ладно, посмотрим. И как же ты собираешься добывать доказательства?
— Пока не знаю…
— Ничего не поделаешь… — сказал Турецкий. — Видно, придется тебе в Чечню ехать. Документы искать.
— Что?! — совсем уж растерянно спросил я. — Уф-ф, ну и шуточки у тебя. — Я вытер пот со лба.
— А почему ты решил, что я шучу?
Я не нашелся что ответить.
— Ну сам посуди. Где еще добыть доказательства невиновности твоего подзащитного, как не в Чечне.
Александр Борисович был, как всегда, прав…
— А может быть, как-нибудь из Москвы… — промямлил я.
— Вот чего я не люблю в людях, Юра, — строго сказал Турецкий, — так это наплевательского отношения к своим обязанностям. Сам подумай — как, например, ты получишь документы из Чернокозовского изолятора, если связи с Чечней практически нет? — Турецкий вызвал Алену: — Сделай-ка нам еще кофе, пожалуйста. — И снова ко мне: — Ну и когда ты едешь?
— В Чечню? Не знаю. Для начала стоит все же поговорить с Магомадовым.
— И в Грозном ты, понятно, не был?
— Ни разу, — кивнул я.
— Был у меня там один знакомый. Только вот вряд ли я тебе прямо сейчас его координаты смогу дать. Звякни вечерком, хорошо?
— Нет проблем.
И сразу зазвонил телефон. Турецкий подозрительно посмотрел на меня.
— Это еще не я звоню, — усмехнулся я.
— Я вижу. — Турецкий взял трубку. — Турецкий слушает. Так… Хорошо… Выезжаю.
Он быстро встал из-за стола:
— Извини, кофе отменяется. Важные дела.
— Ты на машине? А то могу подвезти.
— Что, купил новую наконец? Не, у меня своя. Да и везти пришлось бы не на соседнюю улицу.
Мы вышли из кабинета, и я — вежливо, как только я и умею, — попрощался с Аленой.
Увидев на стоянке мою «БМВ», Турецкий только поднял вверх большой палец и добавил, почти как Розанов:
— Шикуешь, адвокат! — сел за руль своих «Жигулей» — и был таков.
Я посмотрел на часы. Было без двадцати четыре. Хитрец же этот Турецкий все-таки. Как обещал сорок минут, так и получилось. И как ему это удается?
День опять выдался ужасно жарким, хоть и не таким душным, как вчера. По радио успокаивали, что вчерашняя гроза не нанесла городу никаких особых повреждений, если не считать несколько упавших деревьев. Да и на мой взгляд, ничего вокруг о вчерашней ночи не напоминало. Москва походила на огромную пустыню, выжженную солнцем, где не было ни капли влаги уже целый месяц и где нездоровое, воспаленное воображение умирающего путника нарисовало перед его уже закрывающимися глазами очертания домов, улиц, мостов и машин. Прохожих почти не было, а те несчастные, которым довелось выйти из домов, стены которых хоть немного спасали от жары, сидели в кафе или искали хоть небольшой кусочек тени. Воздух неподвижно застыл, ни ветерка.
Вскоре я убедился, что и стены не слишком охраняют от тяжелого зноя. Это были те самые стены Бутырки, от которых по литературным традициям просто обязано было «веять холодом», как и от любых других тюремных стен. Здесь было еще более душно.
Меня провели в комнату, специально отведенную для допросов. Здесь я был такое несчетное количество раз, что с любопытством озираться вокруг было бессмысленно. Да ничего особенного здесь никогда и не водилось — стол, пара стульев, решетки на окнах, вот и все.
Вскоре привели Магомадова. Вот на него действительно было любопытно посмотреть. Он производил впечатление действительно сильного человека — как физически, так и внутренне, морально. Он выглядел истощенным, под глазами темные круги от переутомления, впалые щеки, заросшие щетиной. Двигался он как-то странно, несколько скованно, на лице и руках были заметны кровоподтеки и синяки. Следы физического воздействия, одним словом.
— Здравствуйте, — сказал я ему, когда нас оставили одних.
— Здравствуйте, — проговорил Магомадов.
— Вам, наверное, уже сказали, что я ваш адвокат?
— Да. — Он был не слишком расположен к общению.
— Ко мне приходила Елена Марченко. — При ее имени он не пошевелился. — Она попросила защищать вас.
— Понятно. — В его голосе был заметен небольшой кавказский акцент.
— Для этого мне нужно ваше максимальное содействие. — На эту фразу Магомадов не ответил, только сделал едва заметное движение головой: мол, пожалуйста, если это чем-то поможет.
— Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете. Мне бы хотелось еще раз услышать эту историю. Именно от вас.
Некоторое время Магомадов молчал. Было такое ощущение, что ему просто физически очень сложно разговаривать.
— Я приехал… из Грозного в Москву… навестить Елену. И сына. Я позвонил ей, она назначила встречу. Я пришел, зашел в квартиру. Мы даже не успели поздороваться… по-человечески. — Это слово далось ему с особенным трудом. — Потом в квартиру ворвались омоновцы. Я убежал… Они меня поймали и начали бить, ничего не объясняя.
— То есть дверь была открыта, почему они беспрепятственно попали в квартиру?
— Нет, дверь была закрыта. Позвонили в дверь, Елена открыла.
— Она не спросила, кто там?
— Не помню… кажется, нет. Какая разница?
— Разница в том, знала Елена о том, что придут омоновцы, и сама их впустила или же нет, — терпеливо объяснил я, ожидая хоть какой-то эмоции от Магомадова. Если он взорвется, мне все-таки немного проще будет с ним разговаривать.
Но эмоций я не дождался. Очень спокойно Магомадов возразил:
— Если бы ей было нужно, чтобы меня посадили, ей незачем было бы обращаться к вам.
— Но, возможно, ее запугали.
— Это все равно ничего не меняет. Открыла она дверь, потому что ее запугали или потому что она не знала, кто там. В любом случае она впустила их не по своей воле.
Несмотря на его скрытность и немногословность, я все-таки верил ему. А может быть, как раз благодаря этой скрытности и немногословности. Было в нем то, что в романах у того же Дюма-старшего называлось внутренним благородством.
— Дело в том, что если ее и запугали, то, во-первых, она мне ничего об этом почему-то не сказала, а во-вторых, в таком случае у нее можно было бы узнать, кто именно ее запугал.
— Это и так ясно, — устало сказал Магомадов. — Вероятнее всего, это ее муж. Видимо, он как-то связан с Бараевым. А Бараев сейчас большой человек в Москве. Поэтому ему несложно выдвинуть против меня любые обвинения.
— А в действительности что вы делали для Бараева?
— Бараев взял меня в плен. Мне пришлось, так как я знаю английский, переводить… быть его переводчиком во время интервью с иностранными журналистами…
— Ну хорошо, а как вы думаете, где можно достать доказательства вашей невиновности.
Магомадов изобразил нечто похожее на слабую усмешку, видимо не веря в мою способность оправдать его.
— Меня допрашивали в Чернокозове. Там могли остаться протоколы допросов. И какие-то документы, возможно, остались в шариатском суде. Но чтобы их найти, надо, конечно, ехать в Чечню.
— Именно это я и собираюсь сделать как можно быстрее, — сказал я холодно, поднимаясь со стула.
Он действительно этого не ожидал. Он встал и протянул мне руку:
— Спасибо.
На этом наш разговор был закончен. Когда Магомадова выводили из камеры, я понял причину его странной походки — он прихрамывал, хотя очень старался это скрыть. Да, видать натерпелся мужик.
«Эх, — подумал я о предстоящей поездке, — а моего-то героизма ведь даже потомки наверняка не оценят».
Над Москвой уже начинали сгущаться сумерки. Я с мобильного позвонил Елене. Аккумуляторы уже изрядно подсели. Впрочем, в Чечне мне мобильник в любом случае вряд ли понадобится. Что-то я сомневаюсь, чтобы там поддерживался руоминг.
Елена взяла трубку почти сразу.
— Здравствуйте, это Гордеев.
— Гордеев? — Такое впечатление, что она слышит мою фамилию впервые. — Ах да, здравствуйте, Юрий Петрович. Вы что-нибудь уже узнали?
— Немного, — ответил я уклончиво. — Давайте обсудим это при встрече, у меня садятся аккумуляторы. Я собираюсь ехать в Чечню разыскивать доказательства. Естественно, мне нужны деньги.
— Да, конечно. Давайте встретимся у памятника Грибоедову через сорок минут.
— Грибоедову?
— Ну да, на Чистых прудах.
— Хорошо, жду.
Если честно, я никогда не задумывался, кто же это стоит на Чистых прудах. Подойдя к памятнику, я убедился, что это действительно Грибоедов. Стыдно, конечно, но что поделать. Вот если бы меня спросили, где МУР находится или, например, юрконсультация № 10, я бы сразу ответил. Даже разбуженный среди ночи.
У меня было еще минут десять до назначенного времени, и я решил их провести с пользой, чтобы не было потом мучительно больно за потраченные зря секунды. Иными словами — немного подкрепиться. Киосков «Крошки-картошки» поблизости не наблюдалось, поэтому я удовлетворился хот-догом, хотя, если честно, не очень-то их люблю.
Елены все не было. Я набрал номер Турецкого. Абонент, как всегда, находился вне зоны досягаемости. Эх, Александр Борисович, а ведь обещали помочь…
— Не очень давно ждете? — спросила извиняющимся голосом Елена. — Мне прямо перед выходом позвонил муж…
— Ничего страшного, — ответил я. — Вы опоздали-то всего на пять минут.
— Не люблю опаздывать, — с улыбкой призналась Елена. — Даже на пять минут.
— Не очень типично для женщины, — заметил я.
— Что вам удалось узнать?
— Ничего особенного… Пока. Но думаю, что поездка в Чечню все решит.
— Я вам так благодарна! Вот… здесь деньги. — Она протянула конверт.
— Скажите… Магомадов рассказал мне…
— Вы видели Аслана? — перебила меня Елена. — Как он?!
— Вроде ничего, — успокоил ее я. — Так вот, Магомадов сказал мне, что не помнит…
Тут меня прервал звонок мобильного, я извинился и отошел на пару шагов, чтобы поговорить. Это был Турецкий.
— Александр Борисович, откуда вы звоните? Я вам перезвоню из автомата, у меня аккумуляторы вот-вот сядут…
†— Перезвонить не успеешь, у меня всего одна минута, и я опять буду очень занят. Следователя зовут Перелейко, Николай Перелейко. Работает он в прокуратуре…
И тут мой телефон сдох. Видимо, на слово «прокуратура» у него уже успела выработаться аллергия. И вот стою я возле памятника Грибоедову с дохлым телефоном в руке и понимаю, что Елена Марченко за это короткое время успела куда-то деться. Скрыться с места происшествия, как обычно пишут в милицейских сводках.
— Юрий Петрович, — послышалось с другой стороны. Я оглянулся. Елена Марченко уже сидела на скамеечке у памятника. Я подошел. — Извините, тут проезжала машина мужа. Я решила, что лучше будет, если он меня не увидит.
— Знаете, мне кажется, у вас начинается мания преследования, — не очень-то вежливо сказал я.
— Возможно, — со вздохом согласилась Елена. — Вы, кажется, хотели задать какой-то вопрос? — напомнила она.
— Да, спасибо, что напомнили. Когда Магомадов уже был у вас, позвонили во второй раз, вы открыли, и ворвались омоновцы. Так вот, почему вы открыли дверь?
— Я не помню… — задумалась она. — Я ничего не ожидала. А кажется, там просто сказали: «Откройте, ОМОН!» Я же не предполагала, что может начаться. А так как мой муж работает в милиции, я впустила ОМОН без раздумий…
— Понятно, — ответил я. — Ну что ж, спасибо. Больше у меня вопросов нет. Я постараюсь выехать в Грозный как можно скорее.
Мы распрощались.
— Вас подвезти? — обернулся я, сделав только пару шагов в сторону машины. Но Елена Марченко уже исчезла в своей, кажется, обычной манере. Пропала, как и не было.
Да-а, странноватая выходит сказка про Елену Прекрасную.
