Оболтус Щербина

Игорь Щербина прилетел в Москву из Парижа, где теперь жил постоянно уже более десяти лет. Стоя в очереди к стойке паспортного контроля в аэропорту Шереметьево-2, вспоминал, как однажды, в прошлом уже, покидал этот же аэропорт и страну, которой больше нет ни на одной современной карте. Тогда его провожало много знакомого люда: художники, литераторы, пара модных фотографов, кинодеятели и музыканты. Большинство из них, вслед за Игорем, тоже покинули коммунистический «Титаник» и перебрались на Запад. Кто-то, как и он, – во Францию, кто-то – в Германию, кто-то – в США и Канаду, кто-то – в Австралию или в Израиль, который для многих стал всего лишь промежуточным пунктом, а кто-то – еще бог знает куда. Некоторые из его друзей и приятелей пробились и заняли свои ниши, иные спились или покончили с собой.

Нелегко поначалу было и Щербине, особенно в первый год его эмиграции. Париж – во все времена столица мирового искусства – не спешил принимать Игоря в свои объятия. Пришлось ему поскитаться по знакомым, снимать сырые подвалы и крохотные мансарды. Первый же галерейщик, который пообещал Игорю поставить его картины на продажу и организовать выставку в своем салоне, прогорел. В самом прямом смысле этого слова. Пожар уничтожил почти все работы Щербины, и Игорю пришлось начинать с нуля в условиях очень высокой конкуренции, потому что по количеству художников на один квадратный километр Париж всегда занимал ведущее место в мире. Но напористость, талант и некоторое везение помогли Игорю подняться. И через какое-то время его картины стали раскупаться, а в журналах по искусству о нем появились хвалебные статьи. А помог случай.

Однажды в тяжелую осеннюю пору, когда в карманах Щербины почти не было французских монет и нечем стало платить за снимаемую комнатушку, Игорь спустился с мансардного этажа своего дома на сырую парижскую землю. Дождь, внезапно перешедший из моросящего в мощный ливень, загнал голодного парня в ближайшее кафе, где Игорь заказал чашку кофе и круасан с шоколадом. Как видно, судьба в тот час смилостивилась над художником и подтолкнула его в промокшую спину сесть за столик, стоявший у огромного окна, которое больше походило на витрину. Вскоре напротив окна остановился хорошо одетый пожилой господин. Над ним был раскрыт большой клетчатый зонт, и дождь ему не был помехой. После некоторого раздумья этот господин вошел в то же кафе и, подойдя к столику, за которым сидел нищий Щербина, сказал:

– Здравствуйте, Игорь.

Это был бывший бессарабский помещик, а ныне канадский миллионер и меценат Олег Витальевич Булгак, который в свое время, будучи в Москве, купил несколько картин Щербины – ему понравилась творческая манера этого художника, его чувство цвета и композиции.

С того знаменательного дня фортуна повернулась к Щербине лицом, с которого уже никогда не сходила улыбка. Булгак купил у художника сразу восемь картин. Его денег хватило Игорю, чтобы больше не опускаться на илистое дно парижской жизни, а писать, писать и писать. Авторитет Булгака и талант Щербины стали постаментом успеха. Париж признал русского художника.

Пробираясь сквозь плотную толпу встречающих, Щербина услышал объявление – по внутренней трансляции аэровокзала:

«Господина Щербину, прибывшего рейсом из Парижа, просят подойти к справочному бюро».

Возле справочного его ожидал Александр Тиней – давний друг и коллега.

– Сашка! – заорал Щербина.

– Игорь! – воскликнул Тиней.

Друзья обнялись и по обычаю трижды расцеловались. Затем стали пристально рассматривать друг друга.

– Ты что, в парике? – спросил Тиней у Щербины, который, покидая СССР, уже был довольно-таки лысым.

– Нет. Мои... собственные.

Щербина дернул себя за волосы.

– Это как же? – недоверчиво спросил друг.

– Несложная операция. Метод пересадки. С затылочной части. Каждый волосок в отдельности...

– Надолго?

– Пожизненная гарантия!

– Да-а-а, – протянул Александр.

– Что – да?

– Ты изменился, – не то спросил, не то констатировал Тиней.

– Только в этом, Сашка, только в этом. – Игорь похлопал себя по макушке. – В остальном я все тот же оболтус!

– Тогда что ж мы здесь торчим?! – обрадовался Александр. – Поехали кутить! Цыгане ждут!

Когда Юрий Гордеев вошел в квартиру Тинея, где остановился Щербина, увидел в коридоре длинную батарею пустых бутылок из-под импортного пива, отечественной водки и в основном хереса – испанского и молдавского. Бутылки стояли вдоль одной из стен, оставляя достаточный проход.

В комнате, куда его проводил хозяин квартиры, было накурено и неубрано. Повсюду разбросаны предметы одежды – большинство с иностранными ярлыками. В дальнем углу валялся распахнутый дорогой кожаный чемодан, на подоконнике лежала груда итальянских карандашей, мастихинов и кистей всевозможных размеров и форм, одна на другой высились коробки с масляными и акварельными красками, цветными мелками, сухой и жирной пастелью, углем и сангвиной, стояли банки с пихтовым маслом и терпентином. На стенах висели натянутые на подрамники холсты без рам. Картины были написаны маслом и в разной манере. Некоторые из них, вероятно, принадлежали кисти Александра Тинея, а другие – творчество его приятелей.

Окинув комнату взглядом, Гордеев засомневался: получится ли у него разговор с Игорем Щербиной или нет. Судя по всему, здесь гуляли долго, шумно и с большим усердием.

– Не волнуйтесь. Фази, я имею в виду Щербину, уже в форме, – как бы угадав мысли гостя, сказал Тиней. – Игорь бреется и скоро предстанет перед вами. А за легкий беспорядок извините. Мы готовимся к вернисажу. Сегодня у Игоря открывается выставка. Событие, как вы понимаете, торжественное, ответственное и немного нервное, а в нашей стране – и вовсе редкое. Я бы даже сказал, что это его первая официальная выставка. «Спустя годы мировая слава художника Игоря Щербины наконец-то докатилась и до его родины». Так написано во вступительной статье к его каталогу. Это Ирочка Сапожникова постаралась. Искусствовед, каких еще поискать! Хотите посмотреть каталог?

Не дожидаясь ответа, Тиней наклонился и вытащил из разорванной пачки свежеотпечатанный каталог.

– Спасибо, – сказал Гордеев и стал рассматривать репродукции картин Щербины.

Листая каталог, Юрий понял, какой запах вместе с табачным дымом щекотал его ноздри. Это был запах свежей полиграфической краски.

Все то время, пока Гордеев находился в квартире, до него доносилась музыка, шум льющейся воды и звон посуды. Эти звуки доносились из кухни, где, по всей видимости, кто-то наводил после бурных гулянок порядок.

– А вот и я! – услышал позади себя Гордеев. – Извините, что заставил ждать.

Гордеев обернулся. Игорь Щербина был тщательно выбрит и хорошо пахнул, явно чем-то французским.

– Может, пройдем на кухню? – предложил Тиней после того, как Гордеев и Щербина обменялись рукопожатием. – Там наверняка уютнее.

На кухне действительно было хотя бы чище. Их встретила стройная и интересная женщина. Она протирала цветным полотенцем вымытую посуду и расставляла ее в подвесном кухонном шкафу.

– Это Юрий Гордеев. Адвокат нашего друга – Феди Невежина, – представил женщине гостя Игорь Щербина.

– А это – Каролина. Моя половина, – в свою очередь представил женщину Александр Тиней.

– Каролина – моя половина! Тиней, да ты поэтом стал!! – удивился Щербина.

– С такой женщиной и бревно станет поэтом, – парировал Тиней.

– Ну вот, не успел приехать, а уже чувствую в ребрах острый локоть друга, – усмехнувшись, заметил Щербина.

– Не обращайте на них внимания, – сказала Гордееву улыбающаяся Каролина. – Художники как дети.

И, повернувшись к Щербине, она закончила:

– Конец цитаты!

– Это фраза моей жены, – пояснил Щербина.

– Садитесь, Юрий, – сказала Каролина. – От этих оболтусов вы приглашения не дождетесь.

Тиней и Щербина виновато опустили головы.

– Кофе нальете сами, когда сварится. А я пойду займусь комнатой. Здесь я уже навела порядок, – сказала Каролина и покинула кухню.

«Очень хороша!» – отметил про себя Гордеев и сел на свободную табуретку.

Щербина приглушил стоявший на подоконнике переносной магнитофон. В кухне стало тихо, и они услышали, как в электрической кофеварке булькает кофе.