Записка, которую вручили Юрию Петровичу, лежала в незапечатанном конверте и представляла собой маленький квадратик белой бумаги. На нем был написано: «Приходите в гости!!!!!»

Хорошенькое дело, подумал Гордеев, к кому и когда? И куда?! Он же тут никого не знает, кроме Валентины. Да и его как будто никто не знает. Или все-таки оправдываются худшие подозрения?

Он спросил у портье, кто оставлял записку, но тот лишь пожал плечами, это был другой портье, а записка была оставлена в предыдущую смену.

Поднимаясь на свой четвертый этаж, Юрий Петрович еще раз посмотрел в записку. Пять восклицательных знаков, ишь ты! Так от кого же?

Гордеев со всех сторон осмотрел конверт и бумажный квадратик, даже понюхал — ничего, никаких следов, никаких больше надписей, зацепок, даже крохотных деталей, которые могли подсказать хоть что-нибудь. Бумага ничем не пахла.

О! Поднявшись в этот момент на свой этаж, Гордеев даже остановился на мгновение. Может быть, стюардесса? По имени Жанна, невольно пришло на ум. Та самая, которая в самолете — такая предупредительная, а в реальной жизни — такая современная… Ну да, по имени Жанна… И на самом деле он ведь даже не знает, как ее зовут. Но зато он знает, где она живет! Почти прямо над ним — в соседнем номере. Так что же, навестить? Левая нога невольно приподнялась, чтобы ступить на следующую ступеньку. Хм… А соседка? Образ воздушной барышни сразу же заслонила многопудовая фигура ее соседки. Нет уж, решил он, не пойду. Если это не она прислала — еще окажусь смешон, что почтенному бизнесмену-пивовару не очень-то к лицу… А кроме того, все это чушь. Она наверняка уже улетела в Москву обратным рейсом. Зачем ей торчать в такой глухомани? И… вполне может быть, между прочим, что записка — от Валентины… тьфу ты, ну конечно же это она прислала, так, на всякий случай, впрок, догадалась, что он в какой-то момент сбежит в гостиницу. А сделать это было и несложно — все-таки у него тут все вещи.

Наверно, просто захотела ему скрасить существование, поднять настроение. Получилось довольно остроумно: он у нее погостил немного, едва успел в гостиницу вернуться, а там его уже ждет записка от нее: приходите, мол, еще, Юрий Петрович. Все-таки Валечка, несмотря на весь свой деловой имидж, очень теплый человек, надо отдать ей должное. И — сделать что-нибудь приятное. Надо только придумать что-нибудь оригинальное. Впрочем, он уже и так соригинальничал — один питерский бизнесмен Хроменко чего стоит!

Так что же, просто цветы послать в офис? Почему нет? Всегда беспроигрышный вариант. Гордеев, достаточно хорошо себя зная, чтобы быть в меру жестким и циничным, понимал, что его интерес к ней сегодня — временный и даже вынужденный. Сексуальное влечение преходяще, а вот дружба — вечна. И потом, ведь подсказала же ему интуиция из огромного разнообразия вариантов (ох, а огромного ли?) именно Белоярск. И не потому ли, что здесь живет она?

Гордеев вошел в свой номер, быстро окинул его взглядом и по некоторым микроскопическим деталям понял, что, кроме горничной, тут никого не было. Слава богу. Хотя и горничная может оказаться агентом ЦРУ. Вообще-то это паранойя, конечно. Как бы расслабиться, наконец?

Как, как! По-настоящему его расслабит лишь сообщение от Турецкого о том, что охота на него, непутевого адвоката Гордеева, наконец-то закончена, все уроды пойманы живьем и можно хоть сейчас прийти надрать им уши. А если позвонить Турецкому? В самом деле, Юрий Петрович понял, что испытывает настоятельную потребность в разговоре с кем-то из хорошо знакомых ему людей, причем желательно — близких. Это сейчас было жизненно необходимо, как витаминная добавка в рационе спортсмена перед решающим стартом. В Москве в такое время дня он успевал пообщаться уже с добрым десятком людей — и подпитаться их энергией, и отдать им часть своей собственной.

Он позвонил Турецкому с мобильника с федеральным номером и со второй попытки дозвонился. Турецкий отозвался энергичным, полным деловых забот и, как всегда, неунывающим своим полутенором-полубаритоном. Все-таки, подумал Гордеев, услышав этот бархатный голос, определенно Александр имеет куда больший успех у женщин, чем он. Но подумал привычно, безо всякой зависти, скорее, с долей законной гордости за достижения своего приятеля.

— У аппарата! — еще раз прокричал Турецкий.

— Саня, привет! — обрадовался Гордеев, стряхивая с себя разом все белоярское оцепенение. — Как ты там?

— О, какие люди! Рад вас слышать, Владимир Григорьевич! — бодро отрапортовал Турецкий. — Дела идут, контора пишет.

— Ты чего, опупел? Какой я тебе Владимир Григорьевич?! Ты меня слышишь вообще?

— Н-да… — Теперь в голосе Турецкого появились нотки дежурного недоумения какого-нибудь конторского служащего в тот момент, когда ему сообщают, что текущие документы утеряны или перепутаны местами: — Что вам сказать?.. Прекрасно понимаю ваши проблемы, Владимир Григорьевич! И рад сообщить, что мы тоже не стоим на месте. Есть, конечно, кое-какие результаты, хотя с выводами не стоит торопиться.

— А, — скис Гордеев, — ты не можешь свободно разговаривать, да?..

— Всецело справедливый упрек, всецело его принимаю! — радостно пропел помощник генерального прокурора с такой энергией, что Гордеев даже отодвинул трубку ото рта. — А связь у нас, Владимир Григорьевич, действительно на троечку, давайте я попозже вам сам перезвоню. Например, завтра. Договорились? Вот и ладненько, вот и чудненько…

Вот и поговорил. Поднял настроение, нечего сказать. Впрочем, возможно, в Москве действительно уже есть какие-то сдвиги, как ни наивно было бы этого ждать, ведь прошли всего сутки, как он улетел. По некоторым словечкам («ладненько, чудненько», «всецело справедливый упрек») Гордеев предположил, что Турецкий находится рядом с каким-то важным чиновником либо в чьей-то высокопоставленной приемной. Турецкий говорил с ним на советском административном сленге, лишь немного адаптированном к современной среде. Турецкий мимикрировал, в зависимости от текущих обстоятельств, блестяще, его друзья знали этот прием и могли иной раз сделать кое-какие выводы из вполне безобидных фраз. Может, и правда, завтра он перезвонит с какими-нибудь обнадеживающими новостями, подумал Гордеев.

Итак, на повестке дня один-единственный вопрос. Зато глобальный и определяющий. Что, собственно, дальше делать? Есть два варианта развития событий.

1. Разобраться во всех вопросах и недомолвках, уже успевших накопиться за время его недолгого присутствия в Белоярске. Проявить, так сказать, активную гражданскую позицию.

2. Грубо говоря, забить на все это и придумать себе какой-нибудь более-менее активный отдых за городом. Тут же наверняка существуют многочисленные турбазы, так что определенно можно пристроиться где-нибудь в лесу, возле реки или на байдарке, например, куда-нибудь сплавиться. У Гордеева однажды был такой опыт, и он тогда показался незабываемым.

Что же выбрать?

Положа руку на сердце Юрий Петрович понимал, что первый вариант — это (помимо загадочного таксиста Степана Ивановича) не что иное, как подспудное желание провести как можно больше времени с Валентиной. Но как это сделать, если она — вся в делах, вот опять же завтра собирается во Владивосток улетать? Может быть, у нее на самом деле все в порядке и никакая мужская помощь ей не требуется, а? Выдаем желаемое за действительное, господин адвокат? И то сказать, неизвестно, чего ему больше хочется — общества хорошенькой женщины или нормальной рабочей ситуации, в которой можно применить свои руки и голову…

В принципе, конечно, можно было бы просто поработать прямо тут, в гостинице, и немного вырасти над собой. У Гордеева в ноутбуке было несколько любопытных статей одного крупного английского юриста, за которые он все намеревался взяться в свободное время. Время теперь было. А желание напрочь отсутствовало.

Гордеев вздохнул в сто первый раз и вдруг — кинулся на пол. Сразу, с упора лежа, не щадя дыхания стал отжиматься. Десять раз, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, после тридцати заныли трицепсы, но он продолжал и дошел до сорока пяти. Тут уже движения стали даваться если не с болью, то с предельным напряжением каждой клеточки тела.

Пятьдесят. Уф!..

Он перевернулся на спину и лежал так некоторое время. Немного помогло. Зудящие, неприятные мысли отступили на задний план, уступая место нормальной физиологической реакции — восстановлению сил. Он встал и, сбросив рубашку, походил по комнате, поднимаясь на носки и медленно взмахивая руками. Но что, если так называемый Степан Иванович?.. Так, а теперь еще разок!..

Следующий комплекс отжиманий Юрий Петрович делал на кулаках и ограничился тридцатью пятью, выполненными в бешеном темпе. В самый раз показалось, чтобы в глазах слегка потемнело и извилины в мозгу временно распрямились. Наконец он встал и побрел в ванную. Принял только теплый душ, холодный сейчас для разгоряченного нагрузкой тела был ни к чему. Не взбадриваться ему нужно, а, напротив, впасть в правильное медитативное состояние. Эх, Денис Грязнов, недоучил-таки азам хитрой йоговской методики, как бы сейчас она пригодилась!..

Гордеев вышел из душа, когда ему показалось, что его кто-то зовет. Разумеется, это был абсурд. Просто нервы расшалились. Разве что коварный таксист проследил-таки за ним и сейчас притаился за дверью с заточкой в руке. А что?..

— Ха! — Гордеев резко распахнул дверь, так что если бы кто-то и стоял, то получил бы сразу приличный удар по лбу. Но сделал это Юрий Петрович, конечно, в основном для собственного развлечения.

— Эй! — раздался знакомый девичий голосок. Возможно, не в первый раз, возможно, его-то он и слышал, когда был в ванной, так что нечего на себя клеветать…

Теперь Гордеев больше не колебался. Выскочил на балкон, потому что узнал голос и услышал, откуда он доносится. Удивительно, но факт: лебединая шея и глаза-бусинки никуда пока что из Белоярска не уехали.

— Привет! — замахала она ему сверху.

— А… где ваша коллега? — не нашел ничего лучшего спросить он.

— Какая, блин, коллега? — удивилась стюардесса.

— Ну, та, полная? — Он ведь не знал имен ни одной, ни другой.

— М-м-м… А! Так это же просто соседка по комнате, она из Иркутска была. Вчера съехала. Прикольная толстушка, вам тоже понравилась, да? А вы решили, она — стюардесса? — Тут она хохотнула, и Гордеев сразу же понял всю нелепость вчерашней идеи: действительно, какая из той стюардесса?! — Нет у меня никакой коллеги, вы че, — прокричала она. — У нас же насквозь мужская команда, кроме меня — только стюарды! И вообще, вы в гости собираетесь или как? Обманули бедную девушку, выходит?

У Гордеева даже дыхание сперло. Во-первых, она была чертовски, чудовищно, непоправимо хороша. Да что там, запредельно хороша! А во-вторых, когда это он ее обманул, каким образом?! А как хотелось бы обмануть! У него затекла шея от сложного ее изгиба. И он решил принять предложение. Ни слова больше не говоря, Юрий Петрович вышел из своего номера и взбежал на пятый этаж. Дверь стюардессы оказалась не заперта, об этом она прокричала, едва он постучал. Она по-прежнему болталась на балконе. У нее там оказался шезлонг, и она в нем загорала, подставив солнышку длинные смуглые ноги. На ней были шорты и короткая майка, открывавшая пупок. Гордеев был в курсе, что именно такая мода этим Летом — самый писк. Где-нибудь на море, на курорте, конечно. Но и в Москве, часто обедая в модных и доступных учащейся молодежи местах, он встречал девушек, демонстрирующих свой пупок окружающей среде. Он уже насмотрелся на эти пупки по «самое не могу» и вовсе не думал, что какой-то другой пупок еще так его взволнует. Впрочем… нет-нет, не надо ничего анализировать! Надо расслабиться наконец, и точка!

Ее звали Ниной. Она работала стюардессой уже два года. Месяц назад ей исполнился двадцать один. Ей нравилась ее жизнь, и хотя она была человеком импульсивным, пока не хотела ничего менять. Глаза-бусинки смотрели то вызывающе, то насмешливо, то… почти с нежностью. Или ему показалось?

— Почему же вы считаете, что я вас обманул? — спросил Гордеев.

— Как это — почему? Я пригласила вас в гости, портье сказал, что вы согласились и, в свою очередь, приглашаете меня поужинать, я пошла переодеваться, и тут оказалось, что вы… исчезли.

— Ну и ну!

Гордееву показалось что он бредит. Он заставил ее все повторить, и наконец мистическая эта ситуация разъяснилась. Записку ему она оставила вчера. И вчерашний же портье сказал ей, что оперативно передал ее Гордееву, при этом зачем-то сочинив ответ от него, когда Юрия Петровича уже не было в гостинице.

— Будем считать, что портье ничего не сочинил. Но так уж сложилось, что я провел вечер в гостях, — объяснил Гордеев. — У меня в Белоярске живет старый приятель.

— Понятно, — протянула стюардесса довольно двусмысленным тоном:

— Правда-правда. Коллега.

— Да какая мне разница, жаль только, что вечер вхолостую прошел…

— Я, признаться, думал, вы уже улетели.

— Сегодня должны были, но наш экипаж перекинули на другой рейс.

Они решили пообедать, потому что оказалось, что оба сегодня еще этого не делали.

— Подождите, Юра, я захвачу бумажник, — сказала Ниночка, уже сменив шорты на такую же символическую юбчонку.

Не желая пускаться во вранье, он назвал ей только имя, которое с бизнесменом Хроменко у них было одинаковым.

— Какая в этом нужда? — удивился джентльмен Гордеев.

— Не оставлять же его в номере, — резонно возразила стюардесса.

Пока она возилась со своей сумочкой, Гордеев обратил внимание на ковер. Для гостиницы такого класса, да еще в двухместном номере, он был необычно хорош — толстый, мягкий, с изощренным восточным рисунком — маленькие верблюдообразные существа танцевали по всему периметру. Гордеев знал толк в таких вещах. Не ручная работа, конечно, но все равно превосходный ковер. На таком ковре хорошо просто бесцельно валяться, да и… заниматься другими приятными вещами.

Они спускались на лифте. Гордеев в первый раз им пользовался, он презирал лифты и рассчитывал только на собственные крепкие ноги, даже в московских высотках. Зря он, что ли, боксировал столько лет? А сейчас в тесной кабине, когда пространство вокруг них замкнулось до минимума и это юное создание старалось не смотреть ему в глаза, он чувствовал, как воздух вокруг наэлектризовывается. А когда удалось наконец поймать ее взгляд, показалось, что он снова чуть странен, и еще было в нем нечто по-хорошему обнадеживающее и как бы одновременно — ожидание чудес на ровном месте. Не сделаю ни одного шага к ней, подумал Гордеев, до обеда, по крайней мере.

А после обеда, который был безжалостно съеден все в том же ресторане гостиницы «Енисей», они погуляли часок по городу, и Ниночка на правах «завсегдатая Белоярска» показывала Гордееву, где тут что есть интересного. Потом она сказала:

— Я устала. Пойдем домой. — Сказала это просто и откровенно.

Они уже перешли на «ты», и оба чувствовали себя свободно и понимали, что произойдет, и хотели этого, и от такой ничем не замутненной ясности простоты чувств и мыслей Гордееву стало снова легко и радостно.

В номере, не отпуская его, она ногой захлопнула дверь. Через несколько мгновений они оказались на ковре, том самом, мягком, толстом, с верблюдиками.

Он запустил руку в задний карман джинсов, где должна была лежать упаковка контрацептивов. Но не обнаружил ее там. Ах да, она же в других джинсах. Конечно, это было не слишком романтично — обрывать такую чудесную прелюдию, но принципы существуют для того, чтобы их придерживаться.

— Я сейчас, — Гордеев поднялся на ноги.

— Куда ты собрался?

— Меня не будет буквально пару минут.

— Ты уходишь? — удивилась Ниночка. — Зачем? Что это еще за глупости? — Изумление ее было понятно, но она заговорила какими-то более «взрослыми», что ли, чем прежде, фразами. — Ну, как знаешь. — Тон стал даже чуть отчужденным. Обиженным.

Гордеев, пожав плечами, вышел в коридор. Ничего, как обиделась, так и отойдет, да и не успеет она обидеться, он же сейчас вернется…

Шестое, или даже седьмое, чувство заставило его сделать шаг назад. Он неслышно приоткрыл дверь в ее номер. Ниночка ходила по комнате и, приложив руку к уху, бубнила:

— Ушел, ушел, убежал, козел, говорю, только что…

Гордеев даже не сразу сообразил» что в руке у нее зажат мобильный телефон.