Гордеев включил вытяжку над плитой. Эта нехитрая процедура родила у него странную ассоциацию с собственной работой- Хоть он вроде бы и вольный человек. Не на государевой службе, в отличие от Туредкого, состоит, и тем не менее и ему не чужды грустные, мысли о собственной марионеточности и несамостоятельности. Словно кто-то включает и выключает его в нужный для себя и непонятный для него, Гордеева, момент…

Генезисом ужина предполагались фаршированные перцы, которые уже давно ждали своего часа в морозильнике. Ненавязчивым гарниром — разнообразная овощная смесь, состоящая преимущественно из капусты — брюссельской, брокколи, цветной, всякой — потому что, как ехидно утверждал апологет здорового питания Денис Грязнов, мужчины средних лет должны именно таким образом заботиться об одной своей интимной железе. Точнее, и таким — тоже. А еще — разнообразная свежая (вчерашняя) зелень, включая загадочный шпинат, который на Западе, опять же по сведениям Грязнова-младшего, жрут в неимоверном количестве, и от этого им всем там — счастье. Овощная смесь — оттуда же, из морозильника, разогревалась за считанные минуты на сковородке, безо всяких микроволновок и закуской служила идеальной — легкой, гармоничной, как уже было сказано, ненавязчивой. Это ведь очень важно — чтобы закуска была ненавязчивой. Юрий Петрович с тревогой оглядел плацдарм предстоящих боевых действий: возможно, чего-то не хватало? Всякие мелочи, вроде нарезанных лимончиков, сейчас в расчет не шли. В принципе, в запасе еще имелись четыре роскошных свиных стейка. Гордеев чувствовал себя сподвижником Наполеона, каким-нибудь маршалом Неем, человеком безусловно ключевым, но отнюдь не стратегического ума, решающим пусть и гениально, но локальные задачи.

Наполеон же, тем временем, второй уже раз разговаривал с женой, малоуспешно пытаясь изменить тон с виноватого на наступательный:

— Ирина, ну что я могу поделать, если срочное совещание у генерального?! Как оно может происходить без его помощника? Ты представляешь себе родительское собрание в своем музыкальном училище, на которое ты сама не пришла? Ах, можешь?! Это кто не думает о семье? Это кто забыл, где он живет?!

Да, подумал маршал Ней, так битву не выиграешь.

— …А я тебе в десятый раз объясняю, что то, что ты полчаса назад не застала меня на рабочем месте, ровным счетом ничего не значит! Я сейчас просто по этажам летаю! — убеждал Турецкий, полулежа в кресле. При этом он еще пытался лезть на рожон: — А вот сейчас я как раз забежал в свой кабинет, так что ты, любимая, позвони мне сейчас, вот позвони, и увидишь, кто снимет трубку! Я сниму! Понятно? Не звонишь? А почему? Потому что и так уже со мной разговариваешь! Слушай, Ирка, ты даже не представляешь, какая у нас тут катавасия! Ты только вообрази себе, что сейчас вообще в городе творится! Как — что случилось!? Ирка, не будь дурой! Подожди, так ты ничего не знаешь?! Ты хоть новости слушала сегодня? Ах, тебе некогда, ты работаешь?! Ну тогда о чем вообще говорить? — Тон стал оскорбленным. — Да мы тут все, можно сказать, чуть на воздух не взлетели! Ты Юрку Гордеева помнишь? Хороший мужик был, верно?

Гордеев слегка вздрогнул, но продолжал неутомимо трудиться на кулинарном фронте.

— Что? — кричал Турецкий. — Нет, кто сказал «был»? Это я сказал «был»? Я не говорил «был»! Хотя до этого, извини за тавтологию, было недалеко! Рукой подать! Его контузило, если хочешь знать, да! И я его на собственных руках сегодня в больницу отвез. В какую больницу? В нашу больницу, там, где у Дениса все схвачено. Не понял, что ты сделаешь? Отнесешь завтра передачу? Слушай, твоя подозрительность не имеет разумных границ! Ну и что, что ты жена следователя? А если я — муж музыкантши, и ты во мне сейчас оскорбляешь чувство гармонии?! Ирка, не будь стервой! Да говорю я тебе, не нужно ему никакую передачу, там такой сервис, ты себе не представляешь, и, кроме того, он… он вообще, наверное, уже дома. Я же говорю, легкая контузия — и все. Что? Что за безумные фантазии? Да с чего ты взяла, что я у него на кухне сижу?! Да я через пятнадцать минут на пресс-конференции вместе с Меркуловым буду сидеть, ты лучше телевизор включи!

Гордеев потер виски от напряжения: чем черт ни шутит? И как вообще разобраться в сумасшедшем наборе сегодняшнего дня? Вдруг он сейчас включит телевизор, а там и правда — дражайший Александр Борисович собственной персоной? В прямом эфире!

Через несколько минут он закончил свои приготовления, а Александр Борисович — дежурную перебранку с женкой, многотерпеливой Ириной Генриховной, повидавшей и испытавшей на своем веку всякое, но от этого не утратившей ни молодой своей красоты, ни всепоглощающей любви к мужу.

Турецкий вышел на кухню, потирая ладони в предвкушении, и вдруг в негодовании уставился на бутылку все того же армянского коньяка (бутылку-то уже другую, разумеется).

— Юрец, да ты что, издеваешься?!

— А что? — слегка испугался маршал Ней.

— Драгоценный десертный напиток — и под горячие закуски?!

— Ты хочешь сказать…

— Я не хочу сказать, я громогласно заявляю: водка, водка и ничего, кроме водки! Немедленно и по пятьдесят.

Из холодильника была изъята початая бутылка «Русского стандарта» и под созревшие перцы опрокинуты первые рюмки.

Прислушиваясь к себе, к разливающимся по пищеводу, по сосудам ощущениям, Гордеев медленно, но верно ощутил, насколько руководящий работник Генпрокуратуры был прав. В затылке непостижимым образом ломить перестало.

— Теперь так, — распорядился Турецкий, беря бутылку в руку и снова безошибочным резким движением исключительно ровно наполняя рюмки. — Признаю, что был резок в отношении твоего коллеги, тем более что ничего не доказано, а ведь мы с ним даже формально никогда не были по разные стороны баррикад. Вот! Помянем Гарри Яковлевича.

Несмотря на немного ернический тон своего приятеля (да ведь никогда не узнаешь, насколько он серьезен, даже в такой момент!), Гордеев почувствовал, как ком подкатывает к горлу. Наконец произошло то, что должно было произойти. День как бы закончился, время завершило свой бег по очередному кольцу, и все события, к которым он чувствовал сопричастность, уже непоправимо отступили в прошлое, стали историей…

Они встали и молча, не чокаясь, выпили. Тут уже в голове у Гордеева зашумело. Только не сзади, а спереди. Он давно замечал, что, когда чокаешься, вроде бы легче идет. Глупость, конечно, но что ни говори, опыт — сын ошибок трудных…

— Закусывай, Юрец, закусывай, — доброжелательно предложил Турецкий. Он, напротив, чувствовал себя все лучше и лучше. И как водится, теперь-то как раз и стал рождать версии происшедшего — одну гениальнее другой.

Время от времени у него звонили два телефона — оба по служебным причинам. Ирина Генриховна больше не беспокоила, звонили криминалисты, спецы по связи, дважды Денис Грязнов интересовался самочувствием Гордеева. Кое-какая информация уже появилась. Машина ЗИЛ, непостижимым образом попавшая в центр города, с теми номерами, которые запомнил Гордеев, на балансе Министерства обороны не значилась. Зато эти номера принадлежали автомобилю «ниссан-патрол» сына генерал-майора Шепитько, работавшего в управлении тыла Министерства обороны. Очевидно, каким-то образом они были сняты, если семейство тылового военачальника не имело отношения к утреннему преступлению. Пока что все находилось в стадии разработки, проще говоря — проверки. Итак, одно было ясно наверняка: ЗИЛ появился действительно не случайно.

— Ну и что, ты доволен? — спросил Турецкий, налегая на зелень.

— Удовлетворен.

— Понятно, типа — отрицательный результат тоже результат? — усмехнулся Турецкий. — Ну а теперь у меня для тебя положительный результат.

— Ага! — обрадовался хозяин.

— Не ага, а чем закусывать будем?

Полководцы-соратники молча оглядели поле битвы: перцы исчезли, овощи растворились, водки поубавилось, но она все еще была и призывала к действию.

На плиту была водружена специальная ребристая сковородка, через минуту на ней закипело масло и туда были опущены стейки. Наблюдая, как их поверхность медленно меняет цвет от термообработки, Турецкий хитро улыбнулся.

«Что еще он мне приготовил?» — подумал Гордеев. Из телефонных разговоров, которые вел Александр Борисович, он не понял ничего. Турецкий говорил по преимуществу междометиями и больше выслушивал поступающую информацию, нежели комментировал ее. Профессионал — он везде профессионал, и у Гордеева на кухне тоже.

Гордеев пытался сосредоточиться на стейках, но что толку на них сосредоточиваться? Чем меньше их трогать, тем лучше выйдут. Пришлось проявить недюжинную силу воли, чтобы выждать необходимое время и не соскользнуть на главную тему.

Когда куски мяса были, наконец, в тарелках, Турецкий сдобрил свой аджикой, разлил водку и как-то машинально, буднично сказал:

Ну, желаю, Юрка, тебе счастливого пути! На посошок, так сказать! — И легонько опрокинул водку в рот. Аккуратно поставил стопку на стол и принялся не закусывать, но есть.

— Спасибо, конечно, — сказал интеллигентный Гордеев и последовал его примеру. И тут же закашлялся. — Какой посошок? Какого пути?! Что такое вообще?!

А Турецкий уже рвал зубами мясо и говорить никак не мог, только глазами показывал вниз: высокий, мол, класс получился, прожарился стейк, не. высох, без крови, но сочится, а уж аромат… Вот сколько всего было в одном мимолетном взгляде этого классика кухонных застолий.

В общем, пришлось ждать еще несколько минут. Гордеев пока попил минеральной водички и прочистил кое-как горло. Попробовал было тоже пожевать замечательное мясо, но совершенно не почувствовал вкуса. Вытер пот со лба. Ему снова стало нехорошо.

Против ожидания, издеваться Турецкий больше не стал, а очень коротко и внятно сообщил, что настоятельно советует Гордееву, как своему близкому другу и человеку, который ему весьма дорог, поскорее уехать из Москвы. Просто от греха подальше. Почему? Потому что каша заварилась страшная. Его, Гордеева, телефоны действительно слушают, это уже установлено, и пусть он, Гордеев, даже не просит рассказать, кто и из какого ведомства этим занимается, хотя и ребенку ясно, что это — те же самые люди, что следили за Рудником и Клеонским. И поди им докажи, что он, честный адвокат Гордеев, ни в чем ни ухом ни рылом. Так что, если без обиняков, оставаясь в Москве, Юрий Петрович находится на мушке.

— Надолго уехать-то? — осипшим голосом спросил Гордеев. Он как-то сразу и безоговорочно поверил. Что и говорить, умеет Турецкий быть убедительным.

— Хотя бы на пару недель.