10
За время его отсутствия на автоответчике скопилось немало сообщений, в основном по работе, в том числе было послание от Коли Щербака — он сообщал, что намерен отправиться в Польшу на поиски пани Терезы Соколовской, у него на этот счет есть конкретные соображения, вернется — доложит. Было еще много других звонков — от приятелей, от Турецкого, от некоторых женщин, интересовавшихся, «куда это Юрочка запропастился». Ничего не было только от Яны.
Гордеев наконец смог реализовать свой нехитрый план — принять ванную, отключить телефон и завалиться спать. Интересно, почему эти нехитрые удовольствия дома дают гораздо больший эффект, чем в гостинице? Как говорил Зощенко, дома и солома едома. Впрочем, какая, к черту, разница? Сперва, правда, он позвонил Яне, но ее телефон по-прежнему не отвечал. Это уже начало его беспокоить. После ванной он позвонил в юрконсультацию, предупредил шефа, что не появится на работе еще один день, завалился на диван, принял таблетку баралгина (голова все еще болела), запил рюмкой арманьяка, того, что презентовала Яна (позвонить, что ли, ей? нет, пока ни к чему, точнее, не с чем), закрыл глаза и провалился в сон на десять часов. Проснувшись ночью, он подумал: как это хорошо — спокойно работать, когда никто не вставляет тебе палки в колеса, когда даже неприятности, происходящие с тобой, оказываются пусть и серьезными, пусть и опасными, но все-таки недоразумениями… И — снова заснул.
Утром, просматривая многочисленную электронную почту, накопившуюся в почтовом ящике за последние дни, пока он был в Испании, Гордеев с удивлением обнаружил письмо от Фицпатрика. Тот извинялся за доставленные неудобства. К письму был прикреплен файл, в котором лежал набросок сценария Милы Монаховой-Зингер, сделанный, если верить проставленной дате, за две недели до ее гибели.
«Жил был старый лесник. У него были жена и дочь. И все вместе они были очень счастливы, пока не пришла пора его дочери выходить замуж. Лесник выбрал в женихи охотника, потому что сам он старел и не желал, чтобы дело его умерло. Но его дочь уже любила другого, и, к несчастью, этот другой не был охотником, а работал маляром, и поэтому отец ее никак не хотел благословлять их союз. Но дочь во что бы то ни стало решила выйти замуж только за того, кого любила, поэтому сказала ему: «Если сможешь доказать свою меткость, отец мой позволит нам жениться!» Маляр ушел в лес, взял ружье с собою, и мазал он, куда бы ни целился, — домой принес одного лишь стервятника. Отец не одобрил их брака, и все уже казалось без толку, но маляр был полон решимости восторжествовать. И когда ушел он в лес в следующий раз, явился ему дьявол и предложил горсть волшебных пуль, и пулями этими мог поразить он всю дичь, в какую бы ни целился, даже с закрытыми глазами. Но дьявол предупредил его: «Некоторые пули тут для тебя, а некоторые — для меня». А день свадьбы между тем все ближе и ближе, и маляр заволновался, ибо должно было состояться в тот день состязание в стрельбе, и он боялся, что волшебных пуль ему не хватит. Хоть и предупреждали его, что «сделку с дьяволом только глупец заключает», вышел он на развилку дорог, и дьявол предстал пред ним, как и раньше, и дал ему еще одну волшебную пулю. В день свадьбы прицелился маляр в мишень, и под взглядом дьявола описала пуля круг в толпе гостей и попала точно в цель — но не в мишень. В невесту попала пуля, в любовь его единственную. И закончил маляр дни свои в приюте для умалишенных, неистовствуя в яростном безумии своем среди остальных психов на карнавале дьявола».
Гордеев перечитал текст несколько раз и потер виски. Странноватая, в сущности, история, подумал адвокат, но на что она ему? Так, ознакомился из уважения к памяти покойной, которую, собственно, лично и не знал. Ну что ж, многогранная была личность… Если бы это еще хоть как-то помогло в расследовании. Впрочем, не написать ли Фицпатрику пару ответных строк? Он поблагодарил англичанина за внимание и, как это полагалось бы журналисту, спросил о творческих планах. Отправил письмо, а потом еще несколько коротких записок, в том числе — Максу, с вопросом о том, когда будет выполнена его просьба.
Дальше, засучив рукава, Юрий Петрович занялся американским гражданином Эммануилом Зингером. Для начала Гордеев выяснил, сколько раз Зингер въезжал в Россию. Для этого пришлось привлечь одного знакомого из пограничной службы, благодаря которому проверка получилась оперативной.
Тут адвоката ждал сюрприз. Оказалось, что Зингер вообще ни разу не был в России. Ни до союза с Монаховой, ни после он в Россию не въезжал. Кроме того, выяснилось еще одно пикантное обстоятельство — брак Монаховой и Зингера был, как говорили в советские времена, гражданский: Мила и Эммануил его нигде не регистрировали, так что даже ее двойная фамилия — это лишь фикция. Она не могла зваться Монахова-Зингер. Учитывая также, что единственной наследницей Милы Монаховой, согласно ее завещанию, была ее сестра, видимых мотивов для Зингера желать смерти Миле Монаховой не оставалось. На кой Черт ему, спрашивается, убивать Милу Монахову? Просто из любви к искусству? Или, точнее, нелюбви?! Ревность? Но никаких доказательств ее романов после разрыва отношений с американцем не смогли найти даже журналисты желтых изданий! А уж эти ищейки — что надо.
Гордеев понял, что и эту страницу расследования можно считать перевернутой. Зингер для него — отработанный материал. Тут ему вдруг кое-что пришло в голову, и адвокат позвонил Турецкому.
— Саня, как дела?
— По-всякому. Ты в Москве?
— И очень этому рад, — подтвердил Гордеев.
— Да? — с сомнением обронил Турецкий. — А что тут хорошего?
Гордеев понял, что его приятель по каким-то причинам не в настроении, и решил не вдаваться в геополитическую дискуссию.
— Саня, я хотел узнать, история с девушкой и похоронами все еще актуальна?
— Ага! — оживился Турецкий. — У тебя есть решение?
— В общем, да. Как тебе такой ответ: она убила свою сестру, потому что надеялась увидеть того мужчину на похоронах снова.
В трубке повисло молчание.
— Кошмар, — после паузы сказал Турецкий.
— Почему?
— Потому что ты ответил правильно.
— Да? — обрадовался Гордеев. — И что же здесь плохого?
— Сейчас объясню, — вздохнул Александр Борисович. — Суть теста в следующем. Если ты ответил правильно — ты психопат.
— Что?! — обомлел Гордеев.
— То самое.
— Но почему?
— Этот тест изобрел психолог, которого нанял новый зам генерального. И с его помощью всех у нас тут опрашивал.
— Носков, что ли?
— Ну да. В смысле, не Носков его изобрел, а его психолог. Он проверял схожесть мышления людей с мышлением убийцы. Он утверждает, что работал недавно в Бутырках и Матросской Тишине, и что девять арестованных серийных убийц приняли участие в этом тесте и все, Юра, — понимаешь, все! — ответили правильно. А Носков сказал, что он с помощью таких вот тестов очень быстро решит у нас кадровую проблему, сказал, что у нас все-таки слишком много дармоедов. А то и просто опасных людей.
— Как везде, — дипломатично высказался Гордеев.
— Ты сам в Генпрокуратуре работал, между прочим, — напомнил Турецкий.
— То давно было… Так что же, много народу ответило правильно?
— Ты второй человек.
— Вот как… А кто первый?
— Я.
Гордеев помолчал. Потом осторожно спросил:
— И как Носков отреагировал на… результат?
— Не знаю. Вообще-то он уже третий день на работе не появляется. У нас праздник по этому поводу. Даже генеральный не такой мрачный, как обычно.
Они поболтали еще немного, и Гордеев коротко рассказал о своих испанских злоключениях. Потом побрел на кухню сварить себе кофе покрепче и, возможно, даже капнуть в него арманьяк. Там его и застал телефонный звонок. Это был Вадим Тихоненко. Он сообщил, что Сергей Скворцов по кличке Мюллер бежал из колонии усиленного режима через полгода после начала отсидки. Веру сбила машина через неделю после этого. Чем Скворцов занимался в дальнейшем, пока непонятно, ясно, что жил под чужими именами и последнее время был наркокурьером. Впрочем, вероятно, к нынешним делам и заботам Гордеева это никакого отношения не имело. Равно как и к угрожающему телефонному звонку.
Гордеев снова проверил электронную почту — он ждал новостей от Макса. Но от него по-прежнему ничего не было, зато Гордеева ждал сюрприз — письмо от неизвестного адресата. Письмо состояло из одной фразы: «Вы все еще занимаетесь этим делом?»
Кроме того, к нему был прикреплен файл, содержащий уже гораздо больше слов.
«В том, что мужчины живут меньше, виноват образ их жизни.
Ученые все больше склоняются к мнению: тот факт, что мужчины живут гораздо меньше женщин, связан не с физиологическими особенностями, а со стилем жизни. Мужчины чаще женщин погибают насильственной смертью, и они меньше обращаются к врачам, если плохо себя чувствуют. Мужчин учат не реагировать на боль и симптомы болезни. Порой изменить поведение мужчин бывает сложнее, чем изменить их физиологию. В числе профессий, рискованных для жизни мужчин, в исследованиях международных экспертов в первую очередь фигурируют: журналисты, шахтеры, юристы…»
Это уже выглядело, как неприкрытая угроза. Про наркодилера Мюллера можно было забыть — другие угрозы появлялись сами собой.
Взвинченный Гордеев сперва позвонил в «Глорию» — компьютерному гению Максу — и попросил его попытаться вычислить адресата, заодно Поинтересовался, когда же будет подготовлена справка на Мишеля Блана. И — неслыханная вещь, оказалось, что Макс сделал эту справку в тот же день и забыл про нее напрочь. Обещал выслать немедленно. Зная ею не первый день, Гордеев не сомневался, что это не тупая отмазка, а все так и было: вероятно, компьютерщик оказался увлечен какой-нибудь технической проблемой, которая заслонила весь белый свет. Собственного, белого света в его подвале и не было.
После этого Гордеев, не сдержавшись, снова позвонил Турецкому и рассказал и про поступившее письмо, и про телефонный звонок с угрозой, прозвучавший, едва он договорился с новой клиенткой о том, что займется ее делом. Турецкий посетовал на то, что Гордеев сразу не поставил его в известность, но довольно уверенно заявил, что психовать из-за этого не стоит. В конце концов электронное письмо еще не террористический акт.
— И даже если там есть какой-нибудь вирус, — хохотнул Александр Борисович, — через клавиатуру или экран он тебе не передастся.
— Да я сам понимаю, — пробормотал Гордеев. — Просто, Саня, поддостали они меня. Сперва этот бандит в Испании по голове дал, теперь еще вот электронное хулиганство… Настроения, знаешь ли, не добавляет.
— Ты же сам вроде сказал, что это не звенья одной цепи, — заметил Турецкий.
— Так мне от этого еще тяжелее!
— Хм. Ты опять, что ли, в депрессию впасть намерен?
— Какую еще депрессию?! — вспылил адвокат..
Турецкий засмеялся и отключился.
Гордеев несколько минут сидел как громом пораженный. А ведь действительно! За всеми проблемами последнего времени он и думать забыл о своей апатии к жизни. Значит, что же? Значит, этот неприятный период закончен? Значит, снова можно наслаждаться проблемами и неприятностями?
Перезвонил Макс, сказал, что почтовый ящик, из которого писали Гордееву, он взломал в два счета. Что больше никаких писем там нет и что ящик был создан только сегодня утром — очевидно, для переписки с ним, Юрием Петровичем. И что за ним, за этим ящиком, можно установить наблюдение. Теоретически возможно засечь телефон, с которого им будут пользоваться.
Гордеев попросил сделать это для него. Если не трудно.
— За деньги для нас, — сообщил Макс, — ничего не трудно! Ну что, справочку посмотрели?
— О черт, я и забыл!
— Ну вот, — обиженно прогудел Макс, — а говорили — срочно, срочно…
Гордеев моментально исправил оплошность, залез в почтовый ящик и выудил оттуда заказанную справку.
«Мишель Блан, его семья и бизнес.
В 1990 году во Франции умер Жан-Люк Блан — владелец журналов, машин, самолетов. И еще — крупнейшей во Франции компании по производству арманьяка. Когда этот человек попадал в затруднительные ситуации, он любил повторять: «Что бы на моем месте сделал Джон Уэйн?», имея в виду знаменитого американского актера, прославившегося в вестернах. В отличие от своих детей, ведущих ныне довольно скучный буржуазный образ жизни, Жан-Люк Блан выстроил свою жизнь как приключенческий роман, как захватывающий американский вестерн. Выходец из заурядной семьи, он сумел поставить под свой контроль мощные отрасли французской индустрии. Но когда он умирал в элитной французской больнице от инфекции в результате перенесенной операции, ему не могли помочь ни любимый киногерой, ни вся мощь его промышленной империи. Франция — это не Америка и не Россия. Здесь практически невозможно стать миллионером, если вы не родились в соответствующей семье. Но для Жан-Люка Блана слова «невозможно» не существовало. Всю жизнь он занимался тем, что превращал свои фантазии в заводы и капиталы. Может быть, феноменальным успехам этого человека, родившегося в 1932 году, способствовало то, что он был земляком Д'Артаньяна, гасконцем — таким же прямым, упорным, бесстрашным и хитроумным, как и литературный герой.
По образованию Блан был простым инженером, но он уже в юности научился использовать то, что во Франции дороже золота — связи. Его однокашником по институту оказался сын владельца знаменитой авиационной фирмы «Рассо». Это открыло Блану дорогу в мир крупного бизнеса. Начав в конце пятидесятых годов работать в компании «Рассо», Блан вскоре получил предложение перейти в небольшую семейную фирму, в которой тогда числилось около тысячи сотрудников. Блан рискнул расстаться с процветавшей компанией и связал свою жизнь со скромным предприятием по производству электроники, работавшим на оборону. С юности Блан-старший любил технику и занимался производством различных механизмов. Но…»
Гордеев пролистнул эту страницу, она была ему неинтересна.
«…У Блана было пятеро детей, так что его колоссальный капитал, оцениваемый в три с половиной миллиарда долларов, был распылен между ними…»
И что же? Ага, вот.
«…Третий сын Блана — Мишель унаследовал арманьячную империю «Петит Шампань», которую его отец скупил по долговым векселям еще в шестидесятых годах двадцатого века. Мишель Блан не отличался энергией своего отца, и единственное, что он от него унаследовал помимо денег, — это любовь к кино. Неоднократно он пытался стать кинопродюсером, но трижды его проекты проваливались в прокате, и в конце концов он успокоился, довольствуясь комфортной ролью зрителя, ну и, конечно, бессменного поставщика элитного французского напитка.
Мишель Блан холост и в свои сорок лет по-прежнему считается одним из самых завидных женихов Франции. Он живет в Монте-Карло. У него есть двое детей, родившихся в результате связей с секретаршей компании и бразильской королевой красоты. Детей этих он с легкостью признал и своими заботами не обделяет. Однако желтая пресса Франции, тщательно следя за его личной жизнью, делает вывод, что Блан не стремится связывать себя узами брака с кем бы то ни было. Исключение составили отношения с русской актрисой Милой Монаховой. Монахова снялась в ролике, в котором рекламировала арманьяк, выпускаемый на заводах Блана, и виноторговец не смог не обратить внимания на столь обворожительную и знаменитую женщину. Блан прислал Монаховой ящик арманьяка и в дальнейшем присылал его на праздники и на ее день рождения, так что этим замечательным напитком актриса была обеспечена впрок. Роман же у них был недолгим — он длился всего неделю или дней десять. По слухам, Блан потерял голову и хотел жениться, по другим — выгнал русскую актрису из своего дома. В любом случае вскоре Монахова вышла замуж за американского драматурга Эммануила Зингера, и интерес к ней Блана окончательно иссяк. Видимо, он по натуре вообще не боец.
Последнее увлечение Мишеля Блана — финансовое участие в разработке нового самолета «Орион». Его интерес к этому бизнесу неудивителен, учитывая, что первоначально карьера Блана складывалась как у многообещающего инженера — четыре года после Массачусетского технологического института (в котором он учился не без успеха) Мишель Блан проработал в одном из конструкторских бюро своего отца, но потом инфантильный характер и общая апатия к активной жизни взяли вверх, и Мишель Блан стал тем, кем он стал.
В общественной жизни активного участия он не принимает, хотя известно, что придерживается крайне правых и консервативных взглядов в политике. В юности после возвращения из Америки примкнул было к профашистской молодежной организации, но его отец, покойный Жан-Люк Блан, быстро наставил сына на путь истинный — отправил работать в авиаконструкторское бюро.
В настоящий момент Мишель Блан живет в Монте-Карло в собственном двухэтажном доме. Постоянной спутницы жизни у него нет. Отношения с братьями и сестрами достаточно ровные, вообще семейство Блан свои внутренние скандалы (если допустить, что таковые случались) на суд публики никогда не выносило».
Гордеев прочитал это, и вдруг чудовищная по своему идиотизму мысль пронзила голову. А что, если Монахова была отравлена… арманьяком? То есть с помощью арманьяка. Что, если изысканный французский напиток был заранее отравлен? Нет-нет, господа присяжные заседатели, почему же это идиотизм? Забудем про долбаное снотворное и вспомним про спиртное. Арманьяк ей присылал Блан. Так? Так. Отвергнутый любовник. Или претендент на это вакантное место. Так? Так. Почему же это не могло случиться? Что, если это была такая изощренная месть своенравной женщине, отвергнувшей французского бизнесмена, — отравить ее тем, что она сама же и рекламировала?
Да, перебил себя Гордеев, допустим, Блан присылает ей отравленный арманьяк, но почему он так уверен в том, что именно она его и выпьет? Риск слишком велик — она может угостить кого-нибудь из этой бутылки или вообще пить не из нее. Нет, если он действовал именно так, то тут должна была иметь место уверенность, что Монахова станет пить арманьяк. Пей вино, Гертруда, пей… Но откуда возьмется такая уверенность? Блан — во Франции, Монахова — в Москве…
А что, если у него были сообщники, способные проконтролировать ситуацию? Например, та же исчезнувшая полька — Тереза Соколовская? Ее ведь так и не удалось пока найти. Скорее бы Щербак выяснил об этой польке хоть что-нибудь.
Но опять-таки здесь натяжка! Если это преступление из страсти, то такой долгий расчет — на бутылку арманьяка, на то, что Тереза проследит, чтобы никто, кроме ее хозяйки, не отравился (иначе слишком уж подозрительно — два человека, умерших одновременно, случайно, по одной и той же причине!), — это уже какая-то запредельная стратегия для преступления, совершенного из страсти. Слишком вдумчивая, слишком методичная. Хотя чего не бывает.
Сплошные вопросы…
И все же, все же, все это возможно, вот ведь какая странная штука. Убийства вообще часто случаются не благодаря какому-то стечению обстоятельств, а вопреки ему, уж Гордеев-то с его опытом следовательской работы знал это, как мало кто другой. Иногда такой головокружительный расклад вокруг трупа получается — кажется, всех можно повязать, у всех мотивы! А потом бац — это был сердечный приступ. И все. И никто не виноват.
Гордеев вздохнул, сварил себе еще чашку кофе и… налил еще рюмочку арманьяка.
