Глава одиннадцатая
НОВЫЙ СТИМУЛ

Возвращение Гордеева было явно нетриумфальным. Да в его положении вообще особо торжествовать не приходилось. Гораздо лучше было бы тихо и почти незаметно продолжать поиск доказательств невиновного подзащитного.

В последний день перед отъездом в Москву пришлось потрудиться, буквально собрав все силы. Поскольку сотрясение все-таки роль свою сыграло. Голова болела, и Гордеева мутило, по его же выражению, словно беременную бабу. Андрей Репин и полковник Предыбайло с пониманием отнеслись к этому его состоянию. Первый собственноручно записал все основные свои показания, а второй не ограничивал свидания адвоката с подзащитным во времени.

Возвращался Юрий в кабине лесовоза, а в Вакуловке, в леспромхозе, его встретил Агеев. Посочувствовал, поострил, конечно, малость, чтоб развеять гордеевский пессимизм, и отправились они в Вологду.

Особо пересказывать суть происшедшего в колонии майору Переведенцеву Юрий Петрович не стал, но ведь и отсутствие паспорта следовало как-то объяснить. Майор был мужиком сообразительным и запросто устроил адвокату и его «охране» двухместное купе в купейном вагоне в ближайшем же проходящем на Москву поезде.

И вот он дома. Вечером Гордеев по приглашению Вячеслава Ивановича отправился к нему на Енисейскую. Там уже был Денис, ожидали также Турецкого с Меркуловым. Повод для встречи друзей был Гордееву не совсем понятен: вроде ни у кого не намечалось дня рождения, праздников тоже не было.

– А просто воскресенье что, уже не праздник? – удивленно поднял брови Грязнов-старший. – Ну давай рассказывай пока о своих приключениях.

Юрий начал живописать, но, едва дошел до своего удостоверения, найденного в сугробе в непотребном виде, Грязнов обрадованно захохотал, будто смешнее в своей жизни ничего не слышал. Гордеев даже обиделся немного. Но Вячеслав Иванович стал тут же его успокаивать:

– Нэ журысь, хлопче! Как, бывало, говаривала наша Шурочка. – Это он свою бывшую начальницу вспомнил, покойную давно уже. – Новый паспорт мы тебе сварганим – не проблема. Еще лучше будет, с орленком табака на обложке! Но ведь знаешь, о чем я подумал, когда услыхал об этой твоей неприятности еще от Дениски? Ты ж ему как бы намекнул по телефону.

– Я уж не помню, наверное, говорил, а что? Это очень важно?

– В принципе кому как... Ты мне, друг мой, вот чего скажи. Разглядеть-то хоть этого своего налетчика успел?

– Ну, во-первых, уже смеркалось немного. Потом была на нем не то широкая такая куртка с капюшоном, не то тулуп с меховым воротником и огромной шапкой.

Но теперь, припоминая мелькнувшие подробности, Юрий мог почти с уверенностью сказать, что лицо у напавшего на него было достаточно молодым, в смысле – не отягощенным бородой и усами, какие обычно бывают у местных лесорубов. Нынче ведь и молодежь любит похвастать растительностью на лице, почему-то считая ее признаком особого, что ли, мужества.

– Думаю, было ему лет под тридцать. Ростом пониже меня. Я ничего и сообразить не успел, как он меня достал чем-то, причем вот сюда. – Юрий положил ладонь на темя. – Это ж каким надо орудием...

– Эх ты водила! – ухмыльнулся Грязнов-старший. – Да обычной монтировкой! А что он, по-твоему, по поселку должен был с кирпичом ходить? Или с дубиной? Головой думай... Хотя да. – Он понимающе почесал собственную макушку. – А еще что-нибудь характерное в нем успел заметить? Шрам там, фиксу, например, ну такое, что в глаза первым делом бросается?

– Нет, – вздохнул Гордеев.

– Жаль, – развел руками Грязнов и будто потерял к Юрию всякий интерес. – Ладно, мне с тобой все ясно. Приедут Костя с Саней, ты им еще разок эту историю про ксиву свою расскажи, пусть тоже посмеются...

– Ну, дядька, ты у нас садист! – засмеялся Денис. – Зачем же человека мучить?

– Я знаю зачем, – как-то непонятно многообещающе отмахнулся Вячеслав Иванович. Но объяснять не стал.

Между прочим, встреча с Меркуловым и Турецким была бы Гордееву более чем кстати. Он и сам, едучи сюда, хотел напроситься, предварительно, естественно, посоветовавшись с Вячеславом Ивановичем, на прием в Генеральную прокуратуру, к Меркулову. И поэтому лучшего способа сформулировать свою просьбу, нежели сделать это во время застолья, просто не существовало. Как говорится, на ловца и зверь бежит.

Юрий полагал, что собранных материалов было вполне достаточно, чтобы в Управлении по надзору за уголовно-судебными делами той же Генпрокуратуры истребовали дело Репина из Мосгорсуда, изучили внимательно и внесли протест в порядке надзора в вышестоящую судебную инстанцию, каковой является Верховный суд Российской Федерации. Гордееву казалось, что, опираясь на имеющиеся у него показания Репина, Ознобихина, Юлии Поспеловской, а также Лукина, он смог бы доказать невиновность Андрея. Зато вину Носовых доказывать совсем не его дело. Не его компетенция. Этим должен заниматься не адвокат, а следователь. И в этой ситуации наиболее разумный, оптимальный, так сказать, вариант могли бы подсказать именно Меркулов с Турецким.

Ждал их с большой надеждой Юрий Петрович, даже от предварительной рюмки отказался, чтобы постараться изложить свою просьбу максимально внятно: головка-то все же побаливала еще. И пластырь на выстриженном темени выглядел этакой еврейской шапочкой – кипой, которая при абсолютно славянской физиономии Гордеева смотрелась вызывающе глупо. Чего, естественно, не мог не отметить вслух повеселевший от чего-то Вячеслав Иванович.

Ну, словом, ждал. И дождался.

Меркулов был, конечно, как всегда, спокойным, вежливым и вообще достойным человеком – в том плане, что не позволял себе откровенно насмехаться над несчастьями себе подобных. Чего никак нельзя было сказать о том же Грязнове-старшем, не говоря уж об Александре Борисовиче. Последнего хлебом не корми, дай только всласть поиздеваться над ближним! И он, естественно, хохотал как ненормальный, слушая печальную исповедь своего же товарища. Юрий хотел было уже обидеться, но потом вспомнил, с кем имеет дело, и обреченно махнул рукой.

Но при этом он заметил, что старшие его товарищи как-то довольно странно переглядываются, будто знают некую тайну, недоступную ни ему, ни Денису.

Отсмеявшись и тяпнув за новоявленного «обоссанного адвоката», который, по всем понятиям, должен был теперь жить долго-долго и счастливо – обычай какой-то отыскался, – Грязнов уже спокойным голосом спросил Турецкого:

– Ну хорошо, смех смехом, а ты что на это скажешь, друг мой Саня? Ничего не напоминает?

Меркулов живо, с хитроватой улыбочкой, которая особенно делала его лицо мудрым аки у змия, поглядел на них и заметил, что многие достаточно опытные преступники попадались именно на таких вот совершенно идиотских, вызванных исключительно наглой оборзелостью – во загнул! – проколах.

– Ну, Александр, – закончил он, – что ж ты молчишь? Забыл?

– Да автограф этот я помню, – скучным голосом ответил Турецкий. – Фигурант никак не наклевывается. Птичье что-то. Сорокин? Воронин?

– Воронцов, – улыбнулся Меркулов. – Ворон щербатый. Два передних зуба вставные.

– Ага, вспомнил! – воскликнул Гордеев. – Он вроде ощерился вот так, слегка, когда я повернулся к нему и сразу отключился. Блеснуло у него что-то.

– Похоже, он? – сказал и Турецкий, добавив Гордееву: – Ленечка Воронцов – вот как зовут того засранца. Чего там у него было-то, Славка?

– Две ходки. Обе по старой еще сто сорок шестой – за разбой. Возле трупа оставлял свою метку. Недавно засветился по сто пятой, правильный товарищ...

– Так это ж... – удивился такой нелогичности Гордеев.

– Если ты про мочу, то это, брат, цинизм, – наставительно заметил Турецкий. – Но ты возьмись и докажи, что убивал именно он!

– Так он как, еще и меня убил, что ли? Как надо понимать? – обескураженно спросил Гордеев.

– Понимай как хочешь, – хмыкнул Грязнов-старший. – Может, просто шума не хотел лишнего. Приложил-то ведь, сам говоришь, основательно? Опять же и за сугроб закинул, чтоб не нашли с дороги. Сугробы-то высокие?

– А то! Пока перелез, думал, сдохну. В горах такого напряжения не было.

– Ну вот, а я о чем? Замерз бы, что и требовалось. И никаких тебе убийств. Значит, и киллера искать не надо. Скажут: этот вот хрен куда-то лез, да хоть и на тот же забор, сорвался и башку разбил. Потому и замерз. Какой же тут криминал? По местным-то понятиям? Вот только с удостоверением нестыковочка... Непонятно. Любой же прохожий...

– Так ведь где я, а где мое удостоверение? Его в сотне метров, в стороне, нашли.

– А-а, ну тогда и спорить больше не о чем. Ты сам его по пьяни и выронил, мимо собачка бежала, хвостиком махнула, ножку приподняла...

– Ага, а потом раскрыла, прочитала и стоймя в сугроб воткнула?

– Ну, значит, не собачка, – терпеливо закончил Грязнов. – Ты, часом, снега с мочой для анализа не прихватил с собой?

– Я похож на идиота?

– Вообще-то... не очень, – засмеялся Грязнов. – Ладно, закрываем тему. Когда мне Дениска пересказал эту историю, я, честно скажу, стал думать, что меня в ней зацепило. Вот тогда и вспомнил. И послал в Вологду нашим парням, на всякий случай, фотографию Ленечки Воронцова. Он же у нас опять в розыск объявлен... Найдут – слава богу, не найдут – он же все равно сюда вернется. А вот что касается твоего парня, Юра, тут у меня все-таки сомнения не исчезли. Ты этому Предыбайло веришь сам-то?

– Хотелось бы...

– Ну посмотрим.

– Вот что, дорогой товарищ, – решил действительно положить конец проблемам Юрия Петровича Меркулов, – давай-ка наливай, а то, я чую, грязновские котлеты в духовке с минуты на минуту совсем сгорят, но завтра утром со всеми своими материалами пожалуй ко мне. Тебе ведь это требуется, я прав?

– Точно! – обрадовался Гордеев. – Только я все прикидывал, как напроситься, чтобы...

– А ты без «чтобы» – приезжай к половине второго, и все обсудим. Саня, и ты загляни. На всякий случай, как говорит твой друг Вячеслав, ладно?

– Во-во, нашлась дурная голова, на которую всякую тухлятину можно повесить!

– Ты не понял, – улыбнулся Меркулов. – Я ничего на тебя не вешаю, просто подумал, что совет опытного «важняка», понимаешь?..

– Очень даже хорошо понимаю, – тяжко вздохнул Турецкий. – Но учти, Юрочка, ты теперь у меня одним ведром водяры не отделаешься! Славка, ты свидетель, а я, видит Бог, предупредил...

У каждого из этой веселой компании было, как обычно, своих дел по горло. Но случись трудная ситуация – и они, то фырча, то жалобно канюча, включались в очередные дела, иной раз даже не дожидаясь просьбы товарища. Примерно так случилось и на этот раз.

Дело о защите невинно осужденного, по собственной инициативе подставившего башку под топор Фемиды, вызвало определенный резонанс у присутствовавших на вечерней пирушке друзей Вячеслава Ивановича. Ну явная же несправедливость! А усугублялось все тем, что уж больно нагло повели себя истинные преступники. Точнее, возможные пока преступники. Не доказано – нельзя беспочвенно обвинять. Это Меркулов всегда ставил во главу угла. Хотя, честно говоря, бывали, конечно, случаи, бывали... Но в прошлом. Когда надежда оставалась на интуицию. Которая, кстати, подводила чрезвычайно редко. Так что не все казалось совсем беспочвенным...

На следующий день, ознакомившись с собранными Гордеевым и «Глорией» показаниями, Константин Дмитриевич, придав лицу непривычно вредное, брюзгливое выражение, вызвал к себе начальника Управления по надзору за уголовно-судебными делами Генеральной прокуратуры государственного советника юстиции второго класса Вадима Ивановича Калинцева.

Тот скоро явился. Шутливо отдал честь Турецкому, сдержанно кивнул Гордееву и присел к длинному столу, у которого сидели Меркулов со товарищи.

– Слушаю, Константин Дмитриевич. Если позволите?

– Давай, – кивнул Меркулов.

– Да вот, судя по составу присутствующих, так понимаю, что мы опять куда-то вляпались? Дела будем поднимать?

– Вот что значит настоящий профи! – Меркулов с уважением показал присутствующим на Калинцева. – Угадал, Вадим Иваныч. Будем. Я тут тебе кое-что приготовил. Юру нашего ты еще не забыл?

Калинцев молча подмигнул Гордееву.

– Так вот вскрыл он одно дело, которое может иметь серьезные последствия. Для некоторых высоких товарищей. Я тебе папочку передам. Вместе с указанием истребовать это дело и изучить его. Не сам, нет, есть же у тебя помощники. А пока будете изучать, адвокат, – он кивнул на Юрия, – подсоберет для тебя недостающие улики. Ну и примем решение, да? Не хочу пока предвосхищать, но полагаю, ты составишь протест в Верховный суд, на имя Сидоренко. Туда-сюда, думаю, на все месяца вам хватит?

– Если позволите, я хотел бы сперва... – сказал Калинцев.

– Разумеется, Вадим Иваныч, о чем речь? А ты, Юрий Петрович, запиши себе телефончик, который назовет Вадим Иваныч, – для связи, и сам тоже не мешкай. Впрочем, чего это я советую своему принципиальному оппоненту?

Народ заулыбался.

– Ну а следствие по этому делу мы, скорее всего, попросим провести Александра Борисовича, да?

– Так и знал! – с ходу заканючил Турецкий. – Я, конечно, самое свободное от обязанностей лицо на Большой Дмитровке! У меня...

– Спокойно, – мягко улыбнулся Меркулов. – Куда ты торопишься, Александр Борисович? Ведь Вадим Иваныч еще своего слова не сказал. А вот когда ска-ажет... Как считаешь, Вадим Иваныч?

– Согласен, Константин Дмитриевич, – усмехнулся он и покачал головой.

– Отлично, значит, все свободны, а вы...

– Штирлиц, – мрачно подсказал Турецкий.

– Ага, а ты останься. Всем спасибо.

Калинцев и Гордеев вышли вместе.

– Насколько я понимало, Юрий Петрович, вы подали жалобу? – сказал Калинцев. – Может, поднимемся ко мне? Ненадолго. Просто введете немного в курс дела.

– С удовольствием. Само это дело находится в Московском городском, у Афанасьевой. Во время беседы с ней у меня создалось впечатление, что она и сама понимает: дело-то было, мягко говоря, не очень... Многое просто притянуто, как говорит Александр Борисович, за уши. Ну и... мне удалось собрать показания тех, кто вел расследование, свидетелей, самого осужденного. Вот от собственных стараний, – Юрий тронул пластырь на макушке, – пострадал даже. Но живой, как видите.

Калинцев посмотрел, сочувственно улыбнулся и сказал:

– А я и не понял сперва. Теперь же модно, знаете... Даже по телевизору без конца показывают. Шапочки-то эти. Тем более что и адвокатура у нас как-то ассоциируется...

– Нет, то на Святой земле, а в России я, по-моему, только один раз всего и видел, возле синагоги, той, старой еще, на Спасоглинищевском. В студенческие годы.

Калинцев с легкой иронией посмотрел на Гордеева и заметил:

– Давно...

– И все-таки... – возразил Юрий, поняв его намек на возраст.

Самым щекотливым для Гордеева среди всех показаний были, разумеется, признания Мансурова. Но вчера, обсуждая, кем, когда и каким образом были собраны эти документы, Турецкий предложил исключить их вообще из дела. Как не было. «Сподвижник» Мансурова Лукин и без того наговорил немало, и все по существу. Он жив, здоров и, хотя основательно напуган, от слов своих вряд ли откажется. Вот если начнет отрекаться, финтить, тогда можно будет подумать и о том, чем покрепче прижать его. А так ведь он не сказал ничего противоречащего показаниям следователя Мансурова, разве что постарался свалить на него вину за силовые действия в отношении свидетеля. Но это уж ему Бог судья.

Вот и Вячеслав Иванович тоже поддержал Турецкого. Не для того чтобы как-то отмазать ребят из «Глории», вины за ними он не видел ни при каких обстоятельствах, просто может возникнуть ненужная тягомотина, которая к главному делу и отношения-то не имеет, если не строить дурацких предположений, на что бывают большие мастера именно адвокаты. А что у тех же Носовых адвокаты будут и дорогие, и первоклассные, сомневаться не приходилось. Так зачем же давать им пищу для ненужных нападок на следственные органы?

Меркулов, конечно, морщился, но... не возражал. И за то спасибо.

Теперь Калинцев расспросил Юрия Петровича, не заглядывая, впрочем, в папку с материалами, словно хотел представить для начала просто общую картину, услышать мнение адвоката. Слушал, кивал, потом уже с поскучневшим выражением лица заметил, что, похоже, Александру Борисовичу все-таки придется побегать. Несмотря на то что дело выглядит рутинным.

На том они и расстались. Но все же Юрий Петрович уходил из Генеральной прокуратуры с хорошим чувством отчасти выполненного долга. Можно было сказать, что жалоба его принята к рассмотрению и дело наконец сдвинулось. Теперь уже никакими стараниями господина Носова-старшего лавину, покатившуюся с горы, не остановить. Разве что перестрелять всех участников и заинтересованных лиц. Но получится слишком много народу. Себе дороже может обойтись.

Следующим шагом должно было стать, по идее, открытие сезона охоты на самого матерого зверя – на Илью Андреевича Носова. В принципе, повторял про себя Гордеев, это прямое дело следователя. Но ведь Константин Дмитриевич дал определенный срок Калинцеву на изучение дела. Пусть себе изучает, готовит протест в президиум Верховного суда, все честь по чести. Но ведь и время зря терять не хочется. Зверь-то ведь очень опасный, он не станет ждать, пока выйдут загонщики, он теперь и сам постарается убрать ненужных ему свидетелей. Но кто из них нужный, а кто нет – неведомо. Значит, надо все-таки не ждать, а обкладывать по всем правилам настоящей охоты. Вот с этими мыслями Юрий Петрович и отправился в «Глорию» – держать большой совет.

Большой серый дом на углу Тихвинской улицы и Палихи подъездами выходил во двор. Проезжую часть улицы с трамвайной линией и двор соединяла глубокая и темная арка. Филипп Агеев не стал заезжать во двор, выбрал место между сугробами, наметенными санными горками на тротуары, и не без труда припарковался. А уж во двор они с неразлучным на операциях такого рода Самохиным вошли пешком, так оно меньше интереса к себе вызывает. Тем более что ничье постороннее внимание им и не требовалось, было даже противопоказано.

В своих признаниях Юлия Марковна долго и старательно избегала данного «географического пункта». Почему? Это другое дело, и не очень хотелось Филе заниматься сейчас расследованием причин утайки. Хотя предположить он все-таки мог бы.

Квартира в доме на Тихвинской, находившаяся на первом этаже и окна которой были забраны крепкими металлическими решетками, изображающими своим узором восходящее солнце с лучами веером решетки, могла показаться служебной, а не жилой. Такие обычно ставят на окнах подсобных помещений в магазинах, в учреждениях быта. Тем более – первый этаж. Возможно, когда-то так оно и было. Или, напротив, бывшее жилье готовили для вселения какой-нибудь незначительной фирмы, которая в конце концов так и не состоялась. Детали были теперь никому не интересны. Суть же, наоборот, интерес представляла. А состояла она в том, что помещение сие являлось практически никому не известной, за исключением узкого круга доверенных лиц, тайной квартирой Григория Ильича Носова. Бывал он здесь редко, гостей, естественно, не водил, а для каких целей использовал, Юлия Марковна – даже она! – толком не знала. Просто побывала однажды, ну так случилось...

Она, возможно, в какой-то момент даже пожалела, что проговорилась Филе об этом помещении, никто ж за язык ее не тянул. Просто, можно сказать, ляпнула в порыве откровенности, что ли. Это когда он, применив на практике все свои таланты покорения женской натуры и после отдыхая, как бы размышлял вслух, где могли бы находиться необходимые ему документы, похищенные младшим Носовым во время убийства Инны Осинцевой? Что это были за документы, он Юле не сказал, но вид сделал важный и значительный. И она поверила, что все дело именно в них. Вот тогда же и сболтнула. Но успела ухватить себя за язык. Однако у Фили такие номера не проходили. Раз-два – и пришлось ей сознаться до конца. А что, за наслаждение тоже надо платить!

Филя рассуждал логически. А информацию к размышлению помимо уже имеющейся собственной подбросил и Юра Гордеев – после бесед с Репиным. Факты говорили о том, что несостоявшиеся партнеры господина Носова-старшего покидали белый свет быстро и неуклонно, после чего их собственность легко переходила в руки Ильи Андреевича. Так было с Аваковым из Очакова, с Филимоновым из «Мануэля», с Донченко из «Станицы». Та же участь, по утверждению Андрея, еще до стремительного возвышения фирмы «Феникс», в конечном счете превратившейся в мощный концерн многопланового профиля, постигла и самого первого ее гендиректора – Сербинова, а несколько позже – и двоих его замов. Причем все трое последних умудрились уйти из жизни практически одинаково – они были отравлены. А следствие, как ни старалось, не смогло связать концы аналогичных преступлений. Или не хотело. И все оказалось списанным на несчастный случай. Трагическая такая, понимаешь ли, случайность.

Это примерно как если бы трое здоровых мужиков бежали друг за дружкой через трамвайные пути, каждый споткнулся бы на одном и том же месте, все попадали, поразбивали себе головы и тут же померли. Действительно, трудно представить, а ведь было же! Вот и судебные медики утверждали, что в организмах умерших были обнаружены следы солей таллия. Такая странная штука – сама как сахарный песок, и ни вкуса, ни запаха. И всякий раз врачи опаздывали, то есть появлялись тогда, когда было уже слишком поздно. Примерно как в случае с Инной Александровной Осинцевой. Один к одному...

А еще одна особенность прямо без всяких сомнений указывала на единый почерк убийцы: во всех случаях эксперты не сумели обнаружить посуды, из которой могли есть или пить жертвы. Опять-таки как в случае с Осинцевой. Будто с собой уносил ее убийца.

Но с Инной, если судить по показаниям Андрея Репина, «работал» Григорий Носов. Однако слова словами, все это надо еще доказывать. Защитник станет утверждать, что Андрей просто оболгал своего двоюродного брата, и все. Поди опровергни! Причин-то навалом!

И значит, первым делом надо искать следы. Поднимать все прошлые дела, оставшиеся нераскрытыми или списанными на несчастный случай, и раскручивать по новой.

Рассуждая дальше, Филя был уверен, что если бы эту проклятую соль таллия, которой пользовались Носовы, где-то и хранили, то, конечно, не в офисе «Феникса», и не в «Станице», и уж во всяком случае не в «Московии». А где? Если ею привыкли пользоваться? У себя дома? В квартире Носова-старшего? Исключено, он не станет так рисковать. В квартире Носова-младшего – на Новослободской, что неподалеку от отца? Тоже вряд ли. Слишком опасно. Но даже если бы в одном из этих мест и хранили, то после довольно решительных действий адвоката Гордеева улика была бы немедленно ими ликвидирована. Так вот, рассуждал Филя, а нет ли еще какого-нибудь тайного места, где могли бы храниться не только ядовитые вещества, но и, к примеру, оружие, которое в определенный момент использовалось по назначению? Ведь Аваков-то был убит. И хотя убийцу, как обычно, не нашли, оружие было брошено рядом с трупом. В подъезде дома, на первой же лестничной площадке. Классическое заказное убийство, ни у кого не было сомнения.

Точно так же, с пулей в затылке, упал в реку Филимонов. Вместе с машиной. Сброшен, по сути.

Ну а об исчезновении Донченко и говорить нечего: вывезли куда-нибудь подальше в лес, пристрелили и закопали.

Странно другое: почему-то никому не пришло в голову сопоставить все эти акции и нащупать единую нить – общий почерк. Который в конечном счете определялся фактом появления нового хозяина – единого во всех случаях.

Правда, все это хорошо видно теперь, когда появилась информация, позволившая связать все случаи воедино. Ведь в свое время они расследовались разными прокуратурами, разными людьми. А время – только вспомнить – было ж такое, что практически все происходящее легко списывалось на выросшие словно грибы после теплого дождя организованные преступные группировки. И где уж было с ними бороться-то, если даже само название – аббревиатура ОПГ – было далеко не в почете среди правоохранителей? Не было и не могло у нас быть организованной преступности!..

Однако пора вернуться от общих слов к конкретному делу! – таким вот решительным образом остановил себя Филя, добившись от Юлии Марковны неожиданного для него признания и полагая, что действовать теперь придется стремительно и не надеясь ни на какие официальные службы.

Свои отношения, даже свое знакомство с Юлией, Агеев не только не афишировал, но проявлял максимум осторожности при каждом свидании. Он же знал, чем все это может кончиться буквально в одночасье. А Юлия, по его мнению, тоже понимала, во что влипла – и в связи с Носовым-старшим, и, естественно, с Филей, – и рисковать своим здоровьем тоже не хотела. Поэтому появлялся он у нее поздно ночью, когда уследить было просто невозможно, а исчезал, пока все соседи, да и пожилая консьержка, крепко спали. Кассетка давно перекочевала к Юлии и по настоятельному совету Фили была тут же уничтожена. О копии же позаботился сам Филя. Таким образом, он как бы освободил женщину от своей власти. Но оказалось, что еще больше привлек. И не он так решил, а сама Юлия, которая теперь в буквальном смысле не давала покоя его мобильнику, слава богу звоня, по настоянию опять же Фили, не со своих, а с соседних аппаратов. То, что и ее телефоны теперь прослушивались, Филя знал твердо, знакомясь с записями вечерних переговоров господина Носова-старшего.

Этот старый мерзавец, иначе его для себя уже и не называл Агеев, несколько раз (значит – не случайность) обзывал в разговорах Юлию «этой проблядушкой». Интересно было бы знать, с кем конкретно он говорил о Юлии, но Носов никогда фамилий, имен и даже кличек не называл в телефонных переговорах. Однако создавалось впечатление, что абоненты были близкими ему людьми, то есть теми, кто полностью был в курсе дел. Поминали ее, как правило, снисходительно и без всякого уважения. В общем-то плевать, но Филю что-то в этом все-таки обижало.

Как он понимал, никакой, конечно, шлюхой там или даже просто легко доступной бабой Юля не была, ей однозначно не хватало в жизни регулярного мужика, вот чего. Всю жизнь ее окружали и, естественно, пользовались по мере нужды ею люди много старше. А тот же Гришка, о чем рассказала Лидия, был скорее исключением, чем правилом. И теперь, встречаясь с Филей, Юлия Марковна уже не изображала из себя сексуальную хищницу, а становилась нормальной – мягкой и щедрой бабой, которая расслаблялась с превеликим удовольствием и умела при этом быть благодарной. А это совсем немало. Потому у Фили появлялось все больше аргументов вывести эту женщину из игры вообще. Потому и охранял он ее по мере сил. По ночам, как правило, когда женщины особенно беззащитны.

Итак, вдвоем с Самохой они вошли во двор и свернули налево, к первому же подъезду. На них были надеты черно-желтые форменные куртки с надписями по спинам «Газификация», в руках обычные рабочие чемоданчики.

В доме стояли газовые, а не электрические плиты, на что указывала желтая труба, проложенная вдоль фасада дома и уходящая во двор, где и разветвлялась по подъездам.

Пока Филя обследовал стыки труб уже в самом слабоосвещенном подъезде, Самоха осматривал нужную дверь на предмет всякого рода сюрпризов в виде тайной сигнализации и прочих заморочек. Похоже, никаких особых секретов здесь не имелось, но сама дверь была сейфовой. Соответственно и замки. Впрочем, для специалиста они не проблема. Хуже оказалось другое – за первой дверью находилась вторая, такая же. Но вот она точно стояла на сигнализации, проводка от которой уходила внутрь квартиры, а не наружу, как это делается обычно.

Времени в наличии имелось чрезвычайно мало – в любую минуту на лестничной площадке мог появиться кто-нибудь из жильцов – и тогда придется объясняться. Впрочем, тут надо отдать должное уже Филе. Он постарался предусмотреть подобную ситуацию. И в чемоданчик Самохи был положен газовый баллончик, который включался поворотом вентиля. Если бы кто спросил, что тут нужно господам газовикам, Самоха мог просто машинально нагнуться к замочной скважине, одновременно повернув вентиль, и позволить любопытному принюхаться: ведь пахнет газом! Вы что ж, хотите, чтоб ваш дом взлетел на воздух?

Сложно, конечно, но пока будешь искать другой, более правдоподобный вариант, уйдет драгоценная возможность пошарить в пустой квартире. Где, судя по слою пыли между дверями, давно никто не был.

Если сигнализация питается от электросети, то проще всего вырубить вообще свет в квартире – так подумал Самохин и решительно подошел к электрощиту на лестничной площадке. Риск, конечно, но и другого выхода тоже пока не находилось. Короче, Самоха решился, щелкнул общим выключателем на всю квартиру и принялся за новый замок.

Еще через пять минут сыщики, аккуратно закрыв за собой обе двери, вошли в давно покинутое жилье. Целлофановые боты на ногах, разумеется, оставляли следы на пыльном паркете, но для их уничтожения уже теперь в Филином чемоданчике имелся специальный пылераспылитель.

Новоявленные богатые идиоты, насмотревшись по телевизору зарубежных детективов и усвоив исключительно вершки «криминальных секретов», не придумывали ничего лучше, чем просто подражать банальным образцам. Поэтому особо и искать каких-то супер-пупер-секретов тоже не приходилось. Сыщики для начала просто прошлись по трехкомнатной, бедноватой мебелью квартире, прикидывая, где могут находиться тайники, если таковые здесь имелись.

Вообще-то говоря, в аналогичных случаях, прежде чем начинать обыск, неплохо бы знать заранее, что ты хочешь найти. Агеев с Самохиным, отправляясь на операцию, имели в виду две цели: яд и оружие.

Оружие, к примеру, можно спрятать в том же диване, в коробе для белья. Но лишь в случае, если ты твердо уверен, что посторонние в твое жилье не проникнут. А если не уверен? Тогда надо прятать там, где уж точно искать не станут. Но тайник должен быть достаточно большим. Здесь первый этаж. Под полом – подвал. Если там нет специально отгороженного помещения, значит, нет и тайника.

Квартира оставляла несколько странное впечатление: все три комнаты в ней были проходными. То есть раньше здесь была проведена перепланировка, что необходимо для учреждения. И в нем посетитель, к примеру попадая из прихожей в одну комнату, затем из следующей двери переходил во вторую, а оттуда – в третью, из которой и возвращался в прихожую, – своеобразный такой круг по комнатам. Зачем? А черт его знает, может, кому-то так надо было?

В средней комнате, между дверьми направо и налево, был большой эркер – выступ в стене, своеобразное трехстворчатое окно во двор. Еще не входя в дом, Филя обратил внимание Самохи на этот эркер.

Симпатичная такая деталь внутреннего фасада, она повторялась в каждом стояке между подъездами дважды. Но сейчас что-то вдруг обеспокоило Филю. Что-то ему показалось не совсем так. А что?

Он подошел к зарешеченному эркеру, из комнаты затянутому полупрозрачной пыльной шторой, и задумался.

– Есть мысль? – слегка усмехнулся наблюдательный Самоха.

– Понимаешь, Коля... может, мне показалось... Ты сам не помнишь? С той стороны здесь все в порядке? Неохота лишний раз во двор выходить.

– Ты про этот, как его...

– Ну эркер называется. Он до земли или...

– Точно! – словно обрадовался Самоха. – Только один был до земли, а остальные нависали. Как балкончики. Я еще обратил внимание. Некоторые жильцы под балконами или выступами на первых этажах делают кирпичные кладки. Подвальчики персональные устраивают. Но надо все равно проверить... Слушай, я пойду? Это ведь может быть именно то, что нам с тобой и нужно!

– А чего выходить? – пожал плечами Филя. – Люк-то ведь в такой подвал может находиться только в квартире. То есть...

Самохин вошел в пространство, ограниченное тремя окнами эркера, и легонько попрыгал, прислушиваясь. Потом они с Филей дружно вытащили из-под плинтуса фигурный вырез коврового покрытия, которым был затянут весь пол в этой, средней комнате, а Филя, став на колени, начал внимательно разглядывать блестящий паркет.

– Все правильно, вот, – сказал он наконец и, колупнув ногтем у самого плинтуса, поднялся. – Доставай какую-нибудь стамеску или лучше фомку. Здесь, по всей видимости, крышка. Люк вместе с плинтусом поднимается вот по этой линии. – Он прочертил ногтем прямую линию между паркетинами. – Не знаю, может, подъем автоматический, но тогда надо искать подводку – это по твоей части.

Теперь на колени опустился Самохин и начал методично изучать весь плинтус по периметру эркера. Потом осмотрел снизу подоконник. Полез дальше, вдоль плинтуса, к двери. И наконец обнаружил то, что искал.

От выключателя света в комнате, под обоями, он нащупал уходящий к полу проводок, который затем тянулся под плинтусом к эркеру, где и спускался под паркет. Неплохо придумано.

Но тут же вставал другой вопрос, более серьезный. Вскрывать или не вскрывать?

Ну то, что вскрывать придется обязательно, без сомнений. Как вскрывать – вот главное. Самим или обставлять соответствующими формальностями?

Дело в том, что если бы они просто нашли тайник в диване, приподняв верхнюю часть и увидев «калашников», это одна сторона проблемы. Но вскрывать тайник такого рода, где могут быть не только предметы, представляющие для следствия определенный интерес, но и возможные ловушки, без свидетелей не хотелось. Да и было бы просто неправильно истолковано законом впоследствии. Поди доказывай, что, к примеру, то же самое оружие, если оно там спрятано, заложено именно хозяином квартиры, а не тобой – в порядке провокации! Но тогда возникает и новая проблема: а кто тебе вообще разрешал лезть в чужое жилье? У тебя на руках ордер? С какой стати ты здесь оказался? Где тот стимул, который подвиг тебя без разрешения соответствующих органов проводить обыск в чужом жилье?

Ну если стимул все-таки еще как-то можно объяснить, то отсутствие ордера, иначе говоря, постановления, подписанного должностным судебным представителем либо прокурором, не объяснить ничем. Его у тебя нет и, возможно, не предвидится.

Так что же делать? Вскрыть, чтобы просто посмотреть? Или оставить все как есть и докладывать о своем открытии начальству?

Долго смотрели друг на друга Самохин с Агеевым, пока наконец Коля не тронул словно замороженного Филю за рукав и не сказал:

– Я думаю, извини, что надо бы позвонить. Ты – старший в операции, тебе и труба в руку. Валяй, Филя.

Заполошный телефонный звонок Дениса Андреевича поставил Вячеслава Ивановича Грязнова действительно в двусмысленное положение.

– Дядь Слав, что делать? Ребята-то ведь абсолютно правы! Своими неавторизованными действиями мы можем в самом деле провалить всю операцию!

– Так! Первое: спокойно и говори по существу...

Денис и рассказал, что откопали в тайной квартире Носова-младшего Агеев с Самохиным, проводя там несанкционированный обыск.

– Они на связи? – спросил Грязнов-старший, дослушав.

– Они в квартире. Но ничего там не трогают и никаких дальнейших шагов не предпринимают. Двери, естественно, вскрыли – обе сейфовые, по спецзаказу. И свет вырубили. На всякий случай. От сюрпризов.

– Пусть пока посидят. До моей команды. И носа не кажут. А я буду советоваться. Ну, племяш, чтоб вас всех! Ей-богу!..

Грязнов тут же перезвонил Турецкому:

– Саня, возник небольшой проблемный вопросец. Ты как?

– Если моему другу не с кем выпить, я, пожалуй, смогу соответствовать. Но позже...

– Ты почти рядом с идеей. Но проблема в ином. Я слышал, что наш Костя днями решил тебе поручить одно расследование, связанное с Юркиным делом. Ну и с моими архаровцами. У тебя оно, кажется, сильного возражения не вызвало? Или я не прав?

– Славка, не темни, чего надо-то?

– Да вот, понимаешь... по одному фигуранту неожиданно открылось кое-что.

– Это кто ж таков будет?

– Носов-младший. Ребята отыскали его тайный схрон. Ну и влезли без спросу, а там... Словом, ты понимаешь, санкция необходима.

– На взлом? Но, по-моему, твои орлы никогда особо не нуждались ни в каких санкциях. С чего это они вдруг?

– А в этот раз застеснялись. Вдруг, говорят, там оружие незарегистрированное обнаружится? Или чего похлеще? Задумались. Мне перезвонили... Так что у тебя с делом-то? Взвалил уж? Или чего-то ждешь?

– Вот именно: чего-то жду. Постановления... А у них там не туфта, случаем?

– Для того и позвонил. Если туфта – никакой санкции не нужно. А вдруг нет? Что тогда? Как приобщать станешь? На основании чего? Я ж всегда и, главное, в первую очередь о своем друге помню. О тебе, Саня, то есть. Цени.

– Ну и блин! К Косте, что ль, заглянуть?

– Во-во, думаю, самое время.

– А ты-то чего? Стесняешься?

– Саня, да я сейчас же лучших своих специалистов отряжу, ты только прикажи! Понимаешь, какая глупая ситуация наклюнулась... Лезть туда вроде бы рано, но уже завтра, если куда-то что-то просочится нечаянно, будет уже поздно. Революционная ситуация! Сегодня – так, а завтра – соответственно этак. Ильич тебе, Саня, кланялся.

– Ладно, не уходи. Я перезвоню. Слушай, Грязнов, а они там, часом, не шумят?

– Что ты? Тихо сидят, как мыши. Подпол, понимаешь, нашли, а не лезут. Стимул, мол, есть, а вот с указанием пока туго. Вот я и подумал, что мы вечно опаздываем исключительно по собственной инициативе. Теперь вот, к примеру, ожидать будем. У моря погоды. А тут прилив начнется и утопит, к едрене фене, все вещдоки. Верно? Сколько раз мы такое проходили с тобой, Саня? Не припомнишь?

– Нет, Грязнов, ты гусь! Стимул у него, вишь, появился... А стимул, между прочим, господин генерал, это палка такая, заостренная, которой слона в задницу колют, чтоб бежал быстрей!

– Положим, не в задницу, а в ухо, – поправил Грязнов. – А может, и в задницу... Но нам-то с тобой какая разница? Главное, чтоб дело двигалось! Словом, ты думай, ты у нас самый умный, а я пока дам команду своим собрать бригаду, эксперта там, того-другого, надо же будет, как я понимаю, понятых тоже обеспечить... А то, пожалуй, и сам тебе помогу. В первый раз, что ли?

– Точно – гусь! – захохотал Турецкий. – Ладно, сиди жди, я тебе от Кости и перезвоню.