Глава десятая
СЛЕДОВАТЕЛИ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ

Павел Борисович Мансуров объективно был поставлен в безвыходные условия. Знать бы еще – кем! Не самая острая на данный момент проблема со временем выяснится, конечно. Но – со временем! Вот в чем беда. Бандиты, приехавшие по его душу, стали невольными свидетелями, от которых теперь требовалось обязательно избавиться. Ни с миром отпускать, ни сдавать в милицию категорически нельзя. Клял себя Мансуров, что вынужден был признаваться вслух, называть имена, о которых должен был раз и навсегда забыть, но иного выхода у него также не было. Дело сделано. Осталось лишь закончить его грамотно.

Мансуров оглядел своих пленников, судьбу которых собирался решить в самые ближайшие час-полтора, поскольку дальше начнет светать и появятся вот уж совершенно ненужные свидетели.

Из двух зол, что обрушились сегодня ночью на его грешную голову, приходилось решительно выбирать самое неприятное. Ибо именно оно, по его прикидкам, представляло все-таки меньшую опасность.

Он не знал точно, кто те двое, что легко и профессионально повязали бандитов и раскололи его тоже, кстати, в два счета. Но что не уголовники – это точно. И тем, что они, по сути, оставили на его усмотрение судьбу бандитов, даже их документы и оружие с собой не забрали, показало, что им на будущих покойников абсолютно наплевать, – поступай, мол, с ними как хочешь. Но ведь тем самым они и ему не оставили выбора! Вот в чем дело. И, значит, однажды, если объявится нужда, могут предъявить и свои обвинения. Или не захотят? Вот от решения этой дилеммы и зависела дальнейшая судьба следователя Мансурова.

Впрочем, какого, к черту, теперь следователя? Прав был, по существу, этот крепыш с интеллигентной речью, вырубивший один троих вовсе не хилых отморозков. Кончать, видимо, придется с прокуратурой... Свет на ней клином не сошелся. И лучше, пожалуй, в самом деле заранее сделать это лично, чем ждать, когда тебя выкинут с позором. А делать это у нас еще ой как могут! И любят!

Недаром же эта хитрая стерва судья Афанасьева звонила ему и предупреждала, что настало, кажется, время расплачиваться за старые грешки. Грешки – это для нее, видите ли! Ну да, к ней-то какие претензии? Разве что где-то недоглядела. Где-то... что-то... Ну и сволочь же! Наверняка и ее хорошо подмазал господин Носов, ибо был совершенно спокоен и уверен в выдвинутом обвинении.

Конечно, однажды то дело вполне могло всплыть, но не думалось, что все-таки так скоро. Однако теперь-то уж чего голову себе морочить? Как вышло, так и вышло. В другом теперь вопрос: напрочь убирать подонков или вывезти их подальше и аккуратненько сдать милиции? Не обязательно ведь при этом сообщать свое имя и адрес. Можно представиться анонимом. Да и не в их, бандитов, интересе колоться в ментовке! Или все-таки...

Время идет больно уж быстро. Скоро действительно станет светло, а он все никак не решит, что делать...

И тут он заметил, что тот мужик, который его допрашивал, допустил небольшую, но очень опасную для него, Мансурова, оплошность: одного из троих, Котлом его зовут, просто отрубил, но не связал, как остальных. И вот парень очнулся. Мансуров тут же исправил ошибку. Нашел бельевую веревку, стянул ему руки и ноги, а рот залепил скотчем. По иронии судьбы – тем самым, что бандиты приготовили для него. И опять задумался: что делать-то? Очень не хотелось пачкаться в крови. Даже этих подонков. Такое может однажды откликнуться. Того, в чем он вынужден был сознаться, вполне хватало для вылета из органов. Так зачем же усугублять?

Наконец он принял единственно верное для себя решение.

Поднимать и тащить этих бугаев на себе охоты не было. Но ведь должны же и они, хотя бы в конце жизни, почувствовать на себе то, что обычно чувствовали их жертвы? Есть же справедливость?

Вот он и ухватил первого за ремень, стягивающий его руки с ногами, приподнял и поволок прямо так, мордой по полу, по ступеням, а после и по снегу через весь двор до калитки. На улице открыл дверцу их джипа и, опять же не церемонясь особенно, благо рот бандита был запечатан его же вязаной шапкой, затолкал его в багажник.

Второго и третьего он тем же манером засунул в салон, на пол возле заднего сиденья. Потрудился, однако, бугаи ж все-таки, да и перетаскивать их было неудобно, хоть он вовсе и не церемонился.

И только теперь заметил, что ключей-то в машине не оказалось. То ли выбросили те мужики, то ли с собой забрали, черт их разберет!

Не великий он был, конечно, знаток автомобилей, да и на свой собственный как-то не накопил, предпочитая пользоваться электричкой, так оно было привычнее, однако как завести машину, если нету ключа, все же знал. Но прежде чем отправиться в путь, решил обставить ситуацию так, будто ни сном ни духом ни о каких налетчиках не в курсе.

Вернулся домой, все прибрал, чтобы никаких вещдоков не оставить. Во дворе лопатой и метлой зачистил следы волочения. Прихватил с собой также оружие – собрать пистолеты для знающего человека было делом нескольких минут, сгреб бандитские документы и телефонные трубки и запер за собой дом.

Хороша была все-таки машина, даже жаль расставаться. А ведь придется...

Время отъезда выпало удачное: шесть часов. Соседи только просыпались, кое-где, в не газифицированных еще домах, начинали топить печи. На работу еще никто не спешил.

Погода была отвратительная – какая-то промозглая. Складывалось впечатление, что всю округу придавил непонятный ледяной туман.

Быстро выехал на Егорьевское шоссе и погнал в сторону Раменского. Ближайший милицейский пост находился аж у бетонки, но до нее не собирался катить Мансуров. Тут и недалеко есть немало достаточно укромных мест.

Дома он захватил расписание поездов и прикинул по Куровской ветке, какой ему удобнее. Выход около семи. Значит, к этому времени с бандитами все должно быть покончено.

Нет, он не считал себя кровожадным человеком, но почему-то был уверен, что оставь он теперь бандитов в живых, они ему обязательно и жестоко отомстят. Значит, следовало обставить дело так, будто у самих бандитов где-то что-то сработало не так. Что постарался кто-то другой, а вовсе не следователь Мансуров, который вообще никакого отношения конкретно к этим бандитам не имел. То есть отчасти, конечно, имел, поскольку те могли приехать к нему, чтобы выяснить, кто за ним следит. Но они выяснили все, что им было от него нужно, и уехали. А что с ними случилось дальше, он понятия не имеет. Может, у них стрелка с кем-то еще была, разборка там какая-нибудь, кто знает.

Проехав станцию Хрипань, Мансуров свернул налево, в сторону леса, на узкую дорогу, ведущую к садовым участкам. Когда-то в эти места он с супругой по грибы приезжал. Девственные были края, а теперь их вовсю застроили, дачники заселили, но это летом, а сейчас, в зимнюю пору, видно, только наезжали изредка. Дорога трактором прочищена, но не накатана. И следов после недавнего снегопада тоже совсем немного.

Сам следователь Мансуров прекрасно понимал, на что в первую очередь станут обращать внимание те, кому придется расследовать дело, которое он замыслил. И делал все так, как будто готовил именно для себя самого очередной тухлый «висяк».

Остановив машину за крутым поворотом, из-за которого железная дорога не просматривалась, а уж станция Хрипань – тем более, он выволок из багажника бандита и уложил его на водительском сиденье. Вот и пригодилась монтировочка, за которой этот мерзавец посылал своего кореша Котла. Коротким ударом Мансуров напрочь вырубил его, после чего снял с рук и ног путы. Ту же операцию проделал и с двумя остальными. И тоже вытащил из их разинутых ртов шапочки. Останки, которые будут вскоре обнаружены, должны выглядеть естественно. В смысле – как явные жертвы какой-то разборки. Документы и пистолеты он рассовал по карманам бандитов, а путы швырнул на пол.

А дальше судьбу находившихся в отключке бандитов решила канистра бензина, обнаруженная в багажнике. Ну зачем они возили ее с собой? Сами, значит, и виноваты.

И тут, словно по команде, заверещали все три мобильника. Мансуров вздрогнул, словно от суеверного страха: смерть, что ли, почуяли?

Он отделался от наваждения просто: облил лежащих бензином, плеснул побольше на пол, затем окатил джип снаружи и кинул канистру обратно в багажник – пусть себе льется, сколько хочет. Гореть так гореть! Тем более что если кто услышит взрыв, вряд ли сразу обратит внимание. Вот на черный дым обратит, но к тому времени будет поздно.

Оставалось только самому теперь поостеречься, не вспыхнуть факелом, поскольку нечаянно и сам немного облился бензином. Аккуратнее надо было, черт возьми! Да где уж!..

Странное испытывал ощущение: делая свое дело, ни о чем страшном не думал. Будто механически все получалось. И никакой жалости не испытывал к тем, кто вот сейчас должен вспыхнуть жарким пламенем, окутанным черными клубами дыма от горящей резины.

Нет, в поселке заметят, конечно, может, кто-то и прибежит, чтоб посмотреть, что горит. Но пока то да се, трупы обуглятся до неузнаваемости. И от машины останется один черный остов.

Поразительно, один из мобильников все надрывался, пока гудящее пламя не загасило полностью его жалобный звук...

Он был уже возле железнодорожной станции, к которой вышел не по дорожке, протоптанной вдоль полотна, а со стороны поселка, изнутри, так сказать, когда увидел на фоне светлеющего неба черные клубы дыма, поднимающиеся из-за лесного массива. На них обращали внимание и другие пассажиры, ожидавшие электричку на Москву, но как-то лениво, словно еще не проснувшись. Ну горит – и пусть горит... Не в поселке же, это понятно, а где-то далеко в стороне. Может, на дачах? Так там сторожа имеются, если чего...

Подошел поезд, и немногочисленный народ устремился в вагоны. Мансуров остался в тамбуре, явственно ощущая исходящий от себя запах бензина. Это очень нехорошо. Придется возвращаться домой и переодеваться, а ведь не хотел.

Но это все были уже мелкие заботы по сравнению с тем, что он уже сделал, и при этом никакого, даже запоздалого, раскаяния не испытывал. Будто не его трудами ушли на тот свет подонки, в документы которых он даже и заглянуть не удосужился, а значит, и не ведал, как их зовут...

Он сошел в Овражках и через полчаса был дома. Поселок просыпался по-зимнему лениво. Дома он еще раз внимательно осмотрелся глазами придирчивого следователя и стал переодеваться. Куртку и брюки было, конечно, жаль, но от них несло, словно от бензиновой бочки. Еще куда ни шло, если имеешь собственную машину, есть на что сослаться, а когда ее нет? Куртку из синтетики и брюки он засунул в большой пакет, чтобы выбросить в контейнер возле станции. Кто-нибудь из бомжей обязательно подберет. Утешало одно, вещи хоть и привычные, удобные, но не новые. Опять же и дубленка имеется, и зима в самом разгаре, чего экономить-то? Или ждать? Дубленку эту почему-то не любил – неуютно себя в ней чувствовал. А может, потому что жена купила, а не сам.

Вон на двери календарь висит. Она же и повесила – сплошная тебе эротическая Япония, мать ее... Синяя рамка, перемещаясь по прозрачной ленте, натянутой на лист с голыми розовыми девками, отмечает дни месяца. Давно уже никто ее не двигал. Это забава супруги, пока та не сбежала к матери, сучка...

Мансуров опустил ленту в самый низ календарного листа и поставил рамку на последнюю январскую неделю. Четверг сегодня, вот так. Еще денечек – и можно будет позволить себе хорошо скинуть напряжение. А то, что принял вчера, даже и не считается, потому что все пошло наперекосяк.

Найденный в районе Хрипани сгоревший джип с останками троих пассажиров сперва обследовали на месте. Эксперт-криминалист обнаружил среди еще чадящих остатков машины помимо обгоревших, но читаемых номеров пистолеты с развороченными взрывами рукоятками. Боевые патроны в обоймах, естественно, взорвались от высокой температуры, рукоятки были раскурочены. Все указывало на то, что здесь, скорее всего, произошла обычная бандитская разборка, вещественные следы которой победители постарались уничтожить. Ничего не дал и опрос местного населения. Подозрительных вроде не видели, взрывов и выстрелов тоже никто не слыхал. «Висяк», одним словом.

Потом останки погрузили на платформу эвакуатора, который пришлось специально вызывать аж из Раменского, и привезли для дальнейшей возможной идентификации в Экспертно-криминалистическое управление, на Петровку, 38.

По номеру транспортного средства без труда определили, что бывший теперь уже джип «рейндж-ровер» принадлежал гражданину Котлову Игорю Селиверстовичу, семидесятого года рождения, проживавшему на Енисейской улице, в Бабушкинском районе Москвы. Но поскольку по указанному адресу хозяина машины обнаружить не удалось, было высказано предположение, что один из трупов, найденных в машине, вполне мог оказаться вышеуказанным, также бывшим теперь лицом. Работа предстояла долгая, и никто особенно не торопился. Тем более что Котлов И. С. уже проходил по картотеке МУРа, имея за плечами судимость по статье сто шестьдесят третьей Уголовного кодекса – за вымогательство – и трехлетний срок пребывания в колонии, из которой он вышел в середине прошлого года. Вероятно, в машине находились его подельники, идентифицировать останки которых возможности пока не имелось. Как, впрочем, и самого Котлова.

Просматривая сводки происшествий за прошедшие сутки, Вячеслав Иванович Грязнов обратил внимание на данный факт ничуть не больше, чем на все остальные, среди которых имелись два убийства, три разбойных нападения с причинением жертвам тяжких увечий, парочка изнасилований и ряд иных преступлений помельче – фиксированных карманных краж и драк с нанесением телесных повреждений.

Но на всякий случай, просто по привычке не оставлять в памяти ничего непонятного, Грязнов попросил Людмилу Ивановну, свою секретаршу, найти и принести ему из архива дело этого Котлова И. С., как-никак сосед был все-таки, на той же улице проживал.

Ничего необычного дело также не представляло. Типичное вымогательство. По жалобе директора универмага, обложенного непомерной данью, двоих рэкетиров взяли с поличным. Суд особо и не сомневался: обоим впаяли по три года. Котел отсидел свое, после чего, как предположил Вячеслав Иванович, вернулся к прежней работе. И вот результат. Но одно неподтвержденное положение все же привлекло внимание начальника МУРа. Тридцатилетний детина Котлов – его фотографии в деле словно специально иллюстрировали теорию прирожденного преступника господина Чезаре Лоброзо – по некоторым выводам следствия мог принадлежать к так называемой бабушкинской оргпреступной группировке. И вот последнее уже явно что-то напоминало Вячеславу Ивановичу, но что конкретно, он припомнить сразу не сумел. Поэтому сам факт в памяти своей отложил до той минуты, когда он сможет зачем-нибудь понадобиться.

И еще не раз на протяжении дня фамилия Котлова всплывала из недр памяти, подобно тому самому банному листу, который имеет обыкновение прилипать почему-то именно к заднице. Грязнов почувствовал даже раздражение в этой связи и не нашел ничего лучшего, как позвонить племяннику, в речах которого и прозвучала, кажется, эта бандитская группировка. Нашел-таки концы Вячеслав Иванович.

Названная Денису фамилия сразу того насторожила, это уж профессионально почувствовал Грязнов-старший. А сам факт сгоревшего джипа, принадлежавшего Котлову, ну да, уголовная кличка Котел, с тремя находившимися внутри машины трупами всерьез взволновал племянника.

– С этим делом у тебя что-то связано? – напрягся и Грязнов-старший.

– В том-то и беда... – как-то очень уж неопределенно ответил Денис. – Сейчас буду срочно разбираться. Спасибо тебе, дядька, за неожиданную весть.

– Ты... это... – строго заметил Вячеслав Иванович. – Если чего, сам понимаешь... Немедленно докладывай! Мне еще не хватает, мать их за ногу, твоих забот! Учти, я держу вопрос под контролем. Эй, слышь-ка, а уж не связано ли оно с Юркиными проблемами, а? Ну-ка отвечай!

– Дядь, сделай милость, отвяжись, пожалуйста, дай нам самим разобраться, и я тебе потом все как на духу, ладно?

– Ну... смотри, ты парень взрослый... об ответственности своей помнишь... валяй.

Но Денису было уже не до воспоминаний о собственной ответственности, он приказал немедленно найти Голованова с Демидовым, которые находились на очередном задании, и сообщить, чтоб они срочно явились в офис.

Через час те прибыли.

Денис передал им информацию из МУРа, назвал фамилию и кличку, которую слышал именно от Голованова. После чего попросил обоих серьезно подумать и высказаться по поводу данного факта. А тут особенно и думать-то было уже не о чем, картина представлялась сыщикам предельно ясной. Но для подтверждения собственных предположений им необходимо было снова как-то связаться со следователем Мансуровым. Ибо только он один мог бы дать необходимые объяснения. А дело теперь сходилось к тому, что он оказался не только садистом, как назвал его тот же Сева, а все-таки убийцей. Хотя... последнему требовалось подтверждение.

Голованов тут же сел за телефон. Но в окружной прокуратуре ему сказали, что Павел Борисович сегодня на службе почему-то не появлялся. Может, приболел, он вчера чувствовал себя вроде бы неважно.

– А что, позвонить ему домой разве нельзя? – спросил Сева.

– Звонили. Никто не отвечает. Может, в поликлинику ушел.

– Но у него же мобильник! – напомнил Сева. – Какая разница, где он находится?

В ответ услышал невразумительное:

– Попробуйте сами, если вам известен номер. Мы посторонним такие номера не даем. Извините.

Ситуация становилась прямо-таки критической. Ничего иного не оставалось, кроме как немедленно мчаться в Малаховку, чтобы выясниь, что там случилось. Или обращаться за помощью к Вячеславу Ивановичу.

Денис подумал и выбрал второе.

– Ну так что там у тебя? – недовольно спросил Вячеслав Иванович, уже понимая, что конечно же неприятность имела место быть. Иначе с чего бы это стал Дениска звонить спустя всего час после их разговора?

– Я мог бы к тебе прямо сейчас подскочить?

– Один?

– Лучше вместе с Севой и Володей.

– М-да!.. – будто крякнул Грязнов-старший. – Ладно, жду.

И тяжко вздохнул.

А еще через полчаса, одним только взглядом вылив на головы прибывшей троицы все возможное свое презрение, он раскрыл справочник и нашел номер дежурного Малаховского отдела внутренних дел.

– Грязнов из МУРа, – сердито бросил он в трубку. – С кем разговариваю?

– Дежурный старший лейтенант Юшков, товарищ генерал! – отрапортовал тот.

– Слушай, сынок, у вас там... спокойно?

– Что вы, товарищ генерал! – воскликнул дежурный. – Тут такое! Убийство, товарищ генерал! И не бытовуха какая-нибудь. Следователя прокуратуры замочили... извините, товарищ генерал!

– Вот-вот, я как раз хотел выяснить кое-что по этому поводу. Фамилия следователя?

– Мансуров, товарищ генерал.

– Понятно... И когда это произошло?

– Там бригада сейчас, товарищ генерал, из области. А первое сообщение поступило от соседки. Это было... ага, вот записано: в десять тридцать две. Выехала дежурка, сержант Фролов обнаружил труп – на веранде его дома. В смысле – убитого, товарищ генерал. И больше пока ничего. Но вы можете...

– Угу, ладно, сынок, спасибо. Я сам знаю, что могу... – Грязнов положил трубку, тяжелым взглядом окинул сыщиков и закончил: – А чего не могу. Вот так. Убит этот ваш Мансуров, ребятушки. Теперь рассказывайте все. И с деталями. А я буду думать, что делать в этой дерьмовой ситуации...

Позже, в самом конце дня, Вячеслав Иванович, переговорив со своим коллегой из областного управления уголовного розыска, который сегодня вынужден был сам выезжать на труп, ввиду того что жертвой оказался «важняк» из окружной прокуратуры ЦАО, попросил того о небольшом личном одолжении. И вскоре курьер доставил ему копии материалов по только что возбужденному уголовному делу.

Утром, в районе десяти, в Малаховский отдел милиции пришла гражданка Сокольникова Ирина Мартыновна, шестидесяти лет, проживающая по Октябрьской улице, как раз напротив того дома, где, по ее убеждению, и произошло смертоубийство. Жительница поселка настаивала на своей версии, требуя, чтобы на место немедленно выехала милиция.

Дело в том, что на протяжении всей ночи у нее под окнами, точнее, за забором, который примыкал к дому, рычали машины, не давая спать спокойно. Сокольникова выходила на крыльцо и видела, что возле соседа стояли две машины – одна обычная, как все, а другая – большая. На них определенно приехали гости к Паше, соседу, который большой пост в Москве занимает – по судебной части, так считают. Потом одна машина – поменьше которая – уехала. И вроде все успокоилось. Но уже под утро снова зарычала машина и тоже скоро уехала. В начале восьмого Сокольникова вышла во двор – курей кормить – и заметила идущего откуда-то соседа, Пал Борисыча, хотела уж было окликнуть, чтоб поинтересоваться гостями, но тот был будто испуган чем, шел осторожно, оглядываясь, а что самое непонятное, не со стороны станции, а с другого конца, что к шоссе ведет. Зашел он в свой дом, а вскоре опять новая машина зарычала. Из нее выскочили двое незнакомых ей мужиков – молодые, в шапочках, как у этих, которые деньги на рынке у торговцев собирают. И сразу – шмыг оба во двор к Пал Борисычу...

Сокольникова их видела, поскольку как раз из сарая в дом возвращалась. Она бы, может, и не обратила пристального внимания, но скоро услыхала матерные крики, потом вопли, будто бьют человека, ну а скоро все стихло. Она выходить на улицу боялась, больше из окна, из-за занавески, выглядывала, да там много ли увидишь? А потом услыхала, что и эта машина зафырчала да и умчалась туда, откуда приехала, то есть к станции Малаховка. Вот тогда она и решилась выйти, чтобы посмотреть. А как во двор к соседу заглянула, так чуть не обмерла. На веранде увидала ноги лежащего человека. Самого-то видно не было, а ноги торчали. Больше глядеть и не стала, а сразу засобиралась на станцию, чтоб заявить в милицию.

Ну а дальше дежурная группа в составе сержанта и водителя милицейского автомобиля марки «УАЗ» привезла гражданку Сокольникову к указанному ею дому, где и был обнаружен труп гражданина Мансурова. При этом на теле лежащего мужчины были явственно видны следы издевательства и, возможно, пыток. Почему труп оказался на веранде, а не в доме, определить трудно. Может быть, тело хотели транспортировать куда-то, но не стали по причине того, что во дворе было уже светло и убийц могли спугнуть неизвестные прохожие.

Сотрудник милиции, записывавший показания Сокольниковой, похоже, обладал определенным литературным даром. Эмоционально записывал. Но как бы там ни было на самом деле, зафиксированная схема достаточно точно ложилась на картину, нарисованную сыщиками из «Глории», а также на ту воображаемую, которая могла возникнуть уже после их отъезда. Что, к сожалению, и требовалось доказать...

Вячеслав Иванович отпустил Дениса и его сыщиков, сказав, что должен сам обдумать ситуацию, а им велел не разбегаться пока по делам. Возможно, придется еще раз встретиться. После чего углубился в документы.

Предварительное судебно-медицинское обследование трупа подтвердило, что Мансурова пытали. Вероятно, предположил Вячеслав Иванович, чтобы узнать у следователя о судьбе троих пропавших подельников. Но это могло быть и не главным. Многочисленные глубокие порезы на теле Мансурова, пятна крови на полу, на стуле и скатерти, где валялся и окровавленный столовый нож, прямо указывали, что оставлять в живых свою жертву преступники не собирались. Так каков же окончательный вывод?

Много здесь еще было непонятного, но в главном все, пожалуй, сходилось к одному: следователь Мансуров, оставаясь живым, представлял бы определенную опасность для тех, кто не желал пересмотра уголовного дела, которым занимался Гордеев. И Мансурова убрали бы все равно. Если первый экипаж ошибся, благодаря исключительно вмешательству Голованова с Демидовым, то второй действовал наверняка. Видно, не добившись ответа от Котла с его командой, их главный решил повторить акцию по устранению. Но поскольку события развивались стремительно, а бандитам требовался лишь сам следователь, вполне вероятно, что судьба подельников их не интересовала. Они могли даже и не знать, что те уже горели синим пламенем. И это обстоятельство указывает на то, что поджог машины с тремя пассажирами внутри не бандитская разборка, на чем настаивают коллеги из областной уголовки, а конкретная акция, проведенная, скорее всего, следователем Мансуровым.

Дальнейшее изучение описания вещдоков, обнаруженных на даче, подтвердило версию Грязнова. В доме потерпевшего был обнаружен большой пакет, в котором находились туго свернутая куртка из синтетического материала и ношеные, но совсем еще не старые брюки, которые недавно должно быть надевали – брючины внизу были влажными. Но не в том суть! Оба предмета одежды источали сильный бензиновый запах.

Вот тебе и вся логика, подумал Вячеслав Иванович. Значит, бандиты и не собирались заниматься разгадкой тайны пропажи приятелей, им иное требовалось от Мансурова. Что – пока вопрос. Но они либо узнали, либо нет. Однако в обоих случаях его судьба была бы решена аналогичным образом.

Если это действительно так, то, возможно, нет острой необходимости привлекать к расследованию преступления в качестве свидетелей сотрудников «Глории», чего Вячеславу Ивановичу и самому очень не хотелось. Все-таки агентство частное, начнутся следственные действия, возникнет тысяча вопросов: зачем да почему и так далее, обнаружатся нелепые подозрения, начнут склонять имена всех причастных к этому охранному агентству, и его, Грязнова, в том числе, а это надо? Совсем лишнее. Тем более что к гибели следователя Мансурова ни Голованов, ни Демидов никакого отношения не имеют. Напрямую. Косвенно – может быть. Но это надо еще доказывать. А вообще говоря, такое же, косвенное, отношение мы также имеем буквально ко всему, что происходит вокруг нас, чему могли оказаться совершенно случайными свидетелями...

Но ребятам обязательно следует иметь в виду, что в деле, которым занимается Гордеев, начали убирать, причем не стесняясь, действующих лиц. А затем, вполне вероятно, возьмутся и за свидетелей. Об этом прежде всего и надо думать.

Придя к такому выводу, Вячеслав Иванович сам теперь позвонил в «Глорию» и сказал Денису, чтобы ожидали: есть у него для них кое-что. О чем необходимо немедленно поговорить, дабы не допустить в дальнейшем ошибок, в конечном счете приведших к нежелательным результатам. Вот он приедет сейчас и разъяснит, чтоб всем было понятно, – где умная профессиональная работа, а где художественная самодеятельность. И если уж ты что-то взялся делать, то доводи до конца, а не оставляй на волю случая. Оставили – и вот результат.

Еще он подумал, что дело об убийстве «важняка» пока расследует областная прокуратура, а сам Грязнов, не допускающий компромиссов по службе, в данном случае вполне мог чего-то как бы просто и не знать. Но если оно, не дай, конечно, бог, будет передано в Генеральную, где подобные дела почему-то просто обожают вешать на лучшего друга всех сыщиков Александра Борисовича Турецкого, тут уж вообще ни о каких компромиссах речи быть не может. И начнете вы все, братцы, оправдываться как миленькие. А куда денетесь?

Но что необходимо тогда сделать, чтобы отвести от себя твердую руку хотя бы и того же Турецкого? А нужно поделиться определенной частью собственной информации с коллегами из областного управления уголовного розыска. Облегчить им, так сказать, поиск истины. Иначе чем объяснить просьбу генерала Грязнова об оказании ему личной услуги? Вот и будет то самое...

Уже видел более-менее четко свою определяющую роль в этом расследовании Вячеслав Иванович. Однако его видение вовсе не исключало необходимости сделать самоуверенным сыщикам нормальный профессиональный втык. В качестве профилактики. Следователя-то Мансурова они все-таки поставили в безвыходную ситуацию. Вот он и наделал ошибок. Каждый в жизни ошибается – кто по мелочи, а кто и по-крупному. И Мансуров этот, видать, давно уже ошибся в главном, за что и догнала его теперь «награда». Печально это...

Однако вдвойне печально то, что показаниям, отобранным Головановым у Мансурова, теперь грош цена. Показаниям покойника никакой веры не будет. Разве что припугнуть кого. Но ведь старшего Носова этим не испугаешь, а младшего – ищи-свищи! Вот и получается, что вся работа насмарку.

Вячеслав Иванович тяжело поднялся и пошел одеваться, чтобы ехать на Неглинную, в «Глорию». Но по дороге к стоянке машин ему вдруг пришла в голову мысль, и, как показалось, не такая уж плохая. Во всяком случае, не пустая, это точно. Он даже обрадовался маленько. Но решил сегодня ею с товарищами не делиться. А вот завтра – завтра другое дело!..

Выслушав соображения генерала Грязнова, и без того понурые сотрудники агентства посмурнели еще больше. Никуда не денешься, по всем статьям прав был Вячеслав Иванович. Впустую сработано. И то, что еще какой-то час назад они могли считать своим достижением, превратилось в обыкновенную пустышку, место которой в урне для ненужных бумаг.

– Впрочем, – смилостивился наконец, выдержав соответствующую паузу, Вячеслав Иванович, – совсем-то выбрасывать, может, и рановато... Я тут вот подумал... С умом надо было делать, а не как вы – тяп-ляп, понимаешь. Что у вас с этим-то, ну со вторым? Ты мне его фамилию давеча называл, Денис, как его? Лукин, что ли?

– Точно, Михаил Федорович Лукин, майор, служит в окружном управлении внутренних дел, которое на Полянке. Старший опер.

– А он у вас как?

– Под колпаком, – усмехнулся Денис. – Но главным образом не столько он, сколько его дети. А если что произойдет, мужик он здоровенный, сам за себя постоять сможет.

– Здоровый, как наши? – Грязнов кивнул на Демидыча с Севой.

– Не-е, просто бык такой... – раздвинув плечи, показал Денис.

– Лет-то ему сколько?

– За сорок уже.

– И все в майорах бегает? – презрительно хмыкнул Грязнов. – Нет, это не кадр. Такой разве что в морду дать и может... А с другой стороны... Ладно, признания этого Мансурова я у вас забираю. За Лукиным последите, чтоб хоть до завтра дожил.

– А что завтра? – спросил Денис.

– А завтра с утра я его к себе вызову. Для душевной беседы. А там посмотрим. Да, и еще показания того мальчишки дайте. Ну охранника, которого Мансуров с Лукиным у нас в Петрах допрашивали.

– Оригинал? Копию?

– А все равно, можно и копию... Да, ребятушки, раз уж вы влипли... сели в эту вонючую лужу, придется вас вытаскивать. Да и на мою седую голову позор совсем не нужен. Поэтому дальше будете действовать только с моей санкции. Пока не закроете дело. А теперь давайте, что у вас есть на старшего Носова, послушать хочу его голос. Чтоб характер лучше понять...

Сыщики уже сто раз слушали эти магнитофонные записи. Среди них были реплики из телефонных разговоров, несколько бесед с водителем и не установленным пока лицом по имени Семен – это те записи, которые производились у него дома. А вот в главный офис, что расположен на Земляном Валу, проникнуть так и не смогли. Ни телефонная служба, ни сантехническая, никакая иная здесь, увы, не проходила, для этих целей у фирмы имелись собственные кадры. Грамотно было поставлено дело, ничего не скажешь. В записях же имелось много матерщины, намеков на какие-то неизвестные дела, конкретные распоряжения относительно того, кто куда должен ехать, и прочее в том же роде. За исключением самой первой записи разговора с Юлией Марковной, где прозвучали откровенные угрозы в адрес и Андрея, и Лидии, ничего подобного больше не было. Словно что-то почувствовал старый хищник и затаился.

Тем не менее уже одна конкретная акция была им проведена – нападение на адвоката Гордеева. К счастью, неудачная. Но ловкая.

В телефонном разговоре с Денисом на следующий день Юрий сказал, что осмотр места происшествия кое-что все-таки дал. Было найдено его адвокатское удостоверение, демонстративно раскрытое и засунутое в сугроб. При этом наглость нападавшего была поразительной: удостоверение с расплывшимися буквами находилось в желтом круге замерзшей мочи.

Начальник ИТУ, по сути главная власть в поселке Шлёпино, попробовал провести собственное расследование – послал пройтись по домам пару своих сотрудников с целью выявления незнакомых лиц, но проверка ничего не дала. Не знают, не видели – и все. Действительно, глухие места, медвежий угол. Половина жителей – бывшие зеки, а другая половина – не исключено, что будущие.

Зато телефонный разговор между Лидией Поспеловской и Андреем Репиным, который состоялся с разрешения все того ж начальника ИТУ, показался любопытным.

Ну, отбросив эмоции, можно было сказать, что продуманная Юрием Гордеевым и Денисом Грязновым игра получилась внешне убедительной. Опять же если судить со стороны. Андрей пытался уговорить Лидию, ввиду угроз, раздававшихся в ее адрес, прекратить свои игры с адвокатом и вообще все оставить как оно есть. Лидия, разумеется, протестовала, сопротивлялась, но так как времени у них было в обрез, а когда случится новая беседа, никто с уверенностью сказать бы не мог, вынуждена была согласиться. Но тут же попросила Андрея передать находящемуся рядом с ним Гордееву, что она просит аннулировать их договор. Что собирался предпринять сам Андрей, он ей не сказал. Намекнул лишь, что у него недавно появились некоторые надежды, которые указывают на возможность кардинальных изменений в его судьбе, о чем он постарается позже сообщить ей. В письме, разумеется.

То, что телефон Лидии прослушивался, сомнений уже не было. Ровно через полчаса после этого разговора Илья Андреевич Носов из собственного дома позвонил Юлии и сдержанно похвалил ее за проделанную работу. Надо понимать, за то, что она убедила-таки Лидию прервать деловые отношения с адвокатом Гордеевым.

Но конечно же Носов-старший не был доверчивым дураком и понимал, что «некоторые надежды» Андрея Репина наверняка имеют достаточно веские основания. Иначе каким бы образом состоялся, во-первых, этот телефонный разговор вообще и почему, во-вторых, так легко согласился на прекращение договора между Гордеевым и Лидией осужденный Репин. Да, не надо быть семь пядей во лбу, чтобы догадаться о новом договоре, который теперь, вероятно, заключили Гордеев с Репиным.

Возможно даже, уже сожалел Носов о том, что не отдал указания бандиту, напавшему на адвоката, мочить последнего, а не выказывать свое демонстративное презрение к нему. А может, все правильно делал сам киллер, но одного не учел – не успел замерзнуть, находясь без сознания, Юрий Гордеев. Или погода подвела. Нынче ведь не угадаешь: вроде мороз, и тут же оттепель. Однако каковыми ни были погодные условия в Вологодских краях, а навстречу Гордееву все же выехал Филипп Агеев с конкретным заданием: решительно убирать с дороги все препятствия. Такие поручения Филя особенно любил – дело ведь в твоих собственных руках.

Еще раз, теперь уже основательно вникнув во все детали операции, Грязнов-старший наконец забрал с собой необходимые ему назавтра материалы и покинул «Глорию».

А утром сам позвонил на Большую Полянку, в окружное управление внутренних дел, и попросил срочно найти ему майора Лукина. Последнему он суровым голосом сообщил, что, по согласованию с его непосредственным начальником, Лукин должен срочно прибыть на Петровку, 38, к начальнику МУРа.

Чего тут будешь возражать? И в районе десяти майор уже сидел в приемной генерала Грязнова, ожидая вызова. Наконец Людмила Ивановна нажала клавишу интеркома, услышала грозное: «Майора ко мне!» – и, приподнявшись, вежливо указала Лукину на дверь кабинета.

– Проходи, садись, – отрывисто приказал Вячеслав Иванович, не поднимая лица от бумаг, лежавших перед ним в открытой папке.

Он еще потянул минут пять, давая возможность майору, путавшемуся в догадках, зачем он понадобился вдруг уголовному розыску, поволноваться. Поднял голову, уставился на Лукина и стал внимательно рассматривать будто незнакомую, ну и малоинтересную вещь. Наконец пробормотал вслух:

– Это ж надо такое! Да-а... На-ка вот, майор, отсядь туда, к большому столу, и почитай что дам. А после обменяемся.

Он захлопнул папку, что лежала перед ним на столе, и протянул ее Лукину. Тот почтительно принял и отошел к столу для заседаний, присев на стоявший с края стул. Грязнов, не глядя уже в упор, продолжал следить за реакцией майора, читавшего признательные показания следователя Мансурова, в которых ему, майору Лукину, отводилась роль грубого вышибалы сведений из охранника Ознобихина во время допросов того в изоляторе временного содержания здесь же, на Петровке. А потом он перевернет еще парочку страниц – и начнет читать показания теперь уже самого Ознобихина, который не поскупился при описании действий этого подонка майора, не советовавшего арестованному и избитому им охраннику падать с железной лестницы мордой вниз.

Сперва Лукин демонстрировал полнейшее равнодушие и спокойствие. Потом стал наливаться кровью, багровели круглое лицо и борцовская шея. Потребовалось даже оттянуть форменный галстук и расстегнуть верхнюю пуговку сорочки. Блеснула золотая цепь на шее. Отметил себе ее Грязнов. Затем Лукин закашлялся и кашлял довольно долго и напряженно, искоса кидая взгляды в сторону генерала. Но Грязнов теперь смотрел в окно, равнодушно постукивая по столешнице незаточенным толстым карандашом.

Стало слышно, что Лукин возмущенно запыхтел, забормотал что-то похожее на «вот же суки...». Грязнов ждал и молчал.

Наконец майор дочитал, осторожно закрыл папку и с тревожным молчаливым вопросом поднял глаза на генерала. Вячеслав Иванович окинул его ледяным, презрительным взглядом и негромко заговорил:

– Что ж ты, мерзавец, наши ряды позоришь?

– Никак... – дернулся было майор, но будто запнулся. – Он же сам, товарищ генерал, требовал, что ж теперь пишет, гад?..

– Кто требовал? – ядовито спросил Грязнов. – Чего ты мне ваньку валяешь?!

– Мансуров и требовал, чтоб быстрее колоть...

– Ну да, а ты первый день в милиции. Он тебе приказывает – бей! Ты и рад стараться. Так? И сколько тебе за твои старания потом господин Носов отвалил? Ну?!

Лукин сидел сжавшись и напряженно рассматривал пол перед носками своих ботинок.

– Молчишь, сукин сын... Ну так еще немного меня послушай... Как ни старались вы с Мансуровым вышибить из свидетелей нужные вам показания о мнимом убийце, а дело-то все равно всплыло. И молчавшие прежде или певшие под вашу с Мансуровым дудку заговорили. С некоторыми показаниями ты уже ознакомился. Другие тебе показывать еще рано. Не в том суть. Плохое дело вы сотворили, и в первую очередь для самих себя, вот что скажу. Спросишь – почему, да? – Грязнов снова уперся в Лукина жестким взглядом, и тот опять не выдержал, опустил глаза. Но не раскаиваясь в содеянном, это-то уж сумел разглядеть Грязнов, а злясь на весь мир, в том числе и на Мансурова, который вот так по-сучьи подставил его. – Так я тебе отвечу, – продолжил Грязнов. – В первый раз подставились, когда взялись сажать невиновного, а второй, когда дело всплыло, и теперь, чтобы утопить концы, господин Носов дал указание убрать вас, к едрене фене. Вообще! Чтоб вами обоими даже и не воняло. Что скажешь?

– Выдумать можно все. И обвинять. А я скажу, что ничего такого не было. И задания не было, и никаких денег. А что этот пишет, – он кивнул на папку, – не знаю. И знать не хочу. Туфта это все, товарищ... генерал. Пусть сперва докажет.

– Вон ты какой! – ухмыльнулся Грязнов. – Докажет пусть, да? А как же он может теперь доказать, если по приказу господина Носова его вчера под утро зарезали бандиты Ильи Андреича? Как свинью зарезали, вот таким, – показал, раздвинув указательные пальцы в стороны, Грязнов, – столовым ножом. Прямо у него дома. Только не угадали, что свои показания он нам уже успел дать. Руку-то его, почерк, узнаёшь, поди. Ну вот, а следующая очередь, стало быть, твоя.

Лукин побледнел и как-то неуверенно затряс отрицательно головой, будто не веря сказанному.

– Может, тебе заключение судебной медицины показать? Так я сейчас распоряжусь, подвезут... хотя, впрочем, и у меня где-то здесь копия имеется. Ладно, я найду попозже, дам посмотреть. Но я тебе, майор, еще не все сказал. Про самое для тебя главное не говорил. А заключается оно в том, что, кабы не наши действия, и ты валялся бы уже где-нибудь рядом со своим домом на Комсомольском проспекте с пикой в боку. Это ведь мои ребята не допустили к тебе и, кстати, к твоим мальцам – ни в школу, ни в детский сад – носовских бандитов, ну бабушкинских, как они себя именуют.

Тут Лукин вообще застыл, словно изваяние, вот только пот катился по его круглому, толстощекому лицу.

– Что, опять не веришь? – уже откровенно расплылся в улыбке Грязнов и поднял трубку телефона. Он набрал номер Дениса и, когда тот отозвался, сказал: – А кто это там у нас на Комсомольском-то? Я имею в виду, какая машина? Марку назови! Ага, понял, хорошо, пусть еще немного покатается. Я тут кое о чем подумаю и выскажу, что ему делать дальше... Так вот, – сказал Лукину, кладя трубку на аппарат, – синий «сааб» видел там у себя? Вот он... сколько уж?.. да, считай, третий день тебя охраняет. Отвечай, видел?

– Да... – кивнул Лукин.

– А мне врать и ни к чему. Такие, значит, дела, майор! – Грязнов шлепнул ладонью по столу и достал из ящика несколько листов чистой бумаги, подвинул в сторону Лукина: – Если желаешь моего совета?.. Пока – совета! Бери бумагу, ручку и пиши. Все пиши. Когда и от кого получил указание производить дознавательные действия с применением пресса и подсадной утки в камере? Кто из вас двоих конкретно получил это указание? Ты меня слышишь, майор? – Грязнов нагнул голову и уставился немигающими глазами на Лукина. – Повторяю, кто и от кого? А остальное ты и сам знаешь, как написать. Твое, стало быть, чистосердечное признание. Явка, понимаешь, с повинной. Совесть тебя замучила. Которой у тебя, майор, отродясь не бывало. Ну если не совесть, то хотя бы страх за собственную шкуру! И за жизнь твоей семьи! Малышня-то чем виновата, что у них папаша полный мудак?! Придвигайся туда и пиши. А я буду думать, что с тобой делать. Есть вопросы?

Кажется, сообразил наконец Лукин, что от него требовал суровый генерал. И отрицательно затряс головой, показывая, что вопросов он не имеет.

Он, конечно, будет теперь все валить на мертвого, и пусть, это его сугубо личное дело. Признания важней. И имена заказчиков.

Дети же действительно ни при чем. Даже если гнусно и подло ошибаются их родители.