Декабрь, 2004 г. — июнь, 1990 г. Сопло

Георгий Сопелов по кличке Сопло ненавидел самолеты, о чем в данный момент, находясь на борту морально устаревшего Ту-154, тихой сапой совершавшего рейсы в заштатную Удмуртию, горько сожалел. Относись Сопло более благожелательно к воздушному транспорту, никаких проблем со своевременным прибытием в город Ижевск у него не возникло бы. А так, за неимением нужных связей, единственное, что ему оставалось, — смириться с тем, что свободных чартеров для него, вполне даже авторитетного в определенных кругах персонажа, на сегодняшний день не нашлось.

Попытка втиснуться в ближайший рейс с помощью взятки то ли из-за идиотизма охранника, которому сие дело было поручено, то ли еще из-за чего завершилась пренеприятнейшим скандалом с толстомордой кассиршей, заподозрившей Димона, попытавшегося эту самую взятку всучить, чуть ли не в терроризме.

Конечно, можно было позвонить Бороде, и тот решил бы проблему в считанные минуты: несмотря на свои почти восемьдесят годиков и четыре отсидки, Иван Ильичев по кличке Борода, давний благодетель и опекун Жоры (или Гоши — кому как нравится) Сопелова, был все еще бодр, при делах и в немалом авторитете. Однако объяснять, какого хрена ему, Соплу, понадобилось в городе Ижевске, пришлось бы непременно, причем без всякой лапши на уши: «лапшу» Борода каким-то звериным своим чутьем распознавал моментально. А правду Сопло не решился бы сказать даже ему — своему старому наставнику — и под прицелом китайской артиллерии…

Кто-кто, а Борода-то лучше всех знает: попадись умыкнутые девчонкой бумажки в шаловливые ручонки ментов, кранты не только Жорику и даже не только самому Бороде. Ниточка… Да что там ниточка — целый канат потянется — и думать неохота, куда именно… Сопло, подумав все-таки об этом, издал легкий непроизвольный стон и поплотнее вжался в кресло, не обратив ни малейшего внимания на встревоженный взгляд сидевшего напротив Димона. Второй охранник, Костя по кличке Кот, сидел справа от Сопла. Слева находился иллюминатор, в который Жора старался не смотреть: одна мысль о том, каково будет грохнуться с такой высотищи, ежели что, заставляла совсем не трусливого Сопелова холодеть от ужаса — с врожденной боязнью высоты за всю свою тридцатичетырехлетнюю жизнь справиться он так и не сумел.

…С Иваном Ильичом Ильичевым Жора Сопелов познакомился еще в 1989 году в СИЗО, из которого в дальнейшем был отправлен по малолетке в лагерь для несовершеннолетних преступников, а Борода — на волю, поскольку уже тогда был в своей полной силе.

Что касается зоны, на которой Сопло провел ровно год вместо полученных трех за групповую драку, вряд ли бы ему досталось что-либо помимо условного срока, если б при этом не был убит Жоркин враг и соперник, студентик МГУ: драка произошла из-за девицы, в которую Сопло влюбился в первый и, как он тогда полагал, последний раз в жизни. Она же, напротив, предпочла того самого студентика, коего Сопелов с дружками в итоге и замочили… О том, какой он дурак, коли уж позволил себе пострадать из-за какой-то сучки, Борода объяснил Жорке в первый же день их знакомства.

Неизвестно, чем именно приглянулся Ильичеву этот обозленный на весь свет пацан — возможно, своим холодным и неподвижным, почти змеиным взглядом и явно непокладистым характером. Однако понравился — Борода уже и тогда был немолод и потихонечку приглядывал себе преемника для хорошо налаженного им к тому моменту бизнеса: целой сети подпольных борделей, успешно функционирующей в столице вне поля зрения правоохранительных органов, представители которых и в те, канувшие в безвестность советские времена совсем не прочь были погреться у этого сомнительного костерка.

Весну 1990 года Сопелов вполне мог считать началом своей подлинной жизни. Вернувшись из лагерей в конце мая, Жорка обнаружил, что его родители за прошедшие месяцы разошлись: мать с новым мужем и младшей дочерью жила в их прежней квартире у Савеловского, была беременна, и сын-уголовник ей оказался нужен как дырка в голове. Отец — к слову сказать, преподаватель того самого МГУ, в котором учился убитый студент, и вовсе поменял место жительства, перебравшись в Питер.

Проснувшись рано утром 3 июня (почему-то число ему запомнилось навсегда) в ставшей чужой квартире, Жорка вдруг осознал, что всю нынешнюю ночь в горячих и тяжких сновидениях валандался по каким-то неясным делам с тем самым дядькой, с которым познакомился в СИЗО и которого успел вроде бы забыть за насыщенный событиями лагерный год. Удивительное дело, но в памяти всплыл даже номер телефона, который Борода (так, кажется, его погоняло звучит) убеждал Жорку запомнить наизусть. Сопелов сделал тогда вид, что запоминает, а на самом деле просто выкинул из головы и номер, и его владельца. А теперь вот ни с того ни с сего вспомнил… К чему бы это?

Ответ на свой вопрос Сопло получил, потащившись в ванную и услышав, как на кухне всхлипывает мать, а отчим тоном, исключающим любые возражения, видать, не в первый раз твердит фразу: «Я повторять больше не буду! Чтоб завтра же этого уголовника в доме и духу не было!..»

Далее следовала аргументация, слушать которую Жорка не стал. Конечно, сраного маменькиного муженька опустить ему, в особенности благодаря лагерной выучке, несмотря на внешнюю тщедушность и неполные девятнадцать годиков, ничего не стоило. Однако не даром же он, покидая негостеприимные просторы Башкирии, дал себе клятву впредь быть умнее и осмотрительнее и с зоной завязать раз и навсегда? К тому же все тот же лагерный опыт быстро научил прежде легко впадавшего в слепую ярость Жорку загонять подобные эмоции внутрь, а обидчикам мстить не сразу, как в детском саду, а выждав удобный момент и обзаведясь гарантией собственной безопасности.

Вот поэтому, умывшись и спокойно позавтракав на кухне, с которой отчим успел ретироваться, не глядя на мать, в свою очередь отводившую от него заплаканные глаза, распрощался с родительницей легко, словно собирался заглянуть в ближайшую булочную, и покинул бывший родной дом навсегда, даже не позарившись на несколько купюр, валявшихся без присмотра на подоконнике. Одну из них мать тайком от отчима сунула сыну сама, и, как выяснилось, для начала новой жизни — благодаря Бороде — этого оказалось достаточно.

Ильичев, которому Жорка позвонил из ближайшего автомата, трубку взял сразу, как будто только и ждал этого звонка. И Сопелова тоже узнал сразу. Спустя полтора часа тот уже входил в хорошо охраняемый, расположенный на одной из московских окраин особнячок Бороды, способный произвести впечатление и не на такого соплю, каким был тогда Жорка. Впрочем, сам Ильичев скромно называл это жилище «дачкой» и никакого внимания на Соплову ошарашенность огромным холлом с настоящим камином, в котором, несмотря на жару, пылал огонь, не обратил. Такие особнячки с каминами и холлами, где есть самый настоящий бар, Жорка видел только пару раз в американских кино — по тем временам не только в России, но и в Москве они еще были в диковинку.

И совсем уж из области сказки про Золушку было то, что Борода почти сразу же предложил Сопелову поселиться в этом дворце, где комнат на два этажа оказалось немерено. Жорке досталась просто отпадная — с видом на водохранилище и роскошный парк, за которыми начиналась уже территория области. Откуда-то Борода знал и о досрочном освобождении парня, и о разводе папаши с мамашей, и даже про наличие отчима. Ну а вычислить, как именно встретил бывшего зэка при данных условиях дом родной, мудрому Бороде ничего не стоило — это в глазах тогдашнего Сопла его осведомленность выглядела чуть ли не волшебством. Так же, как и последовавшая вслед за Жоркиным водворением на «дачке» целая неделя сладкой жизни, о существовании которой Сопелов всегда догадывался. Однако вкусить довелось тогда впервые… Не вкусить даже, а скорее лизнуть. Ибо ровнехонько на восьмой день рано утром Сопелова разбудила молчаливая горничная и пригласила в кабинет хозяина, располагавшийся внизу, радом с холлом.

Не вполне отошедший от наканунешних возлияний Жорка, кряхтя и стеная, вылез из постели, кое-как умылся холодной водой в смежной с его комнатой ванной и потащился на вызов.

Борода в отличие от него был бодр и свеж, словно и не он делил вчера до полуночи застолье со своим гостем. Сидючи за огромным письменным столом, он перебирал какие-то бумаги, изредка поглядывая на монитор компа — тоже редкость по тем временам. На Жорку с его помятой, невыспавшейся физиономией поглядел без одобрения и велел сесть на стул напротив, словно постороннего посетителя.

— Выглядишь неважно, — сухо бросил Ильичев без намека на какую-либо теплоту в голосе. — В твоем возрасте следует уже знать свою пограничную рюмку, иначе работы не будет…

Жорка хотел спросить, о какой работе идет речь, но почему-то промолчал, и правильно сделал. Поинтересовавшись, словно между прочим, как понравилась его гостю «дачка» и здешняя жизнь, Борода и сам перешел к делу, предварительно коротко и без занудства напомнив, что и «дачки», и все, что к ним прилагается, сами по себе из воздуха не материализуются. Все это — результат немалого труда и многих лет жизни их хозяев. И коли он, Жорка, не прочь обзавестись подобными атрибутами — добро пожаловать в сферу деятельности, которая в связи с политической ситуацией в стране, по мнению Бороды, вот-вот будет легальной. А пока… Но это — вопрос времени. Начать, однако, Соплу придется с самых низов. Предварительно запомнив на всю оставшуюся жизнь, что на самом деле мальчиков с улицы в этот бизнес не пускают. А тех, кто пытается влезть самостоятельно, наказывают. Очень строго наказывают!

Из этого следовало, что ему, Георгию Сопелову, необходимо не просто запомнить, что только благодаря Бороде он заполучил такую возможность, но и холить и лелеять в себе, тоже всю оставшуюся жизнь, чувство благодарности к своему покровителю… Лишь после данного вступления Борода перешел к сути самого бизнеса. И Сопелов, поначалу едва не взорвавшийся от злобы, когда понял, что предлагается ему стать обыкновенным сутенером и путаться со шлюхами, все же сумел загнать внутрь закипевшую было ярость, решив дослушать «благодетеля» до конца. И вновь правильно сделал.

У Бороды, как выяснилось, была своя собственная философия, оправдывающая его не просто доходный, а, судя по «дачке», очень доходный бизнес.

— Проститутки существовали всегда, даже в каменном веке, — разговорился он. — Взять хотя бы Древний Рим… Кто там из баб жил лучше всех?.. Ты про Сафо, великую поэтессу древности слышал? Нет, конечно… А ведь, несмотря на всю свою великость, была она обыкновенной проституткой… А знаменитые восточные гейши? То-то! А теперь гляди: чем, по-твоему, отличались проститутки древности от своих порядочных товарок, жен и матерей, не имевших права даже носа из дома без мужа высунуть?

— Чем? — впервые за весь разговор заинтересовался Георгий.

— Да тем, что самовольно присваивали себе права, равные с мужчинами!.. Еще не понял?.. Тогда слушай дальше: чем наши современные бабцы, а в особенности юные телки, отличаются от своих товарок, скажем, позапрошлого, да и прошлого тоже, века? Правильно! Равными правами с мужиками. Значит, что?..

Он выждал несколько секунд, но, так и не дождавшись от Жорки ни звука, закончил мысль:

— Значит, все они — шлюхи! Любая современная баба — потенциальная проститутка, во всяком случае, в душе! И ни одна из них не стоит того, чтобы топать из-за нее на зону… Это-то ты и сам уже понял.

Жорка, чья «бессмертная» любовь выветрилась еще до того, как он на эту самую зону потопал, молча кивнул.

— А из этого следует, — вдохновился его кивком Борода, — и все остальное. Сделать из любой телки проститутку — значит в первую очередь дать ей возможность заниматься единственным делом, к которому она по-настоящему приспособлена. Ну а уж выгоду из этого получить, как из любого благородного дела, — сам Бог велел!..

Жорка, который был в душе суеверным и Бога все-таки побаивался, слегка вздрогнул при последних словах Бороды. Но тот, сев на любимого, видимо, конька, ничего не заметил и продолжал развивать свою философию. Сопло же с этого момента слушал его вполуха, про себя обдумывая уже услышанное. Что ж, логика во взгляде Ильичева на баб и на дело, которому он служил во благо себе, была. Может, и не стоит на самом деле кочевряжиться?

Сопелов исподтишка оглядел кабинет хозяина, в который был приглашен впервые. Обстановочка и здесь впечатляла, хотя выглядела, с точки зрения не разбирающегося в антиквариате Сопла, несколько старомодной. Его взгляд задержался на компе. Хорошая игрушка… Бабок, пожалуй, стоит немереных… Неужто и ему, согласись он с предложением Бороды, тоже удастся обзавестить чем-то похожим на «дачку»? Ясное дело, не сразу… Для начала он бы купил себе такой вот комп, а там… Никто ж не предлагает ему заниматься этим «бизнесом» всю жизнь! Подзаработает деньжат — и свалит…

— Да ты меня, парень, что ж это — и не слушаешь вовсе?! — вернул Сопелова в реальность голос Бороды.

— Слушаю, — спокойно возразил Сопелов и пристально посмотрел на хозяина кабинета. — Но одновременно и обдумываю ваши слова.

— И что же ты надумал? — неожиданно усмехнулся Ильичев, к тому же и не пытавшийся отвести глаза: в отличие от всех, с кем до сих пор сводила Жорку судьба, Борода его взгляд выдерживал спокойно.

— Что означает «придется начать с самых низов»?

— Ага! Что ж, рад, что первый же твой вопрос задан по делу…

…«Низы», а проще говоря, территория, на которой впервые Сопло приступил к своей деятельности, настоящими «низами» на самом деле не была. Первая рабочая точка Жорки находилась на Китай-городе, в те времена еще площади Ногина. Точнее, на углу Маросейки, прямо под зеленоватыми стенами то ли уже прекратившего свою деятельность, то ли лихорадочно ее сворачивающего ЦК ВЛКСМ.

Местечко было бойкое — рядом с одним из многочисленных выходов из подземки, за торговлю возле которого сражалась целая уйма самодеятельных торговцев. Пристроиться тут с парочкой бутылок пива, с левой ли книжной продукцией, а то и вовсе с только что объявившимися на Руси поддельными американскими сигаретами значило расторговаться быстро и по завышенным ценам: народу ходило вокруг предостаточно, в основном приезжего. Свои усилия местные менты на этих самых торговцах и сосредоточили, действуя в полном соответствии с только что вышедшим новым законом, формулировался который предельно просто: «Торговля с рук менее чем в пяти метрах близости от выхода из метро запрещена».

Ушлые торговцы, к тому же не обладающие специальной лицензией, норовили пристроиться не просто ближе положенных пяти метров, а непосредственно на мраморном бортике самого выхода. Соответственно, борьба между ними и служителями правопорядка шла с переменным успехом все светлое время суток. То есть ту самую «дневную смену», с которой и начал Сопло… Его девиц менты решительно «не замечали» — мало ли кому вздумалось прогуляться на бойком месте или, скажем, назначить здесь встречу?..

«Дневная смена» предполагала определенный круг клиентов — заезжих провинциалов, твердо решивших за краткий срок пребывания в столице вкусить по возможности всех ее запретных плодов, произраставших на данном Поле Чудес в большом количестве и вполне доступных для всех желающих. Опасаясь, однако, темного времени суток, которое в Москве в соответствии с провинциальными слухами было небезопасным, по ягодку-малинку ходить осторожные и очень стеснительные клиенты предпочитали днем… Пройдет несколько лет, и «дневная смена» исчезнет: ее потребители либо разорятся вконец, либо, обогатившись на волне Нового Времени, предпочтут «все, как у белых людей» — то есть секс исключительно под покровом темноты, в комфортных условиях, уровень которых будет зависеть от величины кошелька потребителя. А пока — пока Сопло на жизнь не жаловался. Во всяком случае, в первые четыре месяца.

Во-первых, стояло лето и клиент шел косяком. И то сказать: пять девиц, оказавшиеся в его подчинении, были вполне на уровне, две молдаваночки и три хохлушечки на любой вкус, а особенно на вкус провинциальный. Ни одна из них на упомянутом углу Маросейки долго не застаивалась, и оба адресочка, по которым Жорик отвозил своих шлюх вместе с клиентами, почти не пустовали.

Во-вторых, навар, который Сопло получал от своего дела, еще не казался ему тогда ни скудным, ни жлобским со стороны Бороды.

Похуже процесс пошел начиная с осени. Охотников до платной любви сделалось меньше, а одна из хохлушечек попыталась Жорика обмануть, скрыв часть выручки. И ему впервые с начала своей новой деятельности пришлось девочку поучить… Жорик явно перестарался, поскольку хохлушечка, избитая Соплом с особой жестокостью, хоть и оклемалась, однако к дальнейшей работе по профессии сделалась непригодной. И сразу вслед за этим его вызвал к себе Борода.

По дороге на «дачку», где Сопелов не был уже не менее трех месяцев, Георгий нервничал, прикидывая, каким образом будет оправдываться перед своим благодетелем за то, что малость перестарался с этой рыжей шлюхой. И даже едва не въехал в некстати возникший на дороге столб на своем бэушном «жигуленке» паршивенькой второй модели, приобретенном для профессиональных надобностей с помощью Бороды.

Особо распекать его, однако, Ильичев не стал, скорее, напротив, можно сказать, повысил в должности, одновременно раскрыв перед своим подопечным картишки: с точки зрения Бороды, Жоре предстояло потрудиться на всех уровнях созданной Ильичевым структуры — с тем чтобы дальнейшее ее развитие осуществлять вместе… К тому моменту Сопло уже понял, что Борода в криминальном мире столицы много чего значит и может, то бишь он и впрямь ходит в авторитетах, по крайней мере, по своей части.

— Староват я стал, сынок, — признался он неожиданно усыновленному им Сопелову, — чтобы, когда легалка объявится, самому перед всей этой шушерой выплыть. А волчарам нашим об этом знать вовсе не обязательно. Не зазря ж они меня в авторитетах держат? Негоже людишек разочаровывать… А при ближайшем рассмотрении все они как есть обыкновенные крокодилы, сдадут при случае с рукавами и тапочками.

Очевидно, мысль о том, что и Сопелов может его сдать, в голову старика не приходила: вряд ли он для кого-то сделал больше, чем для Жорки. Само собой, в его благодарности был уверен, хотя и контролировал строжайшим образом. А доброхотов настучать на ильичевского любимчика, неизвестно откуда вынырнувшего, хватало с походом. Та же история с избитой потаскушкой дошла, например, до ушей благодетеля без сопеловской помощи — пока он решал, виниться ему перед шефом или нет… Впредь, стало быть, следовало быть умнее и осторожнее.

Принятых решений Сопло не изменял никогда, и за незаметно пролетевшие годы ни единого прокола по части осторожности с ним не случилось.

Правда, легализации проституции они с Бородой так и не дождались. Однако Сопло предложил Ильичеву идейку ничуть не хуже легального бизнеса, да еще на выбор: либо эскорт-фирму, либо ночной клубец с исключительно элитной породы шлюхами. Борода же, оценив начинание, поставил только одно условие: пока это новое в те годы в столице дело раскручивается, пока подыскивается новая клиентура помимо старой, отоваривающейся в самом цивильном из подпольных борделей Ильичева, прежние точки вплоть до уличных из рук не выпускать… И хотя сегодня, спустя пять лет после открытия «Техаса», новое дело успело стать для столицы обычным, пару-тройку заурядных подпольных борделей они с Бородой сохранили до сих пор. А возможно, и больше, если Ильичев не во все свои делишки посвятил Сопло. Хотя сам Сопло после парочки разборок с конкурентами и окончательного дележа «ночного рынка» успел войти в авторитет настолько, что уже несколько лет, как стучать на него благодетелю не решался никто из завидующих и, соответственно, ненавидящих бывшего выскочку. Ну а многие из бывших врагов еще и зауважали его, а может, просто боялись — ведь о беспримерной жестокости Сопелова по отношению к провинившимся любых рангов и о его связях, заполученных благодаря Бороде, по городу ходили легенды…

И вот сейчас, сидя с мученическим выражением на лице в салоне проклятого «Ту», Георгий Сопелов маялся одним-единственным вопросом: как мог он, можно сказать, собаку съевший на проклятых шлюхах, во второй раз в жизни так погореть на девке, да еще на самой обыкновенной проститутке, какого бы класса эта дрянь ни была? Как?!

Ответа на этот вопрос у Сопла не было.