Глава 11
Уже не первый год Степан находился в колонии Великого Солнца. Привык, стерпелся. Как-то незаметно добрейший и умнейший Игорь Сергеевич, который приводил сюда много новых приверженцев из разных «приютов скорби», как он сам называл больницы, тюрьмы, превратился в недоступного простым смертным Учителя. Или же Великое Солнце, как его принято было здесь называть.
Но это и не так важно. Степан был уже не один. Среди единомышленников он понимал и чувствовал гораздо больше, чем в беседах с Игорем Сергеевичем. И про полеты души, про реинкарнации, про животворящий огонь и основу жизни – воду...
В послушании достиг высокой степени – «безропотной покорности». Мог без раздражения и обиды, смиренно принимать любые приказания, исполнять самую грязную работу. Он уже почти достиг желанной цели – черного одеяния избранных и новой жизни рядом с Великим Солнцем, непосредственно под его лучами. Но именно на пороге новой значительной жизни ему выпало великое испытание.
Прекрасное и хрупкое чудо перевернуло его жизнь вверх тормашками.
В колонии всегда с осуждением относились ко всяким там шурам-мурам и амурам. Великое Солнце категорически объявил только себя самого достойным любви и всеобщего поклонения.
Любую взаимную симпатию, возникавшую среди мужчин и женщин колонии, он называл «постыдной плотской невоздержанностью».
Антонина Гавриловна появилась в колонии, когда ей было около тридцати, то есть она почти на десять лет была старше Степана. Чувство, направившее к нему Антонину, было светлым и непорочным – она хотела помочь несчастному пареньку, изувеченному физически и нравственно, искалеченному недостатком теплых материнских чувств.
Степан живо, трепетно откликнулся на ее инициативу. С первых же дней появления Антонины они охотно оставались вместе на дежурства и подолгу беседовали вечерами у костра.
Сначала больше говорил Степан. Как человек, уже долгое время находящийся в колонии, умудренный, знающий, он учил Антонину основам учения Великого Солнца, обычаям и обрядам, объяснял странности и кажущиеся нелепости жизнеустройства, которые сформировались по мере того, как прибывали все новые люди, основывались на практических итогах сложных и трагических событий.
Антонина с большим интересом воспринимала его слова. Она, будучи человеком с университетским образованием, понимала гораздо больше Степана, осознавала всю чушь и дичь словоизлияний Великого Солнца.
Она появилась здесь как исследователь. Собирала уникальный материал для диссертации, которая называлась «Психология человека в условиях тоталитарных сект». Таких исследований пока никто еще не проводил – ученые в основном работали с людьми, которые уже выбрались из секты и рассказывали о своих ощущениях. Разобраться на месте с изломанной психикой этих людей привлекало Антонину как психолога. Кстати, Степан тоже оказался благодатным объектом для исследований.
Раз в неделю она исчезала из колонии. Поздней ночью уходила будто бы гулять в лес, а там... Бегом в деревню!
В ближайшей деревушке у нее был снят в аренду простой дощатый сарай, в котором она прятала свою белую «четверку». В кабине содержались тетради, диктофон, фотоаппарат.
В тетрадь она записывала специальными условными знаками все события прошедшей недели, все, что показалось ей интересным и важным.
Иногда брала с собой диктофон. Она легко прятала крошечный цифровой диктофончик под белым одеянием, незаметно включала, когда речь заходила о теории учения, об обычаях и нравах колонии.
Фотографировать было невозможно. Только один раз она вышла на «фотоохоту» с огромным телеобъективом. Целый день пряталась по кустам, ползала в кустарнике, выискивая точку, откуда был хорошо виден весь дом и окна второго этажа. Потом ждала появления Солнца... Его черных охранников...
Хорошо получились жанровые сценки жизни белых колонистов – их работа на огородах, стирка на берегу пруда, вечерние разговоры у костра.
Настоящей находкой для Антонины был наивный простачок, раздувающийся от ощущения собственной важности и мудрости...
Но в речах наивного паренька Степы было что-то завораживающе светлое и манящее, порыв к чему-то таинственному и прекрасному, к любви и справедливости, к благоговению перед сущим...
Предощущение благодати оказалось для нее гораздо важнее грубой и похабной реальности, которую она исследовала в колонии.
Антонине пришлось «внедряться» в секту. Впрочем, кое-какой опыт у нее уже был – до «Ордена Солнечного Храма» Антонина провела два месяца в секте, где поклонялись индийскому богу Шиве. После странных ритуалов шиваитов ей уже ничего не было страшно...
Но, увы, ничего сенсационного и харизматического в личности Великого Солнца не оказалось. Банальный случай. Ей хватило одного приглашения Великого Солнца на таинство на втором этаже, чтобы уже никогда больше туда не стремиться.
Через месяц самопровозглашенная колония и летнее приключение стало просто материалом для новой статьи в научном журнале. Если бы не этот мальчик, грубый и необразованный, но такой восторженный, такой наивно-доверчивый, тянущийся к любому доброму чувству, так мало видевший в своей жизни настоящего тепла и счастья.
Антонина, давно и болезненно созревшая для материнства, обрела в Степане этакого «подросшего» приемыша.
Степан глубоко переживал новое чувство. Ее прикосновения, как маленькие молнии, заряжали его электричеством.
Он с восторгом и удивлением обнаружил в глубине своего сердца любовь к женщине. Он доверял ей самое важное, самое главное – свою душу, свои мысли о смысле жизни, о предназначении. Ему особенно нравилось, что она старше его, опытнее и умнее. Он верил ей во всем, как никогда никому не верил.
Отношения их развивались стремительно. Все чаще они встречались взглядами и не отводили глаз, все чаще будто ненароком касались друг друга...
Некоторое время их сдерживало опасение навлечь на себя гнев и суровое наказание Великого Солнца и всей колонии, но удержать влюбленных не под силу даже настоящему шаману и колдуну.
Как-то светлой летней ночью, чинно прогуливаясь по берегу пруда, они вполголоса заговорили об определяющей роли семьи.
– Семья для человека – это и есть модель мироздания, – вещал Степан Антонине, которая прижималась к его мускулистой руке. – Весь мир – это наша семья. Мы же говорим – мать-земля, государь-батюшка. То есть и природные, и социальные явления отождествляем с семейными отношениями. Богородица – это собирательный образ матери. Когда ребенок еще не сознает ни собственной личности, ни отношений... Все добро, вся ласка мира – это и есть Природа, Мать, Богородица.
– А отец? – спросила Антонина.
– Это что-то таинственное, всемогущее и невидимое! – улыбнулся Степан. – Он где-то в недосягаемости! Ребенок чувствует его на расстоянии, но не знает, не видит. Отец – это Бог!
– Почему на расстоянии?
– Потому что мужчина всегда вне этого узкого круга – матери и ребенка. Он на охоте, на работе...
– А женщина – она хранительница очага. Продолжательница рода. Мать, – подхватила Антонина.
– Ты все понимаешь! Я так рад, что ты говоришь со мной! – Сердце Степана захлестнуло горячей волной благоговения перед прекрасной, необыкновенно умной женщиной. – У меня никогда никого не было. Эта колония – моя семья. Отца никогда не было. И мать... Я же для нее... Ну... Потом расскажу.
Легкий туман стелился над водой. Шелестели у берега камыши. Небо светлело розоватым отблеском на низких облаках.
Ему захотелось немедленно сделать что-то необыкновенное, волшебное и прекрасное для этой божественной женщины, чтобы она убедилась, насколько глубоко, искренне и горячо он любит ее!
– Я никогда не встречал... людей таких... умных и прекрасных, – выдохнул он, стыдливо пряча глаза, полные слез.
Антонина, видя его крайнее смущение, почувствовала прилив сострадания и жалости к пареньку, которому выпала суровая доля, такой тяжкий крест.
– Но ты достоин любви! Ты сможешь все преодолеть! – воскликнула она с жаром, обняла его и решила немедленно бежать прочь, чтоб не... переступить опасную черту, не опошлить чувства банальным сексом.
– С тобой я чувствую себя мужчиной, – Степан повернулся к Антонине лицом и положил ей руки на плечи.
– Все, – Антонина решительно отвела его горячие ладони. – Ты должен уйти. Поворачивайся и уходи. Мне нужно немного побыть одной. Уходи!
– Уходи? – разочарованно переспросил Степа.
Антонина согласно кивнула.
Степа, растерянно улыбаясь, послушно повернулся и побрел прочь.
Он вышел на светлую поляну и увидел вдалеке огонек костра дежурных в колонии.
«Сидят, – радостно подумал Степа, – и ничего не понимают в жизни. Настоящие дураки! Заладили одно и то же... Бубнят с утра до вечера – бу-бу-бу... Как хорошо, что у меня есть Тоня! Она – вся моя жизнь! Все, что мне нужно в этой жизни, – это она!»
Он с тревогой представил, как она блуждает в холодном тумане... Одна, хрупкая и беззащитная. Бродит в лесу... Где ее могут выследить местные деревенские хулиганы.
– Боже мой! – испугался Степа, поворачивая назад. – Надо ее хотя бы проводить. Но... Я же обещал? Хорошо! Я не буду ей мешать. Я издали буду охранять ее! Только увижу, и все!
Чтобы не напугать и не помешать Антонине, Степан на цыпочках подкрался к берегу пруда и обнаружил на траве... ее белые одежды... Скомканные и брошенные.
Степан испуганно огляделся – никого.
Тут же послышался легкий плеск – вдалеке виднелся белый силуэт. Совершенно обнаженная Антонина выходила из воды на берег!
Степан замер от потрясения, от восторга!
Антонина, видимо, не заметила его в тумане на фоне темных деревьев. Она сладко потянулась, подняла руки над головой, потом опустилась на корточки и без плеска легла в воду.
Ей было так хорошо! В теплой воде, укрытой по поверхности тонким пледом тумана. Она провела рукой по глади, ощущая тепло воды и прохладу воздуха, и не удивилась, когда ее пальцы коснулись чьей-то горячей руки.
Степан, стоя в воде на коленях, приблизился к ней и бережно коснулся плеча, поддерживая и лаская.
Антонина, закрыв глаза, доверилась его рукам...
Его губам...
Когда пылающая волна любви и нежности захватила ее сердце, она повернулась к Степану, обвила руками его шею, прижалась к груди...
Степа под самым сердцем почувствовал ее горячие круглые груди, нежные, упругие...
А на вкус ее губы оказались сладковатыми и пьянящими.
Она сама нетерпеливо обняла его ногами, сама нашла рукой и впустила его в себя...
Это была самая прекрасная ночь в его жизни.
Счастливые, они плавали в пруду, ныряли и целовались.
Ночь любви... Бесконечная и чарующая. Рассвет любви...
Когда первые заспанные колонисты неохотно потянулись к пруду умываться и молиться поднявшемуся над лесом солнцу, Степан выпустил сладко утомленную Антонину из своих объятий.
Весь день они как заколдованные бродили друг за другом с мечтательными сонными глазами, не видя и не слыша никого вокруг.
И ни для кого в колонии не осталось секретом то, что произошло между ними этой волшебной ночью.
Это же происходило и на следующую ночь, и на следующую...
Для Антонины, спохватившейся только через неделю, сразу же стало ясно, что оставаться в колонии им больше нельзя. Опасно. Обязательно найдется завистник, либо бесстыдный наблюдатель, либо преданный фанатик, который доложит проходимцу, мнящему себя Великим Солнцем, об их любви. И тогда они обязательно разнюхают и о машине, и о фотоаппарате, и о записях. Тем более что у них, у колонистов, как показалось опытной Антонине, должны были существовать какие-то значительные побочные доходы. Слишком уж не соответствует образ жизни Великого Солнца, его капризы тем «прибылям», что обеспечивают огороды с петрушкой и огурцами. Наверняка какой-то криминальный бизнес. Может, попрошайничество? Может, поборы верующих?
В любом случае Антонине не хотелось вляпываться в уголовную историю.
– Мы можем поехать ко мне, – как-то после ночи любви прошептала Антонина, лежа на груди Степана и прислушиваясь к первым звукам просыпающегося леса. – Ты хочешь?
– А где это? – Одуревший от счастья, Степан лежал на сырой траве и с невыразимым удовольствием ощущал на своей груди неутомительную тяжесть тела любимой женщины.
– Это недалеко. В Москве.
– Ну рассказывай. Только шепотом.
– О чем?
– О себе.
– Вот те раз! – тихонько засмеялась Антонина. – Давайте знакомиться?
– Давайте.
– Смешной ты у меня, Степашка!
– А ты – Антошка!
Они засмеялись.
– У тебя есть родители?
– А у тебя?
– У меня? – искренне удивился Степан и задумался. – Наверное, есть. Даже наверняка есть. Только...
– Что?
– Моя мама никогда не была замужем. У нее постоянно меняются... всякие там...
– Понятно... Извини...
– Ничего непонятно, – Степа, кажется, обиделся. – Это все стало потом. А вначале... Ее изнасиловали. Братва дворовая. Она еще в школе училась. В девятом классе. И родился я... Никому не нужный. Плод преступления и позора. Она из-за меня школу бросила. Из-за меня от нее собственная мать отказалась... Ей было шестнадцать лет!
– Не говори глупостей! Это она тебе так рассказывает? – ехидно спросила Антонина. – Или ты сам привираешь?
– Нет. Не вру!
– А откуда ты это знаешь? Ты что, лично присутствовал, когда ее... насиловали? Может, сама напросилась, а потом решила списать на насильников. Может, ты по любви!.. Наверняка по любви!
– Не успокаивай меня...
– Разве мать может дочку с младенцем выгнать?
– Я ей верю, – убежденно заявил Степан.
– А я нет!
– Почему?
– Потому что она не любит тебя, своего единственного сына. Потому что не уберегла от гадости. Ведь все очень просто... И... наркотики – это же болезнь нелюбимых детей. Она сама своим отношением к тебе подтолкнула к наркотикам. Если у ребенка нет ничего светлого, ничего дорогого и любимого... Куда ему податься? Вот он и попробовал. Это его единственная отдушина. Единственный миг отдыха и радости...
– Теперь ты у меня есть!
– Она сама погубила тебя. Думает только о себе, о своей беде. Ну было и прошло. Зачем же сыну судьбу портить?
– Да ладно тебе... Она же все равно моя мама. А у тебя мама кто?
Степан замер с открытым ртом, ожидая услышать рассказ об образцовых родителях.
– Я родилась в тюремном поезде, – задумчиво проговорила Антонина. – Потому что моя мама была заключенной. Она принимала участие в диссидентской акции. И ее... судили. Она косила под дурочку, а ее признали вменяемой. Поэтому и посадили. А она забеременела, чтобы уменьшить срок заключения... Так многие делали. Даже термин есть – «пальцем деланные».
– Кто? – вытаращил глаза засыпающий Степа.
– Мы. Такие, как я.
– Почему?
– Потому что беременным снижали сроки заключения.
– А при чем тут палец?
– Дурачок. А как, ты думаешь, они в колонии забеременеть могли? Как сперму доставали?
– Как?
– На пересылке или еще где... мужики-заключенные мастурбировали в пакетик полиэтиленовый, как в презерватив. А потом перебрасывали через колючку на женскую сторону. Женщины пальцем заталкивали сперму в себя.
– Не может быть!
– Смотри – перед тобой я нахожусь. Пальцем деланная. Тогда мама сидела уже второй год. Без свиданий. А потом сразу три женщины из их барака родили почти в один день.
– От кого?
– Я же тебе объясняю. Ты засыпаешь? Ну и спи. Тебе надо выспаться. Мы же, как пионеры, гуляем все ночи напролет.
– У нас любовь!
– Морковь! – засмеялась счастливая Антонина. – Ну и свекровь ты мне приготовил.
– А ты мне тещу!
– Нет у тебя тещи. Она умерла. Я так думаю, что ее убили свои же сокамерницы. Слишком уж она была справедливая. Если какая разборка – всегда к ней... Она судила.
– Расскажи!
– Потом. Собирайся. Тебе нужно что-нибудь забрать из колонии?
– Нужно попрощаться.
– Они тебя не отпустят.
– Почему ты так думаешь?
– Степа, ты никогда не задумывался, для каких целей образована колония?
– Для познания мира, для служения красоте и знанию.
– Милый ты мой, – всхлипнула Антонина, целуя Степана в небритый подбородок. – Вставай, я тебе все потом расскажу.
– Нет! – решительно заявил Степан. – Это мой дом. Хочешь, мы поедем к тебе, я не возражаю. Но тайно бежать от друзей я не буду. Днем попрощаемся, Солнце нас благословит.
– У него есть человеческое имя? – тихо спросила Антонина.
– А зачем? Мы его и так все знаем.
– Но он же потребовал твой паспорт, – Антонина нежно погладила Степу по глазам. – Он же переписал всех нас.
– Чтоб найти, если вдруг что-нибудь случится.
– Вот именно.
– Что ты имеешь в виду? Ты что-то знаешь? Говори.
– Поверь, нам надо сматываться. Тут что-то такое... Я не знаю, но чувствую, что приближается опасность.
– Мне тоже так кажется, – признался Степан. – Солнце хочет послать меня в поездку.
– Куда?
– Туда же, куда и всех. По святым местам. Проведывать учеников на солнечном Востоке.
– В Средней Азии, – уточнила Антонина. – Скорее всего, это Туркмения или Узбекистан.
– Почему ты так решила?
– Давно живу, мое сокровище. Много видела.
Неожиданно рядом хрустнула ветка.
Влюбленные испуганно подскочили.
– Поздно! – вскрикнула Антонина. – Степа, беги!
– Кто здесь? – поднялся Степан, расправляя широкие плечи.
– Все в порядке! – Из-за кустов показались незаметные в ночном сумраке фигуры в черных одеяниях. – Мы проверяем территорию. Деревенские опять активизировались. Прислали угрожающее письмо. Вот мы и дежурим.
– Так здесь Степа не один! – радостно изумился второй голос. – Кто ты?
– Все свои, – ответил за Антонину Степан. – Скоро рассвет, мы пошли на берег.
– Сегодня моления Солнцу не будет, – заявил третий черный.
– Почему? – срывающимся от страха голосом спросила Антонина.
– Потому что сегодня утром Солнце будет судить вас. Обоих, – сурово произнес еще кто-то.
Медленно выходили на поляну все новые и новые черные фигуры, обступали тесным кольцом Степана и Антонину...
Так голыми и привели их в колонию.
Стыдили, проклинали, увещевали всей колонией.
Степану не было ни страшно, ни стыдно. Он даже рукой не прикрывался, будто специально выставляя себя на всеобщее любопытное обозрение.
– Любовь – это жизнь души! – кричал он в смущенную и агрессивную толпу. – Как вы не понимаете?
Антонина молча пряталась от людей, тесно прижимаясь к спине Степана. Вскоре ей принесли одежду. И она тут же оделась.
Степка нарочно почти до полудня разгуливал голяком, как заправский нудист, демонстрировал неподчинение.
– Степка, – шептал ему черный, – прикройся. Это же бунт. На тебя Солнце из-за занавески смотрит, все слышит!
Но Степану все было нипочем. И недоумевающие, испуганные взгляды людей, и даже сам Солнце, прячущийся за занавесками!
– Не может быть счастья в слепом подчинении! – кричал он в наглухо закрытые окна второго этажа.
– Это тебя Тонька научила? – подмигнул ему лысый толстяк в белом балахоне. – Дурак ты, парень. Лучше бы ты с ней не болтал, а...
– Что? – взревел обозленный намеком Степан.
– Что – что? Подрастешь, узнаешь, что с бабами по ночам лучше делать, – пошло ухмыльнулся толстяк.
– Проваливай, старая калоша! – цыкнул на него Степка. – Пока цел...
– Степан! – позвал его черный. – Иди сюда! Тебя Солнце к себе зовет. Серьезный разговор намечается.
Степа только этого и ждал. Он вихрем взлетел по ступеням, на ходу накинул белые одежды.
Разговор оказался неожиданным. В тот же вечер Солнце отправил его в дальнее путешествие. Антонина и тут оказалась права – до Ашхабада.
Попрощаться с Антониной ему не дали.
– Вот приедешь, тогда и... А пока мы за ней присмотрим, ты не волнуйся.
Возле лачужки, где обитала Антонина, выставили пост. Один крепкий мужик и две старухи караулили ее круглосуточно.
