13
Москва встретила меня белым снегом, десятиградусным морозом и гололедом. Выйдя из здания аэропорта, я поначалу направился к стоянке такси. Но потом одернул себя. Нет уж, осторожность так осторожность. Хватит с меня этих «случайностей» на шоссе. Поеду-ка я как нормальный человек – на автобусе. Во всяком случае, если кто-то опять задумает наслать на меня «КамАЗ», то, возможно, соображение, что при этом придется загубить еще сто человек, его остановит. Да и «Икарус» не так-то просто выкинуть на обочину...
Домой я доехал без всяких приключений. Лена встретила меня с очередным настенным ковриком в руках. Видимо, подыскивала подходящее место, чтобы его повесить.
После поцелуйчиков и объятий я торжественно вынул из полиэтиленового пакета (я вернулся из Лондона с двумя большими пакетами, основное место в которых занимали мягкие игрушки, открытки и сувениры, подаренные сердобольными крайстчерчцами. Таможенники, когда увидели, что именно я везу в Россию, просто обалдели) тарелку с изображением принцессы Дианы. Из небольшой суммы, выделенной мне, я сумел купить для Лены подарок.
– Ой, – обрадовалась она и тут же стала прилаживать к ней веревочку, чтобы повесить на стену. Замечу в скобках, что стены квартирки уже почти сплошь были увешаны разными ковриками, кашпо, маленькими картиночками в рамках и всякими другими прибамбасами. Лене придется поискать свободное место...
– Меркулов несколько раз звонил, – как бы между прочим сказала Лена, – спрашивал, не вернулся ли ты.
Я тотчас же схватился за телефон. Меркулов никогда не будет звонить без цели. Не такой у него характер, да и времени на пустую болтовню у заместителя генпрокурора не бывает. Значит, есть новости...
– Да, я слушаю, – раздался знакомый голос, после того как секретарша соединила меня с ним.
– Константин Дмитриевич, здравствуйте. Гордеев беспокоит.
– Привет. Когда приехал?
– Только что.
– Есть новости. Время на раскачку требуется? – без лишних церемоний произнес Меркулов.
– Да нет. Бодр и весел. Рвусь в бой.
Пожалуй, не буду пока никому рассказывать о своей эпопее с речкой.
– Добро. Тогда ноги в руки – и ко мне. До трех я на работе.
– Есть, – по-военному ответил я и положил трубку.
Заметив, что я снова зашнуровываю ботинки, Лена надулась.
– Ты снова уходишь? Даже не отдохнешь с дороги?
Я сделал вид разведчика, отправляющегося на важное задание:
– Нет времени, милая. Работа такая, понимаешь?
Она закивала:
– Работа у нас такая, забота наша простая...
– Вот именно.
– Когда вернешься?
Я развел руками:
– Не знаю.
Я действительно не знал.
Жаль, что моя машина превратилась в груду металлолома. То есть ее, конечно, можно было починить, но уделить целый день, чтобы отбуксировать ее с аварийной стоянки в ремонт, я не мог.
– Возьми мой джип, – протянула Лена ключи.
Я взял ключи и с благодарностью поцеловал ее.
– Никогда не забуду твой доброты.
– Ну садись, Юра, – кивнул в сторону свободного стула Меркулов, когда я вошел в его кабинет, – рассказывай.
– Нечего рассказывать. Мартина Грина нашли мертвым в собственном саду. Сдается мне, что старику помогли отойти в мир иной.
– Так ты не успел с ним встретиться?
Я покачал головой:
– Лежал в больнице.
– Ого! Захворал в командировке?
– Долго рассказывать, Константин Дмитриевич. Скажу только, что интерес к моей персоне не угасает, а, наоборот, увеличивается.
– Понятно... Ну ладно, значит, и в Лондон вхолостую прокатился. Ну ничего, все к лучшему. Вот, посмотри-ка, что мне удалось раскопать.
Он протянул мне лист бумаги.
СПРАВКА
15 августа сего года в Сиэтле, штат Вашингтон (США), в возрасте 75 лет скончался Уолтер Фитцджеральд Кинн. Смерть наступила вследствие обострения состояния ввиду застарелого рака легких.
По оперативным данным Уолтер Кинн является изменившим фамилию сотрудником Посольства СССР в Вашингтоне Алексеем Кондрашовым. Несколько лет Кондрашов являлся заместителем резидента Первого главного управления внешней разведки КГБ Леонида Теребилова. Незадолго до отзыва Теребилова в СССР (апрель 1971 года) Кондрашов исчез из поля зрения. Позже выяснилось, что он получил политическое убежище в США.
– Откуда это? – спросил я, возвращая Меркулову листок.
– Неважно. Из надежного источника. Как ты заметил, ничего секретного в этой справке не содержится.
– ...Но зато заставляет задуматься, – перебил я Меркулова, – значит, весьма вероятно, что именно Кондрашов написал письмо Владиславу Михайлову.
Меркулов кивнул.
– Очень вероятно. Перебежчиков не так уж много, а больных раком – совсем чуть-чуть.
– Так. Значит, Михайлова отозвали после того, как он пожаловался в Центр на «потомственного разведчика» Василия Теребилова, который устроил дебош в ресторане. Через некоторое время отозвали и самого Леонида Теребилова.
– Ясно, – заметил Меркулов, – что эти два события связаны. Сын потащил за собой отца. В те времена такое не прощали.
– А нажаловался на Васю Теребилова не кто иной, как Михайлов!
– Да.
– С этими сроками совпадает и вызов Михайлова, арест и суд. Напрашивается вывод, что... арест Михайлова был подстроен Теребиловым, у которого вырос большой зуб на Михайлова. Об этом пишет Кондрашов в своем письме к Владиславу Михайлову.
– Логическая цепочка выстраивается красивая, ничего не скажешь. Только вот основания для внесения протеста явно недостаточно.
Это точно. Справка, которую добыл Меркулов, расставляла все по полочкам, однако не прибавляла доказательств.
– Значит, это люди Теребилова охотились за тетрадью, устраивали покушения на меня и Михайлова.
– Возможно. Но опять же никаких доказательств.
– Но почему же Теребилов так боится?
– Он не знает, что в тетради. Кстати, ты хорошо разглядывал ее?
– Вроде да.
– Значит, я еще лучше. И заметил очень интересную вещь.
Меркулов отпер свой сейф и достал тетрадь:
– Вот посмотри.
Он перевернул тетрадь и показал пальцем на последнюю страницу обложки:
– Посмотри!
Он показал пальцем на выходные данные. Я прочитал: «Самарская областная типография. Тираж 100 000 экз.».
– И что? – не понял я.
– А то. Ты ничего странного не замечаешь?
– Нет...
Меркулов вздохнул:
– Когда Куйбышев в Самару переименовали?
Я пожал плечами.
– В девяносто первом году.
У меня по спине поползли мурашки. Ничего себе картинка вырисовывается!
– Михайлов делал свои записи никак не раньше девяносто первого года?
– Так выходит.
– Значит, это что-то типа воспоминаний, мемуаров?
– Видимо, да.
– Он написал все это, потом каким-то образом передал Симоненко...
– Боюсь, – заметил Меркулов, – что мы уже никогда не узнаем, как это произошло.
– Ну почему же, – возразил я, – если Алексей Михайлов был жив в девяносто первом году, почему бы ему не остаться в живых и сейчас?
Меркулов с сомнением покачал головой:
– Все-таки девять лет прошло...
– Но самое главное мы выяснили – его не расстреляли.
– Это ничего не значит, Юра. В те годы для особо опасных преступников часто заменяли расстрел работой на урановых рудниках, к примеру. А в деле значилось, что приговор приведен в исполнение.
– Но все равно, – упорствовал я, – если мы имеем дело с таким случаем, почему бы не допустить, что Михайлов жив до сих пор?
– Ну хорошо, допустим, это так. Что ты собираешься делать?
– Во-первых, навести справки в ГУИНе о заключенном Михайлове Алексее Константиновиче.
– А если такового не найдется? Что весьма вероятно.
– Но тогда мы будем, по крайней мере, знать, что он действительно умер.
– Ну ладно, – Меркулов глянул на часы, давая понять, что время аудиенции заканчивается, – сделаем так. Я лично займусь этим делом.
Вот этого я не ожидал! Конечно, если сам заместитель генпрокурора будет заниматься делом Михайлова, это многократно повышает шансы. Мои, в частности.
– Ты пишешь на мое имя надзорную жалобу, – продолжил Меркулов, – а я направлю протест по этому делу в Президиум Верховного суда. А чтобы ты не ходил как бедный родственник по инстанциям, подключу к делу Михайлова Сашу Турецкого. В качестве моего помощника по особым поручениям. Есть тут у меня одна мыслишка... Но тебе все равно придется еще побегать, чтобы подсобрать новые доказательства невиновности Михайлова.
Из Генпрокуратуры я, не теряя времени, поехал в ГУИН. Там все прошло на удивление гладко. Несколько шоколадок секретаршам и работницам архива, и через три часа у меня в руках была справка. Надо сказать, ее содержание только запутало ситуацию.
Министерство юстиции РФ
Главное управление исполнения наказаний
СПРАВКА
В ответ на ваш запрос сообщаем:
Михайлов Алексей Константинович, осужденный 18 января 1972 года, был направлен в ИТУ строгого режима 67659/76454. В 1984 году за хорошее поведение переведен на общий режим в ИТУ 67876/77909. 26 февраля 1985 года скончался в результате смертельного ранения при попытке к бегству.
Начальник архивного отдела Т. Поликарпова.
Михайлов погиб в 85-м году, а в 91-м или даже позже составил свои записки и каким-то образом передал их в Москву, генералу Симоненко.
Мистика какая-то.
А впрочем, почему мистика? Михайлов был разведчиком. А кто, как не разведчики, умеют запутывать следы? Предположим, перейдя со строгого режима на общий, где, естественно, контроль послабее, он решил сделать так, что Алексей Михайлов погиб. Значит, вместо него появился другой заключенный. Или же погиб кто-то другой, а Михайлов сделал так, что умершим стали считать его, а не того, погибшего. В общем, вариантов масса.
Только вот как теперь найти настоящего Михайлова? Эта задачка будет, пожалуй, самой сложной...
...Прошла неделя. Мне звонили браться Михайловы, которым я рассказал о том, что нам удалось выяснить. Но расследование застопорилось: найти среди миллиона заключенных бывшего Михайлова не представлялось возможным. Конечно, весьма вероятно, что Михайлов под чужой фамилией находится в той же самой колонии, да только как выяснить, кто именно является Михайловым. А без соответствующих доказательств никто не разрешит являться в ИТУ.
Опять выручил Меркулов. По своим каналам он навел справки. Оказалось, что раньше 1985 года в колонии находился только один человек. Некий Трофимов Анатолий Сергеевич.
