5
Гордеев ждал, когда освободится камера для допросов, почти два часа.
Ему было жалко Вадима Лучинина. Адвокат знал, что вызванных на допрос к следователю или на свидание с адвокатом заключенных размещали в специальных комнатах следственного корпуса — боксиках. Их было около полутора десятков. Были одноместные беженки — стаканы, но были и такие, куда контролеры забивали под завязку по двадцать, а то и по тридцать человек, вплотную друг к другу, так что было абсолютно невозможно не только сесть, но и свободно подвинуться. В боксиках ни окон, ни вентиляции, ни туалета.
«Летом здесь настоящий ад, да и осенью не лучше», — посочувствовал Гордеев несчастным зекам. В таком боксике можно просидеть тридцать минут, если повезет, а если нет, то и все восемь часов, так и не встретившись со своим адвокатом.
Наконец дверь в камеру допросов открылась, и на пороге появился слегка небритый парень в потертых джинсах и футболке. На щеке были видны следы не то ссадин, не то царапин. Контролер без усилия подтолкнул парня в комнату, тот сделал несколько шагов и остановился. Следом в комнату вошел контролер. Дверь за его спиной закрылась.
Стараясь опередить возможную реплику Гордеева, контролер выпалил:
— Это твой адвокат, хотя ты и отказался добровольно от защиты. Я ненадолго оставлю вас наедине, порядок есть порядок, и ты ему можешь сам сказать, что в защите не нуждаешься и отказываешься от адвоката… Ясно?
— Ясно, — отреагировал молодой человек.
Гордеев поднялся со стула и сделал шаг навстречу парню, одновременно протягивая руку для приветствия.
— Здравствуйте, Вадим. Я Юрий Гордеев, ваш адвокат. Вот мое удостоверение. Для участия в деле меня пригласила ваша мать. Если вы, конечно, не будете против…
Вадим с тревогой посмотрел на Гордеева, но протянутую руку пожал. Рука Гордеева была твердая и теплая. Рукопожатие придало Вадиму уверенности.
— Здравствуйте. Как мама? — спросил он.
— Нормально. Конечно, насколько это возможно в настоящих условиях. Она у вас молодец…
— Я знаю…
Гордеев вынул из сумки объемистый пакет:
— Вот передача от вашей матушки, там необходимые веши и продукты. Я ей там немного посоветовал, что положить… Тут мыло, сигареты…
— Спасибо…
Молодой контролер, который уже успел вернуться, невозмутимо наблюдал за происходящим, явно не собираясь двигаться с места. Гордеев с нескрываемым сарказмом посмотрел на контролера:
— Ну вот что, молодой человек, порядок есть порядок. Адвокаты разговаривают с клиентами, и в этом особом деле им помощники не нужны…
Щеки на круглом детском лице контролера заалели, а оттопыренные уши зарделись. Он резко повернулся, шагнул к двери и несколько раз ударил по ней связкой ключей, которую сжимал в руке. Дверь распахнулась, и контролер скрылся за ней. Дверь закрылась, и в замочной скважине со скрежетом повернулся ключ.
Когда Гордеев и Лучинин остались наедине, Вадим еле слышно произнес:
— Меня почти заставили подписать отказ от зашиты. Я не хотел, но следователь сказал… — В горле Вадима пересохло, он с трудом сглотнул.
Гордеев решил прийти парню на помощь:
— Известные присказки. Защитник, дескать, не нужен, дело очень легкое, а адвокат все испортит, без него меньше проведешь под следствием, здесь, в Бутырках… Много раз уже слышали, знаем.
— Да, он мне так и сказал… — подтвердил Лучинин. — Что сами без него разберемся. А, дескать, появление защитника только все усложнит.
— Куда уж сложнее… — усмехнулся Гордеев. — Вы ведь не в бегах, в Бутырской тюрьме. Всегда под рукой. А если дело такое простое, да еще его хотят закрыть, к чему бросать человека в камеру? Следователь наверняка говорил вам, что никакого зла вам не причинит, а только немножко допросит — и все будет в порядке… Верно?
Лучинин кивнул:
— Не такими словами, но смысл практически был тот же. Меня тут допрашивали. Мне кажется… Я боюсь…
Гордееву показалось, что в глазах Вадима мелькнул страх.
— Боитесь? Чего? Вам угрожали, применяли силу, воздействовали еще как-нибудь? — допытывался Гордеев.
Лучинин молчал.
— Вы можете мне обо всем этом рассказать? — настойчиво расспрашивал Гордеев. — Понимаете, надо пресечь это сразу, как говорится, на корню…
Усилием воли Вадим взял себя в руки:
— Н-нет… П-просто следователь сказал…, что может меня обвинить по другой статье…
— По какой? Он называл ее?
— Не помню, что-то о хищении имущества в особо крупных размерах с отягчающими обстоятельствами… В общем, по статье, которая предусматривает более тяжелое наказание.
— Что за бред? Вы разве что-то похищали? Да еще в крупных размерах?
— Вроде нет, не похищал.
— А в чем же тогда дело? — пожал плечами Гордеев.
— Не знаю… Но ведь все можно сфабриковать.
— Вот для того чтобы не сфабриковали, и нужен адвокат, который будет следить за соблюдением законности во время следствия. Понимаете?
— Да, понимаю… — упавшим голосом подтвердил Лучинин.
— И тогда, — продолжил Гордеев, — пусть попробует внести в обвинение хоть один фактик, не подтвержденный документально. Не беспокойтесь. У него это не получится. Я от всех этих обвинений камня на камне не оставлю. Знаем, видели… Если у следователя нет убедительных аргументов, он ничего не докажет.
— Какие могут быть аргументы, когда я ничего такого не совершал? — пожал плечами Лучинин.
— Ну конечно, доказательства всегда найти можно… Для этого следователь и существует — чтобы раскапывать улики. Но они должны быть убедительными. А не взятыми с потолка.
Гордеев хотел успокоить Вадима, но в глубине души сомневался и ни в чем уверен не был. Каждый раз соревнование со следователем напоминало бой без правил, потому что никогда нельзя было предугадать, что в следующий раз он придумает, как поведет себя в тех или иных условиях. Но, как говаривали классики, главное — это ввязаться в бой, а там видно будет. Что-что, а ввязываться в борьбу Гордеев умел. Он даже любил это чувство постоянной мобилизации.
«И вечный бой, покой мне только снится, — подумал Гордеев, наблюдая за Лучининым. — Парень явно что-то недоговаривает. Возможно, нечто важное. Почему? Он чего-то боится. Или кого-то… Видимо, мне надо будет выяснить это, иначе защита окажется неэффективной. Но пока не будем форсировать события».
— Здесь прохладно, — сказал Лучинин, — и воздух…
— Понимаю. После бутырской камеры тут как на курорте.
Вадим подошел к зарешеченному окну и посмотрел во двор следственного изолятора.
— На улице опять дождь… — задумчиво произнес он. — Сегодня целый день идет.
— И слякоть, и мерзость невообразимая, — подтвердил Гордеев. — Но это не повод оставаться в тюрьме. Ну так что, вы согласны быть моим клиентом? — спросил Гордеев.
— Да, согласен, — ответил Вадим, продолжая смотреть в окно.
— Вот и отлично.
— А не будет проблем с тем моим первоначальным отказом?
— Нет. Это просто бумажка. Вы имеете право брать адвоката или отказываться от защиты; когда вам вздумается. Но в первую очередь, Вадим, запомните, в девяноста случаях из ста обвинения в суде основываются на показаниях подсудимых.
— А я думал, главное — это свидетели, разные там вещественные доказательства…
Гордеев махнул рукой:
— Это, конечно, тоже имеет огромное значение, но следователь всегда пытается вытянуть из самого подсудимого признание. И оно значит гораздо больше для суда. Кроме того, следователю чисто физически легче допрашивать подследственного, чем мотаться по городу, беседовать со свидетелями и так далее… Понимаете?
Вадим присвистнул:
— Значит…
— Это значит, к каждому своему слову вы должны относиться очень и очень серьезно. Все, что вы ненароком сболтнете следователю, обязательно будет использовано против вас.
— Чем больше узнаю людей, тем больше люблю компьютеры, — вздохнул Вадим.
— Устами младенца — да мед пить, — усмехнулся Гордеев, а затем серьезно продолжил: — Ну а вообще-то следователь просто делает свою работу — так же как и я свою.
— Понимаю.
— Короче говоря, с этой минуты все разговоры со следователем только в моем присутствии. Все без исключения. Договорились?
— Да. Но если…
— Никаких «если», особенно со следственными органами.
— А все же — если он придет сюда и станет задавать вопросы? Как тогда действовать?
— Отказаться отвечать. Требовать вызова адвоката, то есть меня. Запомните, любые разговоры только в моем присутствии, ясно?
— Ясно…
— Я сделаю все, что смогу, — проговорил Вадим Лучинин.
— Хорошо. А сейчас вы подробно ответите на все мои вопросы.
Гордеев посмотрел на часы. Рабочий день ожидался долгим. Но такова уж планида адвокатская, и с этим Юрий Петрович уже давно смирился. Рабочий день ненормированный — никогда не знаешь, когда попадешь домой.
Он достал из кармана ручку, вытащил из папки с десяток листов писчей бумаги, несколько прозрачных файлов и диктофон.
Адвокат подробно расспросил Лучинина обо всех обстоятельствах дела, о методах и способах проникновения в чужую компьютерную сеть. От всей этой профессиональной терминологии, перемешанной с не менее профессиональным жаргоном, у Гордеева через пару часов голова пошла кругом. Он чувствовал, что еще немного — и ему место будет в Кащенко. Впрочем, Лучинин говорил много и охотно. Ему явно не хотелось возвращаться в душную камеру.
«Его можно понять, — думал Гордеев, аккуратно конспектируя самое интересное из того, что говорил Вадим, — ну и я тоже не буду спешить…»
Когда Гордеев прервал расспросы Лучинина, шел уже девятый час вечера. Адвокат напоследок еще раз подробно проинструктировал своего клиента, что, как, кому и когда говорить или, наоборот, молчать.
— На сегодня, пожалуй, достаточно, — встав со стула и пройдя к окну и обратно, сказал Гордеев. — Информации к размышлению мне на всю ночь хватит. Надо все как следует обмозговать. И в первую очередь пообщаться с этим, как вы его назвали, «админом» из банка.
— Да, он вам обязательно должен рассказать, как все было на самом деле…
— Завтра же пойду к нему. А матушке вашей я позвоню сразу, как выйду отсюда, по этому поводу не беспокойтесь. Может, еще какие просьбы есть?
— Если не затруднит… — неуверенно начал Вадим.
— Я думаю, не затруднит, — утвердительно кивнул Гордеев. — Конечно, если это законно.
— Совершенно законно, — улыбнулся Лучинин. — Вы не могли бы узнать о моей девушке? Ее зовут Ольга… Ольга Каштанова.
— Конечно, — согласно кивнул Гордеев.
— Я ведь уже почти все, что планировал, закончил, когда ко мне ворвались… Ну омоновцы, я имею в виду… Мне перед этим на сотовый позвонила Надя.
— Что за Надя?
— Надя Галкина. Подруга моей девушки. Она мне рассказала, что с Олей случилось нечто страшное.
— Что именно?
— В том-то и дело, что я не знаю… Когда Надя позвонила, я сразу хотел бежать к Оле… Но тут ворвались омоновцы, арест, обыск… Я так ничего и не успел узнать… Очень беспокоюсь… Я все это время в тюрьме только о ней и думаю, что с ней случилось… И никто мне сказать не может. Вы ведь первый человек, с которым я после всего этого нормально смог поговорить и который меня выслушал.
— Это моя обязанность. Я постараюсь узнать все о вашей девушке. — Гордеев протянул Лучинину лист бумаги и ручку: — Напишите, кого спросить, все координаты, телефоны.
Как только Вадим написал и передал листок Гордееву, тот нажал кнопку вызова. Когда контролер уводил Лучинина, Гордеев немного проводил его и на прощание крепко пожал руку:
— Все будет хорошо. Помните, о чем мы с вами договорились, никакой самодеятельности — и тогда прорвемся. — Гордеев постарался придать своему голосу твердости и уверенности. — Мужайтесь.
Вадим ничего не ответил, только молча кивнул. Адвокат смотрел ему вслед, пока Лучинин и контролер не скрылись за поворотом коридора.
Гордеев представил, как будут шмонать Вадима в поисках запрещенных вещей, переданных адвокатом. Но сегодня они ничего не найдут. Вещи, принесенные Гордеевым, Вадим надел на себя, а стряпня вряд ли заинтересует контролеров. Затем Лучинина запрут в боксике. Там ему придется дожидаться комплектования группы из других заключенных, и только потом его отведут в общую камеру. Сложная, унизительная процедура…
Но облегчить положение подзащитного Гордеев пока не мог. Конечно, можно было заявить ходатайство об изменении меры пресечения, но предварительно следовало найти убедительные причины для этого. Их у Гордеева пока не имелось. Он мог только добиваться его оправдания и освобождения.
