7

Старший сержант Николай Веденяпин переминался с ноги на ногу. Делать это было не совсем удобно, так как ноги старшего сержанта утопали в больших войлочных валенках, которые в свою очередь помещались в резиновые галоши. Галоши же вязли в снегу.

Веденяпин с трудом подносил ко рту руку в меховой варежке, где между большим пальцем и остальной ладонью была зажата сигарета. Рука с трудом доставала до рта: мешали объемистые рукава форменного тулупа из овчины.

Однако, преодолевая все трудности, Веденяпину все-таки удавалось с грехом пополам курить.

«Черт бы побрал этого Ковалева, – неспешно размышлял Веденяпин, – больше не встану с ним в дежурство. Ну не куришь сам, так не мешай другим. А то ни себе ни людям. Чай, не в Америке...»

Однако спорить с Ковалевым Веденяпин не мог. Во-первых, Ковалев был старшим лейтенантом, а во-вторых, на восемь лет старше Веденяпина. Так что последнему приходилось, несмотря на трескучий мороз, выходить из жарко натопленного помещения поста ГИБДД, чтобы выкурить сигаретку. А это значило напяливать на себя тулуп, валенки, рукавицы... В общем, сплошная канитель. К тому же на морозе курить не очень-то приятно. Другое дело в тепле, сидя в продавленном кресле, поглядывая в старый черно-белый телевизор, устроившийся в углу дежурки...

Веденяпин мечтательно улыбнулся. И злобно поглядел на огонек сигареты. Казалось, тлеет она слишком медленно. Конечно, он мог бы и не курить, потерпеть до окончания дежурства. Но выходил на мороз из принципа. Из какого-то странного упрямства.

Вокруг было тихо и пустынно. Ровный асфальт Варшавского шоссе лишь время от времени шуршал под колесами проезжающих машин. Стояла морозная ночь. На участке, где дежурили Веденяпин и Ковалев, в это время суток стояла тишь и гладь. Вообще, местечко очень спокойное. Никаких тебе придорожных ресторанов, где собирается разная шпана. Ни ночных стоянок больших грузовиков и трейлеров, куда, как мухи на мед, слетаются местные малолетние проститутки и бандиты, без всякой на то причины собирающие дань. Кстати, опытные водители знают, как бороться с ними. Для этого у многих из них имеются стволы – «макаровы», охотничьи карабины, а то и «калаши». Милиция смотрит на эти средства самообороны сквозь пальцы. И иногда на ночных стоянках затеваются перестрелки. Значит, надо ехать, разбираться... Нет уж, лучше, когда никаких стоянок поблизости.

За добротным, сработанным из железобетона и стекла еще в брежневские времена постом ГАИ, пардон, ГИБДД, находился небольшой лесок. Справа – санаторий какого-то Гипроморнефтепрома, о чем гордо сообщала большая, местами проржавевшая металлическая таблица. Слева – бывший пионерлагерь «Тимуровец», ныне пустующий и потихоньку разграбляемый местными жителями на стройматериалы или даже растопку. Через дорогу располагалась деревенька Свистуха, где у старой, выжившей из ума бабы Любы всегда можно разжиться замечательным, прозрачным как слеза и настоянным на ароматной траве мелиссе первачом.

Мысль о самогонке вызвала у Веденяпина прилив хорошего настроения. Он даже перестал топтаться на месте и забыл о злосчастной сигарете, которая уже почти догорела и вот-вот могла опалить овчинные рукавицы.

«А что, – подумал он, – как говорил д'Артаньян, пуркуа па, в конце концов? Почему бы нам не согреться в такую стужу?»

Веденяпин отбросил окурок подальше в снег и, хлопая себя рукавицами по бокам, ввалился в дежурку.

Старший лейтенант Василий Ковалев, закинув ноги на колченогую табуретку, глядел по телевизору кинофильм всех времен и народов «Место встречи изменить нельзя». Ковалев совсем недавно получил третью лейтенантскую звездочку и время от времени, отрываясь от до боли знакомого фильма, скашивал глаза и с удовольствием смотрел на новенькие погоны.

Почти то же самое делал на экране телевизора Владимир Высоцкий. В шикарном кителе он сидел за пианино и пел:

Ковалев никак не отреагировал на Веденяпина. Только поморщился и небось подумал что-то типа: «Ходит туда-сюда, только тепло выпускает, курильщик гребаный...»

На пульте в углу дежурки замигала лампочка и призывно запищал сигнал. Ковалев кивком указал Веденяпину на пульт. Коля снял трубку.

– Да... Старший сержант Веденяпин... Есть, принять телефонограмму... Записываю... Принять... задержанию... предлогом... угу... угу... угу... Передал... Принял старший сержант Веденяпин...

– Что там? – через плечо поинтересовался Ковалев.

Веденяпин махнул рукой:

– Да вот. Принять меры к задержанию...

– Положи к остальным.

Веденяпин уже было протянул руку с бумажкой к куче таких же, лежащих в углу стола и, что самое главное, содержащих точно такие же предписания, когда что-то привлекло его внимание.

– Эге... Смотри-ка, Вася, как интересно.

Ковалев неохотно оторвался от «Места встречи».

– Ну что там?

Веденяпин протянул ему бумажку:

– Номер машины.

– Ну и что особенного?

– А вот что. Я родился в семьдесят шестом. А номер – «976». И главное, буковки-то, буковки! «Н» и «В». «Николай», значит, «Веденяпин». Понял? Вот это совпадение!

– Преступник должен сидеть в тюрьме, – не к месту вставил Владимир Высоцкий.

Ковалев без энтузиазма глянул на бумажку и что-то такое промычал.

– Вот это да! – продолжал восторгаться Коля Веденяпин. – Надо же!

– А чего ты в тулупе-то паришься? – вдруг спросил Ковалев. Действительно, в дежурке было жарко натоплено.

– Да я это... – Коля моментально забыл про бумажку, – может, я того... этого... К бабе Любе сгоняю? А?

– Эх, сейчас бы супчику горяченького, да с потрошками! – мечтательно сказал Владимир Высоцкий с экрана.

– А что? – задумчиво пробормотал Ковалев. – У нас и закусь имеется. Колбаса, чесночок маринованный, огурчики солененькие. Время-то, – он посмотрел на часы, – второй час. Можно и погреться.

И он полез в карман за деньгами.

Через пять минут Коля бодро шагал по нетронутому снежку к Свистухе. Он прошел рощицу, пересек неширокую поляну и вышел на «улицу Достоевского», как торжественно именовалась узкая тропа между двумя рядами изб, по которой и «жигуль»-то толком проехать не мог. Свистухинцы очень гордились тем, что большак в их деревне назван не именем банального Ленина или сомнительного Максима Горького, а уважаемого во все времена великого русского писателя. Некоторые особо рьяные любители ночных посещений избы бабы Любы утверждали, что по ночам видели призрак Достоевского – согбенного старичка с котомкой за спиной и в рваной кацавейке. Они же клятвенно утверждали, что призрак этот обитает в разоренном «Тимуровце». Из-за этого бывший пионерлагерь пользовался в округе недоброй славой.

Спустя десять минут Веденяпин уже возвращался назад, бережно прижимая к груди бутылочку с ароматной жидкостью.

Вася основательно подготовился к приходу напарника: на аккуратно расселенной газетке были разложены яства, вышеупомянутые колбаса, огурчики и несколько зубчиков маринованного чеснока. Также он достал граненые стопочки и спичечный коробок с солью.

– Садись, мил человек, закусывай, чем Бог послал, – прокомментировал происходящее с экрана телевизора главарь бандитов Горбатый, после чего наступил конец очередной серии незабвенного фильма.

...Через полтора часа Коля и Вася допивали уже вторую бутылку бабы Любиного первача, за которой пришлось ходить еще раз. Самогон оказался крепким – не меньше пятидесяти градусов. Вася на правах старшего разлил остатки самогона по стопкам и ни слова не говоря опрокинул содержимое одной из них в рот. Коля взял свою стопку в руку, посмотрел пьяными глазами на ее содержимое, приподнял над столом, понюхал, затем взмахнул другой рукой, явно собираясь что-то сказать. Но подходящий тост, по-видимому, на ум не пришел. Поэтому Коля последовал примеру своего напарника и в два глотка выпил. Второй глоток явно пошел не в то горло, и Коля лишь усилием воли сумел отправить рвущуюся наружу жидкость туда, куда надо, то есть внутрь. На глазах выступили слезы.

Вася насмешливо посмотрел на него.

– Эх ты, сосунок, – наконец выдавил из себя старший лейтенант Ковалев.

Коля, откусывающий в этот момент кусок колбасы, так и замер с кружком, торчащим изо рта. Вася с вызовом смотрел на него.

– Ты чего? – без всякой обиды спросил Веденяпин.

– Ничего, – как-то уж очень зло ответил Вася, – салага ты. Пить не умеешь.

Коле совершенно не хотелось ругаться. Выпитый самогон привел его в умиротворенное состояние и принес расслабление во всех членах. Больше всего в этот момент он желал улечься на топчане в углу дежурки и замочить харьку часиков эдак до девяти утра... То есть до конца дежурства.

Вася же, видимо, наоборот, чувствовал прилив сил. Самогонка подействовала на него как допинг и он готов был сию секунду отправиться ловить всех нарушителей дорожного движения, вместе взятых. Но часы показывали половину третьего ночи, Варшавское шоссе пустовало, и Ковалев не знал, куда ему деть брызжущую через край энергию.

– Салага, – поглядывая на Веденяпина маленькими злыми глазами, повторил Вася.

По идее, промолчать бы Коле. Да и отправиться на топчан. Но стерпеть оскорбление даже от старшего по званию...

«Тьфу, – подумал он, – сплошные неудобства с этим Ковалевым. И не покуришь путем, и не выпьешь... Все, больше с ним в дежурство не встану».

– Почему это я салага? – заволновался Коля.

– По кочану, – туманно ответил Вася и потянулся к бутылке, которая, впрочем, не содержала в себе больше ни капли спиртного.

– Нет! – Коля положил свою ладонь на его руку. – Ты мне сначала скажи, почему я салага!

Вася со злостью выдернул руку, при этом смахнув на пол тарелку с солеными огурцами.

– Да потому! Только мальчишки водяру глотками пьют. Ясно?

– А как надо?

– Залпом, вот как.

Ответить Коле было нечем. Но отвечать как-то надо. Поэтому он не спеша достал сигареты, зажигалку, с кайфом прикурил и выпустил в сторону Васи облако дыма.

– А это не твое дело, понял!

Глаза Васи сузились:

– Ты же знаешь, я не курю и терпеть не могу, когда при мне в дежурке смолят.

– И это тоже не твое дело, – нагло добавил Коля.

Вася усмехнулся и проникновенно сказал:

– Мое, Коля, мое.

В его зрачках засверкали радостные огоньки. И не успел Коля и глазом моргнуть, как Васин увесистый кулак, словно в замедленном кино, полетел прямиком ему в лицо. Конечно, это Коле казалось, что летит он долго, на самом деле все заняло долю секунды. И ходить бы после этого удара Коле с переломанным носом, если бы не пол-литра забористого бабы Любиного самогона в жилах Васи Ковалева. Не рассчитав силу удара, Вася потерял равновесие и упал с табуретки, между делом смахнув со стола коробок с солью.

«Все, – пронеслось в голове суеверного Коли, – теперь поссоримся... Хотя почему «поссоримся»? Мы вроде уже...»

Неудачный Васин удар, однако, разозлил Колю. И, схватив своего напарника за руку, он сильно дернул на себя.

– Я тебе сейчас... – говорил он при этом. Сильным рывком Коля вытянул Васю. Его тяжелое тело смело все, что было на столе, и, перекувырнувшись, шлепнулось об пол.

Сделав свое дело, Коля с достоинством скрестил руки на груди.

Но и Вася в долгу не остался. С неожиданной прытью он вскочил на ноги и бросился на Колю. Напарники сцепились, как в последнем бою, и катались по полу дежурки, безжалостно давя спинами соленые огурцы, кружки колбасы и ломти хлеба.

Все-таки победила молодость. Коля оседлал напарника, прижал его руки к полу и заявил:

– Все. Сдавайся. Или жезлом заеду.

И потянулся к лежащему тут же на табуретке полосатому жезлу.

– Ладно, – крайне неохотно выцедил сквозь зубы Ковалев, – сдаюсь.

Через минуту они сидели за разоренным столом тяжело дыша, и каждому в голову пришла одна и та же мысль.

– Ну что, – наконец озвучил мысль Ковалев, – может, мировую?

Коля кивнул. Встал и потянулся к валенкам, один из которых оказался под топчаном, а второй неизвестно каким образом оказался на столе.

– Я с тобой выйду... Проветрюсь, – нетвердо произнес Вася и тоже натянул на себя тулуп.

Напарники вышли. Ночной мороз обжег их разгоряченные лица, из ноздрей повалил густой пар. Захотелось думать о чем-то хорошем и правильном.

– Ты извини, Коляныч, – прижав руку к груди, повинился Вася, – не знаю, понимаешь, какая муха укусила.

Веденяпин махнул рукой:

– Да ладно. Бывает.

– Ты вот что, Коля... Ты кури в дежурке, если хочешь...

Обалдев от такого великодушия, Коля повернулся к Васе, они обнялись и расцеловались.

Из темноты Варшавского шоссе появились два желтых глаза. Они стремительно приближались, и вскоре оказалось, что это «Жигули» девятой модели. Машина неслась на огромной скорости.

– Эге, нарушает... – задумчиво произнес Ковалев.

– Превышение скорости, – вторил ему Веденяпин.

Они внезапно и разом поняли, что надо делать. Веденяпин и Ковалев, размахивая руками за неимением жезлов, бросились наперерез машине.

– Приказываю остановиться! – орали доблестные инспектора дорожного движения.

«Девятка», однако, и не думала выполнять приказ. Она вильнула вправо, потом влево. Но Коля и Вася твердо, даже ценой собственной жизни, решили задержать нарушителя. Противно заскрипели тормоза. Резина заскользила по промерзшему асфальту Варшавского шоссе.

Последнее, что успел зафиксировать Коля Веденяпин перед страшным ударом, был год его рождения – 976...

Спустя две минуты воцарилась полнейшая тишина. Кряхтя и вполголоса бранясь, из машины вылез Лева. Он с ужасом оглядел творение своих рук и быстро побежал в сторону Свистухи, проклиная себя и свою жадность, из-за которой он поперся к месту, где стояла его машина, с трудом разыскал в снегу ключи, и... вот к чему это привело.