4
Игоря Вересова я знал еще с институтских лет. Не скажу, что мы были с ним очень уж дружны, нет. Просто, как все студенты (он тоже учился на юрфаке МГУ, только курсом старше, чем я), сталкивались в институтских коридорах, в общежитии, куда я время от времени заглядывал. Сидели в компаниях. Выпивали, ухаживали за девушками. Так и познакомились. В одной компании понравилась нам одна и та же девушка. Ну приглашали ее танцевать наперебой, шептали на ушко всякую чушь. Бросали друг на друга неприязненные взгляды. Все шло к тому, чтобы кто-то предложил «пойти выйти, поговорить» с весьма предсказуемыми последствиями. Конечно, для Игоря, скажу я без ложной скромности. Все-таки мой разряд по боксу кое-чего да стоит.
Но закончилось все совершенно неожиданно. И для меня, и для Игоря, и больше всего для девушки. У хозяев комнаты, где мы пировали, оказались нарды. Я очень увлекался этой игрой в то время. Выяснилось, что и Игорь весьма уважает нарды, причем, так же как и я, он любил более динамичные и непредсказуемые «короткие». И остаток вечера мы с ним провели, кидая кубики и передвигая шашки. А девушке пришлось возвращаться домой одной.
Отношения у нас с Игорем Вересовым сохранялись нормальные. Не дружеские и даже не приятельские. Просто нормальные. После окончания университета я почти ничего о нем не слышал. И вот неожиданный звонок. Интересно, откуда он выудил мой телефон?
Ехать было далеко – на Рублевское шоссе. Если честно, мне этот район очень не нравится, впрочем, как и все новостройки. Пыльно, пусто, тоскливо. Белые дома торчат как гигантские надгробные камни на кладбище великанов. Правда, на горизонте зеленеют замечательные подмосковные леса – единственное приятное пятно в этом мрачном зрелище. Впрочем, когда я подъезжал к Рублевскому шоссе, уже совсем стемнело, и множество огоньков и освещенных окон радовали глаз.
Я остановился у одного из однотипных домов, сверил его номер по бумажке. Точно, мне сюда. Я припарковал машину и только теперь заметил, что дом не такой уж и обыкновенный. Прямо скажем, не совсем обычный. Стоянка обнесена решетчатым забором. У подъезда – милицейский пост. Когда я проходил, меня окликнули.
– Вы к кому? – спросил строгий милиционер.
Я снова развернул бумажку.
– Квартира сто восемьдесят девять.
– Мартемьянова? – переспросил он, глянув в список перед собой.
Я замялся:
– Вроде да.
Милиционер неодобрительно поморщился и кивнул на блестящий домофон, напоминающий сложный аппарат из фантастического фильма. Казалось, он вот-вот произнесет металлическим голосом: «Пароль?» Или еще что-нибудь в этом роде.
Я подошел к домофону и нажал три цифры – номер квартиры. Через несколько секунд мне ответил голос Игоря.
– Я слушаю.
– Игорь, это Гордеев. Я прибыл.
– Ага, заходи.
Замок щелкнул, и я оказался в чистом и просторном вестибюле. По углам даже стояли растения в горшках – фикусы, папоротники и даже бегонии. Согласитесь, чистота, а тем более растения для наших подъездов – вещь абсолютно нехарактерная. Так что если в подъезде чисто, да еще цветы в горшках, что-то тут явно не так. Ну не может быть чисто в нашем подъезде без каких-то причин. Причем очень и очень веских.
И только тут до меня наконец дошло. Есть веская причина! Да еще какая! Это же депутатский дом! Ну да, один из тех, в которых живут народные избранники. Значит... нет, я, конечно, не думал, что Игорь Вересов стал депутатом Государственной думы, – не того полета эта птица. Хотя кто знает... Какую там фамилию назвал милиционер? Мартемьянова? Ну да! Есть такая депутатша... Или депутатка? Короче говоря, я не раз слышал по телевизору в программах новостей пламенные речи женщины-депутата Мартемьяновой. Надо сказать, они не содержали обычного депутатского маразма, были дельными и логичными.
Я поднялся на лифте. В дверях квартиры меня ждал Игорь Вересов. В общем-то он не слишком изменился. Невысокого роста, темноволосый, аккуратно подстриженный, с темными умными глазами. Только вот прикинулся он теперь по-другому. Раньше все джинсики и свитерочки носил. А теперь – строгий дорогой костюм с модным галстуком. Да и в глазах появилось что-то такое, ранее не имеющее места.
Уверенность.
Игорь посмотрел на меня как-то оценивающе и протянул руку:
– Привет, Юра.
– Привет, Игорек. Или теперь тебя только по имени-отчеству?
Игорь улыбнулся. Увидев это, я наконец понял, что означает выражение «купеческая улыбка». То, что изобразил Игорь Вересов на своем лице, полностью подпадало именно под это определение.
– Для старых друзей, – покровительственно произнес он, – никаких условностей. Впрочем, я еще не занимаю такого положения, чтобы ко мне по имени-отчеству обращались.
Интересно, какое положение занимает он сейчас? Впрочем, всему свое время.
Игорь жестом пригласил меня в квартиру. Я зашел в просторную прихожую. Внутренности квартиры меня особенно не удивили. Самая обычная квартира. Жители ее явно не нуждались в деньгах, но, видимо, миллионерами тоже не были. Впрочем, квартира оказалась довольно обширной. Игорь вел меня по коридорам, сворачивал, мы проходили через комнаты... В какой-то момент мне даже показалось, что я нахожусь в каком-то учреждении. Только некоторые предметы домашней обстановки говорили об обратном. Хотя интерьеры некоторых комнат наводили на мысль о том, что хозяева много времени проводят за письменными столами, за бумагами, за компьютерами.
Наконец мы оказались в довольно большой гостиной, в углу которой располагался маленький журнальный столик и два кресла. Освещалась комната торшером. На столике стояла ваза с небольшим букетиком орхидей.
Одно из кресел занимала женщина. Я ее сразу узнал. Елена Мартемьянова, активный член одной из депутатских фракций Государственной думы. Кажется, фракция называется «Виват, Россия!». Пламенный и грамотный оратор. Судя по всему, очень самостоятельная женщина. Но не феминистка. Скорее, выходец из советской партноменклатуры.
Однако сейчас она не походила на уверенного в себе человека. Более того, взгляд Елены Мартемьяновой был растерян, пальцы нервно сжимали сигарету. Другая рука теребила перламутровую пуговицу блузки. Не надо быть психологом, чтобы понять – у нее что-то случилось. Хотя, сами понимаете, к адвокату просто так не обращаются. Раз я здесь, значит, действительно что-то произошло. Или может в скором времени произойти.
К большому сожалению, я оказался прав и в первом, и во втором... Но все по порядку.
Увидев меня, Мартемьянова кивнула и протянула руку. Пожав ее ладонь, я моментально вспомнил о своей сегодняшней неожиданной гостье. Рука Мартемьяновой, как и у Маши Пташук, была просто ледяная.
Игорь торопливо представил нас друг другу:
– Юрий Гордеев... Елена Александровна Мартемьянова...
Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: Елена Мартемьянова – начальник Игоря.
– Садитесь, Юрий Петрович, – Мартемьянова указала рукой на кресло.
Я сел.
Елена Александровна опустилась в кресло. Свет от торшера упал на ее лицо, и я заметил темные круги под ее глазами, которые нельзя было скрыть никакой косметикой. Мартемьянова сегодня плакала. И много плакала.
– Игорь сказал мне, что вы в свое время работали в Генеральной прокуратуре? – задала вопрос Елена Александровна.
Интересно. Вересов, судя по всему, очень даже осведомлен обо мне.
– Да. Я был следователем и...
Елена Александровна подняла ладонь, как бы давая понять, что ей все известно:
– А потом вы ушли в адвокаты?
– Да.
Елена Александровна кивнула:
– У вас есть хорошие знакомые в прокуратуре и на Петровке.
– Допустим.
– Юрий Петрович, мы с Игорем долго советовались, перебирали кандидатуры... И в итоге остановились на вас.
Она сделала небольшую паузу, глядя прямо мне в глаза, и я посчитал возможным вставить:
– А в чем, собственно, дело?
– Я сейчас все объясню. Но перед этим вы должны обещать и гарантировать, что все, услышанное вами здесь, останется между нами. И ни один факт не станет известен третьим лицам. Кроме, разумеется, тех людей, которых мы с вашей помощью собираемся подключить к этому делу. Согласны?
Я был заинтригован:
– Конечно, согласен.
– Хорошо... – Елена Александровна резким щелчком стряхнула пепел с сигареты, – дело в том, что сегодня днем... – она посмотрела на часы, – около трех или четырех часов похитили мою дочь.
У нее на глазах снова появились слезы.
– Это произошло, – продолжала Мартемьянова, взяв себя в руки, – около МГУ. Она училась... учится на факультете иностранных языков.
– Значит, с тех пор уже прошло около шести часов? – спросил я.
– Да.
– А откуда известно время похищения?
– Очень просто. Я звонила в университет, и ее преподаватели подтвердили, что она присутствовала на последней двухчасовке. После занятий она всегда шла домой. Если же Оля куда-то собиралась, то непременно звонила.
– Вы обращались в милицию? Вы уверены, что ее вообще похитили? Может быть, она у каких-то друзей?
Мартемьянова покачала головой:
– Дело в том, что именно поэтому я и попросила Игоря пригласить вас приехать. Я уверена в том, что Олю похитили. И я не могу обратиться в милицию.
– Почему? – задал я естественный в этой ситуации вопрос.
Мартемьянова шмыгнула носом:
– По нескольким причинам. Во-первых, через час после похищения я получила вот это... Кстати, так я и узнала, что Ольга похищена.
Она пододвинула ко мне маленький магнитофон и щелкнула кнопкой. Из него послышались какие-то щелчки, потом длинный гудок. Это была запись телефонного разговора, сделанная при помощи автоответчика.
«Алло, – произнес голос Мартемьяновой.
– Мартемьянова? – спросил грубый мужской голос.
– Да.
– Так вот, Мартемьянова, слухай сюды, – голос явно имел малороссийские интонации, – твоя доча у нас. Мы ее того... похитыли.
– Что?! Кто это?! Что с Олей?!
– Да ты не волнуйся. Ничого з ней нэ будэ. И нэ перебывай.
– Что?! Что вы хотите?!
– Мы хотим, щобы зараз ты заткнула свою пасть. И еще щобы ты отдала то, що у тоби у сейфе лежить. Поняла?
– Что вы имеете в виду?
– Сама знаешь, – говоривший явно рассердился, – ты дурочку не валяй. Отдашь документы – получишь дочь в целости-сохранности. Не отдашь – сама знаешь, что будет. Знаешь?
– Да, да! Верните мне дочь!
– Придэ час – вернэтся. А пока – жди звонка. И имей в виду: если в милицию сообщишь или еще куды – все. С дочкой можешь попрощаться. Имей в виду, у нас и на Петровке свои люди есть».
Раздались длинные гудки.
Мартемьянова выключила магнитофон.
– Вот. Позвонили не куда-нибудь, а в мой служебный кабинет в Государственной думе.
– Во сколько?
– В половине пятого.
– И вы не сообразили определить, откуда звонили?
Мартемьянова безнадежно махнула рукой:
– Конечно, сообразила – позвонила на телефонную станцию, представилась... И конечно, звонок был из телефонной будки. В районе метро «Тульская». Они прекрасно знают свое дело.
– Судя по голосу, это украинец. Причем не просто украинец, а тот, кто и живет на Украине.
Мартемьянова пожала плечами:
– Ну и что с того? Украинцев в Москве пруд пруди. Водители троллейбусов, строители... И кроме того, я давно ожидала какой-то гадости. Но что они похитят дочь... Дело в том, что я участвую в Думе в Комиссии по экономическим отношениям внутри СНГ. И как раз курирую отношения между Россией и Украиной. Конечно, многие факты, которые мне приходится вскрывать в ходе работы, очень не нравятся некоторым кругам.
– Вы уже получали какие-то угрозы?
Мартемьянова покачала головой:
– Нет. Но все время ждала... Вы знаете, как будто предчувствовала. И потом, как мне рассказывали украинские коллеги, там некоторые очень недовольны моей деятельностью. И вот чем это кончилось...
Мартемьянова готова была расплакаться, но усилием воли сдержалась.
– Как я понял, они требуют какие-то документы. Какие именно?
– Вот это и есть самое главное. Я абсолютно не знаю, что они имеют в виду. Какие документы? У меня в сейфе их полно. И очень много чрезвычайно важных. И много таких, за которые известные люди могут немало заплатить. Но я, конечно, отдала бы им любые документы, весь сейф бы отдала. Но они не уточнили. Как вы слышали, он бросил трубку.
– Ну а вы сами можете предположить, какие документы им нужны?
Мартемьянова пожала плечами:
– Честно говоря, за многие документы из моего сейфа кое-кто отдал бы немало. Например, точные данные о потерях нефти и газа в трубопроводах, которые идут из России через Украину в Западную Европу. Короче говоря, сколько Украина ворует, причем это воровство, похоже, санкционируется на самом верху. Есть документы о тайных договоренностях по поводу Черноморского флота. О махинациях в Одесском порту. О контрабанде. Закрытые данные об украинском бывшем премьер-министре Лазаренко... Понимаете, это моя тематика, и документов у меня много. Но какие именно им нужны?
– Почему же они не сказали?
– Не знаю. – Мартемьянова развела руками.
Я помолчал, переваривая все сказанное. И все-таки я не совсем понимал, почему Мартемьянова и Игорь решили обратиться именно ко мне.
– Вы, Елена Александровна, начали перечислять причины, почему вы не хотите обратиться в милицию. Вы понимаете, сейчас каждая минута может быть... – я не без труда подыскал нужное слово, – решающей.
Мартемьянова кивнула:
– Да, я понимаю. Но не могу нарушить требование бандитов. Понимаете, ведь речь идет о жизни моей дочери, а они четко дали понять, что если я обращусь в милицию, то это закончится плохо... Это раз. А два – я сама не хочу, чтобы этот случай получил огласку. Если обратиться в милицию, ее избежать все равно не удастся. Журналисты, газеты, телевидение... Мне это абсолютно не надо. Понимаете, похищение дочери – это скандал. Каждый посредственный графоманишка, гордо именующий себя «политическим обозревателем», каждая захудалая газетенка будут считать своим долгом перемывать косточки мои и моей дочери, строя свои жалкие версии. Вы же знаете, на что способны наши журналисты. На любой цинизм, на любую грязь... Их ничего не остановит. Поэтому я и не хочу никакой огласки. А если обратиться в милицию, то ее не избежать. По опыту своих коллег знаю.
Последний довод показался мне несколько странным: пресса внушила нам, что депутаты, как и вообще все политики, постоянно нуждаются в рекламе. Хотя было бы верхом цинизма использовать этот случай в целях рекламы.
– А вы не боитесь, что утечка может произойти через меня?
Голос Елены Александровны стал металлическим.
– Игорь рекомендовал вас как исключительно порядочного человека. И я надеюсь, вы полностью соответствуете этим рекомендациям.
– Да, я понимаю, Елена Александровна. Конечно, все останется строго между нами. Но дело в том, что я по профессии адвокат. Мое дело – защита подсудимого. И...
Елена Александровна кивнула и снова подняла ладонь:
– Я все это знаю. Но мы с Игорем выбрали вас потому, что вы в свое время работали следователем Генпрокуратуры. И потом, с вашей помощью, вернее, с помощью ваших друзей мы бы могли негласно провести поиски Ольги. Ведь неизвестно, когда они позвонят, позвонят ли вообще и что потребуют за ее освобождение. Нам нужен негласный, но надежный контакт с правоохранительными органами.
Я задумался. Предложение, конечно, мягко говоря, не совсем по моему сегодняшнему профилю. Однако если подключить Турецкого... Ну и, конечно, Славу Грязнова, начальника МУРа, еще одного моего старшего друга... И потом, могу ли я отказать в просьбе о помощи?
– Ну как? – Елена Александровна с надеждой смотрела на меня. – Согласны?
– Ну что ж, пожалуй, я согласен.
Елена Александровна протянула мне руку:
– Спасибо... Разумеется, я в долгу не останусь. И все ваши усилия будут соответствующим образом вознаграждены.
Я махнул рукой, пустое, дескать. Хотя, надо сказать, деньги мне сейчас совсем бы не помешали.
В этот момент зазвонил телефон.
Мартемьянова взяла трубку:
– Да... Да... Нет. Костя? Что?
Лицо Елены Александровны изменилось. Она схватила телефонную трубку двумя руками, как будто ее кто-то собирался у нее вырвать. Я сразу понял, что звонивший сообщает нечто важное. И скорее всего, по поводу похищения Ольги.
– Ты видел?.. В машину?.. Костя, срочно приезжай. Срочно. Ты понял? Я сейчас пришлю за тобой машину. Где ты находишься?
Она черкнула что-то на бумажке. Потом положила трубку.
– Это Костя. Знакомый Оли. Он видел, как ее посадили в машину. Натянули на голову капюшон и увезли.
Мартемьянова без сил опустилась в кресло.
– Игорь, пошли машину в...
– Не надо, – сказал я, – я сам поеду за ним. И по дороге расспрошу. Может быть, сразу приму меры. А вам, Елена Александровна, лучше остаться здесь. Кто знает, может быть, бандиты наблюдают за домом.
Я взял бумажку с адресом и не мешкая вышел из квартиры.
Больше всего я в эту минуту хотел, чтобы мой «жигуль» не выпендривался и хотя бы один раз в жизни повел себя по-человечески. То есть завелся сразу.
– Ну давай, старина, – говорил я, поворачивая ключ зажигания. И мой железный друг услышал просьбу своего хозяина. Мотор мерно заурчал, и я как можно скорее поехал по указанному в бумажке адресу.
Костя оказался щуплым долговязым парнишкой в очках. Таких мы в школе, да и в институте, называли «ботаниками». Его фигура, похожая на гвоздь, торчала на углу Кутузовского проспекта и улицы 1812 года. Он жил где-то в глубине улочек, уходящих вправо от Кутузовского.
– Садись. – Я перегнулся через кресло и открыл дверцу.
Костя сел. Мне показалось, что делает он это не очень охотно.
– Меня зовут Юрий. Будем знакомы?
Костя слабо пожал мою ладонь. Длине его пальцев, наверное, позавидовал бы сам Ван Клиберн.
Я медленно повел машину в обратный путь.
– Итак, Костя, ты видел, как Ольга Мартемьянова садилась в машину?
Он кивнул.
– Когда это было?
– Около четырех.
– Где именно?
– Прямо напротив выхода с территории университета.
– Что за машина?
Костя вдруг посмотрел на меня и неожиданно задал вопрос:
– А вы кто?
– Я – адвокат.
– Адвокат? – удивленно протянул Костя. – И кого же вы защищаете?
Въедливый мальчишка. Настоящий «ботаник». Я немного подумал и ответил:
– В данный момент – никого. Тебе должно быть известно, что...
– А почему вы ко мне на «ты» обращаетесь? – неприязненно блеснул стеклами своих очков Костя.
Я скверно выругался. Про себя, разумеется. Эх, Гордеев, Гордеев... Быстро же ты забыл профессиональные навыки следователя. Как тебя учил Турецкий Александр Борисович? А? Ну вспоминай, вспоминай... «Вызвать доверие свидетеля – это самое главное. Если нет доверия и взаимопонимания, считай все коту под хвост. Ничего он не скажет. Просто из упрямства не скажет». И ты, Гордеев, об этом-то и забыл. Думал «ботана» очкастого нахрапом взять. Ан нет!
– Ну извини, – я посчитал, что в дискуссию о разнице в возрасте лучше не ввязываться, – могу обращаться и на «вы». Только ты... тьфу, вы имейте в виду, что от того, насколько быстро и точно вы будете отвечать на вопросы, зависит многое. Очень многое.
Я делал ударение на каждом «вы».
Костя смерил меня взглядом из-под стекол и произнес:
– Если вам так нравится, можете и на «ты». Просто я не люблю, когда без моего разрешения фамильярность проявляют.
Колючий мальчишка. Он мне, видите ли, «разрешил». Ну что же, придется терпеть его закидоны, ничего не попишешь.
– Итак, Костя, я тебя прошу отвечать четко, быстро и ясно. Как это было. По возможности в деталях.
– Ничего особенного. Мы вышли из ворот, постояли на остановке. Я сел в автобус. Тут остановилась машина, из нее вышли двое, схватили ее под локти и затащили в машину.
– Как они выглядели?
Костя пожал плечами:
– Обыкновенно. Спортивные штаны, кожаные куртки. На головах меховые шапки.
– Какие-то особые приметы?
Костя покачал головой.
– А ты что делал в этот момент?
– Я увидел, что Олю затаскивают в машину, ну и бросился к ней. Но не успел.
– Машину описать можешь?
Костя кивнул.
– А номер? Хотя бы приблизительно, – спросил я без особой надежды.
Костя почему-то тяжело вздохнул и произнес:
– Почему приблизительно? У меня очень хорошая память. Я помню номер.
Вот это свидетель!
– А куда мы едем? – поинтересовался Костя.
– Мы, Костя, едем к человеку, который поможет нам найти Олю.
– Да-а? – недоверчиво протянул Костя.
Я не мешкая вынул из кармана мобильник и набрал номер Грязнова:
– Алло, Слава?.. Есть дело... Да, срочное... Да, очень... Нет, встретиться лучше не на Петровке... Еду к тебе.
Через полчаса всем постам ГИБДД была разослана ориентировка, в которой приказывалось под благовидным предлогом задержать темно-вишневую «девятку», номерной знак «н976в RUS». Костя оказался действительно ценным свидетелем.
А на следующее утро в Генеральной прокуратуре под грифом «Совершенно секретно» было возбуждено уголовное дело о похищении гражданки Мартемьяновой Ольги Валерьевны. Расследование было поручено Александру Борисовичу Турецкому.
