11
Вернувшись из «Сатурна» в юрконсультацию, Гордеев, как и мечтал, застал некоторых своих коллег, что называется, одним махом. После двухнедельного паломничества в Италию он страшно соскучился по друзьям-коллегам. Несмотря на порой вопиющую разность интересов, Гордеев прикипел к ним настолько, что именовал свое сообщество не иначе как «кланом».
После обмена любезностями, по традиции переходящими в невинные колкости, Гордеев подошел к Косте Булгарину и с ходу вцепился в одну из пуговиц на его новехоньком пиджаке.
— Э, э, Гордеев, — взмолился Костя, — оторвешь же, гад. Только два дня, как ношу.
— Я и сам вижу, что шмотка свежая.
— Если видишь, какого рожна крутишь?
— Хороший костюмчик. Почем брал?
— А тебе какое дело?
— Такой же хочу. Штуку баксов тянет?
— За штуку я еще год назад отоваривался.
— Ого! Две?
— Ну, примерно две, — не без гордости произнес Костя.
— Значит, Генри Резника ты уже настиг. Так надо понимать?
— Понимай как хочешь. А лучше заведи себе достойных клиентов и сам настигай кого вздумается.
— Уже завел такого.
— Да ну! И кто же этот счастливец? Билл Гейтс?
— Не совсем, но где-то там.
Костя уставился на Гордеева своими немигающими глазами.
— Ладно, не тяни резину, рожай скорее — кто?
Гордеев снисходительно посмотрел на Булгарина, отхлебнул из чашки и четко произнес:
— Проскурец.
Лицо Булгарина на какое-то мгновение вытянулось вниз, будто в кривом зеркале.
— Какой Проскурец?
— Сам знаешь какой. Из «Интерсвязи».
— Да ну! Брось.
— Что «брось»?
Костя приблизился к Гордееву и тихо проговорил:
— Не твоего полета птичка.
— Как это не моего? Тебе одному, что ли, клифты за две штуки носить?
— Гордеев, кончай цирк. Ты же капиталистов за семь верст всегда обходил.
— Когда такое было?
— Да всегда. Ты же сам говорил, что у тебя от всех этих… как ты их называешь?
— Кого?
— Ну этих… новых русских…
— А-а, от «лавандосов».
Костя кисло усмехнулся:
— Черт тебя возьми, Гордеев, где ты только таких слов успеваешь нахвататься?
— На улице, друг мой, на улице. Слушай, вообще-то я с тобой не это хотел обсудить. Давай не будем рвать друг у друга кусок мяса. Я бы тебе этого Проскурца сам всего с потрохами отдал…
— Ну так отдай, чего му-му паришь? Я, можно сказать, только и ждал, когда его прижучат. А тут ты…
— Можешь не переживать, — вставил Гордеев, — уже прижучили. Но дело здесь не в самом Проскурце.
— А в чем?
— Понимаешь… Как бы тебе так сказать, чтобы ты все скумекал? Ко мне обратился не собственно Проскурец, я его еще даже в глаза не видел.
— А кто?
— Да погоди ты со своими «кто», «в чем». Дай договорить. — Гордеев заерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. — Позвонила дочка Волкова. Ну, того, которого взорвали. А Проскурца теперь жучат как основного подозреваемого в убийстве. Уже обвинение предъявили. Понимаешь?
— Не-а, не понимаю. Чего это дочке потерпевшего вздумалось выгораживать потенциального преступника?
— Да потому, что Волков с Проскурцом были корешами.
— Ну и что с того?
Гордеев, нахмурившись, посмотрел на Булгарина:
— Так, я вижу, тебе с ходу ничего не втемяшишь. Ладно, объясню как-нибудь потом.
— Нет, чего уж тут, объясняй сейчас.
— Короче, ты сам все по ходу дела поймешь. Меня интересует не Проскурец, а, скорее, дочка Волкова.
Глаза Кости моментально сделались маслянистыми.
— Что — запал на девку, кобелюка? Можешь не отвечать, по глазам вижу.
Гордеев демонстративно опустил веки:
— Кто ж его знает, как оно сложится. Тут долгая история. Понимаешь, этот Проскурец ей теперь как бы вместо отца. И я ей пообещал, что вытяну его из этого дерьма.
— Я так понял, ты с ней не в первый раз…
— Угадал, — вставил Гордеев. — Мы еще в самолете спелись.
— Славно, славно…
— Слушай, Костян, мне твои консультации, если честно, в этом деле вот так нужны. — Гордеев «резанул» ладонью по горлу. — Как сало хохлу. Ты же с этими высокими технологиями на коротком поводке гуляешь, да? Расскажешь, что и как… Ну ты понял? За услуги будет заплачено из моего гонорара.
— А как же клифт за две штуки?
— Подождет. Похожу пока в том, что есть.
