41

Стадо еще не успело миновать Сан-Антонио, как произошел несчастный случай с фургоном, едва не стоивший жизни Липпи. День стоял жаркий, и стадо едва двигалось. К всеобщему удовлетворению, комаров стало слегка меньше, так что ковбои дремали в седлах, когда случилась беда.

Стадо только что перебралось через небольшой ручей, как Ньют услышал топот копыт и, обернувшись, увидел, что фургон несется с такой скоростью, будто за ним гонится отряд индейцев. Бола не было видно, упряжка мулов неслась сама по себе. На облучке сидел Липпи, но он не держал вожжи и не мог остановить животных.

Впереди упряжки оказался Джим Рейни и, желая по мочь, постарался повернуть и повести за собой мулов. Но животные за ним не пошли, и единственное, чего он добился, так это свернуть их с легкого наезженного пути, по которому прошел весь скот, и вынудить броситься в ручей с обрывистого берега. Ньют видел, что вот-вот фургон разлетится вдребезги, но остановить его не мог, разве что пристрелить мулов. Чего он не мог понять, так это почему Липпи не спрыгнет. Он беспомощно сидел на козлах, замерев от страха, а мулы сиганули в ручей прямо с обрыва.

Когда они проносились мимо, Ньют успел заметить, что полу старого коричневого пальто Липпи прижало сиденьем, что объясняло, почему он не спрыгнул. Фургон нырнул вниз, подскочил, полностью перевернулся и упал в воду. Пристегнутые к нему мулы свалились сверху. Все четыре колеса фургона крутились в воздухе. Ньют и братья Рейни поспешно спрыгнули с лошадей. Беда была в том, что они не знали, что делать.

К счастью, Август заметил случившееся и через ми нуту уже был в воде на своей Малярии. Он накинул лассо на одно из крутящихся колес и яростно пришпорил огромную лошадь, заставив фургон слегка приподняться.

– Мальчики, вытащите его, иначе нам придется добираться до Монтаны без пианиста, – крикнул он, хотя в душе полагал, что вряд ли от его действий много пользы. Фургон свалился прямехонько на Липпи. Если он не захлебнулся, то наверняка сломал шею.

Когда фургон накренился, Ньют увидел ноги Липпи. Он и братья Рейни зашли в воду и постарались вытащить его, но пальто пианиста все еще не пускало. Им, правда, удалось приподнять голову Липпи над водой, хотя эта голова настолько была покрыта грязью, что сразу определить, жив он или мертв, не представлялось возможным. Тут как раз подъехал Пи и обрезал полу пальто Липпи своим знаменитым ножом.

– Ну и грязен же он, – отметил Пи, аккуратно вытирая нож о штанину. – Теперь, я так думаю, он станет на меня злиться за то, что я испортил его пальто.

Липпи весь обмяк, как тряпичная кукла, и не шевелился. Ньюта едва не вырвало. Снова, в такой прекрасный день, когда все шло нормально, смерть настигла еще одного из его друзей. Насколько он себя помнил, Липпи всегда был частью его жизни. Когда он был еще маленьким, Липпи частенько зазывал его в салун и разрешал побарабанить на пианино. И теперь им придется похоронить его, как они похоронили Шона.

Странно, но ни Пи, ни мистер Август особого беспокойства не проявляли. Мулы поднялись и остались стоять на мелководье, сонно помахивая хвостами. Тут подъехал Калл. Он находился все время во главе стада вместе с Дишем Боггеттом.

– Никто не собирается выпрячь этих мулов? – поинтересовался он. Большой мешок муки выбросило из фургона, и он лежал в воде, намокая. Ньют и не заметил его, пока капитан не показал.

– Я не собираюсь, – заявил Август. – Может, ребята, у них и так ноги мокрые.

Ньюту казалось, что все крайне безразличны к лежащему на берегу Липпи. Но, к его удивлению, Липпи, чья голова была сплошь покрыта грязью, перевернулся, и его начало рвать. Он занимался этим несколько минут, издавая ужасные звуки, но радость Ньюта по поводу того, что он вовсе не умер, была столь велика, что он с удовольствием слушал эти звуки и вошел в воду, чтобы помочь братьям выпрячь мулов.

Выяснилось, что днище фургона повреждено настолько, что отремонтировать его нельзя. Когда фургон перевернули, все грузы, что находились в нем, оказались в воде.

– Ничего себе местечко для кораблекрушения, – заметил Август.

– Никогда не видел, чтобы фургон разламывался пополам, – сказал Пи.

Старое и прогнившее днище фургона разломилось от удара. Подъехали еще несколько ковбоев и принялись выуживать из грязной воды свои постели.

– Что случилось с Болом? – спросил Пи. – Почему он не правил фургоном?

Липпи уже сидел, вытирая грязь с головы. Он провел пальцем под отвисшей нижней губой с таким видом, будто рассчитывал обнаружить так рыбку или головастика, но нашел только грязь. В этот момент подъехали братья Спеттл и перегнали табун лошадей на другой берег.

– Повара видели? – спросил Август.

– Ага, он там идет с ружьем, – сообщил Билл Спеттл. – И эти свиньи с ним.

Вскоре футах в двухстах от них показался и Боливар, рядом с которым шествовали свиньи.

– Я услышал выстрел, – заговорил Липпи. – Тут мулы и помчались. Наверное, какой-нибудь бандит в нас выстрелил.

– Ни один приличный бандит не станет тратить пулю ни на тебя, ни на Бола, – возразил Август. – За вас же не назначена награда.

– Звук был похож на выстрел из ружья, – заметил Билл Спеттл.

– Наверное, Бол тренировался в стрельбе по мишени, – предположил Август. – Стрелял по коровьим лепешкам.

Август радовался небольшому перерыву, возникшему благодаря несчастному случаю. Ехать весь день рядом с коровами – занятие однообразное. Вообще всякая постоянная работа казалась ему монотонной. С его точки зрения, жизнь в основном разнообразили со бытия вроде этой катастрофы, а иначе каждый день был похож на другой, скрашиваемый иногда игрой в карты.

Жизнь стала еще интереснее через несколько минут, когда подошедший Боливар заявил, что он уходит с работы. На разбитый фургон он даже не взглянул.

– Я не хочу туда ехать, – обратился он к капитану. – Вернусь назад.

– Да что ты, Бол, у тебя там нет никаких шансов, – удивился Август. – Такой знаменитый преступник. Какой-нибудь молодой шериф в погоне за репутацией повесит тебя на полпути к границе.

– Плевать, – сказал Боливар. – Я возвращаюсь. По правде говоря, он думал, что его и так уволят. Он дремал на козлах, видел во сне своих дочерей и нечаянно выстрелил из ружья. Отдача сбросила его с сиденья, но и тогда он не перестал видеть сон. Во сне его жена злилась, а когда он открыл глаза, то увидел уносящихся прочь мулов. Свиньи разрывали крысиное гнездо под кактусом. Бол так разозлился на мулов, что пристрелил бы одного из них, да вот только они давно уже были вне пределов досягаемости.

Он не видел, как свалился с обрыва фургон, но не удивился, что он рассыпался. Мулы попались быстрые. Даже если бы ему не помешал сон, то вряд ли бы он по пал хоть в одного из них из ружья.

Это падение убедило его, что он достаточно долго прожил с американцами. Они не были его companeros. Большинство его companeros давно умерли, но его страна еще жива, и в деревне еще есть несколько человек, которые любят поговорить о давно прошедших днях, когда они занимались кражей скота из Техаса. В те годы его жена еще так не злилась. Пока он шел к разбитому фургону и группе людей около него, он решил, что вернется. Он устал видеть свою семью лишь во сне. Возможно, на этот раз, когда он появится, жена ему обрадуется.

Так или иначе, а американцы зашли слишком далеко на север. Он до конца не поверил, когда Август сказал, что они собираются идти на север несколько месяцев. Август часто говорил впустую. Боливар предполагал, что они проедут несколько дней и продадут скот либо организуют ранчо. За всю свою жизнь он ни разу не ездил дальше от границы, чем на два дня тяжелого пути. Теперь же прошла уже неделя, а американцы все не собирались останавливаться. И так он уже слишком далеко от реки. Он скучал по семье. Хорошенького понемножку.

Калл особенно не удивился.

– Ладно, Бол. Лошадь хочешь? – спросил он. Старик готовил им десять лет. Он заслужил верховую лошадь.

– Si. – Бол вспомнил, что до реки далеко, а оттуда еще три дня до деревни.

Капитан поймал старику покладистую гнедую.

– Вот только седла у меня для тебя нет, Бол, – заметил он, передавая старику коня.

Бол пожал плечами. У него имелось лишнее серапе, которое вполне может заменить седло. Кроме ружья, это была его единственная собственность. Через мину ту он мог уже отправляться в путь.

– Ну, Бол, если передумаешь, ищи нас в Монтане, – сказал Август. – Может статься, твоя жена чересчур заржавела. Вдруг тебе захочется вернуться и приготовить нам еще несколько коз и змей.

– Gracias, Capitan, – поблагодарил Бол, когда Калл передал ему поводья. И он уехал, не сказав никому больше ни слова. Августа это не удивило, поскольку Бол проработал на них все эти годы, так и не сказав ни кому ни слова, если только его к этому ни вынуждали.

Но его отъезд удивил и огорчил Ньюта. Даже под портил ему радость по поводу того, что Липпи остался жив. Ведь, так или иначе, он потерял друга, не Липпи, так Бола. Ньюту неудобно было в этом признаваться, но он охотнее потерял бы Липпи. Разумеется, он не хо тел, чтобы Липпи умер, но он бы не возражал, если бы тот решил вернуться в Лоунсам Дав.

Но уехал Бол, положив перед собой ружье. На мгновение Ньют почувствовал такую тоску, что чуть не опозорился и не заплакал. Он еле сдерживал слезы. Как мог Бол просто взять и уехать? Он всегда был поваром и вдруг за пять минут оказался для них потерян. Все равно что умер. Ньют отвернулся и начал демонстративно раскладывать постель, стараясь скрыть свое огорчение. Если они станут так терять людей, то к Монтане у них никого не останется.

Боливар тоже грустил, уезжая. Теперь, когда он уже ехал, он не мог сказать точно, почему он так решил. Возможно, он боялся попасть в неловкое положение из-за фургона. Ведь это его выстрел вспугнул мулов. И еще он не хотел забираться так далеко на север, откуда трудно будет отыскать дорогу назад. Он ехал и думал, что снова сделал дурацкий выбор. Не так уж он скучал по своей жене, они давно отвыкли друг от друга и не собирались привыкать снова. И еще он чувствовал горечь. Capitan не должен был его отпускать. Ведь кроме него, у них там никто не умел готовить. Он не любил американцев по-настоящему, но привык к ним. Скверно, что они неожиданно решили собрать весь этот скот и двинуться на север. Жизнь в Лоунсам Дав была легкой. Полно коз, которых легко поймать, и жена на как раз подходящем расстоянии. Когда ему становилось скучно, он бил в обеденный колокол сломанным ломом. Ему почему-то доставляло большое удовольствие бить ломом по колоколу. К самому обеду или еще к чему это почти не имело отношения. Просто нравилось, и все. Когда он останавливался, то слышал, как эхо уносит звук колокола в Мексику.

Он решил, что поскольку никуда не торопится, то остановится в Лоунсам Дав, чтобы еще несколько раз ударить в колокол. Он может сказать, что так приказал капитан. Эта мысль его утешила. Хоть какая-то компенсация за его остальные дурацкие решения. Он ехал на юг, не оглядываясь.