Глава пятая
АДВОКАТ
В принципе все необходимое Гордееву находилось рядом. Ну, скажем, почти. Округ-то один. И что особенно отметил для себя Юрий Петрович, адреса, по которым проживали понятые, приглашенные начальником отделения криминальной милиции, производившего задержание и обыск подозреваемого в хранении наркотических средств Минаева, находились неподалеку от расположения этой милицейской службы Южного административного округа столицы, на Каширском шоссе, в районе Москворечья. Словом, потрясающе удобно — все под боком, под рукой.
Но получалась все же одна нескладуха: задержание-то само производилось не здесь, а вон аж где! На Варшавском шоссе! И получалось так, что вроде бы выехавшие на задание менты на всякий случай захватили с собой и понятых. Абсурд? Да нет, это как посмотреть. На данное обстоятельство и обратил сразу внимание адвокат, который довольно неплохо ориентировался в Москве. И уж во всяком случае мог без подсказки назвать места дислокации окружных и районных правоохранителей.
Зная о нередкой практике нынешних работников милиции загодя обеспечивать себя необходимыми свидетелями, понятыми, которые, когда возникает нужда, появляются по первому свистку, как чертики из коробочки, Гордеев решил проверить свою догадку. Уж больно много совпадений появляется. Тут тебе и то, и это, прямо как в сказке.
Приехали на улицу Кошкина, все в том же Москворечье. Здесь в стандартной девятиэтажке и проживал первый понятой — Семенов Михаил Григорьевич, 1960 года рождения, разнорабочий.
Невзрачный дом-башня, как, вероятно, и все в округе, насквозь провонял кошками и старой гнилью. Гордеев с Елисеевым поднялись на второй этаж, стали звонить в однокомнатную квартиру, справа на лестничной площадке. Там никто не отзывался.
Пришлось нажать на ближайшую кнопку соседей. За дверью послышались шаги, какое-то шебуршанье, и наконец старческий голос спросил, кого надо.
Гордеев ответил, чтобы не усложнять и без того непростую ситуацию, что пришли из милиции, к Семенову, а того что же, нет дома?
— Да дрыхнет он, алкаш! — сердито ответили из-за двери, и после этого послышалось звяканье замка.
Дверь открыла древняя и неопрятная старуха. Но не впустила к себе, а сама высунулась за дверь. Поглядела — вполне вроде приличные люди. Хоть и не в форме — так ведь говорят, что не все, кому положено, ее носят.
— А вы, бабушка, уверены, что он дома? — вежливо поинтересовался Гордеев.
— Так где ж ему быть? Второй день пьет! И орет благим матом! Никакого спасу нет, хоть бы вы его по своей-то службе приструнили, что ли! Нажрется, паразит, и еще угрожает!
— Как же это он делает? — усмехнулся Елисеев. — Ну, угрожает! Топором, ножом? Чем?
— Да какой у него нож?! — возмутилась старуха. — Откудова? Криком орет! Я, говорит, участковому чего скажу, то он и сделает! Я, говорит, власть над ним имею!
— Ты смотри, какой храбрый! — удивился Елисеев. — И давно, говорите, пьет?
— Так я же сказала: второй день. Прикатили за ним, он вмиг собрался — и усвистали. А после явился, гам-тарарам на площадке, я, говорит, с задания, стал быть, ответственного! И пошел-поехал! Опять про участкового, что, мол, всех приструнит… А вы ему и не дозвонитесь, ногой стучать надо.
Последнему Женю Елисеева учить не стоило: два мощных удара ногой по нижней кромке двери, и в квартире раздался вполне отчетливый матерный крик:
— Это какого… — и так далее. К крику присоединились шлепающие шаги, наконец хриплый голос произнес довольно внятно: — Кого?
— Квартира Смирнова Михаила Григорьевича?
— Ну?
— Прокуратура!
— Твою мать… — Затем звяканье замка, и дверь приотворилась.
Гордеев толчком открыл ее, отчего хозяин вмиг занял неустойчивую позицию у противоположной стены.
— Почему хулиганите? — рявкнул Юрий Петрович, заходя вместе с Елисеевым и прикрывая за собой дверь от любопытной соседки. — Ну-ка пройдите в комнату!
Все-таки власть, какой бы она ни была, остается властью, и перед ней даже такой шибко уверенный в себе подонок — это уже было ясно Елисееву — чувствует себя неуверенно. А вот адвокат, напротив, видя, что Семенов пребывает в растерянности, усилил свой натиск. Махнул перед его носом красным своим удостоверением, решительно указал хозяину на стул, и тот покорно опустился, еще не понимая, что происходит.
— В связи с нарушением неприкосновенности частной жизни согласно статье сто тридцать седьмой Уголовного кодекса Российской Федерации расследуется преступление против конституционных прав и свобод человека и гражданина, — важно и торжественно заявил Гордеев, строго глядя на притихшего Семенова. — Согласно протоколу о задержании и обыске некоего гражданина Минаева А. Е., - продолжил уже зачитывать по своему блокноту Юрий Петрович, — вы, гражданин Семенов М. Г., проживающий по адресу: город Москва, улица Кошкина и так далее, были привлечены в качестве понятого. Ответьте, где происходило задержание?
— Э-э… а на Варшавке, — вспомнил Семенов.
— Конкретнее!
— Ну в этом, в кабаке.
— Как вы там оказались?
— Э-эта… а чего, нельзя? Права не имею? — попробовал возмутиться Семенов.
— Имеете полное право. Но почему ваши соседи показывают, что за вами специально приезжали в тот день сотрудники отдела криминальной милиции с Каширки?
— Так далеко же! Они — эна где! А я?
— Значит, вас отвезли туда на служебной машине? А потом?
— Чего потом? Ходи, говорят, понадобишься — позовем.
— Вы записали показания гражданина Семенова? — строго спросил Гордеев у Елисеева.
— Так точно, товарищ начальник, — ответил тот и показал лист бумаги, на котором он, как и договорились — если удастся, конечно, — записывал то, в чем, сам того не желая, сознавался Семенов.
— Хорошо, пусть он прочитает и подпишет!
— Давай, Семенов. — Женька протянул ему запись и шариковую ручку.
Тот, ничего не понимая, взял ручку, повертел, потом прочитал написанное, подумал, сомневаясь, но все вроде было записано с его слов верно.
— А чего? Так и было… — Он поставил свою закорючку и положил ручку на стол. — А я-то чего?
— Вы, Семенов, пока ничего, — ответил Гордеев резко. — Но сотрудники криминальной милиции совершили по сути должностное преступление. И они за это будут отвечать по закону. А вы сидите себе и не вздумайте снова хулиганить на лестнице. В следующий раз мы вас просто арестуем и посадим по статье двести тринадцатой — за хулиганство. А пока предупреждаем. Но в последний раз!
С этими словами Гордеев, кивнув Елисееву, так же важно покинул противно вонявшую застарелым «алкогольным выхлопом» квартиру. И с удовольствием грохнул за собой дверью.
Старухе, все еще маячившей возле своей двери, так же строго сказал:
— Мы предупредили вашего соседа, что его поведение грозит ему уголовной статьей за злостное хулиганство.
— Ну и дух! — воскликнул Елисеев, едва оказались во дворе.
— Вот так, — удовлетворенно констатировал Гордеев. — А я и был в этом уверен. Зачем им искать кого-то, когда под боком у них прикормленные и послушные понятые. Как говорится, по вызову. Думаю, что и Вяхирева — из той же породы.
Пожилая женщина со следами былого благородства на лице Зинаида Васильевна Вяхирева проживала на Кантемировской улице, в самом ее начале, и опять же поблизости от милиции. Ну, конечно, для доблестных правоохранителей было бы слишком большой удачей, чтобы необходимые им понятые сами, по собственной воле или нужде оказались в нужное время и в нужном месте. Но зачем это им все-таки понадобилось? Что за фикцию они собирались представить?
Хозяйка открыла им дверь и, внимательно прочитав адвокатское удостоверение Гордеева, впустила его со спутником в квартиру. Здесь было достаточно опрятно, и сама женщина казалась бывшей учительницей на пенсии. Или кем-то иным, но уж во всяком случае человеком бывшего, так сказать, умственного труда. С ней и лукавить Гордеев не решился. Наверняка, заподозрив обман, женщина откажется вообще разговаривать.
Она разрешила гостям раздеться и снять обувь, предложив старые, разношенные тапочки. Затем прошли в комнату, сели у круглого стола под тяжелой, прежних лет, скатертью. И стулья были тоже из прошлого — с гнутыми спинками.
Юрий Петрович объяснил цель своего приезда. Ему поручена защита человека, задержанного третьего дня в ресторане на Варшавском шоссе.
— Вы не подскажете мне, Зинаида Васильевна, почему сотрудники милиции взяли именно вас в понятые при задержании? Вы интеллигентная женщина, это сразу видно, а вместе с вами там оказался какой-то алкаш! Вероятно, это дело случая? — подсказал он ей ответ.
— Ну что вы! — возразила интеллигентная женщина, видимо и не подозревая, что сама лезет в ловушку. — Меня, бывает, нередко приглашают на такого рода мероприятия.
— Приглашают специально?
— Ну… если далеко добираться, сами понимаете, помогают и транспортом.
— Ах вон как! Ну понятно, спасибо. Скажите, а что, обыскивали они задержанного гражданина в вашем присутствии! И вы лично видели, что извлекали у него из карманов брюк?
— Обычно они так и делают, но в данном случае, мне это запомнилось, нам просто объяснили, что мы должны подписать.
— Понятно, — помрачнел Гордеев. — Вечно у них все не так! Все, извините, через… а, ладно! Хоть заплатили за труд?
— Господи, да какие это деньги? Курам на смех… А вы, значит, защищать теперь его будете, да? А что, он и в самом деле приличный человек?
— Интересно, с чего вы взяли? — улыбнулся Гордеев.
— Ну… я же вижу, вы тоже приличный человек и наверняка не взялись бы защищать какого-нибудь бандита. Разве не так?
— А вы молодец, Зинаида Васильевна, вам не откажешь в наблюдательности. Спасибо, я был рад побеседовать с вами и могу сказать, что вы мне очень помогли. Ну, разрешите тогда откланяться?
— Как?! А я хотела вас чаем угостить… На улице такая холодина!
— Благодарим вас, мы на машине. Всего вам доброго. — И уже на улице, когда Елисеев достал из кармана репортерский магнитофон и стал перекручивать пленку, спросил: — Я думаю, хорошо получилось?
Евгений остановил перемотку, включил «play», и они услышали чистый и ясный голос Вяхиревой.
— Отлично, — заметил Юрий Петрович. — Ну все, Женя, отсюда, то есть от ближайшей станции метро, наши дорожки расходятся. Протокол и пленку оставь мне, а сам мотай куда хочешь и занимайся своими делами. Но постарайся быть на связи. А я поеду в одно место, надо будет теперь выяснять про милицию. Сами ж они мне ничего не расскажут.
— Договорились, — ответил Елисеев. — Я буду дома и постараюсь связаться с Белоярском. Узнаю, что они там себе думают. Странно, но время идет, а я до сих пор не знаю, что они предпринимают. Позвонишь вечерком? Или мне лучше подъехать?
— Понравилось? — засмеялся Гордеев. — Нет, брат, потехе час, а то я таким образом вовсе без штанов останусь.
— Я понял, — поморщился Елисеев, — у вашего брата, как и у нас, волка ноги кормят.
— Вот именно, бывай!
— И все-таки для меня — загадка… — пробормотал Женька, выбираясь из машины.
— Ты о чем?
— Да все о том же! Почему молчат? Почему не действуют?
— Погоди, — остановил его Гордеев. — А ты вообще-то сообщил им об аресте их директора?
— Ну а как же? Я разве не говорил? В первый же вечер, в тот же день.
— И — молчат?
— Звонков не было. Нарочных — тоже. Не пойму… А может?…
— Что именно?
— Да нет, чепуха… Просто я вдруг подумал, нет ли связи между обоими Журавлевыми… Странно как-то…
— Ну вот, — удовлетворенно заметил Гордеев, — наконец-то и ты стал размышлять. А с этого, друг мой, и надо было начинать. А не с паники: «Наших бьют!» И будут бить. А вот когда ты ответишь себе на вопрос: за что? — все остальные отпадут сами по себе. Эх ты, журналист! Чему вас только учили?…
Юрий Петрович теперь держал путь в центр, в район Сандуновских бань, где в цокольном этаже одного из старинных московских домов размещался офис частной охранной структуры «Глория». И командовал ею племянник начальника Московского уголовного розыска столицы Вячеслава Ивановича Грязнова — Денис.
В «Глории» сидели отличные мужики, которые занимались не только проблемами охраны, скажем, VIP-персон, но и охраной в более широком смысле, — например, секретов фирм, семейных тайн и прочего, требовавшего не только силы и храбрости, но и сыскного таланта. И еще у Дениса работал компьютерный ас, бродяга Интернета, бородатый Макс, для которого влезть в закрытые для всех посторонних файлы было приятной игрой, удовольствием. Вот Юрий и подумал: где еще узнать про некоего майора милиции Бовкуна, как не в конторе Дениса?
Сотрудники «Глории» были, как обычно, в бегах, у каждого свое дело, и собирались ближе к вечеру для обмена информацией и за новыми указаниями. Но сам Денис и дежуривший в офисе Всеволод Голованов оказались на месте и коротали время за обыкновенной шахматной доской. С компьютером, как было поначалу, никто в шахматы играть не садился — неинтересно. Куда приятнее видеть ошибки партнера и радоваться по этому поводу.
Денис ожидал какого-то особо важного сообщения и поэтому, по его словам, не хотел загружать голову посторонней информацией, а шахматы таковой не являлись.
Сева налил гостю с мороза большую чашку черного кофе — традиционного зимой напитка в «Глории». Летом предпочитали ледяное пиво. Поинтересовались, какими ветрами занесло.
Гордеев стал рассказывать. Упомянул и о сегодняшних встречах с понятыми. От души посмеялись — а что еще оставалось делать? Возмущаться? А толку?…
Наконец Юрий упомянул фамилию Бовкуна.
— А зовут его как? — равнодушно спросил Голованов.
— Зовут? — Гордеев залез в свой блокнот. — Владислав Егорович. Майор. Служит в криминальной милиции ЮАО, начальник отделения. Чего-нибудь говорит?
— А почему именно в нем нужда? — вопросом на вопрос ответил Сева.
Гордеев вздохнул: хотел обойтись общими словами, кратенько проинформировать, но теперь надо было говорить все, что известно, недомолвками в «Глории» — и он это прекрасно знал — обходиться не привыкли. Хочешь, чтоб тебе помогли, не темни!
Пришлось повторить все сначала, но подробно и с собственными выводами. И главный из них был таков, что, совершая должностное нарушение, а по существу преступление, этот майор Бовкун, скорее всего, действовал не по собственному разумению или оттого, что имел скверный характер, но двигал его действиями, вероятнее всего, приказ свыше. А вот кто издал такой приказ, с какого государственного уровня он последовал, — ответ на это помог бы решению многих непонятных пока вопросов.
На чем строил свои подозрения Гордеев? Да на самом простом факте. Женька Елисеев уверял его, что видел, как «командир ОМОНа» доставал из кармана пиджака Минаева пакетик с белым порошком. Понятые этого не видели. Они подписали протокол изъятия со слов майора. И в этой ситуации абсолютно не исключена версия, что наркотики были подброшены задержанному, причем практически в открытую. И в руку могли силком сунуть. Мол, возражай не возражай, а вот они теперь, отпечатки твоих пальцев, — на целлофане. К тому же сейчас придут понятые и все это подтвердят. Чистая и наглая провокация. Но на нее вряд ли решится по собственной инициативе какой-то там майор милиции.
— Ну а если майор не захочет колоться? — спросил Голованов. — Тогда что будешь делать?
Гордеев неопределенно пожал плечами.
— Понятное дело, если у человека совсем уже нет никакой совести… Значит, придется искать, на чем его могли купить. Наверняка найдется. Я попрошу Вячеслава Ивановича о помощи. Да и сама ментовка оборотней не уважает.
— Это так, — подтвердил Голованов. — Ну ладно, мужики, попробую помочь, чем смогу. Я этого Славку знаю… Точнее, знал. По первой чеченской. Тогда он был наш человек. Правда, на рожон, вроде моей команды, не лез, но и в прихвостнях не замечен. Давайте поговорю. Между прочим…
— Ага, — перебил Гордеев, — я тоже подозреваю, Сева, что его вполне могли подставить. Откуда ему знать, что это за «Сибцветмет»? И что за директор? Приказали — или попросили — немного нарушить инструкцию, а там и закон, аргументируя, что дело — верняк и за решетку попадет какой-нибудь крупный мафиози. Мы ж иной раз любую подлость можем обставить такими благородными намерениями, аргументами, что… а! — Он махнул рукой. — Но, между прочим, мне сказано, что любой труд в этом направлении, в смысле вызволения директора Минаева из узилища, будет оплачен. Так что, Сева, если это возможно, я не за так прошу! Денис, ты разрешишь ему помочь мне?
— Вот когда доиграем партию. Не раньше, — сказал руководитель агентства «Глория», опуская свой длинный нос к шахматной доске.
Алексей Минаев оказался худощавым, среднего роста, относительно молодым человеком, узколицым и в очках, которые делали его похожим на великовозрастного «ботаника». Есть такой термин у нынешней молодежи, определяющий «задвинутого» на ученых делах и интересах юношу. Вообще-то он как все, но — со своим бзиком. «Ботан», одним словом.
Но самое любопытное, что с ходу не смог не отметить для себя Гордеев, этот Минаев, находясь в узилище, да ко всему прочему далеко не самому лучшему из существующих в России, похоже, как-то не очень трагически, что ли, отреагировал на столь резкое и неожиданное изменение в собственной судьбе. Если он и думал о чем-то, то, похоже, о проблемах, весьма далеких от Бутырок. И эта заметная внутренняя сосредоточенность, особое спокойствие, которые отличают людей серьезных и вдумчивых, также понравились Юрию Петровичу.
Алексей Евдокимович в сопровождении контролера вошел в комнату для свиданий, как и положено, с руками за спиной. Но во всей фигуре его, посадке головы, в выражении глаз не было той униженности или испуга, которые накладывает сам факт пребывания человека в тюрьме. Вошел, как показалось, самоуглубленный, занятой человек. Внимательно оглядел Гордеева и поздоровался кивком головы.
— Вы свободны, — сказал Юрий Петрович конвоиру и, когда тот вышел, повернулся к Минаеву: — Садитесь, Алексей Евдокимович. Я ваш адвокат, меня зовут…
— Я, кажется, вас знаю, — кивнул Минаев. — Мне о вас как-то говорил Женя Елисеев, вы вместе учились, верно?
— Верно. А что, разговор этот был с чем-то связан или случайный?
— Вы знаете, Юрий Петрович… Я правильно вас называю?
— Абсолютно.
— У меня практически не бывает времени для разговоров вообще. Разве что сейчас вот, когда… — Он с непонятной усмешкой окинул стены. — Когда оно так неожиданно и некстати появилось. Дело в том, что я некоторым образом предвидел — разумеется, не этот вариант, но нечто, возможно, похожее. И попросил Евгения, на всякий случай, присмотреть здесь у вас, в столице, приличного адвоката. Не записного оратора, больше работающего на публику, вроде… а, да вы и сами их знаете! Нет, я хотел бы иметь своим адвокатом человека, который захочет действительно разобраться во всех хитросплетениях нашей экономической политики, насквозь пронизанной метастазами криминала. Извините, может быть…
— Ради бога, я прекрасно вас понимаю. Но парадокс сложившейся вокруг вашей личности ситуации, на мой взгляд, заключается в том, что, как бы значительны ни были причины, по которым вас упрятали сюда, сами действия в отношении вас являются незаконными. Я исхожу из того немногого пока, что мне удалось выяснить на протяжении сегодняшнего утра. И потому мы не будем вдаваться в подробности, скажем так, высокой экономической политики, а займемся конкретикой, спустимся на землю.
— Согласен. И еще вопрос, Юрий Петрович. Елисеев все сделал верно? Договор там, или как это у вас называется? Аванс и прочее?
— Не волнуйтесь, все сделано по закону. Он имеет доверенность, выданную ему вами, и все эти проблемы мы решили у нас в консультации сегодня же утром. Поэтому, если у вас нет ко мне дополнительных вопросов и пожеланий, давайте не будем терять времени. Кстати, извините за… — Гордеев приложил ладонь к груди. — Как вы тут… чуть не сказал — устроены?
Минаев усмехнулся:
— Я где-то читал, что обычно люди, попадающие в ситуации, подобные моей, могут сломаться. Возможно. Но я понял уже, что ко мне это не относится. Когда есть о чем думать и какие проблемы решать — для себя, — пока внутренне, так сказать, — никакой трагедии я вокруг не наблюдаю. Люди разные, а если к обстоятельствам относиться спокойно и без претензий, жить можно везде.
— Вполне философский вывод, — слегка улыбнулся Гордеев.
— Вот именно. Так что вас интересует в первую очередь?
— Хорошо. Ваши отношения с Игорем Платоновичем Журавлевым?
— Вполне доверительные. Дружеские — говорю это без сомнения. Работаем рука об руку. Но поскольку вопрос поставлен именно в такой плоскости, полагаю, у вас есть основания думать иначе? Вероятно, вы связываете его с дядей, Владимиром Яковлевичем? Я размышлял на эту тему. Нет, вряд ли. Да и зачем бы Игорю ставить под большой вопрос, рисковать собственными, прямо скажу, блистательными перспективами?
— Что вы имеете в виду?
— Ну… Я всерьез намерен занять губернаторский пост. У меня есть к этому все основания и большое желание применить силы на новом поприще. А Игорь? Он же становится в этом случае гендиректором уникальнейшего в стране предприятия! На нас же, по существу, целая отрасль держится.
— А встреча с депутатом не вызвала у вас никаких сомнений? Не возникло неожиданных вопросов по части некоторых нестыковок? Простите, я исхожу всего лишь из того, что мне рассказал Женя. Вероятно, имеются и какие-то иные нюансы, о которых мне неизвестно, тем не менее Женин эмоциональный рассказ…
— Евгений, в общем, в курсе наших проблем. Правда, его иной раз заносит. И крепко. Но… Однажды мы с ним уже имели беседу на данную тему, и он поклялся мне, что его пристрастие, назовем это так, ни в коей мере не отразится на его деятельности. И до сих пор у меня не было повода усомниться в нем.
— А что вы имеете в виду? Простите, я не в курсе.
— Ну, раз так, тогда это, очень прошу вас, сугубо между нами, да? — Минаев строго посмотрел на Гордеева и опять стал похож на заносчивого «ботаника». Юрий Петрович утвердительно качнул головой. — У Жени в прошлом случались срывы. Он неравнодушен… к наркотикам. Нет, это не та стадия болезни, которая уже не лечится, однако я пару раз замечал… И сделал серьезное внушение. Даже помог с хорошим специалистом в этой области. Евгений прошел курс терапии, но… Хотя пока, как говорится, Бог миловал, однако мы-то знаем, что ничего нет на свете абсолютно излечимого. Сменись обстоятельства, явись стрессовая ситуация — и нате вам!
— Скажите-е! — протянул Гордеев. — А я, честное слово, не знал об этом. Да, впрочем, и откуда? В нашей молодости это дело было как-то даже не принято, а потом… Может быть. Хотя мне показалось, что его возбуждение, когда он среди ночи примчался ко мне, было вполне искренним. Мы даже выпили с ним. Давно не виделись.
— И очень хорошо. Тогда будем считать, что нашего разговора на эту тему и не было.
— Напротив, Алексей Евдокимович. Откуда же тогда в вашем кармане появились чеки с наркотой? Поверьте, я еще никого не подозреваю, просто хочу разобраться. При каких обстоятельствах их достал милиционер из вашего кармана? Где они были? Брали ли вы их в руки?
— Ну что в руки брал — это точно. Когда меня совершенно неожиданно начали обыскивать в ресторане, выворачивать наружу карманы — пиджака, брюк… Унизительная процедура, доложу вам. Так вот, что там у меня было? Носовой платок, ключи, документы, авторучка «паркер» с золотым пером — дань прошлому… Теперь же все больше компьютерные распечатки. Ну еще какая-то мелочь. Да, портмоне. И тут совершенно неожиданно, между прочим, среди этих предметов, вываленных на стол, оказались такие маленькие целлофановые пакетики с чем-то белым. Три или четыре, не помню. Он, тот милиционер, хотя он и был в камуфляжной форме, но явный милиционер по манере вести разговор… Такой, знаете ли, самодовольный, безапелляционный, небрежный и… неуважительный, — так он сразу уперся в эти пакетики пальцем и буквально заорал: «Это что?» Ну я, естественно, взял со стола очки — он их тоже велел положить рядом со всеми остальными предметами, — надел, а милиционер снова: «Достаньте! Что это?» Я взял, посмотрел и положил обратно. Ответил, что не знаю.
— У вас какое зрение, Алексей Евдокимович? Я смотрю, линзы вроде бы сильные. И как вы вообще с очками? Снимаете? Что-то видите без них? Извините за несколько необычные вопросы.
— Да что вы! Все нормально. У меня никогда не было комплексов на этот счет. Близорукость, минус пять. А в очках, бывает, даже засыпаю, — улыбнулся он.
— Понятно. Итак, вы были уже без очков, когда обнаружили на столе, среди вынутых из ваших карманов вещей, эти пакетики?
— Совершенно точно. И удивился. Посмотрел, положил обратно на стол.
— А понятые когда появились? До вашего обыска или после?
— Понятые? Ах эти?… Да, кажется, появились откуда-то двое — пожилая женщина и какой-то алкоголик. От него несло за версту. Но я не помню подробностей, потому что сам факт обвинения в хранении чего-то противозаконного был для меня полнейшим нонсенсом!
— А что именно было в пакетиках, вам сообщили?
— Да ну что вы! Это я уж в милиции узнал. Перед тем, как меня повезли сюда.
— Так когда появились понятые?
— Ко мне подошел другой милиционер, тоже в камуфляжной форме, приказал руки завести за спину и идти на улицу. А они там остались.
— Очки были на вас?
— Нет, у меня их забрали и вернули только в милиции.
— Прекрасно! — заявил Гордеев.
— Вы так считаете? — с иронией спросил Минаев.
— Сплошные нарушения закона, — объяснил Гордеев. — Я уверен, что на такой доказательной базе никаких обвинений против вас они выдвинуть не смогут. А я постараюсь им помочь… В смысле сесть в лужу.
Гордеев теперь понимал суть скептической мины на лице следователя окружной прокуратуры Черногорова и готов был признать, что и тот не строил иллюзий относительно дела на Минаева, которое пришлось ему завести, возможно, даже и помимо его воли. Действительно, сплошные нарушения закона. Однако же, дело-то все-таки завели? Значит, кому-то оно было необходимо позарез. Кому? Депутату, который таким образом решил не возвращать данных ему в долг денег? Губернатору, избавляющемуся от соперников? Каким-то иным структурам, давно уже положившим глаз на «Сибцветмет» и рвущимся к немедленному переделу собственности? Ох, мама родная, опять эта проклятая политика!
— Еще вопрос, Алексей Евдокимович. Причина вашей встречи с депутатом. Может, вы ему выставили неприемлемые условия? Или он уже знал о них заранее? Вам не кажется, что нападение на вас милиции, подброшенные улики — в последнем у меня сомнений нет — и ваш арест связаны уже заранее с реакцией господина депутата, не сомневавшегося, что речь пойдет о долге?
— Я не думал об этом… — после паузы несколько растерянно ответил Минаев.
— Интересно, о чем же вы тогда думали? У вас имеются собственные объяснения?
— Нет, возможно, я недостаточно четко сформулировал ответ. Я конечно же и думал, и сопоставлял, но этот вариант как-то совсем не приходил в голову… Ну, во-первых, Владимир Яковлевич ушел, пообещав подумать и предпринять некоторые шаги в том направлении… В общем, это вам не важно да и малоинтересно. Он, повторяю, ушел, после чего и началось. Но ваш вопрос… Вы что, в самом деле так считаете?
— Я не думаю, Алексей Евдокимович, что вы наивны до такой, извините, степени. Речь, насколько мне известно, идет о больших деньгах! Полмиллиона долларов, ведь так?
— Ну… предположим. Но у нас с Журавлевым-старшим до сих пор и не возникало трений по данному поводу.
— А теперь возникли? Точнее, возникла необходимость эти средства вернуть?
— Можно сказать и так. Кстати, это была моя личная инициатива. Игорь как раз предлагал еще немного подождать. И я его тоже понимаю: идея выдвинуть его дядю в Госдуму принадлежала в свое время именно ему. И он, конечно, чувствовал ответственность. Но он вряд ли брал в расчет один нюанс. Дело в том, что после губернаторских выборов, практически сразу, кончается и срок депутатства Владимира Яковлевича. А времени остается совсем немного. И я, честно говоря, подумал, что выгодное предприятию не всегда может быть выгодно городу, краю. Все-таки парочку раз Владимиру Яковлевичу удалось достаточно удачно лоббировать интересы нашего предприятия. В отношении же края, сугубо с моей личной точки зрения, его депутатская деятельность никакой ощутимой пользы для Белоярской губернии не представляет. Не знаю, возможно, у кого-то противоположное мнение. Но ведь и я своего никогда не скрывал.
— И вы что же, — хмыкнул Гордеев, — ничего не скрывая, выдавали эту самую правду, как говорится, прямо в матку?
— Юрий Петрович, уважаемый, мне бы не хотелось дискутировать с вами на данную тему. Моя позиция по ряду губернских проблем хорошо известна, я не раз это говорил с трибуны. Народ знает мою точку зрения и, надеюсь, в чем-то ее разделяет. Не во всем, конечно, ибо так и не должно быть…
«Эва, куда тебя, братец, потянуло-о!..» — мысленно воскликнул Гордеев, слушая, как директор предприятия продолжает развивать перед ним свои мысли о прозрачности взглядов и идей, о соревновательности подходов к решению тех или иных проблем. Одним словом, перед Юрием Петровичем сидел убежденный демократ самой первой волны, еще не отягощенный ни секретными счетами в швейцарских банках, ни установками на немедленную и беспощадную приватизацию всего и вся, ни иезуитской наглостью российских нуворишей. Бедняга, задержавшийся на том честном и светлом этапе начала девяностых, когда идеалы казались легкодостижимыми, а главное — понятными всем без исключения. Неужели таковые еще остались?
Или все это было тонкой и точно рассчитанной игрой? На кого? На адвоката? А смысл? Ведь человек попал, по сути, в задницу, и ему ли устраивать непонятные игры, рассчитанные на наивных дурачков? Нет, что-то не складывалось. К тому же эта информация о Елисееве… Он, что ли, наркоту подбросил? Так где в ресторане сидел Женька, а где его шеф! Однако ведь ехали-то они в одной машине. А почему бы и нет, если тот же Евгений Елисеев, к примеру, кем-то куплен? Что, тоже из области фантазий? Понятна и причина, по которой Женька носится теперь, высунув язык: снять с себя любые подозрения. Знает ведь кошка, чье мясо съела! Но это все предположения, не больше…
А мотивы? Да сколько угодно! В Белоярске, поди, тоже не идиоты сидят, знают, кому, за что и сколько надо проплачивать, ибо без этого дела нынче и паровоз не поедет. И кирпич тот же случайно на голову не упадет.
— Хорошо, Алексей Евдокимович, — прервал наконец несколько утомительную лекцию клиента Гордеев, — вы серьезно помогли мне. Я полагаю, что наше время на исходе. Будут ли у вас какие-нибудь просьбы? Передачку мы вам, разумеется, организуем.
— Если это получится, то положите туда, пожалуйста, несколько пачек сигарет, которые разрешены к употреблению в камерах. Сам я не курю, но соседи… Иногда просто необходимо сделать людям что-нибудь приятное.
— Договорились. Со следователем, ведущим ваше дело, я разговаривал, надеюсь, он мне чинить препятствия для встреч с вами не станет. И последнее. Там, в Белоярске, у вас есть доверенное лицо, с которым я мог бы пообщаться без необходимости лукавства и недомолвок?
— Ха! — улыбнулся Минаев, снял очки и стал протирать их носовым платком. Несвежим, заметил Гордеев, а Минаев, словно почувствовав это, смущенно скомкал платок в кулаке и сунул обратно в карман. — Если я вам скажу, что таким человеком является для меня по-прежнему Игорь Журавлев, вы, пожалуй, уже не поверите. Есть еще один милый человечек, который, к сожалению, многого не может, хотя душа поистине кристальная. Это моя секретарша Галочка. Галина Федоровна Сергейченко. Между нами, она, кажется, даже немного влюблена в меня. — Он тихо засмеялся. — Но все это конечно же зря. Зато она может сделать буквально все, что в ее силах. Она на нашем предприятии — своя. Вы понимаете смысл? Именно своя. Ей верят. Я — тоже. Она полностью владеет информацией и может представить в ваше распоряжение любой необходимый вам документ… Ну что ж, рад был познакомиться, Юрий Петрович. Я, честно говоря, очень доволен, что характеристика, данная вам в свое время Евгением, не расходится с тем, что я увидел. Разве что один чисто дружеский совет: надо больше верить людям. Да, Юрий Петрович. Несмотря ни на что! — Минаев грустно покачал головой. — Я понимаю, ваша работа… И тем не менее…
«Вопрос, конечно, интересный, — рассуждал Гордеев, выходя на шумную Новослободскую улицу, заваленную высокими сугробами на тротуарах. — Но он вдвое интереснее и поучительнее, если вдруг выяснится, что именно верные друзья господина генерального директора и спровадили его общими усилиями в кутузку. А теперь всячески начинают отмазываться… А Женька-то каков!»
Впрочем, грешить на старого, да к тому же и бывшего приятеля Юрию пока тоже не очень хотелось. Но уж как-то все слишком складно выходило.
Гордеев достал мобильник и, подходя к своей машине, набрал телефонный номер «Глории». Трубку взял Голованов.
— Приветствую, Юрий Петрович, вторично за сегодняшний денек. Нет желания заглянуть?
— Неужто встретился? — удивился Гордеев.
— А то! — засмеялся Сева. — Да, Юрий Петрович, тут мой босс даже изволил выразиться в том смысле, что с вас причитается. Но вы же за рулем, поэтому выводы можете делать сами.
— Я понял вас! — воскликнул Гордеев, прикидывая, в какой магазин придется заскочить по дороге. «Да черт с ним! — сказал уже самому себе. — В конце концов имею я право оставить машину на попечении „Глории“ и добраться домой на частнике?» Ведь не оголодал, да и бабки завелись — худо-бедно, а взятый утром аванс подстрекательски хрустел-похрустывал в кармане.
К тому же и прошедшая напряженная ночь тоже настойчиво теперь напоминала о себе. Головка-то все же бо-бо! Пока было напряжение — как-то сходило, а теперь начало отпускать.
И тут Юрий вспомнил недолгие, но славные годы своей работы в Генеральной прокуратуре вместе с нежным другом и наставником Александром Борисовичем Турецким. Тот проблему подобного рода предпочитал решать быстро и радикально. Коньяк и раскаленные чебуреки — чтоб жир тек по пальцам, а глаза пламенели от неутоляемой жадности. Так, с коньяком — понятно. А вот чебуреки — это на Цветном бульваре, а там и до «Глории» — рукой подать, даже и остыть не успеют!
