Глава 48
ПРОПАЖА

Этот жилой комплекс класса «люкс» возводился в самом центре Москвы. Денег в строительство было вбухано немеряно. Но и стройка стоила того – дома вырастали красавцы, шедевры конструктивизма по самым высоким западным стандартам.

Муравейник жил, людей суетилась вокруг туча. Казалось, что вновь посетила человечество идея Вавилонской башни – каких только языков нельзя было тут услышать. На «братской» стройке работали жизнерадостные украинцы, оставившие в провинциальной глуши пухлых, румяных матрон без гривны в кармане, но полных надежд на Москву – город миллионеров; усатые угрюмые молдаване – низкорослые, держащиеся особняком от украинцев; белорусы, говорящие даже между собой исключительно на скверном русском языке в отличие от украинцев. Вся эта орава суетилась, на славу выстраивая дома со скромным расчетом получить рубли, превратить их, быть может, даже в доллары и вернуться домой. Пока же до конца стройки было далеко. Работы были в самом разгаре – созидательный труд всегда повергает человека в оптимистическое мироощущение, отчего улыбались и пели девушки-маляры, насвистывали и травили анекдоты мужики.

В вагончике прораба пахло едой и алкоголем, на столе стояла бутылка смирновской водки. Вокруг стола расположились трое. За главного был Константин Константинович. Его собеседником и собутыльником был пышущий здоровьем румяный здоровяк, которого почему-то звали Лимон.

Третьим был худой, изможденный высокий человек интеллигентного вида, в очках, который именовался Дедок. Дедок был завхозом и ответственным за распределение материальных благ внутри строительной бригады.

Три джентльмена опрокинули по стопке и крякнули. Лимон занюхал копченым салом, Константин Константинович опустил в разверстый зев половину молдавского помидора, а Дедок запил алкоголь шипучей водой «Спрайт».

– Так ты говоришь, этот Сынок, натурально?.. – обозначил тему Константин Константинович.

– Сынок как Сынок. Вроде ничего чувачок, – согласно кивнул улыбчивый Лимон, – в беде не бросит, лишнего не спросит. Проштрафился, что ли?

– Да вроде. А ты что скажешь, Михеич? – дыхнул на Дедка Константин Константинович.

– Не бузит, главное.

– Да, спокойный малый, – согласился Лимон. – Мы с ним выпивали на днях. Пьет хорошо. Дерется, кстати, классно. Тут одному ингушу так в мурло вмазал – я прям залюбовался. Лихо! Прям ногой в табло. Не жадный – всех папиросами угощает.

– Да уж, не жадный, – вставил Дедок, – из меня консерву разве что силой не вытряс.

– А ты не воруй, – кстати прибавил Лимон.

– Воруешь?! – вопросительно рявкнул Константин Константинович.

– Да что ты! – затрепетал Дедок.

– Вижу, воруешь, натурально, – постановил Константин Константинович, закусывая свой гнев второй половиной помидора, – больше не воруй, – прибавил он миролюбиво. Без особого, впрочем, намеренья перевоспитать Дедка. – А что, баба у него есть? – обратился он опять к Лимону.

– Привез себе с Украины хохлушку. А что?

– Вот я об том и спрашиваю. Выпьем, что ли?

Троица наполнила рюмки и опрокидоном выжрала до дна. Отдышавшись, Константин Константинович продолжил расспросы:

– Так он что, как ее? Натурально?

Лимон угадал, что имеет в виду Константин Константинович, и ответил не задумываясь:

– Как родную.

– А что ты до него докопался? – спросил Дедок.

Константин Константинович прищурился.

– В общем, вот оно что, – начал он рассказ, – помнишь Исмаила?

– Не помню, – сказал Лимон, – а что?

– Ну, Исмаил такой.

– Да помнишь, – включился в беседу Дедок, – он еще на «лохотроне» бабки варил.

– А, да это Пистон. Какой Исмаил?

– Исмаил, Пистон – все одно, натурально, – резюмировал Константин Константинович. – Так вот, нет больше Исмаила.

– Что, за упокой? – спросил Дедок в тишине.

– Ну, давай, что ли, – участливо кивнул Лимон, и все опять опрокинули.

– Вот так вот – живет, живет человек и, стало быть, околел, – подытожил Дедок общее молчание.

– Так, значит, – продолжил Константин Константинович, – братство этого Исмаила отправило в Украину, народ собирать. Ну и с ним этот Сынок. И поехали. А вернулся один Сынок. Где Исмаил? Говорит, погиб, натурально, в каком-то там ресторане. А я уж чую, что врет.

– Этот может, – с гордостью за Сынка подтвердил Лимон.

– Вот я посмотрел на эту Лесю, ну, чуву нашего Сынка, – пояснил Константин Константинович, – а ведь самый сок. Во вкусе Исмаила. Я и подумал, натурально, – рассказчик приглушил тон голоса, – что он Исмаила за бабу-то и коцнул...

– Этот может, – закивал радостно Лимон довольной мордой.

– А таких шуток братство не прощает, – припечатал гневно Константин Константинович, стукнув по столу кулаком. Лимон сделал подобающую реплике физиономию, поняв, что, может быть, слишком поспешно соглашался со всем, что говорил Константин Константинович. Лимону пришелся по душе афганец, и ему было бы жаль.

– А где он сейчас? – с угрозой, опять-таки подогретой алкоголем, произнес Константин Константинович.

– Да здесь, здесь, – подсказал Дедок, – позвать, что ли?

– Позови.

Дедок вышел. Лимон и Константин Константинович остались вдвоем в молчании.

– А может, он ни при чем? – спросил Лимон.

– Разберемся. Никогда мне этот Сынок не нравился.

Оба опять замолчали и сидели в тишине вплоть до появления третьего собеседника, сопровождаемого одноруким парнем.

– Здрасьте, – вступил в вагончик Сынок.

– Здорово, натурально, – буркнул Константин Константинович, но руки не подал.

Сынок было присел, но Константин Константинович грозно хрюкнул:

– Встать!

Сынок покорно встал.

– Повтори-ка нам, Сынок, – начал допрос Константин Константинович, – ты куда Пистона дел? Где Пистон?

– Какого Пистона? – в недоумении обвел публику глазами Сынок.

– Не знает, – саркастически апеллировал Константин Константинович к собеседникам. – А того Пистона, с которым ты в Украину шатался?

– А-а, – облегченно выдохнул Сынок, – так это не Пистон, это Исмаил был. Какой еще Пистон?

– Так где Исмаил?! – рявкнул Константин Константинович.

– Там... – Сынок неопределенно махнул культей.

– Где это «там»?!

– На Украине.

– Так-так. Ты оттуда «мышь» привез, натурально, а Исмаила червям оставил.

– А что мне делать было? Я ж не Бог, – пытался оправдаться Сынок, – воскрешать не умею. Зарезали его, пришили.

– А кто пришил? Ты и пришил! – определил Константин Константинович. – А за это у нас с такими, как ты, знаешь, что делают? У нас такие, как ты, костями срут. Собирайся.

– Куда?

– В братство. Скажут тебе напутственных пару слов.

Для большей убедительности Константин Константинович извлек огромных размеров пистолет и встал.

– Да за что ж в братство, что я сделал-то?

– Пойдем, пойдем, там разберемся, натурально.

Константин Константинович взял пушку, засунул за пояс, накинул поверх широкую кожаную куртку, с которой не расставался, несмотря на жару, и приготовился к выходу.

Сынок только смотрел, переводя расширившиеся глаза с одного на другого.

Был момент, когда Дедок невольно вжался в стенку, он понимал, что сейчас может случиться что-то непоправимое.

Это почувствовал и Константин Константинович. Он положил руку на рукоять пистолета и сказал:

– Не дури, Сынок.

Но понимал, что дурить Сынок может, сколько захочет. Сейчас преимущество было на его стороне. Стрелять среди бела дня, посреди огромной стройки Константин Константинович не станет. А вот Сынок запросто может увалить всех их троих, как делал это уже не раз и с более сильными противниками, чему Константин Константинович был свидетелем. Или взять тех же собак – как он их по одной...

Когда Сынок привез в Москву партию строителей, большая часть которых теперь как раз и возводила комплекс в центре Москвы, решено было отправить его на новое задание, но тут оказалось, что по дороге пропал Исмаил. Сынок довольно убедительно рассказал, как Исмаил самовольно отправился в ресторан в каком-то провинциальном городке по дороге, а там, видать, была драка, вот Исмаила и грохнули местные бандюганы. Подробностей Сынок не знал, потому что сам в ресторан не ходил, а расспрашивать на следующий день милицию не решился – все-таки на нем была ответственность за тридцать с гаком украинских строителей.

Вот тут и получалась нестыковочка, которую вчера растолковала Константину Константиновичу Мата. Откуда Сынок узнал, что Исмаила грохнули, если сам в ресторан не ходил?

Сынок, правда, плел что-то вроде того, что слышал утром на базаре. Но мало ли бабки на базаре треплются, почему Сынок так сразу им поверил? Что-то тут нечисто.

Сынка после приезда отправили на стройку, потому что в братстве все еще было небезопасно после аферы с «фальшивомонетчиками». Все еще могли послать своих боевиков обдуренные бандиты. А войны братство не хотело.

Сынок и сам был не прочь пожить какое-то время на стройке – за высоким глухим забором он был в полной безопасности, а потом – действительно, с Лесей у них начали налаживаться кое-какие не просто товарищеские отношения. Сынок взял Лесю под свою опеку, понимая, что девушку здесь обидеть могут запросто. Она ему доверяла, а он, переполненный сознанием незнакомой ему ответственности за постороннего человека, даже боялся к ней прикасаться, хотя вокруг все были убеждены, что Леся с Сынком спит.

Сама же Леся все порывалась вырваться в город – ей надо было найти пропавшую сестру. Сынок расспросил Лесю про сестру подробнее, та даже фотографию показала. Сестра так же уехала еще год назад в Москву на работу, тоже приезжали люди и тоже выбрали ее. Но через семь месяцев перестала писать, не звонила и вообще пропала. Вот Леся и собиралась поискать сестру в Москве.

Сынок пока уговаривал ее никуда не ходить. Это было опасно, вот пройдет время, улягутся страсти, тогда он сам поможет ей разыскать сестру.

Хотя самому ему уже было почти ясно, что сестру свою Леся никогда больше не найдет...

– Ты не балуй, – повторил Константин Константинович, – я, натурально, не посмотрю, что ты такой крутой...

– Ну грохни меня, – шагнул вперед Сынок. – Что ж ты...

В дверь вдруг постучали.

Константин Константинович рывком отворил, готовясь облаять непрошеных посетителей. На пороге стояли два милиционера. Один в капитанских погонах, другой – еще совсем молоденький лейтенант.

– Леонид Макарович Крупчанов? – привычно небрежным жестом отдавая честь, спросил капитан у Константина Константиновича.

– Нет, это он, – указал Константин Константинович в сторону Лимона.

– Это я, я это. Что угодно? – деловито и уверенно спросил Лимон, приобретя тотчас и трезвое выражение лица.

– Уголовный розыск.