Клос не мог сосредоточиться. Он смотрел на шахматную доску, но, вместо того чтобы обдумать дальнейший ход игры с сидевшим напротив инженером Мейром, невольно старался подвести в памяти итоги прошедшего дня.

Прежде всего, совещание у Гейбеля. Перспектива потерять несколько часов в душном, прокуренном кабинете шефа гестапо не слишком-то радовала его. Но это на первый взгляд обычное совещание оказалось весьма полезным — он узнал об опасности, которая нависла над радиостанцией подпольной организации.

Из слов Гейбеля следовало, что СД удалось забросить его агента в группу обеспечения. Клос решил, что Филиппа он должен обязательно предупредить. Пусть даже ценой роспуска всей группы необходимо избавиться от гестаповского агента, который действует где-то вблизи от радиостанции. Только благодаря этой радиостанции опасная работа Клоса имела какой-то смысл.

Добытые с трудом, а иногда и с риском для жизни разведывательные данные передавались в Центр, а там сопоставление их с информацией, поступившей из других источников, позволяло определить обстановку на том или ином участке фронта, наличие сил и намерения противника. Случалось иногда, что возникала необходимость срочно передать по радиостанции добытые сведения. Так было и теперь, когда Клосу удалось узнать точные сроки испытаний модели нового тяжёлого танка инженера Мейера.

Необходимо было немедленно сообщить Филиппу о том, что эти мощные танки после испытания на полигоне демонтируют, не более суток они пробудут на заводских складах, а потом их отправляют вглубь Германии на доработку или в Рурский бассейн на военные заводы для серийного производства. И только массированный налёт советской авиации в указанное время может уничтожить все образцы этих танков вместе с документацией.

Время для радиопередачи было установлено — полночь. Значит, командованию оставались ещё целые сутки для подготовки к нанесению массированного бомбового удара, даже если бы испытания новых танков закончились сегодня. Филипп должен был успеть передать все эти данные в Центр. При своевременной информации Центра год упорной работы целого коллектива научных сотрудников, инженеров, военных специалистов под руководством Мейера пойдёт насмарку. А может быть, под бомбёжкой погибнет и сам создатель этого бронированного чудовища, ведь заводская гостиница размещается поблизости от заводских корпусов.

Клос ничего не имел против Мейера. Этот сорокадвухлетний инженер, сгорбленный, как шестидесятилетний старец, не вызывал у Клоса антипатии, а, напротив, даже возбуждал сожаление. Его незаурядный талант был поставлен на службу войне, сумасбродным планам нацистов покорить весь мир. Мейер (могло случиться и так) был противником всего этого, но, создавая новое оружие, укреплял фашизм, даже если сам и не был фашистом…

— Ваш ход, господин обер-лейтенант, — прервал мысли Клоса Мейер.

— Думаю, — ответил Клос. — Кажется, я попал в тяжёлое положение, придётся отдать фигуру.

— Скажите честно, Клос, — спросил Мейер, — вы думали сейчас о шахматах? Ваши мысли были где-то далеко-далеко. Семья?

— Что-то в этом роде, — ответил Клос, удивлённый проницательностью этого бледнолицего немца.

— Закончим игру ничьей? — предложил Мейер, убирая фигуры с шахматной доски. — Мне тоже трудно сейчас сосредоточиться. А когда-то играл на первой доске.

— Ну что же, — согласился Клос, — пусть будет по-вашему, Мейер. После такого успеха… Генерал будет восхищён вашим детищем. Если и дальше всё пойдёт так хорошо, то через несколько месяцев ваш новый танк перестанет быть только образцом и его запустят в серийное производство. Вы должны быть счастливы, дорогой Мейер.

— Я был бы счастлив, если бы знал, что это приблизит конец войны хотя бы на один день.

— Вы хотели сказать, — Клос уголками рта изобразил какое-то подобие улыбки и пододвинул инженеру пачку сигарет, — вы хотели сказать, господин Мейер, «если мой танк приблизит хотя бы на один день нашу победу»?

— А разве конец войны — это не победа?

— Вы правы, господин Мейер. Конец войны может означать только нашу победу.

Мейер испытующе посмотрел на Клоса, затянулся сигаретой и прищурил левый глаз.

— Если бы я не узнал и не полюбил вас за эти несколько дней, Ганс, я готов был подумать, что вы меня…

— Проверяю? Или как там у вас говорят среди инженеров, испытываю? Нет! — искренне рассмеялся Клос. — Таких специалистов, как вы, господин Мейер, проверяет другая служба. Наилучшая рекомендация вашей преданности нашему общему делу — ваш новый танк.

— Да? — с иронией спросил Мейер. — А если бы я проектировал тракторы для нужд сельского хозяйства или портовые краны?

— Да-да, ведь портовые краны Мейера…

— Тридцать второй год! Как давно это было! Вы, Клос, интересовались портовыми кранами?

— В сорок первом году я должен был защищать диссертацию в политехническом институте в Гданьске.

— Хотели защитить европейскую цивилизацию? — В голосе инженера прозвучала недвусмысленная насмешка. И вдруг он спохватился: — Я хотел бы просить вас, Ганс… Могли бы вы кое-что сделать для меня?

— Постараюсь, если это в моих силах.

— Прошу вас сказать мне… но только правду. Вы служите в абвере, вам многое известно, вы знаете значительно больше, чем пишут в газетах. Скажите честно, что было в Гамбурге? Это для меня очень важно: мои жена с ребёнком и родители живут в этом городе.

— Вчера, — ответил Клос, — на Гамбург был налёт авиации противника. Я слышал об этом налёте, но, к сожалению, не знаю подробностей. У нас в Гамбурге отличная зенитная артиллерия — костяк нашей противовоздушной обороны, так что нет оснований о чём-то беспокоиться. — «Боишься, наверняка боишься, — подумал он с удовлетворением. — Твоя жена. Твои родители… А что было в тридцать девятом, когда фашисты бомбили Варшаву? Или в сороковом, когда они разрушали Лондон? Или в сорок первом, когда они уничтожали города и сёла России? Там тоже были чьи-то жёны, дети и родители. Тогда господин Мейер, видимо, также не любил войны, но только сейчас он почувствовал страх за своих близких…»

Клос не мог сказать Мейеру о своих родных, близких, могилы которых невозможно будет даже разыскать. У него было желание потрясти этого немца, постучать кулаком по его затуманенной геббельсовской пропагандой голове. А ведь этот ум породил много научно-технических идей, смелых проектов, он мог бы служить мирному, созидательному труду так же, как служит сейчас войне.

Ему было жаль этого человека, попавшегося в паучью сеть фашизма, из которой нелегко выбраться.

Вместе с тем Клос испытывал удовлетворение, что сейчас немцы почувствовали страх и смертельную опасность. Вера многих из них во всемогущество нацистской Германии пошатнулась.

— Вы не хотите сказать мне правду… — нарушил тишину Мейер. — Один унтер-офицер в нашей столовой, он тоже родом из Гамбурга, сказал мне по секрету, что было там. Девять часов продолжался непрерывный массированный налёт… Начали его ночью англичане, а закончили днём американцы. Наш дом находится невдалеке от порта. Вчера целый день телефон не отвечал. Видимо, нарушена связь в городе.

«Что я могу ему сказать? — подумал Клос. — Надо ли утешать его? Унтер-офицер, видимо, имеет информацию, слушает зарубежные радиопередачи. Каждому немцу вдалбливают, что это пораженческая информация. За слушание лондонского радио этому унтер-офицеру грозит Восточный фронт, а это наверняка претит его желанию».

Клос многое сделал бы, чтобы помочь тому унтер-офицеру, который перестал верить гитлеровской пропаганде. Он родом из Гамбурга — города рабочих. Там гитлеровцы всегда проигрывали — гамбуржцы голосовали за социалистов и коммунистов.

Сегодня утром Клос просматривал армейский бюллетень с грифом «Совершенно секретно» и знал, что в результате налёта английской и американской авиации город Гамбург превратился в руины.

— Может быть, действительно прервана линия связи, — ответил Клос, — но это ещё не значит, что ваш дом не уцелел. Скажите мне ваш адрес в Гамбурге, имена родителей, жены и ребёнка. Попробую дозвониться через армейскую линию связи.

Мейер написал несколько слов на листке бумаги, вырванном из блокнота, и подал его обер-лейтенанту.

«Сегодня в полночь, — подумал Клос, — Филипп передаст по рации в Центр добытые сведения о новом тяжёлом танке немцев, а результатом этой передачи будет массированный налёт советской авиации на испытательный полигон и заводские ангары».

Уничтожение многомесячных трудов немецких специалистов во главе с Мейером по производству нового оружия было в тот период главной задачей Ганса Клоса.

— Проклятая война, — сказал Мейер, глубоко вздохнув. Потом, немного успокоившись, начал перебирать свои бумаги на письменном столе. И когда Клос был уже у выхода, он услышал дрожащий голос Мейера: — Вы должны, Клос, сказать мне правду! Только правду, умоляю вас!..