XII

В этот вечер в хижине у виноградника Пейроля и вокруг нее царило необыкновенное оживление. Еще накануне здесь расположилась лагерем одна из партизанских групп — группа мушкетеров. Мушкетеры были в полном составе, включая двух новых бойцов — немца Людвига и парижского рабочего, которого за бельвильский выговор тут же окрестили Парижанином.

С Людвигом дело обстояло не так-то просто. Вначале Ролан объявил его военнопленным. Затем, после допроса, руководители сектора решили зачислить его во вновь формируемый батальон, который должен был состоять из групп иностранных добровольцев. Помимо крупного отряда испанцев в эту часть влились бывшие советские военнопленные, которым удалось бежать из концлагерей, вьетнамцы, ускользнувшие от работы на пороховом заводе в Бержераке, северо-африканцы, явившиеся из разных пунктов департамента, итальянцы, поляки, и даже группа немцев. Однако мушкетеры, встретившие Людвига во время боя в Мюссидане, приняли его к себе и не захотели с ним расстаться. Чтобы отстоять его, д'Артаньян приводил всевозможные доводы: Людвиг — антифашист, он доказал свою честность, доставив в группу ящик с гранатами; он говорит и понимает по-французски и может в случае надобности служить переводчиком; наконец, он даст ценные сведения о тактике, принятой в гитлеровской армии… Да и вообще он не будет исключением. Взять хотя бы Эмилио, по происхождению он итальянец, а после подвига, совершенного им в Мюссидане, назначен приказом командования сектора командиром отряда вместо Жаку… С ходатайством о Людвиге обращались к Пайрену, и тот в конце концов уступил.

— Ладно, раз уж вам так хочется, оставьте его в группе, но если возникнут неприятности, пеняйте на себя и с жалобами ко мне не бегайте.

В отношении Парижанина вопрос был решен сразу. Он был назначен в группу приказом Пайрена. Это был высокий человек с острым, как у куницы, лицом. До войны он работал токарем на заводе Рено. В 1940 году его арестовали и отправили в концлагерь в Дордони, откуда после трех неудачных попыток ему наконец удалось бежать незадолго до высадки союзников в Нормандии.

Таковы были новые бойцы группы, сидевшие этим вечером вместе с мушкетерами на мху при слабом мерцании звезд.

Старый Пикмаль и молодой Пейроль первыми заступили в караул: один — на перекрестке дороги, ведущей к хижине, другой — немного ближе к лагерю, чтобы в случае необходимости подать сигнал товарищам. Основные силы отряда расположились несколько позади, в маленькой ложбине, зажатой между лесистыми холмами замка Кантамерль.

Роже Беро рассказал товарищам о приключении с печью. Потом заговорили кто о чем: о находившемся под боком винограднике Пейроля, о том, что, возможно, булочник приедет этой ночью, об оставшихся дома семьях, об общем наступлении советских войск на фронте протяженностью в 300 километров, о близком уже теперь окончании войны…

И тут бордоский рабочий д'Артаньян сообщил им:

— Должен сказать вам, ребята, — сегодня я вступил в партию.

— Вот здорово! — восклицает Арамис. — Теперь мы можем образовать свою ячейку из трех человек.

— А кто еще у нас коммунист?

— Да вот с Парижанином и со мной будет ровно столько, сколько требуется.

— Я тоже очень хотел бы войти в ячейку, — говорит Людвиг. — Конечно, если французские товарищи не будут против.

— А ты состоишь в партии?

— С 1925 года.

— А мы? — спрашивает Портос. — Разве мы не в партии?

— Ты в нее вступал?

— Нет.

— Значит, ты не в партии.

— Разве для этого недостаточно быть в Ф.Т.П.?

Арамис принимается объяснять:

— Ты же прекрасно знаешь, что в рядах Ф.Т.П. находятся не только коммунисты. Возьми для примера нашу группу: ты и Пейроль — те, кого можно назвать «сочувствующими», Атос — социалист, папаша Пикмаль каждое воскресенье ходит слушать мессу. А Роже на днях заявил нам, что коммунисты хороши во время войны, но в мирных условиях, мол, лучше иметь дело с партией радикалов.

— И совсем не так, — возражает Роже Беро. — Я сказал, что после войны нужно осуществить программу радикалов: уменьшить налоги, помочь крестьянам…

— Тогда объясни мне, что же надо сделать, чтобы состоять в партии? — спрашивает Портос.

— Я тебе уже сказал: надо в нее вступить. Но сначала нужно хорошенько подумать. Смотри, вот д'Артаньян… он все продумал.

— Это Роз Франс помогла мне принять решение, — говорит д'Артаньян. — С того времени, как она появилась в маки, а Марсо назначили командиром сектора, обстановка сразу изменилась. Мы стали получать газеты и брошюры, Пайрен организует беседы на политические темы, товарищи рассказывают о партии, дают читать «Юманите». А раньше только и занимались, что уставами да военной теорией. Теперь мне помогли понять, что я, сам того не сознавая, был коммунистом…

— То, что ты сказал, как раз и подтверждает мою мысль, — говорит Портос. — Когда вступаешь в Ф.Т.П., то неизбежно становишься коммунистом.

— Почему же неизбежно? — спрашивает Атос.

— Потому что, по-моему, состоять в Ф.Т.П. — это значит быть коммунистом.

— Ты не прав, — снова вмешивается Арамис. — Я привел тебе в доказательство пример с нашей группой. Можно посмотреть и повыше. Взять хотя бы Пораваля. Ты думаешь, он коммунист? И, однако, он командует у нас батальоном. Или Констан, который, по его словам, никогда не занимался политикой! А доктор Серве, выступавший на выборах как кандидат социалистической партии? А кюре, который каждое воскресенье служит в батальоне мессу?

Парижанин, до этого не принимавший участия в споре, в свою очередь, вступает в разговор:

— Но все же коммунистическая партия играет руководящую роль в Ф.Т.П…

— Совершенно верно! Как раз это я и хотел сказать, — отзывается Портос.

— Но в рядах Ф.Т.П. есть не только коммунисты.

— Можешь ты нам это объяснить?

— Этот вопрос, — говорит Парижанин, — Арамис уже разъяснил. А по первому пункту — могу вам сказать, что именно коммунистическая партия, и никто иной, явилась инициатором создания Ф.Т.П.

— Откуда тебе это известно?

— В том концлагере, где я был, находился товарищ из Центрального комитета, который нам все подробно объяснил. С самого начала оккупации партия создала различные боевые группы. Им было поручено проводить акты саботажа и готовиться к вооруженным действиям против оккупантов. В ноябре 1940 года, когда меня арестовали за распространение листовок на заводах Рено, я тоже принадлежал к такой группе. Разумеется, я не стал бахвалиться этим перед полицейскими, которые меня забрали. В дальнейшем число таких групп возросло. Население, сперва напуганное смелыми выступлениями этих групп, вскоре стало им сочувствовать, а затем и оказывать помощь. Благодаря этому уже почти два года назад стало возможным создать военную организацию в масштабе всей страны. Эта организация получила название «Французские франтиреры и партизаны», она вошла в Национальный фронт.

— А этот твой товарищ из Центрального комитета рассказывал тебе, как пошли дела после создания Ф.Т.П.?

— Ну, это всем известно. Ряды Ф.Т.П. быстро росли, особенно значительное пополнение пришло летом 1942 года, когда французские рабочие стали уклоняться от отправки на работу в Германию.

— Так именно было со мной, — говорит д'Артаньян. — Я как-то уже рассказывал вам историю создания моего первого партизанского отряда. Недоставало опыта, не хватало руководителей…

— Нужно было помочь собрать в одно целое и организовать всех, кто, спасаясь от принудительной отправки в Германию, бежал из городов в сельскую местность — в маки, как тогда стали говорить. Число таких беглецов увеличивалось с каждым днем, и для работы среди них требовались надежные кадры. Тогда партия приняла решение — направить десятую часть своих членов в создаваемые вновь отряды Ф.Т.П. Потом, по мере роста Ф.Т.П., партия не раз пополняла их ряды своими кадрами.

— Так и я попал сюда, — говорит Арамис. — Партийная организация поручила мне работать среди студентов в Бордо. А затем мой руководитель предложил мне перейти на военную работу.

— Таким образом, — продолжает Парижанин, — коммунисты были инициаторами и первыми вдохновителями Ф.Т.П. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они сумели завоевать и сохранить доверие патриотов — людей разных политических взглядов, вступивших в ряды Ф.Т.П.

Людвиг, радостно улыбаясь, слушает объяснения Парижанина, но остальные как будто удивлены осведомленностью новичка, который только что успел выбраться из заключения. На лице у Атоса — растерянность. Он молчит, но чувствуется, что ему хотелось бы высказаться перед другой, более узкой аудиторией.

— Если я тебя правильно понял, — говорит Роже Беро, — не все коммунисты входят в Ф.Т.П.?

— Далеко не все… Многие из них остаются на заводах, в шахтах, в деревнях…

— Значит, это и есть подпольные боевые группы?

— Нет. Боевые группы — это тоже отряды Ф.Т.П. Разница лишь в том, что члены этих групп не живут в маки; но они наравне с партизанами участвуют в военных операциях. А партия — это самостоятельная организация, действующая везде, где есть коммунисты. Даже если они находятся в тюрьмах или в концлагерях…

— А что же они там делают?

— Они и там участвуют в движении Сопротивления. В концлагере, где я был, издавали, например, еженедельную газету, каждый день проводили лекции, беседы, и не проходило месяца, чтобы не было какого-нибудь выступления.

— И у всех коммунистов один и тот же начальник?

— У всех у них одно руководство — Центральный комитет, а руководителем партии для любого ее деятеля, какой бы пост он ни занимал, является Морис Торез.

— Ну, это все знают, — говорит Беро.

— Ты, я вижу, кое-чего нахватался там, в верхах, — оживляется маленький Портос. — Ну-ка, объясни мне тогда…

Резкий свисток прерывает его слова.

— Это, должно быть, Пейроль привез хлеб, — высказывает догадку Беро.

— Вряд ли… Было бы слышно, как подъехала машина.

Люди не спеша поднялись, но из предосторожности каждый взял свое оружие, сложенное в хижине. Луна освещала дорогу, и было светло, почти как днем. К ним спокойно приближался человек…

— Без паники, ребята, это я.

— А, Эмилио!

— Я делаю небольшой обход, хочу взглянуть, все ли в порядке. Не найдется ли у вас случайно глоточка белого вина?

— Только ключевая вода.

— Стоит ли тогда сидеть так близко к виноградникам! — шутит Эмилио. — А вы знаете, что сегодня канун дня святого Жана? В Италии в этот вечер зажигают костры, и молодежь танцует вокруг них.

— Во Франции — тоже.

— Мне что-то не спится. Не хочет ли кто-нибудь из вас совершить со мной небольшую прогулку?

— Далеко ли?

— На равнину. Меньше двух часов ходьбы. Надо переправиться через Дордонь и подложить на железнодорожный путь подрывной патрон… Возможно, вернемся к себе еще до восхода солнца.

— Я бы пошел с удовольствием, — вызвался Парижанин, — но мне скоро заступать в караул.

— Что ж, я могу тебя подменить, — говорит Арамис.

— А мне нельзя? — спрашивает Портос.

— Нет, — говорит д'Артаньян, — у тебя завтра утром наряд на кухне. Да и не дело, чтобы ходили все одни и те же бойцы. Ты уже сопровождал меня вчера.

Эмилио и Парижанин скрылись в ночной темноте, а Беро и Атос направились к дороге, чтобы сменить на посту двух часовых.

Портос, недовольный тем, что ему пришлось остаться, взял свое одеяло и растянулся на куче вереска… Д'Артаньян продолжал беседу с Людвигом.

— Послушай, вот ты — старый член партии, не можешь ли ты объяснить мне…

В это самое время семья Дюшанов и приглашенный к ним в гости старик-сосед слушали бесконечные рассказы Роз Франс о Сопротивлении, о различных эпизодах борьбы, с которыми была связана ее жизнь. Вечер выдался жаркий и душный, поэтому решили ужинать попозже, когда спустится ночная прохлада. Роз захотелось есть на открытом воздухе, и, чтобы доставить ей это удовольствие, папаша Дюшан вытащил на веранду большой кухонный стол. Дюшантиль по настоянию мужа зажгла керосиновую лампу. Мелани посадила к себе на колени маленького Пьера, и на руках у матери малыш задремал. Время от времени папаша Дюшан доставал из самодельного кисета щепотку табаку, свертывал самокрутку и закуривал от лампы. Рядом с ним сидел сосед, одинокий старик, который бывал у Дюшанов чуть ли не каждый день. Он слушал молча, не принимая участия в разговоре.

Роз поселилась у Дюшанов не так давно, но уже чувствовала себя членом их семьи — на правах, так сказать, старшей любимицы-дочери, сестры маленького Пьера. И сегодня вечером, незаметно для самой себя, она разоткровенничалась. Может быть, к этому располагала окружающая романтическая обстановка, а может быть, сыграло роль и молодое белое вино, которым папаша Дюшан угощал всех из двухлитрового кувшина. Старая Дюшантиль обычно не интересовалась описанием сражений и войн: ей давно уже наскучили рассказы мужа. Но сейчас, слушая Роз, она явно получала удовольствие. Дюшантиль была догадлива и наблюдательна; она сразу подметила, что в рассказах молодой женщины очень часто упоминается имя Марсо и то и дело говорится о его различных достоинствах. Это, конечно, не было случайностью, и добрая старушка с улыбкой думала: как хорошо быть молодой! Вот эту девочку два года назад постиг тяжелый удар, и она считает себя неутешной вдовой, а сама и не подозревает, что уже излечилась от своего горя.

— А мне помнится, — неожиданно объявляет папаша Дюшан, — что сегодня вечер святого Жана.

— Ну а дальше что? — спрашивает его жена. — Что ты надумал?

— Зажечь костер, черт возьми!

— Да ты с ума спятил!

— Слушай, мать, я никогда не нарушал обычая, а вон там, за сараем, как раз припасена куча хвороста — только и ждет такого случая.

— Твое дело, зажигай, если хочешь. А я пойду спать.

— Останьтесь, матушка, посидите, — вмешивается Роз. — Ему это доставит удовольствие.

— Ты его не знаешь, дочка, это просто чудак. Он готов сжечь все топливо, лишь бы соблюсти свой обычай.

— Мать, послушай, — пытается уговорить жену папаша Дюшан, — мне хочется потанцевать с тобой. Идем, Мелани, ты поможешь мне собрать хворост. А вы, папаша Фламбар, сходите предупредить соседей, пока они не улеглись спать. Жена, поставь белое вино на холод.

— Ну что я тебе говорила? — улыбается Дюшантиль, обращаясь к Роз. — Он совсем, как малое дитя.

— Костер могут увидеть, — говорит Мелани. — Лучше бы его не зажигать.

— Да кто его увидит в нашей дыре? Разве что самолеты. Но можете не волноваться: англичане нам оружия на парашютах не сбросят. И потом, я уверен, что не мы одни зажжем сегодня вечером костер. Поднимись-ка на край поля — и, наверное, увидишь в долине другие костры.

Маленький Пьер уже совсем проснулся и с двумя своими приятелями, такими же малышами, как он, резвится около дома. У Дюшанов собралось с десяток соседей. Сам папаша Дюшан с помощью дочери сооружает посредине двора вокруг высокой жерди пирамиду из хвороста. Какая-то старушка напевает вполголоса старинную песенку на местном наречии. У всех присутствующих праздничное настроение. Все удалось на славу, а главное — без всякой подготовки!…

— Все в сборе? — проверяет Дюшан. — Тогда начнем.

Пламя, потрескивая, вздымается вверх, распространяя вокруг свет и тепло. Усевшиеся вокруг костра люди со смехом и шутками отодвигаются назад. Мелани обходит гостей со стаканом и кувшином белого вина в руках.

— За победу! — провозглашает кто-то. — Мы с ними расквитаемся!

Начинаются оживленные разговоры, со всех сторон сыплются шутки.

— Ой, дедушка! — восклицает вдруг маленький Пьер. — Смотри-ка, вон там — другой костер!

И действительно, из-за вершины холма, возвышающегося в конце поля, виден над горизонтом слабый красноватый отблеск.

— Нет, — говорит папаша Дюшан, сразу становясь серьезным, — там не костер святого Жана…

Несколько мужчин взбираются вверх по тропинке и всматриваются в даль, ориентируясь по знакомым приметам. Горит далеко, по ту сторону плато, за равниной, на противоположном склоне высокого холма.

— Лесной пожар, — высказывает кто-то догадку.

— Лес так не горит, — отвечает ему другой. — Это горит дом.

Дюшан, прекрасно знающий окрестности, быстро определяет место пожара.

— Горит, друзья мои, около замка Распиньяка. Там, должно быть, творятся страшные дела.

Они в раздумье медленно возвращаются назад, к гаснущему уже костру святого Жана. Праздник окончился.

В нескольких километрах отсюда, на одной из ближних высоток, стоят два человека и тоже смотрят в сторону пожара. Это д'Артаньян и Роже Беро. Они вышли к краю виноградников, чтобы лучше разглядеть, что происходит.

— Черт побери, да ведь это дом Кулондра! — говорит Беро.

Д'Артаньян не отвечает. Он думает о Парижанине и Эмилио, которые, по всей вероятности, находятся сейчас там, на другом берегу Дордони…