46
Сигнал к бунту на «летучем голландце» был дан не подозревавшим этого обер-лейтенантом Хефтеном. Услышав подозрительный шум на улице, прилегающей к ставке Верховного командования вермахта, он спустился в фойе и поинтересовался, что происходит.
– Прибыла рота обер-лейтенанта Шлее, – обрадованно сообщил унтер-офицер, старший основного и единственного поста.
– Это из батальона майора Ремера? – встревожился фон Хефтен.
– Так точно, господин обер-лейтенант.
– И что собирается делать ее командир?
– Уже делает, – безмятежно доложил унтер-офицер. – Оцепляет здание.
– Что оцепляет – это хорошо. Но с какой целью?
– Таков приказ.
– И кто же приказал?
– Майор Ремер. А вот и командир роты, – указал на приземистого худощавого обер-лейтенанта, вошедшего в фойе в сопровождении своих взводных.
– Это правда, господин обер-лейтенант? – обратился к нему адъютант полковника фон Штауффенберга. – Вы оцепляете все здание?
– Приказано оцепить – вот и оцепляю, – довольно вызывающе объяснил обер-лейтенант. – А вы кто такой?
– Служу здесь, – хватило у фон Хефтена осторожности не уточнять, что служит-то он адъютантом Штауффенберга. – Так зачем понадобилось оцепление? – Незаметно осматривался фон Хефтен, с удивлением отмечая про себя, что никаких боевых групп, создать которые было приказано подполковнику фон дер Ланкену, создано так и не было. Рядом вообще ни одного «своего» офицера.
– Чтобы всех впускать и никого не выпускать. Я достаточно ясно объяснил, обер-лейтенант? – Они были одного звания, однако по степени невоспитанности и наглости плебей Шлее явно превосходил аристократа фон Хефтена.
– Это какая-то ошибка. Вы должны были прибыть, чтобы охранять здание.
Шлее вызывающе рассмеялся.
– Хватит, доохранялись. Скоро вас будут охранять другие. И не здесь.
– Это угроза?
Шлее хватает фон Хефтена за лацкан френча, не очень вежливо отводит в сторону от своих взводных и солдат охраны.
– Слушай, парень, только из уважения к тебе я еще могу выпустить тебя отсюда. Если, конечно, дашь слово, что немедленно уберешься и никому не признаешься, что выпустил я. Мол, ушел раньше – и все тут. Коньяк с тебя чуть попозже, когда всех твоих шефов здесь же перестреляют.
Потрясенный его человеколюбивой наглостью, фон Хефтен не то чтобы отбивает руку Шлее, а попросту небрежно отряхивает от нее свой френч и, ни слова не сказав, идет наверх к генералу Ольбрихту.
– Вы предатель, обер-лейтенант! – с гневом бросает он командиру роты уже с площадки второго этажа.
– Неблагодарная свинья! За эти слова я мог бы пристрелить тебя уже сейчас, – все так же нагло ржет Шлее. – Однако повременю. Будем считать мое предложение шуткой.
Прежде чем зайти к генералу Ольбрихту, фон Хефтен решил выяснить, где же находится фон дер Ланкен и почему не готовы боевые группы прикрытия. В конце концов, размышляет он, оцепление – еще не штурм. Когда в роте Шлее увидят, что им противостоит несколько десятков хорошо вооруженных офицеров, они еще подумают, стоит ли ввязываться в эту историю.
Фон Хефтен заглянул в кабинет, в котором обитал подполковник, но фон дер Ланкена не обнаружил.
– Нас оцепляют солдаты из дивизии «Гроссдойчланд»! – крикнул он безмятежно дремавшим там двум капитанам. – Где подполковник Ланкен?
– Кажется, ушел в подвал, – ответил один из них, на которого сообщение об оцеплении произвело не большее впечатление, чем если бы Хефтен уведомил его, что в Мадриде выпал снег.
– Пытается выяснить, у кого ключи от подвала, в котором хранится оружие, – оказался более осведомленным второй капитан, и даже не поленился подняться и выглянуть в окно – кто это там оцепляет их?
– Где находится этот арсенал?
– Дьявол его знает. В любом случае никто не собирается устраивать здесь «линию Мажино». Разве в таком огромном здании долго продержишься? – ворчит тот, первый, ко всему безучастный капитан.
– Кажется, где-то в подвале, – уточняет второй.
– Да вы тут все деморализованы! – изумляется их безразличию фон Хефтен.
– Сейчас деморализован весь рейх.
– Разве я не предупреждал об этом полковника фон Штауффенберга, – бубнит Хефтен, бросаясь к лестнице, ведущей в подвальный этаж. – Разве не предупреждал?
С теми же словами: «Нас оцепляют солдаты из дивизии “Гроссдойчланд”! Где подполковник Ланкен?!» обер-лейтенант ворвался и в телетайпный зал, в одном из закутков которого собралась на совещание уже довольно большая группа людей, навербованных подполковником Гербером.
– Где подполковник Ланкен? – набросился на них фон Хефтен. – Где боевые группы? Чего вы медлите? Занимайте оборону!
Но ответом ему был злорадный смех.
– Все, отоборонялись, убийцы фюрера.
Спорить фон Хефтен не стал. Теперь это было крайне опасно.
Позаглядывав в еще какие-то комнатки и подергав запертые двери, фон Хефтен понял, что никакого подполковника фон дер Ланкена он здесь не найдет, а если и найдет, то ни черта от него не добьется. Единственное, что он еще мог сделать, – это предупредить о надвигавшейся угрозе своего полковника. Уж если на кого-то и обрушится гнев фюрера и гестапо – так это на него, покушавшегося…
Тем временем Штауффенберг уже слышит голоса под окнами и понимает, что то, чего они все так опасались, свершилось: прибыли войска.
– Господин полковник, – пробует успокоить его, нервно прохаживающегося по кабинету, фон Хефтен. – Это всего лишь солдаты из батальона Ремера. Роты которого всегда отряжались для охраны здания. Мы еще можем попытаться уйти отсюда через один из боковых выходов, со стороны верховного командования.
– Вы так считаете?
– Через несколько минут будет поздно. Пока что ими командует всего лишь обер-лейтенант. Царит неразбериха. В крайнем случае можно прорваться с боем.
– А остальные? Генерал Ольбрихт, Бек?
– Остальные предпримут то же самое. Учтите, вы подвергаетесь наибольшей опасности.
– Мне это известно было с самого начала. Все, фон Хефтен, поздно. Мы решили сражаться здесь.
– Но за нас некому сражаться! – изумляется адъютант его наивности. – Неужели вы все еще не поняли этого? Ведь абсолютно ничего не предпринято, никакого оружия нет, никаких групп не создано. Мы остались только с пистолетами. И нас не более десятка – тех, кто действительно решил сопротивляться. Однако нас сомнут свои же, «подвальные крысы».
– Все равно поздно, – расстегивает кобуру полковник. – Что вы собираетесь делать? – испуганно таращится на него адъютант.
– Поздно, – повторяет Штауффенберг, задерживая руку на рукояти.
Какое-то время адъютанту кажется, что полковник вот-вот выхватит пистолет и покончит с собой.
«Я последую его примеру, – решает он для себя. – Какой смысл оставаться? Чтобы потом на меня легла вся тяжесть свидетеля и ответчика?»
Он тоже рвет кобуру пистолета и выжидающе смотрит на полковника. Но тот не видит его. Он весь углублен в какие-то свои размышления и переживания. Опускает голову и так, все еще держа руку на пистолете, отходит к окну.
«Ну что же вы, полковник?! – мысленно пытается подтолкнуть его к тому единственно верному решению, которое неизбежно вытекало из всего хода действий фон Штауффенберга. – Пора делать выводы».
Но и времени на «выводы» теперь оставалось крайне мало. В коридоре послышались голоса. Лошадиный топот ног. Крики: «Здесь полно предателей Германии!», «Все, кто остался верен фюреру, выходите и присоединяйтесь к нам!»
Штауффенберг вздрагивает и поворачивается лицом к двери, а следовательно, к адъютанту.
– Что это там?
– Люди подполковника Гербера. Им нужна кровь.
Штауффенберг вспомнил, что в прошлый раз, когда послышались такой же топот множества ног и голоса, он тоже подумал было, что это «бунт на корабле». Но оказалось, что это группа офицеров направляется на совещание к генералу Ольбрихту. Он тогда к генералу не пошел. Для него и так все было ясно. Да его и не приглашали. Забыли, что ли?
– Они узнали, что здание оцепляют, и решили проявить рвение, – как можно спокойнее объясняет фон Хефтен. – Но, возможно, нас они пока не тронут. Попытаемся прорваться?
– Поздно, – вновь отрешенно твердит Штауффенберг. И адъютант понимает, что ему уже все совершенно безразлично. Он уже попрощался с этим миром. Попрощался окончательно. Пуля в висок – всего лишь формальность. Ибо когда человек попрощается с миром, пуля в висок – всего лишь занудная формальность, которую, однако, не всем хочется выполнять собственноручно.
В кабинет заглядывают двое офицеров. Они еще довольно миролюбивы. Или пока еще крайне нерешительны.
– Где генерал Фромм? – спрашивает один из них.
– Его здесь нет, – отвечает фон Хефтен.
– А где он? – Это уже майор Брайтенгер.
– Поинтересуйтесь у генерала Ольбрихта.
– Генерала Фромма содержали под арестом. По приказу генерала Ольбрихта, – решил Штауффенберг не создавать тайны из того, из чего создать тайну невозможно. – Но потом командующий под честное слово был отпущен домой. Он живет здесь же, рядом, в здании. Можете убедиться.
– Тогда все ясно! – рычит майор. – Идем к генералу? – спрашивает кто-то из офицеров, поводя стволом пистолета в просвете между фигурами полковника и его адъютанта.
– А с этими пусть разбирается потом сам генерал Фромм. Если уж они осмелились арестовать его. К чему самочинствовать?
– Благоразумно, – подтвердил его решение Штауффенберг.
Офицеры уходят, а полковник и фон Хефтен переглядываются.
– И Фромм действительно разберется со всеми нами, – говорит обер-лейтенант. – Его нужно было убрать.
– У нас еще будет в чем раскаиваться. Натворили мы здесь… Вы не видели моего брата?
– Нет. Очевидно, он ушел из здания.
– Сомневаюсь, – покачал головой Штауффенберг. – Хотя это было бы очень разумно…
Мимо с криками проносится еще одна группа офицеров. Однако сюда, в апартаменты командующего, они не заглядывают. Наверное, срабатывает инстинктивный страх.
– Может, закроем дверь и забаррикадируемся? – спрашивает фон Хефтен.
– Какой смысл? Пойдем к генералу Ольбрихту. Считаю, что в эти минуты мы должны быть все вместе.
