43

«Как же они там, в ставке, вдруг вспомнили об этом чертовом сухопутном адмирале? – изводил себя мученическими вопросами Штюльпнагель, вернувшись за стол и обхватив голову руками. – Как они вспомнили, и почему, мы здесь, в Париже, умудрились забыть о нем? А ведь чего проще было нагрянуть на его штаб-квартиру в квартале Мюэт и завтра же расстрелять флотоводишку вместе с группенфюрером Обергом. Ах да… фельдмаршал фон Клюге. Этот мерзавец. Это он, проанализировав ситуацию, указал на того единственного человека, который в эту ночь все еще обладал не просто военной властью, но и верной рейху военной силой. Об этих моряках мы и вспоминали-то всего раза два. Да и то лишь в связи с дебошами, которые они время от времени устраивали в каких-то дешевых кабачках, ссорясь из-за француженок».

– Мы проследили, – вновь появился адъютант. – Грузовики с матросами остались. Они оцепляют квартал. Не исключено, что вызвано подкрепление. Нам следует сделать то же самое. Прикажете связаться с казармами Военной школы?

– Они уже, наверное, блокированы, – едва внятно проговорил Штюльпнагель. Адъютанту показалось, что генерал пребывает в шоковом состоянии. Это испугало его.

– Тогда, может, с комендантом «Большого Парижа»?

– Штаб которого тоже окружен. Вот что значит упустить из виду хотя бы одну воинскую часть. Вот что значит упустить из виду… – нервно постукивал губернатор кулаками по столу.

– Но что-то же нужно предпринимать, – решительно настаивал полковник, жалея, что отдавать приказы в эти минуты суждено не ему.

– Сколько у нас охраны, полковник? Взвод?

– Не более. Ну еще шесть офицеров штаба.

– Мы даже не позаботились о том, чтобы усилить охрану штаба. Впрочем, нам некем было усиливать ее. Все гвардейцы брошены на аресты эсэсовцев. Все боеспособные части – на фронте.

Постояв еще несколько минут посреди кабинета, адъютант почувствовал, что он лишний, и молча удалился. Если уж генерал умолкал, то умолкал надолго – это полковник знал. Он был разочарован прострацией, в которую впал Штюльпнагель при первом же серьезном сопротивлении, оказанном путчистам. Полковник прекрасно понимал, что за этим последует. Что это гибель.

А Штюльпнагелю вдруг вспомнился его сегодняшний сон: корабль, уходящий в разверзшуюся бездну моря. Расступившаяся водная гладь внезапно превратилась в два огромных водопада, в пенящийся просвет между которыми бесконечно долго уходила поглощаемая погибельным водоворотом его ладья. «А ведь сон-то вещий! – вдруг открыл для себя Штюльпнагель. – Вещий-то, оказывается, сон выдался: погибель твоя пришла с моря! Бездна уже разверзлась».

– С моря пришла погибель, с моря, – забывшись, генерал произнес эти слова вслух уже в ту минуту, когда поднял трубку зазвонившего телефона.

– Здесь Бойнебург, – прохрипела мембрана дрожащим голосом коменданта «Большого Парижа». – Господин генерал, у вас уже побывали люди адмирала Кранке?

– Побывали, генерал, побывали.

– У меня тоже. Кажется, это намного серьезнее, чем можно было предположить.

– Намного серьезнее, – механически подтвердил Штюльпнагель, пребывая еще где-то там, в своем вещем сне. В ладье, уходящей в зев разверзшегося моря. Как бы ему хотелось сейчас и в самом деле оказаться где-нибудь на корабле посреди моря. Ноев ковчег для отставного германского генерала – последнее пристанище неудавшегося заговорщика.

– Так что будем предпринимать? – Бойнебург мужественно пытался сохранить твердость голоса, но удавалось, ему это с трудом.

– Сколько эсэсовцев мы удерживаем в Военной школе?

– Около тысячи двухсот. Но мы не можем расстреливать их прямо сейчас, в подвалах школы, без суда и следствия, – поспешно упредил он ход мыслей военного губернатора.

– Почему же не можем? – холодно поинтересовался Штюльпнагель.

– Это не было бы оправдано никакими мерами предосторожности. Такое вообще не поддается объяснению. И потом…

– А они – Оберг, Кнохен и прочие, – когда их освободят, попытаются хоть как-то оправдать всю ту кровь, которой тут же зальют Париж и его пригороды?

Бойнебург тяжело дышал в трубку и молчал. Он считал, что сейчас не время прибегать к общим рассуждениям, которые сам же и спровоцировал.

– Вы, конечно, правы, господин Штюльпнагель. Нужно на что-то решаться.

– Где находятся сейчас генерал Оберг, Кнохен, прочие чины СД и гестапо?

– По моему приказу они размещены в отеле «Континенталь».

– Ах, в отеле «Континенталь»!.. А почему, черт возьми, не в подвалах Военной школы? Или подвалах занятого нами отделения гестапо?! – неожиданно рассвирепел Штюльпнагель. – Вы что, рассчитываете, что в случае поражения, они тоже будут содержать вас в номере люкс? Вы на это рассчитываете, генерал фон Бойнебург?

– Самое большее, на что я могу рассчитывать, так это на пулю из собственного пистолета, – обиженно объяснил комендант. – Кстати, давно приготовился к такой милости в обмен на петлю или расстрел по приговору трибунала. То же самое рекомендовал бы и вам.

Генералы помолчали. Все, что они могли сказать сейчас друг другу, все их упреки и воспоминания – всего лишь оттягивание того решения, которое должно быть принято немедленно, в считанные минуты. И мятежники понимали это.

– Отдайте приказ об их освобождении, генерал Бойнебург.

Комендант промолчал.

– Алло, алло, вы слышите меня, генерал?!

– Таково ваше решение?

– У вас возникло иное?

– Значит, обоих, Оберга и Кнохена? – тянул Бойнебург.

– Оберга, Кнохена, Бемельбурга… Всех! В том числе освободите и тысячу двести эсэсовцев, что находятся в Военной школе! Что тут неясного, господин комендант?

– Но, господин Штюльпнагель… Это роковой приказ. Может быть, еще попытаемся? Ровно через полчаса после своего освобождения они заявятся, чтобы арестовать нас.

– Вполне возможно. Придется принять меры. Объясним, что произошло недоразумение. Это мы их приняли за путчистов.

– В любом случае гестапо и полиция безопасности не простят нам этого ареста, генерал!

– Не простят, естественно, – жестко подтвердил Штюльпнагель. – Но что прикажете делать? Через, – он взглянул на часы, – десять минут они возьмут ваш «Континенталь» штурмом. Как думаете, адмирал уже знает, что группенфюрер Оберг находится в отеле?

– Знает.

– И как же вы собирались отражать штурм одного из роскошнейших отелей в центре Парижа? Какими силами? Разве что мобилизовав отдельных проституток.

– Господин военный губернатор! – раздраженно прервал его Бойнебург. – Позволю себе напомнить, что как раз я-то и не был сторонником переворота. Все, что предпринимал, было предпринято мной исключительно во исполнение ваших приказов.

Бойнебург не мог видеть, как вдруг побагровело лицо военного губернатора Франции.

«Этот уже отрекается от меня, – почти с ненавистью подумал Штюльпнагель. – Уже спасается, уже ищет оправдание. Трусливое отребье…»

– Вот как: «во исполнение моих приказов»? – молвил он вслух, пытаясь подавить всякие эмоции. Штюльпнагелю вдруг стало жаль добряка Бойнебурга, которого он действительно втянул в эту авантюру.

– Те, что утром заявятся арестовывать нас, тоже, вместе с наручниками, принесут свое чувство долга перед Германией. А что касается отеля «Континенталь», то я не мог содержать генералов и полковников вместе с остальными эсэсовцами. Коль уж мы решили, что вину их установит суд… К тому же важно было оставить их без командиров.

– Не стоит оправдываться, – усталым полусонным голосом остановил его Штюльпнагель. – Вы поступили правильно, поскольку исходили из той реальной ситуации, в которой нам пришлось действовать. Теперь вам остается выполнить еще один мой приказ, последний – освободить всех арестованных эсэсовцев, выдав им оружие и принеся извинения.

– Вы все хорошо обдумали?

– Что вы предлагаете, комендант?

– Представляете себе, что будет, когда?..

– Представляю. Но у нас нет иного выхода. Сошлитесь на то, что нам с вами неясна была обстановка, сложившаяся в Берлине после покушения. И что мы действовали, исходя из приказов, поступавших из штаба Верховного главнокомандования вермахта и штаба армии резерва.

– Тем более, что мы и в самом деле исходили из приказов, которые поступали из Берлина, – несколько оживился фон Бойнебург, поняв, что в этом состоит их общий шанс на спасение. Или хотя бы на нравственное оправдание.

– Разверзшаяся морская пучина… Сны, оказывается, в самом деле бывают вещими…

– Простите, господин генерал… – не понял комендант «Большого Парижа».

– Да это я так, о вещих снах… Вас, генерал, это не касается.