19

– Господин командующий, – тихим, прискорбным голосом обратился к Власову полковник Сахаров. – Случилось нечто страшное.

Власов оторвался от бумаг, которые изучал, сидя за столом в своем штабном кабинете, и удивленно уставился на адъютанта-порученца.

– Что вас так испугало, полковник, что русские уже в Берлине?

– Мне бы тоже хотелось шутить по этому поводу, но позволю себе заметить, что «русские в Берлине» интересуют меня куда меньше, чем немцы в том же Берлине. У них здесь переворот. У этих самых «немцев в Берлине».

Сахаров проследил, как Власов медленно, словно в полусонном состоянии, поднимается из-за стола, и лицо его бледнеет.

– Какой еще переворот? – срывающимся голосом спросил Власов. – В Германии это невозможно.

– Мне тоже так казалось.

– Кто… пришел к власти?

– Пока неизвестно, – повертел головой Сахаров.

– Что с фюрером?

– П-пока неизвестно, господин командующий.

– Гиммлер, Кейтель?

– Пока неизвестно, господин командующий.

– Кто же во главе заговорщиков, полковник?

– П-пока неизвестно.

– Тогда хоть что-нибудь, что вам доподлинно известно?.. – перегнулся через стол Власов, упираясь в бумаги громадными костлявыми кулачищами. – Хоть что-нибудь, что вам известно!.. А если вам абсолютно ничего неизвестно, то какого черта?!

– На фюрера совершено покушение, – бросился спасать свой престиж полковник. – Прямо в ставке, в «Вольфшанце». Взорвана мина или что-то в этом роде. В Берлине происходит черт знает что. Никто не может толком понять, какие конкретно имена стоят за этим взрывом, но ситуация накаляется. Если фюрер действительно погиб, как утверждают некоторые…

– Значит, такие утверждения уже появились?

– Причем усиленно муссируются. Кому-то это выгодно. Так вот, если Гитлер погиб…

– Или если он остался жив… Еще неизвестно, что страшнее. И кто на самом деле стоит за этим покушением. Ведь не исключено, что генералитет вермахта. И дай-то бог, чтобы не СС.

– Этого-то я и опасаюсь, господин командующий. В вермахте, в авиации и даже в СС появилось немало вольнолюбивых офицеров. И я вполне допускаю, что некоторые из них были связаны с нами.

– Что вы имеете в виду?

– То есть не только поддерживали связь с нами, но и поддерживали наши идеи.

– Которые так и не были восприняты фюрером, – растерянно добавил Власов.

Они умолкли и несколько секунд бездумно смотрели друг на друга. Вид у обоих был такой, словно это они организовали заговор и покушение на фюрера, потерпели полный крах и теперь ждут своей участи.

Командующий встал из-за стола, подошел к окну и посмотрел на открывавшийся оттуда полигон, на котором с утра до ночи тренировались будущие офицеры и солдаты разведрот РОА. Но теперь он был на удивление пуст, и вообще всю Дабендорфскую школу вдруг охватила такая странная тишина, будто все заблаговременно бежали отсюда, бросив своего командующего на произвол судьбы.

– Где капитан Штрик-Штрикфельдт?

– На территории школы его нет. Я проверял. Барон Георг фон дер Ропп утверждает, что капитан отправился в Берлин. Но он не уверен.

– Давно он отправился туда? Или же мог отправиться?

– Утром.

– Странно. Об этой поездке он не предупреждал. – Власов мельком оглянулся на Сахарова, как бы спрашивая: «И что бы его непредвиденный вояж в столицу мог значить?»

– Не думаю, – твердо ответил полковник, очень отчетливо расшифровав смысл этого взгляда. – А главное, не хотелось бы.

– А что барон фон дер Ропп? Он не мог бы связаться с Берлином?

– Если прикажете вы… Сейчас приглашу.

Барон появился минут через пять. Внешне он был блаженственно спокоен, как невинное дитя посреди наделанной им на полу лужи. Щупловатый, с утонченными чертами непризнанного гения, он мало напоминал тех истинных германских офицеров, какими привык представлять их себе Власов. Возможно, это несоответствие и мешало командующему РОА воспринимать капитана Роппа всерьез. И тем не менее…

Власов отпустил полковника и пригласил барона сесть за стол. Угостив фон дер Роппа французской сигаретой, он не торопился с вопросом, словно давая барону возможность собраться с мыслями.

– Где именно находится сейчас капитан Штрик-Штрикфельдт, вы, насколько я понял, пока не знаете, – с трудом нарушил это молчание командующий.

Барон помнил: каждый раз, когда этот прощелыга Штрик-Штрикфельдт внезапно исчезает, Власов начинает нервничать. Командующий по-прежнему довольно плохо говорил по-немецки, но еще хуже разбирался в тонкостях взаимоотношений между различными военными и политическими ведомствами и вообще во всем том, что происходило в Третьем рейхе. Кроме того, в сознании недавнего пленного все еще просматривался комплекс лагерника, не успевшего свыкнуться с тем, что он уже свободен. Штрик-Штрикфельдт оставался для него своеобразным жрецом воли, жрецом-спасителем.

– Уверен, что он позвонит, – с приятным, изысканным немецким акцентом проговорил барон. Будучи руководителем учебной программы школы, он зря времени не терял, его русский улучшался день ото дня. Единственное, что неприятно поражало Власова, – какая-то непостижимая заторможенность капитана, его вечно отсутствующий взгляд и меланхолически обреченная невозмутимость. – Как только представится возможность.

– Но у вас есть уверенность, что он сегодня же вернется сюда? – избегал Власов прямого вопроса о покушении на Гитлера, не желая, чтобы эта страшная новость пошла гулять по школе из его уст.

– Судя по событиям, которые разворачиваются сейчас в Берлине, все выезды из города могут оказаться перекрытыми. Причем неизвестно, какими силами.

– То есть?

– Верными фюреру или же верными заговорщикам.

– Ситуация может складываться даже таким образом?

Власов сделал глубокую затяжку и, не выпустив, кажется, ни одного кольца дыма, словно полностью вобрал его в себя, глухо спросил:

– Но фюрер-то, надеюсь, жив? Гиммлер, Борман? Что вам известно по этому поводу?

– Официально – пока ничего. Из неофициальных же источников… Был звонок из штаба генерала Фромма.

– Армии резерва, – кивнул Власов, давая понять, что в дополнительных объяснениях не нуждается!

– Звонок был не мне, а командиру батальона охраны местного гарнизона. Звонивший ему офицер утверждал, что фюрер погиб и что вся власть переходит в руки патриотически настроенных офицеров. Хотел бы я знать, что из себя представляют эти «патриотически настроенные офицеры», – жестко, сквозь сцепленные зубы, проговорил барон. – Я никогда не был поклонником фюрера, об этом известно всем, кого интересовало мое мнение. Точно так же известно, что я не раз критиковал действия и решения фюрера. Тем не менее я не изменю присяге.

«Подстраховывается, – иронично подвел итог его заявлению Власов. – Теперь многие из них будут подстраховываться».

– И потом, если некая группа офицеров объявляет себя «патриотически настроенными», то как следует воспринимать самих себя нам, тем, кто верно служил рейху и фюреру и кто никогда не смел усомниться в своем патриотизме?

– Это вопрос скорее философский, нежели политический, – уклончиво ответил командующий, не зная, каким образом помочь барону разобраться в его сомнениях. Помог бы кто-нибудь ему, Власову, разобраться в своих собственных.

– Вопрос долга и чести.

– Что ж, придется подождать, барон. Послушать, что говорит радио. – В кабинете командующего радио не было. Немецкий он понимал плоховато, а слушать русские радиостанции опасался.

Барон понял, чего от него хотят, поднялся и, взяв со стола фуражку, вежливо-учтиво откланялся.

– Простите, господин командующий, – вдруг остановился он уже в проеме двери, – но нам, очевидно, следует объявить тревогу, закрыть ворота и усилить охрану. Мало ли как будут складываться обстоятельства. У нас здесь как минимум шесть сотен вооруженных людей, и какое-то время мы способны…

– Объявлять тревогу не будем, капитан. Зачем давать повод для ненужных толкований? Усилить охрану ворот – это да. Объявить обычный, – подчеркиваю: самый обычный для нашей школы – тренировочный сбор, с выдачей имеющегося оружия – другое дело.

Барон вежливо и бесстрастно смотрел на командующего. Но Власов уже знал, что по лицу капитана трудно было когда-либо определить: согласен он или возражает. Похоже, что некоторых людей мумифицируют не после смерти, а сразу после рождения. Барон – наглядный пример подобного святотатства.

– И еще, – задержал его Власов. – Разошлите посыльных по всем известным вам квартирам и «тайным любовным явкам». Офицеры РОА, находящиеся на этот час в Дабендорфе, должны немедленно явиться сюда. Никто не имеет права оставлять территорию школы без моего разрешения.

– Очень важное решение, господин командующий. Мы не должны терять людей. Или накликать на них подозрение.