17
– Знаю, Родль, знаю… – тяжело поднимался из-за стола Скорцени. – Сообщи вы мне о заговоре минут на двадцать раньше – предстали бы передо мной в образе спасителя рейха.
– Да я не о заговоре, господин штурмбаннфюрер, – едва заметно улыбнулся адъютант.
– Не может быть. Не стройте из себя оригинала, гауптштурмфюрер. Весь рейх, вся Европа говорит только о покушении и заговоре.
– У нас есть более приятные новости.
«Первый диверсант империи» взглянул на адъютанта, как на священника, явившегося в камеру смертника, чтобы утешить обреченного сообщением о прелестях загробной жизни.
– У вас не может быть «более приятных» новостей, Родль. В этом городе не может существовать никаких «приятных» новостей, пока все, весь генералитет вермахта, не окажутся в застенках гестапо. Уж вам-то это должно быть ясно, не хуже чем мне.
Адъютант приблизился к столу и положил перед шефом тонкую коричневую папку с бумагами.
– Та самая… О ротмистре Курбатове. Ну, о том, что от генерала Семенова. Как было приказано.
– Каком еще ротмистре, гауптштурмфюрер? Вы что, не знаете, что происходит сейчас в Берлине?!
– Но мы ведь совсем было потеряли этого диверсанта. А тут вдруг…
Скорцени хотел что-то ответить, но тихий, вкрадчивый телефонный звонок прервал его благую мысль и заставил взяться за трубку.
– Так вы, Скорцени, уже в курсе? – невнятно жевал слова Кальтенбруннер. По интонации в его голосе, а также степени невнятности слов и мысли штурмбаннфюрер сразу же определил, что обергруппенфюрер основательно подкрепился очередной порцией коньяку.
– Только что мне звонили из ставки фюрера. Я получил приказ Геринга подавить…
– Рейхсмаршала? – задумчиво потянул Кальтенбруннер. – Странно.
– Почему?
– Теперь трудно предугадать, от кого и какой поступит приказ, – еще более невнятнее пробормотал шеф СД. – И вообще считайте, что мой приказ последовал раньше.
– Так и было, обергруппенфюрер, – ни мгновения не колебался Скорцени.
– Используйте свой фридентальский батальон курсантов, части СС. Да, там еще появился некий майор Ремер.
– Ремер? – взглянул Скорцени на адъютанта. Но тот выразительно пожал плечами. – Простите, это еще кто такой?
– Нам предстоит узнать об этом в ближайшие часы, Пока что известно, что он – командир охранного батальона из дивизии «Гроссдойчланд».
– Ах, этот новый…
– Но кто он на самом деле, нам предстоит узнать уже в течение ближайшего часа, – бубнил Кальтенбруннер, и слышно было, как по своему обыкновению ударяет при этом кулаком по столу. – Мне точно известно, что Геббельс, который вечно суется не в свои дела, сумел связать его с фюрером.
– Значит, майор лично говорил с Гитлером? Уже после покушения?
– И получил приказ заняться подавлением мятежа. С самыми широкими полномочиями. Вас это не оскорбляет, «первый диверсант рейха»?
Кальтенбруннер умолк, давая Скорцени возможность осмыслить и осознать всю ту опасность, которая исходит из подобных приказов.
Скорцени прокашлялся и вновь взглянул на адъютанта. Родлю давно пора было оставить кабинет, однако он упорно смотрел на лежащую на столе папочку, считая, что не имеет права оставлять ее на столе шефа без нужных объяснений даже в том случае, когда обнаружится, что вся элита империи взлетела в воздух и рухнула вместе с самим Третьим рейхом.
– Но еще более странно, что приказ об этом получаете не вы, господин обергруппенфюрер СС, – отчеканил Скорцени, – а некий майор Ремер. Пусть даже осчастливленный недавно «дубовыми листьями» к Рыцарскому кресту из рук самого фюрера.
Вначале Кальтенбруннер опешил, потом недовольно проворчал что-то несуразно злое, однако оформить это в некую словесную оболочку так и не удосужился. Тем не менее Скорцени отлично понял смысл его неудовольствия. Решив позвонить ему, начальник полиции безопасности и службы безопасности тем самым давал понять Скорцени, что Гитлер и Гиммлер уже явно обходят его вниманием. И что это очень скоро может сказаться на славе «первого диверсанта рейха» и «самого страшного человека Европы».
Но получилось, что штурмбаннфюрер умудрился упрекнуть его самого, человека прямо отвечающего за безопасность фюрера и всего руководства Германии. Причем сделал это безо всяких обиняков, с унтер-офицерской прямотой.
– Вряд ли мы сможем вообще обойтись без батальона «Гроссдойчланд», – нашел в себе Кальтенбруннер мужество примириться с бестактностью штурмбанфюрера. – Но использовать его следует так, чтобы майор Ремер находился в вашем подчинении, Скорцени. Мы не должны позволить, чтобы, подавляя осиное гнездо заговорщиков, кто-либо способен был обходиться без нас. Опасность, нависшая над фюрером, миновала. Сейчас самое время подумать о других опасностях, связанных не с бомбами, а с интригами.
– Которые в нужное время срабатывают намного удачнее неудачно заложенных бомб. Через несколько минут в Берлин войдет мой фридентальский батальон. А майор Ремер будет делать только то, что мы ему прикажем.
– В штабе армии резерва мы появимся вместе, Скорцени. Держите меня в курсе.
«Он прав, – подумал Скорцени, вешая трубку на рычаг. – Как только развеивается дым после взрыва бомбы, начинают срабатывать фугасы интриг».
– Что вы уставились на меня, гауптштурмфюрер? Жду.
– Чего это вы ждете от меня, Родль? Ах да, эта ваша папка… Вы что, не понимаете, что мне сейчас не до ротмистра Курбатова, дьявол меня расстреляй?
– Извините, господин штурмбаннфюрер, он уже давно подполковник, – щелкнул каблуками Родль, погасив при этом едва прорезавшуюся на кончиках губ ухмылку. Ему не было смысла напоминать Скорцени, что тот до сих пор остается майором, пусть даже войск СС. – Разрешите идти?
– Постойте, Родль, – остановил его штурмбанфюрер уже на пороге. – У меня действительно нет времени возиться сейчас с бумажками. Так где этот ваш сибирский паломник?
– Два часа назад мне сообщили, что Курбатов сумел дойти до Польши и прорвался в расположение одной из частей вермахта на танке.
– И как же он оказался в этом танке? – рассеянно спросил Скорцени. Мысленно он все еще продолжал разговор с Кальтенбруннером, который по-настоящему способен завершиться лишь после того, как в штабе заговорщиков не останется ни одного офицера, замешанного в покушении.
– Танк, естественно, русский. Легионер захватил его неподалеку от линии фронта, перебив обедающий рядом с машиной экипаж. Диверсант есть диверсант.
– Наконец-то вы поняли это, Родль. Раньше эта простая, как ствол ружья, мысль доходила до вас с непостижимым трудом. – Скольких бойцов он привел с собой?
– Только двоих.
– Стоит ли удивляться? – оглянулся Скорцени на висевшую у него за спиной карту.
– Но не все погибли. Несколько человек остались действовать в России. То ли на Волге, то ли на Дону.
– А те двое, что прибыли с ним?
– Оба – немцы. Один – освобожденный из плена капитан вермахта фон Бергер. Другой – племянник белогвардейского генерала барона фон Тирбаха, действовавшего некогда под командованием генерала Семенова в Забайкалье. Мы как-то говорили о нем, – напомнил Родль.
– Вполне возможно. Значит, этот фон Тирбах пришел с ним прямо из Маньчжурии?
– Предварительно пройдя курс наук в диверсионной школе Русского фашистского союза. А Бергер оказался в числе нескольких пленных немецких офицеров, освобожденных группой Курбатова во время нападения на колонну пленных.
– Как бы он ни оказался в составе группы Легионера, он меня больше не интересует. Другое дело, что им может заинтересоваться гестапо. Но и это нас тоже не касается.
– Понял, господин штурмбаннфюрер.
– Ваш любимец – ротмистр – все еще в Польше?
– Пока что – да.
– За освобождение пленных он будет награжден Железным крестом. За весь этот поход – еще одним. Я понимаю, что вы завидуете ему, Родль, но кресты он все же получит.
Адъютант уважительно промолчал. К опасным шуткам своего шефа он уже привык.
– Пусть его доставят во Фриденталь. Месяц курсов особого назначения ему не помешает. Как и этому юному барону фон Тирбаху.
– За что оба будут признательны нам, – подыграл ему Родль. – На курсы их допустят без проверки в особом отделе СД или абвера?
– Какой еще абвер, Родль? И что может добавить проверка к тому, что мы уже знаем об этом человеке? А допросом этого маньчжурского паломника я займусь лично. Управившись со всеми остальными делами, Родль, управившись со всеми остальными…