Последняя остановка
В баре офицерского клуба между Шонесси и Дрюзом, который уже получил майора, сидела темноволосая женщина в форме УСС. Ее прямые черные волосы спадали на плечи.
Я устроился на высоком табурете, подальше от них. В профиль женщина казалось юной. Она посмотрела в мою сторону, и я вздрогнул: это лицо я где-то видел. Но где?
— Петр, подойдите же к нам, — крикнул Шонесси. Я взял свой бокал и сел рядом с Дрюзом.
— Это мисс Одермат. У вас есть общие знакомые… Одермат? Ей было лет тридцать пять — сорок. Фамилия мне ни о чем не говорила.
— Вы художник из Праги? Я многих знаю оттуда…
У женщины был мелодичный, глубокий альт. По-английски она говорила с легким акцентом, не то немецким, не то австрийским.
— Когда я последний раз слышала о вас, вы были где-то на пути к Праге. Какой вы ее нашли?
— Спросите об этом майора. Он был там, — ответил я уклончиво.
— Петр — невероятный патриот. Целый год он мне только об этом и твердил, так что не взять его с собой я не мог!
Шонесси забыл сказать, что ему так понравилась Прага, что в августе он побывал там еще раз, но только с одним Блейером.
Мисс Одермат соскользнула со своей табуреточки. К моему удивлению, она оказалась ниже меня ростом.
— Найдется у вас несколько минут для меня, лейтенант Градец?
Шонесси шутливо погрозил пальцем:
— Посмотрите на него: пришел, увидел, победил… Дрюз повернулся ко мне и попытался придать своему лицу приятное выражение, но этого у него не получилось.
— Десять минут! На большее мы не даем своего согласия. Не так ли, Шонесси?
Мисс, не говоря ни слова, кивнула им.
— У вас есть драндулет? — спросила она, когда уже не могли слышать нас офицеры.
Мой старенький «рено», размалеванный по-военному, выглядел отнюдь не респектабельно. Мы поехали.
— Где вы хотите сойти, мисс Одермат?
— Все равно, только подальше от этих господ! Сюда я приехала в четыре. В половине пятого устроилась с жильем, в шесть спустилась в наш клуб, а через три минуты ваш майор уже прилип ко мне…
— Вы настоящая американка?
— Такая же настоящая, как и вы. Я родилась в Винтертуре.
— Грети. Швейцарка Сильвио!
Она засмеялась.
— Наконец-то, ну и долго же вы отгадывали!
— Сильвио знает, что вы здесь?
— Нет. Я слишком быстро решилась на поездку и рада, что у меня есть возможность поговорить с вами. Ведь вы его самый близкий друг, как он мне писал.
— Я тоже так думал, однако в последнее время…
— Да, да! Что-то произошло между вами. Я почувствовала это. Сначала я думала, что в этом повинен его перевод, затем решила, что вы поссорились. Потом поняла, что это гораздо серьезнее. Если хотите, можете рассказывать. Меня интересует все, что касается Сильвио.
— Почему вы так неожиданно решили приехать сюда?
— Длинная история. Кто знает, удастся ли нам еще раз поговорить спокойно! Во-первых, сейчас здесь для нас много работы. Вы, мужчины, набезобразили, а мы должны выгребать мусор, как всегда и бывает… Во-вторых, из-за Бенни. Вы знаете, что у нас есть сын. Ему шесть лет, и я не хочу, чтобы он учился в школе, где процветают расовые предрассудки. И в-третьих, в этом месяце мне исполняется тридцать девять… Пора где-то бросить якорь…
На следующее утро мы попытались узнать, где же теперь находится Сильвио. С августа его прикомандировали к американскому театралу Бенно Франку, который сам сидел в Берлине, а Сильвио объезжал вместо него небольшие провинциальные театры.
После многочисленных звонков по телефону нам удалось установить, что последний раз Сильвио видели в Гейделберге. Значит, рано или поздно он должен появиться в Бад Гомбурге. Оставалось только ждать. Грети не спешила, так как ее будущий шеф, резиденция которого была во Франкфурте, еще не нашел для нее работы.
По просьбе трети, чтобы обезопасить ее от назойливых ухаживаний Шонесси и Дрюза, мне пришлось прикинуться влюбленным.
После ужина показывали новый голливудский фильм с убийствами. Я сел рядом с Грети и положил руку ей на плечо. Не скажу, чтобы это не доставляло мне удовольствия.
Когда фильм кончился и в зале зажегся свет, кто-то проговорил за моей спиной:
— Ну и Петр, а ты быстро утешился!…
Обернувшись, я увидел Болэнда из Мюнхена. Попросив у Трети извинения, я вышел из зала.
— Собственно говоря, вы этого вовсе и не заслуживаете, — холодно сказал Болэнд, вытаскивая из кармана письмо.
Урсула писала:
«…идет снег. Зивекинг отпустил меня. Моего нового босса зовут Льюис. На первый взгляд он кажется милым. У него брюшко, лысина, раньше он занимался прокатом…
После твоего отъезда Болэнд вел себя очень трогательно. В первый же вечер он пригласил меня на рюмку коньяка. С тех пор он заботливо опекает меня. Неужели таких американцев много? Я желаю тебе приятного плавания через океан.
На нашем лугу лежит теперь много снега…»
Поднявшись к себе в комнату, я написал Урсуле ответ. Болэнд обещал утром взять письмо с собой.
На следующий день перед самым обедом я поднялся в свою комнату. Какой-то человек сидел на полу и пытался закрыть чемодан.
— Сильвио, тебе помочь?
— Хм, — ухмыльнулся он. — Я сюда заскочил на минутку. Привез тебе ящичек сигар. Мне нужно немедленно ехать в Бремен. К обеду я должен быть уже во Франкфурте.
— Может, останешься? У меня есть для тебя сюрприз.
— Уже знаю. Здесь Шонесси и Дрюз! Именно поэтому я уезжаю. У меня нет никакого желания видеть их. К тому же в Бремене меня ждет мой шеф.
— Давай поспорим, что ты останешься здесь… хотя бы до утра?
— Не могу, машина уже ждет.
— Ну так спорим?
— Пожалуйста. На десятку. А есть ли у тебя такие деньги?
Мы спустились вниз. У стойки бара меня ждала трети. Она стояла спиной к нам.
Сильвио окаменел, шумно вздохнул и молча протянул мне десять долларов. Потом подошел к Грети и спокойно, даже нежно, обнял ее за плечи.
Прошло три дня. Мы ждали автоколонну, с которой я уеду в Марбург. Это будет мой первый шаг на обратном пути — в Соединенные Штаты.
Стояла настоящая зима. Ясное голубое небо. Под ногами хрустящий снег. Сидя на голых деревьях парка, воробьи обсуждали свои послевоенные проблемы.
Трети в офицерской шинели выглядела намного моложе. Я и Сильвио курили сигары. Старый «рено», который я подарил им, наконец-то был перекрашен в мирный цвет и ослепительно блестел. На этом настояла трети. Она хорошо знала, кому какой цвет больше идет к лицу.
С солдатской пунктуальностью подкатили три крытых грузовика. Из кабины первой машины выпрыгнул толстый майор. Он вручил мне документы и шестьдесят чернокожих солдат, которых я через Марбург и Антверпен должен доставить в Бостон.
— Настоящая банда, — сказал мне майор. — Так что поздравляю вас!
Я стал прощаться с Трети и Сильвио. Майор подошел к нам. Видимо, ему хотелось познакомиться с трети. Я представил его.
Маленькие глазки майора радостно заблестели.
— Бернштейн? Старик, я рад познакомиться с вами! Я читал ваш доклад о положении дел в Бухенвальде! Замечательно! — И он хлопнул Сильвио по плечу. — Замечательное дело, Бернштейн! Мое почтение. Давно пора называть вещи своими именами…
Сильвио нахмурился и беспомощно махнул рукой.
— Еще как! — не унимался майор. — Нечего скромничать! Сейчас об этом можно говорить открыто. Ваш доклад вызвал сенсацию. Да, мисс… как вас величают? Лейтенант Бернштейн сделал доброе дело! Трети пристально смотрела на Сильвио.
— Как раз такой человек, как вы… Вы понимаете… Это очень важно. Сколько пишут о концлагерях, но впервые нашелся человек, который перестал жеманиться. И теперь в Вашингтоне знают, какую роль сыграли коммунисты в Бухенвальде! Да, да, мисс! Это сделал он, хотя теперь и скромничает. Он разоблачил этих парней! Поздравляю! Приятного вам пути, лейтенант Градец! Привет родине! Я должен еще задержаться здесь. Ничего не попишешь. Кто-то должен остаться, чтобы навести порядок в этих развалинах. Порядок!
Он отдал нам честь.
Я подошел к грузовикам и представился солдатам, затем вернулся к Сильвио и Трети. Они стояли на том же самом месте. Трети прислонилась к машине.
— Это все правда, Сильвио? — тихо спросила Грети. Он молча кивнул.
— В своем докладе ты написал совсем другое? Не то, что было в твоих письмах?
Сильвио опустил голову.
— Петр, вы знаете, я не коммунистка. По моему происхождению мне это не подходит. Но скажите, почему человек, с которым я живу и хочу воспитывать нашего сына, почему он должен писать ложь?
Я подошел к Сильвио и взял его за плечи.
— Дрюз тогда принудил тебя к этому, не так ли?
Сильвио повернулся и молча сел на ступеньки лестницы.
— Все дело в том, Грети, что имеющие судимость не подлежат возвращению в Штаты, — горячо начал я. — Поэтому он до сих пор и не женился на вас. Чтобы не помешать вам вернуться, если все это вскроется! Он умолчал о своей прежней судимости, а этот шпион разнюхал об этом и взял его в руки. По американским законам за это полагается депортация или же каторжная тюрьма…
Грети ничего не ответила.
— Грети, поймите же, наконец! Он не хотел потерять вас. Он хотел сделать что-то большее на Бродвее. Он пошел на это ради вас.
— Мне не нужен знаменитый режиссер. Неужели он так плохо знает меня? Если бы из него не получилось ничего, кроме бухгалтера или ночного сторожа, он прекрасно знал, что все равно я не ушла бы от него, а теперь…
Губы ее стали тонкими, как ниточки.
— Будьте здоровы, Петр! Вы еще вернетесь обратно, я знаю…
И она протянула мне свою крепкую руку.
Я подошел к Сильвио и положил ему на плечо руку. Он даже не пошевельнулся.
Грузовики помчались с адским ревом.
На ступеньках все еще сидел Сильвио, а рядом стоял маленький сверкающий «рено». Больше ничего не было видно.
