Через три дня началась вторая жизнь «Анни».

Теперь это событие не было для нас ни праздничным, ни волнующим. За несколько дней до этого мы записали несколько передач на ленту и отправили их в главную квартиру. Первая ночная передача прошла без всяких приключений.

Наша жизнь вполне устраивала нас. Вставали мы около полудня, после завтрака шли в лагерь для военнопленных, узнавали от них что-нибудь интересное, а под вечер обрабатывали добытый материал. После ужина проводилась летучка, на которой коротко обсуждалась структура передачи, а затем начиналась писанина.

Часам к семи вечера Вальтер Шель тащил рукописи в цензуру. Мы же тем временем в течение двух часов слушали различные передатчики, конкурирующие с нами. Мадам Бишет любезно угощала нас.

В половине первого ночи Вальтер возвращался. Без четверти два, когда радио Люксембурга переходило на волну «1212», наши дикторы залезали в маленький вагончик, где находился релейный передатчик, и начиналась передача. Она продолжалась почти час. Около четырех утра передача повторялась, но с некоторыми изменениями. В это время авторы ее уже крепко спали.

Количество наших сотрудников увеличилось. Вместе со мной работал редактор Ханнес Дирк из Крефельда. Это был блондин с очень приличной внешностью, но хладнокровный, как рыба. В тридцать шестом году у него были какие-то неприятности на родине, и он уехал в Америку. Теперь Ханнес Дирк писал для нас последние известия.

Вторым новичком был Тони Брейер — венский артист. Когда нацисты пришли к власти, он потерял семью и бежал в Швейцарию. Сначала жилось там ему неплохо: он получил ангажемент в Олтоне и на следующий год собирался переехать в Базель. Но однажды во время одного представления Брейер прочитал антифашистское стихотворение, что привлекло внимание властей. А тут еще выяснилось, что Тони был активным защитником «Клуба Карла Маркса» в Вене. Терпение властей лопнуло: ему отказали в визе на жительство, и он вынужден был уехать сначала во Францию, а потом в Америку.

По приезде в Нью-Йорк, буквально через три месяца, Брейер оказался в армии США и в течение полутора лет околачивался в каком-то лагере, где ему во время очередной антисемитской потасовки сломали четыре ребра. Чтобы избавиться от дальнейших преследований, он добровольцем уехал на фронт. Для этого ему пришлось принять американское подданство. Спустя три недели Тони был уже во Франции. Он очень быстро сработался с нами.

По сравнению с Тони Ханнес Дирк был для нас инородным телом, хотя он легко и быстро писал и обрабатывал всевозможные материалы. Иногда Дирк додумывался черт знает до чего.

Однажды он спросил нас:

— А что, если мы передадим, например, что в городском парке Карлсруэ шатаются садисты-убийцы?

— А зачем это нужно? — спросили мы его.

— Представляете, какая шумиха поднимется в городе, если полицейские вдруг начнут подозревать каждого прохожего?…

Некоторые наиболее оригинальные его идеи все же принимались.

Сильвио и я часто спорили о методах работы нашей радиостанции.

Сильвио как-то холодно заметил, что большие сборища людей всегда затрудняют передвижения войск. Да я и сам еще совсем недавно придерживался теории, что простым людям нужно дать почувствовать, до какого состояния довел их нацизм.

— Представь себе, Петр, что эти люди слушают нас по ночам. Ты думаешь, они не виноваты в том, что произошло в Германии двенадцать лет назад? А когда они на рассвете соберутся перед молочным ларьком, чтобы достать хоть немного снятого молока для своих детишек, возможно…

— Что же возможно, Сильвио?

— Возможно, они немного больше будут злиться на нацистов или на самих себя. Возможно, это и будет той последней каплей, которая переполнит чашу.

— Капелька на раскаленный камень, — заметил я.

Сильвио пожал плечами:

— Нам этого отсюда не видно. А когда весь этот хаос кончится, а он наверняка кончится через несколько недель, эта злость простых смертных будет весьма кстати.

Я вспомнил этот разговор с Сильвио, когда допрашивал одного обер-ефрейтора, который до войны работал библиотекарем в Кобленце.

— Какой вы представляете себе Германию после войны? — спросил я его.

— Это будет во многом зависеть от вас. Первые послевоенные годы мы будем ютиться среди руин или в лучшем случае в бараках, так как вы разбомбили все наши жилища. По улицам будут расхаживать ваши патрули, которые Бог знает что могут потребовать от нас…

— Разве вы ни разу не слышали наших радиопередач, а на фронте не читали наших листовок?…

Обер-ефрейтор, конечно, ждал, что его будут расспрашивать о командном пункте, откуда он дезертировал, или же о снабжении, с которым у немцев обстояло довольно плохо.

Подумав, он ответил:

— Мы хорошо представляем, против чего вы выступаете: чтоб не было никаких нацистов, никакой военной индустрии, никаких картелей. С этим можно только согласиться. Но за что вы стоите, этого мы не знаем. Мы часто об этом спорили…

«И мы об этом говорили», — подумал я.

Когда мы сегодня сообщили Георгу о существовании передатчика «1212», мне показалось, что для него это не было новостью. Как и полагается, он некоторым образом удивился, но по-настоящему обрадовался, лишь когда понял, что сможет теперь принимать активное участие в составлении программ передач. Наконец-то и он будет вносить свой вклад в дело борьбы с заклятым врагом его родины!

Со времени его перехода к нам, и прежде всего в период вынужденного затишья в Вердене, Георг не сидел сложа руки. Он каждый день выкладывал перед нами все новые и новые воззвания против нацистов. Он ежедневно исписывал лист за листом, но ни одна строчка из его писанины пока не была передана в эфир.

Шонесси уговаривал его немного с этим подождать, полковник обещал все эти материалы передать по команде дальше.

Георг спорил с Вальтером, Сильвио, Дирком, но все трое отмахивались от него. Мне пришлось объяснить Дризену, что наш передатчик имеет совсем другие задачи.

— Разве есть что-нибудь более важное, чем искоренение нацизма? Если все немцы поймут, что нацисты — их заклятые враги, они бросят воевать, и война кончится!

Что можно было ответить ему на это?

— Георг, — повторял я ему в сотый раз, — наш передатчик военный и выполняет чисто военные задачи, вносит сумятицу и неразбериху в ряды противника, стараясь облегчить положение наших войск. Разумеется, разоблачение и дискредитация нацизма тоже очень важно, но «Анни» говорит от имени рейнских патриотов, а не от лица антифашистов…

— Как можно быть патриотом, не будучи антифашистом?

Мои слова его нисколько не убедили…

Ежедневно мы выкачивали из Георга массу разных мелочей и бытовых подробностей из жизни немцев. Он обладал редким даром наблюдателя и подсказывал самые незначительные детали. Он и не подозревал, как помогал нам. Ведь до сих пор у нас не было ни одного теоретического пособия, опираясь на которое, мы могли бы составлять наши программы, не было точных указаний, не было методики. Мы довольствовались небольшим практическим опытом. Все приходилось выдумывать самим.

Самой главной для нас задачей было завоевать доверие радиослушателей. Известия с фронтов отвечали этим задачам лишь частично. Хотя наши материалы и были правдивыми, но у слушателя, который сидел у своего радиоприемника вдали от фронта, они могли вызвать подозрение — хотя бы потому, что их нельзя было проверить! Мы же стремились добиться такого положения, чтобы нашим передачам верили вслепую, а для этого нужно было придумать нечто такое, что придавало бы всем материалам печать достоверности.

И тут нас осенила гениальная идея — все наши сообщения маскировать среди массы побочных деталей. Это было бы похоже на игру «Угадай-ка», когда нужное слово находишь там, где его меньше всего ждешь…

Война продолжалась, и каждую ночь передатчик «1212» передавал в эфир новости с фронта и новости из тыла: правдивые репортажи и прочие достоверные материалы, разбавленные небольшими ложными сообщениями. Вот как готовились некоторые наши передачи.

Номер «Мюнхенер иллюстрирте» был трехмесячной давности. Я нашел его в одном из шкафов нашей виллы. На одном снимке на каком-то банкете был изображен генерал-фельдмаршал Модель. Слева от него восседала массивная блондинка с толстой ниткой жемчуга вокруг шеи. Она смеялась тому, что ей нашептывал на ухо гаулейтер Грое с другой стороны. Рядом с Грое сидели бургомистр Годесберг и какой-то высокопоставленный офицер. Банкет состоялся задолго до падения Аахена, Грое был тогда еще в почете.

Мое внимание привлек официант, который стоял как раз позади Грое и наверняка слышал, что говорил гаулейтер своей соседке по столу, так как официант едва сдерживал улыбку.

Интересно, что именно сказал Грое даме?

Моделя мы уже давно держали на примете. Пленные офицеры вот уже несколько недель потихоньку поговаривали о том, что с Мод ел ем что-то не все в порядке. Ходили слухи о плохой организации, о грубых ошибках и об огромной немилости, в чем мы в какой-то мере помогли генералу.

Почему «Мюнхенер иллюстрирте» не поместил фамилии соседки Моделя по столу? Его супругой она не могла быть, так как тогда было бы написано: «со своей очаровательной супругой» — или что-нибудь в этом роде. И замечание Грое наверняка не было предназначено для ушей фельдмаршала!

Торжество состоялось в годесбергском отеле. Официант на заднем плане, видимо, был служащим дома. Мы решили превратить этого официанта в старшего официанта по имени Фриц, который якобы отмечал тридцатипятилетие своей службы. В нашей передаче выдуманный Фриц рассказывал о своей долголетней деятельности, а наши комментарии к его воспоминаниям должны были стать самой горькой пилюлей.

Новоиспеченный Фриц начал выбалтывать все, что «знал». Его голос, на этот раз с рейнским диалектом, удачно копировал Тони Брейер. В своем интервью официант рассказывал о знаменитых киноартистах, о королях экономики и крупных деятелях третьей империи. Ведь прислуживая за столом, он был невольным слушателем секретных разговоров. Например, вот этого: «…сейчас об этом уже можно говорить, так как это знают все. В начале сентября господин гаулейтер по секрету шепнул своей очаровательной соседке по столу, что господин генерал-фельдмаршал очень скоро попадет на Восточный фронт…» В этот момент Сильвио, будто стремясь что-то затушевать, перебивал официанта: «Фриц! Не будем выбалтывать военные тайны. Лучше поговорим о чем-нибудь другом…»

Нас одолевали сомнения, не слишком ли мы рисковали ради какой-то крупицы лжи? Но не прошло и двадцати четырех часов после нашей передачи, как германское радио выступило с опровержением. Немцы пытались спасти подмоченную репутацию Моделя, но от этого положение фельдмаршала стало еще хуже, а авторитет «Анни» намного возрос.

Или вот другой случай. Среди книг, брошюр и каталогов книжного магазина Столбергера нам на глаза попалась карта Германии с помеченными правыми углами, что помогало подбирать соседние карты.

Мы решили использовать эту находку и в тот же вечер передали в эфир официальное сообщение о том, что владельцы карт районов Херфорда, Нинбурга и Миндена должны сдать их военному командованию в интересах обороны страны, так как через несколько дней в этих районах начнутся окопные работы, а карт пока еще нет.

Линия фронта проходила от названных мест в двухстах километрах. Разумеется, ни одна живая душа и не подумала присылать эти самые карты. Да и мы этим сообщением преследовали совсем иную цель — заставить население западных районов Германии задуматься над тем, что очень скоро боевые действия переместятся ближе к их жилищам. Этот «выстрел» не пропал даром. Нам стало известно об этом перед самым концом войны. Через день после нашей передачи один нацист в Херфорде собирался в командировку. Когда он, забрав свои вещи, садился в машину, соседи закричали:

— Собрался удирать! Испугался, что фронт приближается. Спасаешь свою шкуру!…

Пленные тоже помогали нам своими рассказами. Так, например, они сообщили, что запуск «Фау-2» не обходится без несчастных случаев и что совсем недавно несколько «Фау-2» упали на немецкую территорию и взорвались.

В своих передачах мы намекнули, что вообще запуск этих ракет далеко не безопасен и для самого обслуживающего персонала. Не прошло и двух недель, как нам стало известно, что один из перебежчиков обслуживал такие ракеты: он не захотел стать самоубийцей.

В один прекрасный день мы могли записать на свой счет очередной успех, одержанный и в области тактики. Этим мы были обязаны Георгу Дризену. Много путешествуя по району Вейнбергена близ Неймагена на Мозеле, он заметил, что безобидные на вид сторожевые будки превращены в укрепленные огневые точки. В ночь перед наступлением и американское и немецкое радио умалчивало о положении дел на данном участке фронта. Радиостанция «1212» пробила в этом молчании своеобразную брешь, передав рассказ «очевидца» в лице одного обер-ефрейтора, которому якобы чудом удалось спастись от наступающих американских войск. Весь рассказ был построен на хорошем знании Георгом той местности. Прослушав передачу и полагаясь на достоверность сведений, передаваемых обычно радио «Анни», командир немецкого укрепленного района сдал свой район еще до того, как американские войска перешли в наступление. По этому поводу «Анни» получила даже письменную благодарность от командования двенадцатой группы армий.

Или возьмем, к примеру, события в Польше или на Украине. Пленные не имели об этом ни малейшего представления. Тогда мы решили сделать следующее. Согласно официальным докладам, в районе Кайзерслаутерна немецким солдатам были розданы теплые вещи. Это сообщение мы повторили по радио слово в слово, добавив только, что теплые вещи принадлежали расстрелянным полякам и евреям. Вскоре наша разведка захватила мешок с немецкой почтой, где были письма, предупреждающие солдат не брать вещей расстрелянных, так как дезинфекция делалась на скорую руку и легко можно было подхватить тиф или что-нибудь в этом роде.

Разумеется, далеко не всегда мы получали отклики, свидетельствующие об эффективности наших передач. Значительная часть материалов, переданных в эфир, шла на ветер.

…Числа 10 января к нам привели человека в немецкой военной форме, но без каких-либо знаков различия. У него не было ни петлиц, ни погонов — ничего! В то же время мы нашли у него специальный пропуск, над которым нам пришлось немало поломать голову. Пропуск давал право его владельцу находиться на любом участке фронта, а каждому командиру предписывалось оказывать его предъявителю всяческое содействие и даже выполнять его указания. Владелец пропуска был облечен очень большими полномочиями. Пропуск собственноручно подписал Гиммлер!

На допросе арестованный заявил, что таким, как он, командование поручило навести порядок на фронте, приказав расстреливать на месте всех паникеров и подозрительных лиц. Делалось это, видимо, для того, чтобы заставить командиров немецких частей не отдавать необдуманных приказов.

Ночью музыкальную передачу «Анни» мы прервали официальным сообщением: по ошибке в руки противника (значит, к американцам!) попал чрезвычайно важный документ. Дальше следовало детальное описание специального пропуска. Мы выразили опасение, что противник, подделав такие пропуска, может снабдить ими своих агентов. Поэтому подобные пропуска немедленно отменяются! Начиная с сегодняшнего дня каждый, у кого найдут такой пропуск, будет рассматриваться как шпион и подлежит расстрелу на месте!…

Как-то ночью на виллу приехал Вальтер Шель, который трое суток находился на участке французов. Он быстро взбежал по лестнице, о чем-то доложил Шонесси, после чего в дом ввели какого-то пожилого господина. Его поселили в отдельную комнату и сразу же приготовили ему ванну.

Вот что узнал любопытный Сильвио от Вальтера. Утром Шель был в Саарлаутене, в одной французской части. Когда он собирался уезжать, к нему подошел незнакомый юноша и спросил, есть ли здесь американские офицеры. Вальтера заинтересовало, зачем они ему понадобились, и мальчик, немного подумав, рассказал, что в доме его родителей скрывается крупный немецкий офицер, который хочет сдаться в плен, но только американцам и, разумеется, только офицеру.

Вальтер сразу понял, что тут пахнет сенсацией. По правилам Шель должен был доложить об этом ближайшему французскому офицеру, так как находился на участке французов, но, будучи преданным агентом УСС, решил наплевать на союзников, так как знал, что Шонесси всегда покроет его. Получив адрес и нацепив на себя капитанские погоны, Вальтер забрал немецкого офицера. Это был генерал-лейтенант Эрнст фон Потен.

Это дело был скрыто не только от французских союзников. Пленного немецкого генерала, разумеется, в первую очередь нужно было передать в отдел ДЖИ-2, но Шонесси решил воспользоваться полномочиями УСС.

Итак, гитлеровский генерал сидел в элегантном салоне нашей виллы и обедал. Шонесси составил ему компанию. Полковник не захотел ввязываться в это дело. Я был за переводчика.

— Для начала спросите его, что он думает о Гитлере? — потребовал Шонесси.

Выяснилось, что генерал был австриец. Без военной формы он был похож скорее на надворного советника, ушедшего на пенсию. Хороший обед и теплая комната расположили его к разговору. Он уже забыл о трех днях, проведенных в маленькой нетопленой комнатке в Саарлаутене.

— Гитлер? — переспросил он, улыбаясь.

Все было предельно просто: господина генерала фон Потена надул ефрейтор Шикльгрубер! Небольшое недоразумение! Со всяким может случиться…

Шонесси поинтересовался, каково настроение у коллег генерала.

— Настроение? Вам я могу сказать об этом, господин майор. Посредственное, очень даже посредственное!

— И как долго вы будете оказывать нам сопротивление?

— Сопротивление? — У генерала была привычка повторять стержневое слово. — Разве это сопротивление? Одна проформа. Знаете, мы вас прекрасно понимаем. К сожалению, вы с русскими связаны договором и потому вынуждены несколько кривляться, чтобы это не было похоже на сепаратный мир. Но и тут мы играем вам на руку…

— Что вы скажете о нашей пропаганде, о радио, листовках и тому подобном?

— Листовки? Иногда они очень забавны. Мне их ежедневно клали на письменный стол. Редко когда попадалось что-нибудь оригинальное. Трудно выдумать что-то новое… Не обижайтесь, но вся эта писанина не играет никакой роли.

«Бедный Фридмен, бедный Бинго, бедный Габе!» — подумал я.

— Радио? По-моему, оно кое-что сделало, но и на его передачи клюнули немногие… Радиопередатчик «Кале»? Это потеха! Нечто подобное в свое время и я предлагал завести у нас, для России. Но сегодня нам это уже не поможет. Это годится, когда войска наступают. Вот ваш передатчик «1212», должен признаться, очаровал меня!

— Почему вы думаете, что «1212» работает на союзников?

Генерал от души рассмеялся:

— Господин майор, мы же здесь одни! Терпеть такой вражеский радиопередатчик на собственной территории? Да его за один час можно запеленговать и уничтожить!… Что касается моего участка фронта, то ваша информация была очень корректной. До мелочей! Но я не раз себя спрашивал, что же за этим скрывается? Чего хотят добиться американцы?

— И что же вы думаете?

— Что я думаю? — Генерал вынул нож и отрезал кончик толстой сигары, которую ему дал майор. — Знаете, в Вене я знал одного биржевого маклера… Извините, пожалуйста, за подобное сравнение, но я невольно вспомнил о нем сейчас… Этот маклер первое время давал своим клиентам очень толковые советы, и они стали доверять ему довольно крупные суммы. И вдруг переворот, хорошо подготовленный переворот! Когда лучшие клиенты маклера перевели ему огромные деньги — больше двух с половиной миллионов шиллингов, он взял да и скрылся с ними! Интеллигентный такой человек, даже из хорошей семьи…

Генерал лениво зевнул. Шонесси пожелал ему доброй ночи и сказал, чтоб он чувствовал себя как дома.