Окутанная сероватой дымкой вершина горы Абруццо, казалась каменистым островом посреди заснеженного океана, а едва просматривавшиеся зеленовато-бурые склоны соседних гор представали всего лишь остовами потерпевших крушение кораблей, сам вид которых убеждал пленников вершины Абруццо, что ни одно судно к их берегам пристать уже не сможет. И спасения им ждать неоткуда.

Именно с этой мрачной мыслью: «А ведь спасения-то ждать больше неоткуда» Бенито Муссолини и вышел из единственного строения, высившегося на плоской, слегка наклоненной к югу вершине горы — туристского отеля «Кампо Императоре». Холодный горный воздух сразу же заставил дуче поежиться. Однако легкое черное пальто он не застегнул и черная шляпа с неширокими, изжеванными полями так и осталась по-вороньи неуклюже сидеть на облысевшей макушке его головы.

Пройдя между гнездами стоящих у входа пулеметов, бывший премьер поднялся на возвышавшийся посреди горной равнины небольшой холм и принялся медленно, почти не поворачивая головы, осматривать огромные, разбросанные по зеленым лужайкам, коричневатые валуны; тропу, ведущую к скрытой за выступом скалы площадке подвесной канатной дороги; гребни скалистых утесов, кое-где окаймлявших вершину, словно остатки фальшборта, — полуразрушенную палубу.

После того как дуче был доставлен сюда, ему впервые дали возможность выйти из отеля, чтобы подышать свежим воздухом и осмотреть место своего заточения. И теперь, все еще не поняв, где, в какой же части страны он находится, Муссолини чувствовал себя так, как мог чувствовать разве что Робинзон Крузо во время первого осмотра своего острова-спасителя.

«Черт бы побрал этого Бадольо! — вспылил Муссолини. — Куда же он загнал меня? Что за вершина? Как долго они собираются держать меня здесь, скрывая от народа и всего мира?»

Появившийся вслед за дуче капитан карабинеров Ринченци остановился чуть в стороне от арестованного и, с любопытством взглянув на него, так и не смог отвести взгляда.

Капитану не было еще и тридцати. Он никогда в жизни не видел Муссолини, никогда не оказывался среди тех, кому выпало слушать его речи на площадях. И даже здесь, на Абруццо, несмотря на то что капитан уже четвертый день пребывал в охране Муссолини, столь близко к дуче, да еще наедине с ним, он оказался впервые. К тому же никто не мешал ему. Большинство солдат батальона еще спали в номерах отеля, показавшимися им куда более комфортабельными, чем казарма, или несли службу в вестибюле на этажах.

Бойцы наружного охранения, сидевшие в выложенных из камней гнездах, хотя и поглядывали на дуче и своего капитана с нескрываемым любопытством, тем не менее вели себя настолько неслышно, словно их вообще не существовало. Ненависти к своему недавнему кумиру они не ощущали. Но страх из своих душ тоже изгнать пока не могли.

— Так где это мы находимся, капитан? — глухо спросил дуче, лишь мельком взглянув на карабинера.

— Не понял вопроса, синьор.

— Я спрашиваю, что это за гора? В какой стороне от Рима?

«Неужели ему до сих пор не объяснили, куда его привезли?»

Но, вспомнив, что инспектор тайной полиции синьор Полито, отвечавший за охрану Муссолини перед самим маршалом Бадольо, вообще запретил кому-либо общаться с арестованным и сам тоже не вступал ни в какие разговоры с ним, решил, что, очевидно, так оно и есть: дуче все еще остается в неведении относительно места своего заключения.

— Горный массив Гран Сассо. Разве вы до сих пор не поняли этого?

— Ах, Гран Сассо, — горделиво кивнул Муссолини. — Вот оно что. — И, вскинув подбородок, устремил свой взор куда-то в поднебесье.

— Гран Сассо. Гора Абруццо, — это все, что я могу сообщить вам, — добавил капитан. И был заметно ущемлен тем, что дуче никак не отреагировал на его слова. Будто не понимал, что ему сообщили значительно больше того, что имели право сообщить.

Ринченци прекрасно знал, что в батальоне, как и вообще в Италии, к Муссолини относятся по-разному. Одни все еще обожествляют, даже сейчас, тайно; другие ненавидят, но тоже тайно, стремясь не очень-то выдавать свои чувства, ибо кто скажет, как развернутся события дальше; третьи же, наиболее отчаянные, к которым капитан причислял и себя, воспринимали дуче с мрачной иронией. Этот несостоявшийся вождь был для них как бы образом несостоявшейся Великой Италии, войска которой, будь то на Восточном фронте, на Балканах или в Африке, представали перед миром всего лишь жалким подобием тех мужественных легионов, к памяти, славе и чести которых всегда столь упорно апеллировали их дуче и большая часть прессы.

Именно так: жалким подобием римских легионов. Как и сам Муссолини, откровенно проигрывавший не только Гитлеру и Сталину, но даже хромоногому коротышке Черчиллю. И вот этого истинные офицеры, грезившие по-настоящему сильной Италией с по-настоящему сильной армией, простить Муссолини не могли.

«Тем не менее, — признался себе капитан, — этот человек все еще продолжает оставаться грозным символом Рима. Даже сейчас, здесь, уже без власти, без войска, без надежды на завтрашний день. Иначе какого дьявола его бы прятали, переводя с корабля на вершину какой-то мрачной горы?»

Забывшись, Ринченци задумчиво смотрел на стоящего к нему в профиль Муссолини, однако тот был слишком погружен в свои мысли, чтобы откликаться на чужие. И так продолжалось долго. Достаточно долго для того, чтобы двое пленников Абруццо могли еще раз сделать шаг навстречу друг другу. Но вместо этого Муссолини сошел с каменистого холма и ступил на тропу. Капитан сразу же насторожился. Он прекрасно помнил, что перед ним стояло три задачи: не позволять дуче беседовать с солдатами, не допустить, чтобы он приблизился к канатке, и не дать ему броситься со скалы.

Пройдя несколько метров, дуче, однако, не решился приблизиться к канатной дороге, сошел с троцы и направился к возвышавшейся над ущельем небольшой площадке, охваченной двумя, очень напоминающими осколки снарядов, скалами.

Когда до края ущелья оставалось шагов пять-шесть, капитан, все еще стоявший на месте и следивший за каждым движением дуче, вздрогнул и, насколько мог громко, прокашлялся.

Он хотел окликнуть дуче. Предложить, нет, приказать ему остановиться.

Но ведь это еще нужно было иметь мужество — прикрикнуть на самого вождя Италии. Еще надо было набраться храбрости потребовать от него остановиться вообще, что-либо потребовать от самого Муссолини.