Кальтенбруннер был трезв и потому угрюм. Впрочем, угрюмым он выглядел всегда. Другое дело, что далеко не всегда Скорцени удавалось видеть его трезвым.

— Когда в стенах Главного управления имперской безопасности нет Скорцени, — грузно поднялся он навстречу, — я всегда ощущаю, что в них нет Скорцени! А значит, рейх не может чувствовать себя в полной безопасности.

Он был почти на голову выше, и гауптштурмфюрер, привыкший выделяться ростом среди окружающих, всегда чувствовал себя рядом с ним неуютно и ущемленно.

— Благодарю, обергруппенфюрер, — проворчал Скорцени, втройне чувствуя себя неуютно при малейшей попытке Кальтенбруннера говорить ему что-либо приятное. Этот верзила с неприветливым лицом, неумело прилепленным, непропорционально широким, квадратным подбородком и неподвижно сверлящими собеседника глазами был создан явно не для того, чтобы расточать комплименты. Но когда он все же пытался расточать их — выглядело это неуклюже и фальшиво.

— Сколько времени вам нужно на сборы? — спросил обергруппенфюрер, предложив Скорцени кресло и возвращаясь на свое место за массивным, слишком низким для его роста столом.

В пепельнице еще дымила недокуренная сигарета, но генерал уже забыл о ней и нервно, движениями истосковавшегося по куреву заядлого курильщика, доставал и закуривал другую, не позаботившись угостить гауптштурмфюрера.

— Чемоданчик с пожитками всегда при мне.

Кальтенбруннер кивнул, глубоко затянулся и, выпустив дым через пожелтевшие от курева ноздри, безо всякого интереса уставился на Скорцени. Гауптштурмфюрер знал, что генерал откровенно покровительствует ему, что своим нынешним положением он во многом обязан Кальтенбруннеру, и все же этот человек не мог вызывать у него никаких симпатий. К тому же в последнее время Отто еще и замечал, что обергруппенфюрер с тревогой следит за тем, как возрастает авторитет его протеже.

Гауптштурмфюрер выдержал взгляд генерала, будучи твердо уверенным, что за ним последует продолжение разговора. Но начальник СД курил и молча впивался в него вызывающим взглядом карих с красной поволокой глаз, словно терпеливо ждал какого-то важного признания от человека, чья судьба действительно зависела от одного его слова, от милостивости этого затяжного взгляда.

— Ваш Муссолини меня совершенно не интересует, Скорцени, — наконец сдвинул с места жернова тяжелых, поскрипывающих челюстей Кальтенбруннер. — Но для меня важно, что фюрер поручил эту операцию именно вам. Пусть кое-кто знает, что австрийцы в этом здании — не последние люди.

«Очевидно, он позаботился о том, чтобы все микрофоны из его кабинета были убраны, — спокойно подумал Скорцени, снимая фуражку и деликатно водружая ее на стол перед собой. — Или, наоборот, добавил пару лишних».

В любом случае об австрийцах генерал заговорил, реагируя на антиавстрийскую кампанию, развязанную против него Шелленбергом. Впрочем, исходу ее Скорцени особого значения не придавал.

— Зная это, обергруппенфюрер, я рассчитываю на вашу поддержку в разработке операции, связанной с Муссолини.

— Мы с рейхсфюрером обдумываем другую операцию. По сравнению с которой похищение дуче — всего лишь мелкая армейская вылазка. Но о ней пока не время.

— Москва? Кремль? Сталин?

— А что, рискнули бы? — Только сейчас уставшие, полутрезвые глаза Кальтенбруннера, наконец, ожили и он сначала потянулся к Скорцени, словно пытался дотронуться своими прокуренными пальцами-коротышками до загорелой жилистой руки гауптштурмфюрера, потом вдруг резко откинулся на спинку кресла и нервно поиграл желваками. — Так рискнули бы или нет?

— Не думаю, что следует охотиться за каждым дуче, появляющимся на просторах от Атлантики до Хуанхе. Но если фюрер поручит мне это…

— Пока что вам предстоит подобрать группу русских военнопленных, которые согласились бы совершить теракт против вождя всех времен и отца всех народов. Мои агенты уже даже присмотрели восемь человек, из которых надлежит отобрать максимум четверых.

— Значит, такая операция все же готовится? Это всерьез?

— Вы один из немногих, кто оказался посвященным в нее. Пленные, кстати, тоже пока не знают, что их ожидает. Хотя и понимают, что готовят их в разведывательнодиверсионной школе отдельно от всех неслучайно.

— Тех, что будут окончательно отобраны, после тщательнейшей проверки и испытаний мы могли бы перевести на свои «Специальные курсы особого назначения Ораниенбург».

— Но лишь после тщательнейшего отбора и еще более тщательной проверки.

Кальтенбруннер хлопнул ладонями по краешку стола. Все, кто общался с ним, знали, что этот удар означал: тема исчерпана. Очень часто обергруппенфюрер исчерпывал ее до того, как собеседник успевал подступиться к главному в ней, однако продолжать разговор не решался уже никто.

— На приготовление к отъезду на аэродром, гауптштурмфюрер, у вас остается полчаса. С этого дня вы — Высший Посвященный СС. Вернее, станете им после вечернего таинства в «Вебельсберге». Повторяю, это большая, даже слишком большая, честь для любого, гауптштурмфюрер.

«Которой вы, Отто, опять обязаны мне и только мне», — договорил Скорцени то, на что упорно налегал Кальтенбруннер.