Палач

Сначала Фрост обтирал мокрое лицо салфеткой, а затем понял, что он вымок весь, а рубашка совершенно прилипла к телу от противного, пахнущего даже не страхом – ужасом – пота. А Кузьмин все говорил и говорил – так, словно молчал всю жизнь. И рассказал он даже больше, чем хотел бы слышать Фрост.

Он рассказал, как страстно любил Викторию – всю жизнь. Как остро переживал каждую ее ссору с новым мужем Иосифом, как несколько раз пытался вызвать Шлица на разговор и как однажды, уже отчаявшись, пришел к нему в гости с пистолетом – не для стрельбы, для убедительности.

Шлиц сам принял его вызов по домофону, сам открыл ему дверь, но в квартиру пьющего бывшего мужа своей жены не пустил и сразу же принялся хамить. Палец Кузи на спусковом крючке дрогнул…

– Я поначалу думал сдаться, – тихо проронил «сбитый летчик», – потому и позвонил в милицию – сразу, прямо со шлицевского телефона, а потом понял, что если рядом не будет еще и меня, Вику лишат всего. Вообще всего.

И Фрост слушал, понимающе кивал, а сам думал одно: как не стать последней жертвой похожего на домовенка Кузи, бывшего продюсера, ибо тот шел к цели самыми прямыми путями. Именно Кузя, он же Нафаня, звонил с телефона Шлица с угрозами всем, кто пытался обидеть его Викулю: Ротману, Гарику и даже Чуку. Именно Кузя организовал донос и натравил СОБР на клуб, едва понял, что Фрост, Ротман и Алим пытаются переговорить о разделе состояния вдовы. И именно Кузя убил Ивана Бессарабского, едва понял, что авторитет продался за миллион зеленых американских тугриков. Дождался передачи денег, подсел в машину и, благо Бессараб от пьющего продюсера такого не ждал, тюкнул его по голове железкой.

Затем пришел и черед Гарика Бестофф. Кузьмин поначалу горячо пытался его убедить поделиться с Викулей, и именно этот голос, лежа на крыше, слышал Митя, а потом рассвирепел и засыпал ему в глотку весь кокс, что был у Гарика. А вот Мите, настигнутому для отмщения той же ночью, повезло – Фадеев свалился в котлован, а мстителя спугнули дорожные рабочие. И Фарфорову, получившему ни с того ни с сего особняк, повезло…

А была еще и слежка за Агушиным – даже в больнице, когда тот навещал Митю. И, разумеется, Кузя лично охранял жену от возможного покушения, и помогал адвокату – тем же звонком-наводкой на ротмановские лицензии, – пока не понял, что и Павлов сделан из того же теста, что и остальные враги его обожаемой Вики.

– И ты хочешь теперь убить не только меня, но и себя? – глотнул Фрост.

Нафаня глянул на охранников Корнея и еще раз демонстративно показал им идущий к взрывателю на поясе шнур:

– Сидеть, суки… – И тут же повернулся к Фросту. – А мне уже все равно. У меня рак простаты. И жить мне осталось немного, а главное, сама эта жизнь будет наполнена такими страданиями, что и смерть – избавление. Я все разузнал. Ну, а вам, сволочи, одно место – в аду.

Фрост вытер взмокшее лицо руками. Беда была в том, что Кузя сидел прямо за ними и прекрасно слышал его циничные разъяснения Артему. По сути, Фрост сам, лично сказал: вот он я – тот, кто отберет у Виктории все до копейки. И вот как я это сделаю! И хрен кто мне помешает.

Корней повернулся к адвокату:

– Может, ты ему что-то скажешь?

Павлов кивнул:

– А знаешь, Корней, скажу…

И тогда Нафаня сжал губы в ниточку и решительно намотал слишком длинный шнур на кулак:

– Вы уже ничего не скажете, падлы!