Памятник
Через четверть часа Жучкову позвонил специалист из Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
– Александр Дмитриевич?
– Да, – растерянно моргнул Жучков.
– Насколько нам известно, вы практически начали плановый капитальный ремонт здания, находящегося под охраной государства.
– Чего?
Специалист язвительно усмехнулся; уже это невольно вырвавшееся просторечие говорило само за себя: он имеет дело с невеждой.
– Ну-у, Александр Дмитриевич, я так понимаю, что «Правила ведения работ по реставрации, консервации и ремонту памятников истории и культуры», установленные Министерством культуры Российской Федерации, вам незнакомы.
– Чего-чего? – снова не понял Жучков.
Специалист развеселился:
– Небось таджиков с монтировками нагнали?
Жучков похолодел. Он уже понял, что «попал»; как – непонятно, но попал…
– Немедленно остановить все! – жестко распорядился специалист. – Иначе ответите за каждый разрушенный элемент лепнины. Вам понятно?
Жучков энергично закивал: ему не было понятно, ему было страшно.
– Я еще раз спрашиваю…
– Понятно, понятно… – глотнул Жучков. – Таджиков сниму, работы остановлю.
И понятно, что почти такой же, по сути, разговор произошел через пяток минут – уже с Поклонским.
– Какое общество? – не сразу сообразил Гор Михайлович. – Всероссийское? Да ты бредишь, Сан Митрич! Кто с ними считается? Приказ Минкульта? Ты точно узнал? Откуда информация? И они тоже тебе звонили?
Гор Михайлович повернулся к прекрасно слышавшему разговор финансисту.
– Что скажешь, Сорос?
Лев Давидович недобро усмехнулся:
– Ну… со Всероссийским обществом никто особо не считается… но вот министр… министр может и Самому наябедничать. Он вхож.
Поклонский на секунду впал в ступор: такого наглого кидалова он еще не переживал, и тут же кинулся звонить Ковтуну.
– Откуда информация? – сразу спросил заинтересованный в проекте лично министр. – Из Минкульта звонили? А давно? Только что?
Но лишь когда из его личного факса выползла копия приказа министра культуры, Ковтун до конца поверил, что это – всерьез.
«Павлов… больше некому!»
Егор Кузьмич откинулся в кресле и прикрыл глаза; он впервые не знал, что делать.
