Моя мать Верн всегда очень быстро ходила. При росте 157 сантиметров она чрезвычайно бодро обегала по разным делам наш городок в западной Пенсильвании, и соседи всегда спрашивали меня, брата и сестру, куда она так торопится. Каждое утро мама отправлялась в церковь на утреннюю мессу, за исключением воскресений, когда отец сажал всю семью в машину и мы, наряженные, приезжали на богослужение. До церкви было 2,5 километра в одну сторону, и для матери, когда она была уже в среднем возрасте, это была приличная нагрузка при ее скорости движения. Но она ходила не для того, чтобы оставаться в форме. Она просто любила быть активной (ей ничего не стоило сравнить цены в магазинах, разделенных парой километров).

Если отталкиваться от того, что узнали ученые о благотворном влиянии физической активности на мозг, уверен, именно активность моей матери позволяла ее уму оставаться таким острым очень долго. Когда Верн Рэйти было уже далеко за 70, она продолжала вести насыщенную жизнь. Частично это определялось характером: она все время должна была что-то делать. Помню, однажды мы купили диван. Несколько недель до этого мать корпела над выбором модели, перебирая множество вариантов цветов и размеров, измеряя и перемеряя расстояния в комнате. Когда, наконец, его доставили, я, вернувшись из школы, увидел маму, энергично отпиливающую обитые тканью деревянные подлокотники, потому что они не вписывались в тот рисунок комнаты, который она для себя составила.

С такой же страстью она занималась всем – от разведения помидорных кустов на крошечном участке земли перед домом до уборки снега. Мама была профессиональным волонтером (отец не разрешал ей работать), и наш цокольный этаж всегда был забит одеждой, собранной жителями округи для благотворительной распродажи в церкви (при этом нам полагалось право первого выбора). Будучи представительницей американского рабочего класса во втором поколении (ее родители родом из Чехословакии), она была типичным продуктом Великой депрессии: бережливой и жесткой, строгой, но любящей.

Мой отец, Стивен, был на четыре года старше матери и умер, когда ей было 59. Маме потребовалось несколько лет, чтобы пережить эту утрату, но она оставалась стойкой, сохраняя много друзей. В конце концов мама повторно вышла замуж в 65 лет. Вдвоем с новым мужем они проводили зимы в Веро-Биче, где он учил ее играть в гольф и где она начала плавать. Выходя из дома, она всегда надевала купальник, обязательно каждый раз посещая бассейн. Плавать она умела только по-собачьи, поэтому преодолеть дистанцию получалось за час. И она продолжала ходить: в церковь, в продуктовые магазины, на танцы и в боулинг с мужем. Также трижды в неделю в клубе для пожилых людей она играла в бридж.

В целом ее здоровье было в порядке, если не считать остеопороза. Мама сохраняла ясный ум. Когда я звонил, она в деталях рассказывала о победных партиях в бридж и заработанных баллах, а также о том, как мастерски управляется с деньгами. Второй муж Верн Рэйти умер, когда она только вошла в свой восьмой десяток. Но мама продолжала двигаться.

Когда ей было 86 лет, она поскользнулась и сломала шейку бедра. Каждый год из-за этого в больницы попадает более 1,8 миллиона пожилых американцев. Хотя среди людей старше 65 лет в Америке основными причинами смертности считаются заболевания сердца, рак, инсульт и диабет, многие живут прежде всего под страхом упасть и сломать свои хрупкие кости. Перелом шейки бедра относится к особо тяжелым поражениям, потому что требует долгих месяцев лечения. Потеря подвижности в этом критически важном с точки зрения мобильности человека месте катастрофически снижает активность. Около 20 % пожилых американцев умирают в течение года после этой травмы.

Что касается моей матери, то примерно через полгода она понемногу начала передвигаться с помощью палки, и мы смогли избежать отправки ее в дом престарелых, наняв сиделку с проживанием. Но тяжелый перелом, разумеется, дал о себе знать. Движения мамы сильно замедлились: теперь она шаркала, а не ходила; у нее обострился остеопороз, деформируя позвоночник и заставляя скрючиваться. Когда приостановилась работа ее тела, мозг последовал за ним: мама больше не играла в бридж и стала смотреть «мыльные оперы». По воскресеньям ее возила в церковь подруга, но в остальные дни она почти не выходила из дома. Мышление у нее угасало, хотя слабоумия не было. Она прекрасно понимала, с кем говорит, но произносила все меньше и меньше слов.

На следующий год мама сломала шейку другого бедра. Для меня было катастрофой видеть ее полностью обездвиженной, и именно с этого времени она действительно перестала походить на себя. Она утратила понимание грани между настоящим и вымышленным. Персонажи «мыльных опер» стали частью ее жизни, и она разговаривала с ними, как будто те были в комнате рядом. Мама умерла естественной смертью в 88 лет.