Глава 9
Глыбы были громадными. Шесть штук, из цельного гранита. Часть лежала по берегам, часть – в самой реке. И на каждой выбит крест и надпись: «Господи, помози рабу своему Борису».
– Это кто выбил? – полюбопытствовал Иван.
– Борис, написано же, – пожал плечами Яромир.
– Да это-то я понял – чать, грамотный. Что это за Борис такой?
– Князь Борис. Правил Полоцком еще до моего рождения.
– А на кой? – озадаченно нахмурился Иван.
– Ну надо же было кому-то править…
– Да нет! – поморщился Иван. – На кой он надпись на камне выбивал?
– Да просто так. На кой ты сам в Новгороде на стене храма заклинание нацарапал?
– Не заклинание, а молитву, – наставительно ответил Иван. – Чтоб удача в пути была.
– Вот и князь за тем же самым.
Вдоль берега Западной Двины княжич и волколак ехали довольно долго. Точнее, Иван ехал, а Яромир вез его на себе, споро перебирая мохнатыми лапами.
Котенок Баюн по-прежнему сидел в мешке и гнусаво орал. Правда, только поначалу – замолк, когда Яромир пригрозил… нет, даже не придушить, а просто бросить ночью в лесу, волкам на съедение. Баюн, который детства совсем не помнил, такой угрозы испугался. Слишком уж привык котище быть здоровым и сильным, способным сладить не то что с волком – даже с медведем, пожалуй.
Его дурманящие песни тоже ослабли. Баюн время от времени начинал мурлыкать колыбельные, но ставший тоненьким голосок разве что заставил Ивана зевнуть раз-другой. Хотя ленивый княжич и так без конца зевал, так что может Баюн тут и вовсе ни при чем был.
На первой же ночевке злобный котенок выбрался из мешка и попытался перегрызть Ивану горло. Но его пастишка с такой работой не справилась, и он только окровенил кожу. Княжич тут же проснулся, долго вопил от боли, надрал шипящему Баюну хвост и запихал обратно в мешок. Яромир, который все это время сидел у дерева и жевал травинку, едва не помер от хохота.
Так троица путников миновала Смоленск. В нем переночевали, а с рассветом уже вновь в дорогу. Нигде не задерживались, ни с кем лишним не разговаривали. Торопились уехать подальше, пока Кащей еще кого в погоню не бросил.
Баюн, разумеется, недолго скрывал, как они с Очокочи нашли княжича на сером волке, да зачем он им двоим понадобился. Кот со злорадством заявил, что бегать им, сукам, недолго – ровно до той поры, пока царь-батюшка новых гонцов не пошлет. И уж на сей-то раз Илья Муромец из беды не выручит!
Так что Иван с Яромиром поспешали. Даже ночевали мало, быстро. Передохнули, подкрепились, Иван вздремнул слегка – и вперед. Чем больше земли проляжет между ними и Кащеевым Царством, тем трудней будет Кащею-Ядуну до них дотянуться.
– Завтра в Чернигове будем, – сказал Яромир, отрезая ломоть грудинки. В Смоленске купили большой кусок. – Может, котенка там оставим? Сбагрим кому-нибудь…
– Жалко кису… – протянул Иван. – Он же ученый… И говорящий… И сказок тьму знает…
Баюн зло зафырчал. За минувшие дни сказок он и впрямь рассказал немало. И не хотел вовсе, а только они сами из него лезли. Как чуть что, как случай какой – и сразу сказку говорит. Иван, большой до сказок охотник, слушал его с разинутым ртом.
– Ладно, пусть еще в мешке покатается, – согласился Яромир. – Может, на Русском море за борт выпадет…
Он втянул последнее мясное волоконце и принялся собирать скарб в котомку. Иван тоже поднялся, притопнул каблуками, отряхнул хлебные крошки и… споткнулся. Вот пустяк вроде, ерунда, не упал даже – а только крик издал горестный. И спал с лица, глядя на левый сапог.
Эти красные сапожки княжич не проносил еще и трех месяцев. Только на Воздвиженье купил, на тиборской ярмарке – и уж как Иван им радовался! Настоящий сиразский бархат, золоченая вышивка, серебреные шнуры! Кошель серебра за них отдал, да еще старые сапоги в придачу – а и не жалко!
И вот, нате-здрасьте! Споткнулся о камешек, чирканул ногой неудачно, да вдруг вся подошва разом и отвалилась!
А еще каблуки железные!
– Вернусь домой – прибью купчину! – сжал кулаки княжич. – Обдувало какое!..
– Я же говорил, объегорили, – равнодушно молвил оборотень, почесывая колено босой ступней. – Сымай эту глупость.
– Да как же я теперь, без сапогов-то?!
– Да никак. Баловство это все – обувка. Ноги дышать должны.
– Не, волчара, я так не могу! – взроптал Иван. – Это у тебя, вон, пятки как копыта! А я, чать, не холоп, а княжич, мне босым невместно!
Яромир почесал в затылке. Баюн вылез из мешка, обнюхал торчащие из сапога пальцы Ивана и насмешливо замяукал.
Иван еще раз осмотрел отвалившуюся подошву. Потрогал крохотные гвоздики. Попытался приладить на место. Подошва, разумеется, держаться не захотела, и Иван гневно засопел. Орудовать иглой да ниткой он еще худо-бедно умел, одежу себе починить мог, но обувку… не, тут уж пусть челядь трудится.
Яромир взирал на это безучастно. Он-то сам умел много чего. И платье залатать, и стрелу выстрогать, и нож наточить, и огурцы засолить, и хату поставить. Без этого нельзя, когда живешь вдали от людей, в лесной избушке.
Но вот сапожному делу Яромир учен как раз тоже не был. Всю жизнь ведь проходил босым. Не то чтобы ему в самом деле так уж этого хотелось – зимой пальцы мерзли и вообще. Но когда он оборачивался волком, обувь оставалась на задних лапах – и это было дюже неудобно. Волк в сапогах – это же зайцам на смех. Каждый раз их скидывать? А если в дороге обернуться придется – под куст ховать, да возвращаться за ними потом?
Вот одежда оборачивалась в дополнительную шерсть. А носильные вещи – кошель там, нож – в репьи. Но обувь – нет. И крупное оружие тоже.
Яромир точно не знал, почему оно так. Волх-батюшка уж верно ведал, да он помер, когда Яромир под стол пешком ходил. Он в то время еще и просто оборачиваться-то с трудом умел. Финист и Белослава вовсе научиться не успели – их уж потом старшие братья натаскали.
– Ладно, Вань, кидай пока свою рванину в мешок, – велел Яромир. – Тут недалече сельцо есть небольшое, там найдем кого-нибудь, кто тебе этот лапоть починит.
– То не лапоть, а сапог сиразского бархату! – вскинулся Иван.
Но сапог в мешок кинул.
До села ехали дольше, чем наобещал Яромир. В этих краях Черниговского княжества народу жило не так уж много. Все поля, да леса – и ни единой землянки.
У Ивана понемногу стала мерзнуть нога. В одном только онуче было зябко и неуютно. Но вот впереди показался мосток через речушку – на бережку деревья, а на другой стороне избы. Из труб струились дымки… правда, только из трех почему-то.
– А остальные что ж не топят, в холодную сидят? – наморщил лоб Иван.
– Да, странновато, – согласился Яромир. – Ладно, сейчас дойдем, поглядим.
Добежав до моста, волколак остановился, ссадил седока и кувыркнулся, обращаясь человеком. Иван, его дожидая, рассматривал здоровенную дырищу в перилах.
– Надо же, до сих пор не починили… – поймал его взгляд Яромир. – Сорок лет прошло, а ничего не изменилось…
– Ты здесь раньше бывал, что ли? – догадался Иван.
– Бывал, как не бывать, – степенно ответил волколак. – Я на Руси-то, почитай, всюду бывал. Речка эта – Смородинка, а мост через нее – Калинов. Мы с братьями когда-то тут хорошо погуляли… Пролом этот, знаешь, откуда? Это Бречиславушка напился до зеленых риз, да и прошиб рогами с разбегу.
– Сорок лет назад?.. – заморгал Иван. – И что, до сих пор никто не поправил?
– Ну ты прямо как не на Руси живешь, – хмыкнул Яромир. – Это немец если видит непорядок, так и уснуть не может, пока не устранит. А мы, русские, ерундой голов не забиваем. Ходить не мешает – и ладно.
Немного подумав, он добавил:
– Хотя даже если и мешает – обойдем, не бояре…
– Да, дырища знатная, – согласился Иван. – Может, починим?
– Хочешь – чини.
– А что я-то сразу?! Я как-никак княжич! Рюрикович, между прочим!
– А я Волхович. Тоже не абы кто.
– Ну и не очень-то и хотелось мне этот мост чинить, – надулся Иван. – Слушай, а почему он Калиновым называется? Его Калин-хан построил, что ли?
– Да нет, калины просто вокруг растут…
Пересекши мост, княжич с волколаком вошли в село… или деревню? На этом берегу Смородинки лес, а здесь – место вычищенное, ни одного дерева вокруг. Значит, точно деревня, только избами застроенная.
И вокруг что-то ни души. Время-то еще не позднее – солнышко к небозему клонится, но до заката еще часы целые. А на улочках и во дворах безлюдье, все как вымершее.
– Неладно что-то… – пробормотал Яромир. – Неужто сестры Лихорадки и досюда добрались?..
Иван с Яромиром медленно зашагали вдоль плетней. Иван по сторонам не глядел – все морщился, поджимал босую ногу. А вот Яромир ко всему присматривался, принюхивался, и с каждой минутой все больше мрачнел.
Нигде не было ни души. Калитки и двери распахнуты, со многих окон сорваны ставни. Яромир сунулся в одну избу, в другую – везде пусто. Людей нет, утварь поломана или разграблена.
И ветер холодный завывает.
– Нет, не Лихорадки, – задумчиво молвил Яромир. – Набег, скорее. Половцы, может… или разбойники?..
Во всей деревне трубы дымили только над тремя избами. Яромир подошел к первой, постучал – ответа нет. Но дверь заперта изнутри. Оборотень вспрыгнул на завалинку, прижался лицом к толстому стеклу – горенка пуста, людей не видно.
Людей не видно, а вот голоса чьи-то слышны. И пол легонько сотрясается, словно пляшут, ногами топочут. Над столом пыль клубится, пустые миски и чашки подпрыгивают. Печь топится.
Яромир неслышно сошел с завалинки. Нет, сюда лучше не соваться. Это жировик гуляет – он гостей не любит.
Разных домовых духов множество несметное – дворовой, овинник, гуменник, банник, конюшенник… на каждый сарай, на каждую конурку свой нечистик. Конечно, это не значит, что они действительно живут прямо везде – во многих хозяйствах один домовой на все про все, а то и этого единственного нет, изба сиротствует. Где ж их столько напастись, чтобы каждый уголок населить?
Но все же бывают они самые разные. Доброжелательные обычно. Ну или хотя бы безвредные. Но вот жировик – он не из таких. Этот поселяется в домах пустующих, брошенных. И если уж поселился – считай, пропал дом. Вернись даже законные хозяева – жировик рад не будет, пакостить начнет исподтишка. А уж коли чужой кто сунется – в прямую драку полезет.
Конечно, его можно и выгнать. Дело нетрудное, если умеючи. Но вот Яромиру оно сейчас надо – с жировиком возиться? Деревню явно не он обезлюдил.
Но в следующей избе оказалось еще хуже. Там жировика не было… и вообще никого не было. В печи стоял ушат с топленым жиром – то ли из шалости, то ли еще из каких соображений его кто-то поджег. Получилось что-то вроде огромной масляной лампы без фитиля – и хотя жир уже остался только на дне, труба по-прежнему дымила.
Яромир не стал даже заходить – глянул на этот чад, да раскрыл дверь пошире, чтоб проветрилось. Ничего, скоро уже погаснет.
Никого не было и на подворье. В сарае телега без колес, в амбаре – копна жухлого сена. Ни людей, ни скота. В курятнике тоже пусто и грязно – только перья, помет, да у порога валяется куриный бог.
– Ну что там, есть кто?! – крикнул из-за плетня Иван.
– Нет, никого… хотя… – оглянулся Яромир. – Погоди-ка…
По двору ковылял старый облезлый пес. При виде оборотня дернулся, прижал уши, но не удрал. Яромир осклабился и встал у него на пути.
Пес испуганно замер. Замер и тот, кто сидел у него на спине. Росточком едва с локоть, мохнатый, с собачьими ушами, он настороженно глядел на Яромира. Потом вздохнул и буркнул:
– Видишь меня, да?
– Глаза пока не повылазили, – насмешливо ответил Яромир.
– Ты кто таков есть, паря? – спросил дворовой. – Не просто человек, да?
– Не просто, – кивнул Яромир.
Иван пялился на них в недоумении. Не понимал, чего это Яромир с псиной болтает. Ее седока он, разумеется, не зрел.
Мелких нечистиков у людей под ногами бегает много, да сами люди их почти никогда не замечают. Только если домовой сам пожелает показаться, и при том человек уже внутренне готов его увидеть. Иначе так невидимкой и останется. Даже если запнешься о такого ногой – все едино ничего не поймешь. Решишь, что споткнулся на ровном месте.
Но оборотень – дело совсем иное. Яромир Серый Волк видел дворового так же ясно, как собственную руку. Он выставил ногу, преграждая путь его «рысаку», и сказал:
– Поздорову, батанушко. Что у вас тут стряслось?
– А тебе какое дело? – хмуро осведомился дворовой. – Для какой надобности? Кто сам-то будешь?
– Да так, человек прохожий… Любопытно узнать, кто деревню-то обезлюдил. Половцы?.. Татаровья?.. Или свои же русичи?
– Не, – неохотно ответил дворовой. – Вообще не люди. Змей тут поработал.
– Горыныч?.. – нахмурился Яромир.
– Не, после этого одни угольки б остались. Другой – мелкий и двуногий. На коне ездит.
– Даже так. И как же это случилось?
Дворовой слез с собаки, побурчал и принялся рассказывать:
– Началось это все с того, что овцы у нас пропадать стали. Дочка корчмаря, дочка попа, дочка кузнеца…
– Овцы?.. – не понял Яромир.
– Еще какие овцы, – заверил дворовой. – Искали их, искали, да так и не нашли. Решили, что волкам на зубы попали или разбойники схитили. Но это-то ладно – потом хуже стало. Следующей ночью кто-то вломился в дом вдовы Дарёны и уволок ее саму и дочь-отроковицу…
Ох и вой тогда стоял над деревней! Мужики в тот же день взяли топоры, вилы – пошли по лесу с розыском. Целый день бродили, да никого не нашли.
А на следующее утро опустошенным оказался еще один дом. И на сей раз сразу девять человек пропало. Точнее, восемь пропало, а один лежал мертвым, с разрубленной головой. Дядька Громобой – первый охотник на деревне, в одиночку на медведя ходил с рогатиной.
После этого идти кого-то разыскивать никто уж не пожелал. Перепугались все до смерти. Следующей ночью никто спать не ложился, стереглись, сидели по избам с лучинами.
А все одно без толку. Следующим утром у колодца опять рыдали и убивались, поскольку ночью разграбили и расхитили еще один двор.
Вот так змей и повадился. Каждую ночь являлся. Кто на пути вставал – убивал без жалости. Остальных на тот берег утаскивал и… кто его знает, что уж он с ними делал. Живым пока никто не вернулся.
Уже после первой седмицы народ начал разбегаться. Кто в Любеч, кто в Чернигов, кто в Новгород-Северский. К концу второй осталось только несколько самых упрямых, что надеялись на чудо. А сейчас уже третья на исходе – и в селе, как видишь, ни души. Кто своей волей не ушел, тех змей пожрал.
– Вот беда-то какая… – покачал головой Яромир. – А ты сам куда собрался?
– Переезжаю, – мрачно ответил дворовой. – Чего мне тут теперь-то? Сначала Коровья Смерть скотину выморила, а потом еще и змей повадился. Люди ушли. Домовые ушли. Даже банники ушли. Кое-где уже пустодомки завелись, да жировики. Пойду и я подобру-поздорову. Может, приютят еще в какой веси…
– Вообще никого не осталось? – уточнил Яромир.
– Не… Дед Молчан еще остался, – мотнул головой дворовой. – Он старый, колченогий, родни нет, бобылем живет – вот и бросили его. Там он – в самом дальнем конце, уже у края леса. Пятый день по ночам в погребе ховается.
Яромир распрощался с дворовым и поделился новостями с Иваном. Тот затревожился, заволновался, потянул из ножен Самосек. Но пока что вокруг было тихо, да и до заката время еще оставалось.
Дед Молчан и в самом деле оказался в своей избе. Седой как лунь, косматый, хромой, он долго не отворял, кряхтел в сенях, но в конце концов пустил нежданных гостей. Только с порога сказал, что явились они сюда зря, в погребе трое не поместятся, да и змей уж не сегодня-завтра его таки сожрет.
– Может, в другом каком домке переночуете-та?.. – с надеждой спросил он. – Тут у нас везде свободно – выбирай, кака глянется…
– Все ушли, значит… – протянул Яромир, входя в избу.
– Все, милай, все, – подтвердил Молчан. – Хто куды. А хто не ушел – того змей сожрал. Мы уж и ловушки на него ставили, и принады – да што ему, змею-то… Я один осталси – мне итти-то некуды… Не сегодня, так завтра помру… хотя я и так скоро помру. Мне, милай, уже восимисят годов…
– У, дед, да ты старше меня, – покивал Яромир. – Чуть-чуть.
Старик закхекал, приняв слова оборотня за шутку. Порывшись в закромах, он достал горшок с пареной репой, две вялые луковички, шматок копченого сальца и кринку хмельного меда. Повинился, что ужина такая скудная, но сами понимаете.
Ивану, впрочем, было и не до еды. Он чуть не с порога спросил, умеет ли дед чинить сапоги. Тот покряхтел, подумал, почесал бороду, долго рассматривал Иванов сапог и в конце концов махнул рукой. Мол, нечего тут и чинить – проще новый смастрячить. А эти сразу выбрасывай. Вон, в печку хоть кинь.
– А мне-то тогда в чем ходить?! – возмутился княжич. – Дедусь, у тебя на замену сапогов нет?! Серебром плачу!
– Сапоги?.. – вскинул косматые брови Молчан. – Што ты, милай, откуль у меня сапоги-то? Я их видел-то в жизни раз, когда к нам боярин мимоезжий за пес знает каким антиресом заглядывал. Вот лапти есть, хорошие. Не побрезгуешь?
Лапти у старика действительно были. Да не одна пара, не две, а добрых три дюжины, всех размеров. Висели от стенки до стенки на лыковой веревочке.
Плел их старик явно собственноручно. Вон, на лавке и кочедык валяется. Потертый, старый – рукоятка треснула, закругленное лезвие выщерблено. Верно, не одну сотню лаптей этим кочедыком сработали.
Не любя ходить босым, Иван неохотно натянул онучи и сунул ноги в лапти. Рожу при этом кривил так, что губы за уши уезжали – так уж ему, княжичу, было брезгливо. Узнает кто, сраму не оберешься.
Переобувшись, Иван некоторое время топтался на месте, а потом вдруг как-то сразу захотел есть. Однако Яромир к тому времени уже сточил почти все хозяйское угощение. Иван еще потоптался, пожевал репы и под звуки бурчащего живота убрел искать чего повкуснее.
Найти он нашел немного. Этой осенью в деревне побывала Коровья Смерть, был большой падеж скота. Зима обещалась быть голодной. Большую часть припасов беженцы забрали с собой, а если что и оставалось – стибрили хитники. Тот же змей или, вон, дед Молчан.
Однако кое-что Иван все-таки раздобыл. В одном погребе раскопал незамеченную до него кадушку соленых огурцов, в другом – пару брюквин, в третьем – кривую морковину. А в некоем курятнике ему вовсе улыбнулась удача – нашарил спрятавшуюся под насестом курицу на яйцах.
– Яишенку сварганим! – облизнулся Иван, возвращаясь в избу. – Да с жареной курочкой!
– Молодец, добытчик, – похвалил Яромир, перебирая полешки. – Сейчас печь затопим. Дедусь, ты как насчет курятины?
– Не, милай, я уж сыт, – отмахнулся старик, лежащий на перекрыше. – Вы готовьте себе, а я подремлю… Только у меня там шесток сломан… и ухват тоже… Вы уж там как-нибудь…
– Что-то у вас в деревне все сломанное… – проворчал Яромир. – Чего ни возьмись – сломано. Или пропало.
– Ну так времена-то нонче тяжкие… – забубнил дед Молчан. – Змей вот повадился, Кащей опять же лютует…
– Так это ж, верно, не змей и не Кащей тебе шесток-то сломали. Или таки они?..
– Да не… Так, сломалось… давно уж… летось…
– Ну за полгода-то мог бы и починить, – покачал головой Яромир. – Ладно… Слышь, котяра, почини печку, а?
Баюн, пригревшийся в теплом подпечье, приоткрыл один глаз и лениво мяукнул:
– Ты не очумел ли, волчья шерсть? Коты печей отродясь не чинили.
– Ни от кого помощи не дождешься, – хмыкнул Яромир и начал чинить сам.
Иван тем временем прирезал и стал ощипывать курицу. Получалось у него это не очень ловко, но он смертно хотел есть, а потому старался. Баюн, смотревший на это сонным взглядом, помимо воли принялся рассказывать сказку про рябую курицу.
– Жили-были дед и баба, и была у них курочка Ряба, – вяло мурлыкал волшебный кот. – Снесла она как-то яичко – не простое, а золотое. Сука. Дед бил-бил, не разбил. Баба била-била, не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Сука. Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет. Не плачь, дед, не плачь, баба, я снесу вам яичко другое – не золотое, а простое…
С интересом слушавший Иван немного подождал, а потом спросил:
– А дальше?
– Все, – хмыкнул Баюн. – Сказка вся. Рад бы врать дальше, да нельзя.
– Что, все?! – разочаровался Иван. – Такая короткая?! Глупая сказка какая-то… Разбили яйцо и плачут… вообще ни о чем.
– Это в голове у тебя ни о чем, дурак тупой, – фыркнул Баюн. – А «Курочка Ряба» – это одна из самых древних и глубоких сказок. В ней смыслов несколько слоев.
– Да ладно, – усомнился Иван. – Это каких же?
– Таких, дурак, – раздраженно ответил Баюн. – Это тебе не просто сказка – это пересказ древнего мифа о сотворении мира, золотом веке и грехопадении человечества. Яйцо – это символ мироздания, семя, заключающее в себе жизнь и вселенную. Божество-творец, демиург создает для людей мир – идеальный мир, безупречный. Золотой век. Однако люди, будучи по природе своей жадными, тупыми и вечно всем недовольными тварями, всеми силами пытаются этот идеальный мир уничтожить. У них ничего не получается, но эти их попытки не остаются без внимания. Из земных недр поднимается хтоническое чудовище, воплощение самого Хаоса, которое охотно помогает людям уничтожить дарованное им сокровище. Причем с легкостью – буквально взмахом хвоста. Поняв, что произошло, люди впадают в панику и молят о спасении. Сжалившееся божество приходит на помощь и создает им новый мир – однако на сей раз уже далеко не идеальный, а самый обычный, полный проблем, каверз и недостатков. И если люди и его разрушат – а на сей раз они вполне могут сделать это и собственными силами, – третьего шанса они уже не получат.
– Э-э-э… – протянул Иван, морща лоб. – Чего?..
– Да ничего! – огрызнулся Баюн, накрываясь пушистым хвостом. – Иди в дупу, пень тупой!
Как следует набив брюхо и испив хмельного меду, Иван улегся на лавку. А Яромир достал из котомы белый рушник, подаренный бабой-ягой. Потер его между ладоней, зачем-то даже поплевал на уголки, повесил на гвоздь у притолоки и сказал:
– Пойду кустодничать, Вань.
– Куда, зачем?.. – сонно захлопал глазами княжич.
– Змея дожидать, – вздохнул Яромир. – Он этой ночью сюда заявится, не позабыл?
– А… а зачем?..
– Да я почем знаю, чего он сюда заявится? Опять, верно, грабить и убивать.
– Да не об этом я! Ты его дожидать зачем пойдешь?
– Ну… так. Спросить хочу, где у него стыд.
– Э… а… так может, я с тобой? – схватился за Самосек Иван.
– Да не надо пока, отдыхай, – уклончиво ответил Яромир. – Даст Род, я и один справлюсь. А коли нет… видишь этот рушник? Его бабушка Овдотья сшила.
– Ага, вижу. И чего?
– Если вдруг с него кровь закаплет – значит, я в беде. Вот тогда и мчи мне на помощь что есть ног. Сладились?
– А то! – кивнул Иван.
Но едва Яромир вышел за порог, как Иван оглушительно захрапел. Аж избушка затряслась – так крепко уснул младой княжич.
А на улице совсем стемнело. Вымершая деревня стояла пустая и холодная – только в окошке деда Молчана мерцала лучина. Яромир, оборотившийся волком, долго нюхал следы, искал, откуда приходит змей. Наконец убедился – с того берега Смородинки. Оттуда струится этот гадкий, клейкий запах, похожий на ужиную жидкость.
Взойдя на Калинов мост, Яромир вновь обратился человеком, воткнул в щель меж досками каленую стрелу и уселся на бережку, жуя травинку.
