Наталия

– Наталия Александровна, разрешите задать нескромный вопрос: почему вы дали главной героине вашего романа свое имя? – спросила ответственный редактор редакции женской остросюжетной прозы издательского дома «Орф», невысокая дама средних лет с длинными, завитыми на концах в затейливые локоны рыжими волосами, обвешанная многочисленными серебряными украшениями.

Ее рука с розовым маникюром покоилась на стопке листов бумаги.

Сидевшая около ее большого стола женщина лет сорока, изящная блондинка с модной короткой стрижкой, произнесла:

– Инга Дмитриевна, ну отчего же свое? Меня зовут Наталия Александровна, а мою героиню – Наталья Александровна! Заметьте, она Наталья, я же – Наталия! Это два совершенно разных имени! Мне ли не знать.

Ответственный редактор (которую писательница про себя обожала называть безответственным редактором) усмехнулась:

– Ну, понимаю-понимаю, вы, как многие авторы, отталкиваетесь от реальных прототипов. Собственно, оно и ясно: ведь, несмотря на заявления эстетствующих литераторов и литературных эстетов, не жизнь копирует искусство, а, разумеется, как оно и должно быть, искусство берет себе в качестве образца жизнь. Как оно может-то быть иначе?

– Действительно, как? – произнесла Наталия Александровна, являвшаяся уже в течение многих лет автором издательства «Орф» и специализировавшаяся на женских триллерах.

Впрочем, вопрос был явно риторический.

– Кроме того, фамилия моей героини в отрывке, который я предоставляю вам, не упоминается. И могу вас уверить, она у нее точно не Хрипунова! – продолжила писательница, которая сама носила эту фамилию.

Раздался стук, и в кабинет впорхнула куклообразная белокурая секретарша, сидевшая в приемной и охранявшая, аки Цербер, подходы к кабинету Инги Дмитриевны. Девица, имени которой Наталия Хрипунова никак не могла запомнить, поставила перед начальством бирюзовую чашку с золотым ободком (в ней дымился предпочитаемый этим самым начальством травяной чай) и обычную, белую, с жиденьким кофе, перед Наталией.

– Я пью тоже чай. Черный. С лимоном! Неужели так сложно запомнить? – произнесла писательница, и куклообразная секретарша, беспрекословно забрав чашку, удалилась.

Проводив девицу взглядом, безответственный редактор заметила:

– Ну, хорошо… Все равно речь идет пока что о черновом варианте. И имя или фамилию можно заменить в одну секунду при помощи соответствующей функции в «Ворде».

– Но я не хочу, чтобы что-то меняли! – запротестовала писательница Наталия Хрипунова.

Редакторша лукаво посмотрела на нее:

– Наталия Александровна, ведь всегда что-то надо менять, не так ли? Вам ли, издавшей у нас тридцать шесть романов, это не знать?

– Тридцать восемь! – поправила ее не без яда в голосе писательница. – И у меня в загашнике имеется еще тридцать девятый и юбилейный, сороковой. И этот, поверьте мне, Инга Дмитриевна, будет настоящей бомбой! И вернет мне прежние позиции в списке ваших топ-авторов!

Редакторша, слышавшая подобную метафору почти от каждого из писателей, с которым она работала (и не верившая в то, что Хрипунова сможет снова воссесть на беллетристическом олимпе), пробормотала:

– Ну, у нас все-таки не военный концерн, а скромный издательский дом, так что никаких бомб нам не надо, а всего лишь крепенькие романы.

Писательница сделала вид, что пропустила комментарий мимо ушей. Что же, такова была ее участь: сидеть в кабинете этой особы, выслушивать ее комментарии и стараться выбить новый гонорар.

Увы и ах, как бы ни хотелось Наталии Хрипуновой, но она с некоторого недоброго времени не могла более причислить себя к числу детективщиц первого эшелона, несмотря на свой головокружительный успех еще несколько лет назад. Хотя она по-прежнему публиковалась все в том же большом и могущественном издательском доме, что и большинство тех, чьими шедеврами зачитывалась вся Россия, а также ближнее и даже отчасти дальнее зарубежье.

Да, теперь уже не принадлежала она, положа руку на сердце, и ко второму эшелону. И даже к третьему тоже нет. Вопрос заключался в том, тряслась ли она в четвертом или пятом. Или, быть может, даже в шестом?

Наталия Хрипунова знала, что ей просто не повезло: романы у нее были не хуже, а зачастую и намного лучше, чем у всех этих примадонн книжных ярмарок и королев печатного слова. Просто у них были связи, а у нее их не было. Им посчастливилось попасть в струю, а ей нет. Их взяли на раскрутку, а ее в последние годы абсолютно незаслуженно задвинули в литературный медвежий угол.

Что, однако, не меняло того, что в последнюю пару лет под ее именем выходили подлинные шедевры, но, в отличие от прежних времен, крошечными тиражами, а вот эти так называемые знаменитости выдавали на-гора весьма посредственные книжонки, выпускаемые тем не менее в огромных количествах. И народ по инерции продолжал покупать и пережевывать то чтиво, которое подсовывали ему ушлые издатели типа тех, что восседала в мягком кожаном кресле напротив Наталии.

– Так что скажете? С учетом того, что у меня в загашнике еще два, в том числе юбилейный? Вы ведь к моему сороковому роману устроите небольшую рекламную кампанию? Я предлагаю…

Безответственный редактор чуть заметно поморщилась. Она ужасно не любила, когда писатели давали ей советы. Потому что давать советы было, конечно же, исключительно ее прерогативой.

– Наталия Александровна, прошу вас! Мы с вами уже говорили об этом в прошлом году. И в позапрошлом тоже! Да, романы у вас неплохие, однако с некоторых пор у народа не идут. Это по тиражам видно. Да, раньше наш издательский дом связывал с вами определенные надежды, однако это было давно. Хоть и правда.

Безответственная редакторша усмехнулась, а Наталия пожалела, что под рукой у нее нет увесистого пресс-папье из малахита (или, на худой конец, из лазурита), чтобы заехать по этой самодовольной рожице.

– Да и вообще, сейчас кризис, тиражи у всех упали, средства на рекламные акции значительно урезаны. У нас наши «звезды» идут почти что без рекламных кампаний, не говоря уже о середнячках или прочих авторах.

Наталия Хрипунова обиженно поджала губы. Вот, значит, к какому разряду отнесли ее «орфушники», как титуловала она про себя работников издательского дома «Орф» – в разряд прочих авторов! И это ее, саму Наталию Хрипунову, королеву российского триллера, штурмовавшую не так давно головокружительные высоты списков бестселлеров.

– Если вам не нужны мои романы… – начала Хрипунова, а редакторша, вздохнув, перебила ее:

– Наталия Александровна, нужны! И нам, и вашим поклонникам, которые, вне всякого сомнения, получают удовольствие от прочтения ваших триллеров и ждут не дождутся ваших новых произведений. Да, нужны, но не такими тиражами, о которых вы нам твердите. Рынок есть рынок.

Наталия ничего не ответила. Что же, все указывало на то, что долгожданного повышения гонорара ей не видать как своих ушей. Тут не о повышении речь – как бы вообще не секвестировали! В этом отношении «орфушники» были весьма прытки и ссылались на вековечный кризис, причем вне всякой зависимости от реальной конъюнктуры на рынке.

– Но ведь это в самом деле будет бомба! – повторила упрямо писательница. – Такого сюжета еще ни у кого не было!

Безответственная редакторша сдержалась, чтобы не заметить язвительно, что для того, чтобы заявлять, что такого ни у кого еще не было, надо сначала от корки до корки прочитать все произведения, вышедшие на всех языках во всех странах мира за весь период книгопечатания. И только потом бросаться столь опрометчивыми заявлениями. Но что поделать, писатели, что из двадцать пятого, плетущегося в самом конце эшелона, что из несшегося флагманом впереди шикарного «Восточного экспресса» творческой элиты, всегда любили прихвастнуть. И надавить на эмоции. И театрально поугрожать. И все с одной целью – попытаться схватить издательский дом за горло и выбить как можно больше денег и условия получше.

Деньги и слава – вот что им всем требовалось. И все же в большей степени деньги, чем слава. Быть знаменитым без гроша в кармане или с парой позеленевших медяков в оном почему-то никто упорно не соглашался.

А этого Инга Дмитриевна, как ни бейся, никак не могла понять.

– А может, не было, потому что и не надо такому быть? – произнесла она, но, заметив кислое выражение лица писательницы Хрипуновой, добавила: – Хорошо, Наталия Александровна, я ничего обещать не могу, но мы подадим заявку в пиар-отдел. Вы же знаете, мы можем только внести предложение, остальное не в нашей компетенции.

Хрипунова не стала возражать и заявлять, что вполне даже в нашей, рассчитывая на то, что рано или поздно, не мытьем, так катаньем выбьет рекламную кампанию на один из своих романов. Пусть даже и не юбилейный.

– Но тогда хорошо бы повысить гонорар, потому что последнее повышение было три года назад, с той поры воды много утекло.

Редактор развела руками:

– Моя зарплата в последний раз повышалась два года назад.

Писательница оживилась:

– Вот видите, вам повышают чаще, чем мне! Я тоже хочу каждые два года! Ведь у меня гонорар каждые два года не то что не повышается, а понижается! Вам ли, Инга Дмитриевна, не знать!

– Наталия Александровна, давайте не будем снова заводить старую песню о главном. Могу предложить перевыпуск ваших старых романов в мягкой обложке. Отберем пять наиболее популярных.

– Десять! – быстро вставила Хрипунова. – Или пятнадцать?

– Хорошо, шесть! – ответила Инга Дмитриевна. – Больше, увы, нам ситуация не позволяет.

Писательница не стала с ней спорить, хотя придерживалась мнения, что очень даже позволяет.

– Но вернемся к вашему новому роману! – заявила редактор. – Точнее, к его первой части, которую вы мне сдали. Вы же понимаете, что мне нужен весь текст.

– Предоставлю, причем с большой радостью, когда мы договоримся о перевыпуске старых книг! – заявила Наталия.

Редактор снова горько вздохнула. И почему ей на работе за вредность не выдают бесплатно молоко? Хотя тут впору виски или шерри-бренди наливать – ведь она работала не на атомной электростанции или химпроме, а в издательском доме.

Что, вне всяких сомнений, было для здоровья гораздо более вредно.

– Наталия Александровна, это просто смешно! – попыталась она увещевать писательницу, но та никак не соглашалась, требуя сначала письменных гарантий.

– Ну хорошо, наш юротдел подготовит соответствующее соглашение. Но не раньше конца месяца, у нас ведь праздники на носу. Когда сдадите продолжение?

Хрипунова хитро взглянула на безответственного редактора:

– А вам что, понравилось? Вторую часть хотите? Желаете узнать, как события развиваются дальше?

Инга Дмитриевна поняла, что одержала победу – впрочем, как всегда. Все эти писатели алчут денег, но сходят с ума только по одному: славе.

Вошла секретарша, поставила перед Наталией чашку, на этот раз с чаем. И даже с лимоном. На чашке был изображен большой озорной поросенок. Ну, или маленькая наглая свинья. Наталия, не поблагодарив, скривилась. Это что, тонкий намек?

Секретарша бесшумно удалилась, а Инга заметила:

– Буду с вами откровенна, Наталия Александровна, ведь мы работаем вместе уже тринадцатый год.

– Четырнадцатый! – пробурчала писательница, а редакторша тем временем продолжала:

– Этот роман – типичнейший триллер от Наталии Хрипуновой. Однако вы начинаете повторяться, Наталия Александровна. Опять бедная, хотя, по сути, не такая уж и бедная мать с ребенком. Опять бегство от опостылевшего мужа. Опять старый дом. Опять тайный подземный ход. Опять скелеты. Опять молодой роковой красавец. Опять жуткая семейная тайна. Опять исчезнувший малыш. Все это было, причем не в одном и не в двух романах!

Наталия Хрипунова самодовольно усмехнулась:

– Ну, помнится, кто-то жаловался Джузеппе Верди, что «Риголетто» похожа на «Аиду», а то и на «Травиату». На что маэстро резонно отвечал, что и то, и другое, и даже третье написано им!

– Да, да, этот музыкальный анекдот вы приводили в нескольких своих романах. Только в одном случае был Чайковский, в другом Мусоргский, соответственно, каждый со своими произведениями, в третьем, кажется, даже Вагнер.

– Пуччини, – заявила оскорбленная до глубины души писательница. – И что из этого? У каждого есть свой стиль и свои элементы сюжета! Вон у Дэна Брауна каждый раз его туповатый профессор семиотики мечется то по одной, то по другой туристической Мекке в поисках все новой подсказки, оставленной хитроумными пращурами или экзотическим серийным убийцей. И ничего, никто еще на скудность фабулы не жаловался!

– Но вы же не Дэн Браун! – мягко усмехнулась Инга Дмитриевна, что привело к долгой, полной возмущенного писательского сопения паузе.

Пролистав лежавшую перед ней рукопись, редактор сказала:

– Но в общем и целом роман неплох, хотя кое-какие сцены местами и затянуты. Придется подсократить. Стиль тоже кое-где прихрамывает, но у вас с этим всегда проблемы.

– Ваши литредакторы с присущей им непосредственностью в два счета поставят его на костыли! – сказала уязвленная Хрипунова.

Инга Дмитриевна, поняв, что писательница дошла до кондиции, подсластила горькую пилюлю:

– Но в общем и целом завязка интересная, повествование держит в напряжении, читается легко. В общем, крепкий триллер. Я же сказала, наитипичнейший роман Наталии Хрипуновой.

Наталия Хрипунова расцвела, и безответственный редактор поняла, что вопрос о повышении гонорара после этих слов ставиться больше не будет. До следующей рукописи.

– Однако, как мне кажется, вы переборщили с мистикой. Не забывайте, вы работаете в жанре детектива и триллера! Мистика была в моде лет десять назад. Конечно, и сейчас почитывают, но тиражи очень сильно упали. Ваша жанровая всеядность может отпугнуть среднестатистического поклонника Наталии Хрипуновой.

Писательница победоносно ухмыльнулась. Ее всегда изумляло то, что ее умудрялись впихивать в рамки того или иного жанра только на основании названия книжной серии, в которых по прихоти того или иного безответственного редактора выходили ее книги в «Орфе». Как будто серия определяет содержание, а не содержание серию! Но «орфушники» придерживались своего отсталого «орфушечного» мнения, и дискутировать по этому поводу в сто пятый раз подряд ей не хотелось.

– Повторяю, в этот раз все будет иначе! Но раскрывать раньше времени секреты не буду. Что же касается легкого налета мистики, то читатель, смею заметить, это любит. Вы газеты открывали, в Интернете форумы видели? Сплошные гадалки, ворожеи, предсказательницы! Так что мистика нужна, да еще как!

– Но мертвый мальчик, живущий в шкафу… И уводящий за собой мальчика настоящего… И весь этот псевдоготический ужас… Не знаю, не знаю, Наталия Александровна, поймет ли это ваш читатель!

– Я же сказала – дождитесь финала! – вставила с хитрой улыбкой Хрипунова.

Безответственный редактор покачала головой, потом поднялась из-за стола, подошла к приоткрытой двери и захлопнула ее – видимо, чтобы их не подслушала блондинистая куклообразная секретулька.

– И вот еще что, Наталия Александровна, – произнесла она, понизив тон. – Откуда вы узнали?

– Что узнала? – ответила писательница, а Инга Дмитриевна, звеня многочисленными серебряными украшениями, заявила:

– Ну, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! Не прикидывайтесь, что не понимаете! Это же у вас в романе и является завязкой всей интриги!

Писательница, которая действительно не понимала, о чем редакторша ведет речь, решила, однако, не демонстрировать свое полное незнание, а, как водится, пошла ва-банк.

– Ну, понимаете, слухами земля полнится, – протянула она, понимая, что эту расхожую фразу можно использовать для объяснения практически всего.

Вот только чего именно в этом конкретном случае?

Редакторша, обойдя стул, на котором восседала писательница, продолжила:

– Но ведь это случилось всего пару недель назад! И об этом никто не знал! И в издательстве у нас только-только слухи стали просачиваться, а вы раз – и сдали мне рукопись, в которой об этом открытым текстом написано. Вы понимаете, какие это может иметь последствия?

Хрипунова не понимала, однако, напустив на себя таинственный вид (что при выбивании повышения гонорара, увы, в последнее время помогать перестало), заявила:

– Ну, у меня имеются собственные конфиденциальные источники.

Опять же фраза, к которой придраться невозможно! Наталия бы сама многое отдала, чтобы узнать, в чем весь сыр-бор, однако уже поняла, что редакторша убеждена: она, писательница, знает нечто, что знать элементарно не может! И отчего-то упомянула об этом в рукописи своего нового романа.

– Какие? – Длинный нос Инги Дмитриевны затрясся в такт ее серебряным украшениям. Наталия не без зависти уставилась на побрякушки. Это что, изумруды? Неплохо, однако, живут безответственные редакторы издательского дома «Орф», которым, по их собственным словам, не повышали зарплату в течение двух лет! Очень даже неплохо!

Хрипунова усмехнулась. Ну да, а может, Инге еще ключи от квартиры дать, в которой деньги лежат? В квартире самой Наталии Александровны деньги, увы, не лежали, и виноваты в этом, по ее твердому убеждению, были исключительно «орфушники».

– Этого, как вы прекрасно понимаете, я сказать не могу. Иначе тогда конфиденциальные источники перестанут быть конфиденциальными, вы не находите?

Здорово она ей задвинула! Писательница почувствовала, что, несмотря на несбывшееся повышение гонорара, день все же удался.

Редакторша вздохнула и снова опустилась в глубокое кожаное кресло. Ее рука, побрякивая серебром, легла на стопку листов.

– Пока что с рукописью ознакомилась только я. Ну, и еще пара человек из моего отдела…

Наталия про себя усмехнулась. Куда там! Она знала: если в руки «орфушникам» и «орфушницам» попадало что-то стоящее и занимательное, они передавали рукопись от одного сотрудника к другому, из отдела в отдел. При этом не забывая костерить на чем свет стоит дурной стиль автора и сюжетные нелепости.

– Пара? – Писательница вздернула тонкую бровь. Инга Дмитриевна смешалась.

– Ну, какая разница, Наталия Александровна! Однако вы сами понимаете – эти моменты так пойти в печать не могут. Их надо исправить! Так что даже хорошо, что вы предоставили пока что только первую часть. Вторую сдайте уже с внесенными изменениями!

Хрипунова закатила глаза. Как «орфушники» обожают править то, что править не нужно. А вот то, что править как раз нужно, например многочисленные стилистические огрехи, а также орфографические и пунктуационные ошибки, на которые любой автор имеет полное право, они в массе своей игнорируют.

– И что же надо исправить? – произнесла она, так и не понимая, чего же Инга от нее добивается. Потому что не имела ни малейшего представления, что надо править.

Безответственный редактор в который раз вздохнула (видимо, она считала, что это делает ее более солидной).

– Наталия Александровна, должна сказать, что даже отчасти восхищаюсь вашим безрассудством! Потому что, попади роман в другие руки, у вас могли бы быть крупные, очень крупные проблемы! Вплоть до расторжения с вами сотрудничества на веки вечные! Как тогда с Сальниковой…

Наталия Хрипунова вздрогнула. Господи, Инга что, белены, что ли, объелась? Что в сданном отрывке романа такого криминального? Да ничего! Решительным счетом ничего. Откуда тогда возникло упоминание возможного расторжения сотрудничества на веки вечные? И упоминание Сальниковой, имя которой всего несколько лет назад было у всех на устах и которая издавалась миллионными тиражами (как считала Наталия, абсолютно незаслуженно), гребла деньги не то что лопатой, а настоящим ковшовым экскаватором, примерно таким, какие используют в австралийских рудниках (совершенно незаслуженно!), и которая внезапно исчезла с литературного небосвода (а вот это очень даже заслуженно!) после некоего скандала с самым главным «орфушником», по слухам, закатив ему пощечину. Что именно стало причиной выпадения Сальниковой из обоймы и последовавшего за этим прозябания у самого подножия пирамиды издательского бизнеса, никто толком не знал, хотя рассказывали такое…

Наталия не сомневалась, что причина была одна: деньги. Хотя она сама бы, если честно, не отказалась хотя бы от части тех гонораров, которые получала тогда эта полностью переоцененная и теперь всеми совершенно справедливо забытая Сальникова! Мир ее литературному праху!

– Это шутка? – произнесла Наталия, стараясь понять, не издевается ли над ней Инга. Но, похоже, нет.

Редакторша постучала розовым ногтем по стопке листов.

– Так что правьте! Сделайте из героини жену не главы издательского дома, а, скажем, сети гипермаркетов. Или бензоколонок. Или отелей для собак! Но уберите любое упоминание об издательстве!

Хрипунова поджала губы.

– Ах, вот в чем дело… То, что моя героиня – жена владельца издательского дома… Но ведь я имела в виду вовсе не «Орф», как вы такое могли вообще подумать! У издательского дома в моем романе названия никакого-то и нет!

– И не надо! – парировала редакторша. – У вас генерального директора зовут Алексеем, а нашего, как вы знаете, зовут Аркадием.

– Конечно, очень похоже! Просто одно и то же! – съязвила Хрипунова, а Инга произнесла:

– Не надо ерничать, Наталия Александровна. И то, и другое имя начинается на букву «А». Я вас ведь за двенадцать лет нашего сотрудничества отлично изучила.

– Четырнадцать! – поправила ее писательница, но редакторша это проигнорировала.

– Вы очень болезненно относитесь к разумным предложениям издательства, зачастую воспринимая их в штыки. Впрочем, не вы одна. Видимо, все вы, авторы, такие…

«Вы, авторы» она произнесла таким тоном, как фанат старушки Хиллари изрыгнул бы ненавистную фамилию Трамп, поклонник серьезной литературы – имя «Наталия Хрипунова», а кошка промяукала бы слово «собака».

– Однако в этом случае должна настоять на этих правках, причем на столь раннем этапе работы над рукописью. Потому как из-за нее неприятности могут быть не только у вас, но и у меня. А мне терять из-за вас работу, Наталия Александровна, при всем к вам уважении, очень даже не хочется!

Пропустив мимо ушей слова об уважении, которые Наталия отнесла в разряд сарказма, Хрипунова холодно заметила:

– Нет, я не буду ничего менять!

– Тогда, – Инга Дмитриевна брякнула тяжелым серебром, – ваш роман придется отклонить.

Хрипунова в ужасе посмотрела на редакторшу, а та, чуть смягчившись (не зверь же, в самом деле!), добавила:

– Понимаю, что вам бы этого не хотелось, и мне тоже. Тем более что ваш роман уже вставлен в график на осень, а другой вы, конечно, предоставить не сумеете. А тогда под угрозой ваше участие в Московской книжной ярмарке в сентябре.

Наталия вцепилась в подлокотники кресла. Для Московской книжной она уже и платье новое купила, а они хотят лишить ее законного выступления! Так в чем же дело?

– Так что быстро все меняем, и дело в шляпе. Не хотите, так наши литредакторы это поправят. Так кого сделаем вместо издателя? Владельца гипермаркетов?

– Владельца крокодильей фермы! – заявила недовольная Хрипунова. – Скажите ради бога, чем вам не угодило упоминание безымянного издательства, которое в романе роли никакой не играет?

Инга расцвела и зазвенела серебряными украшениями.

– Вот и отлично! Я же знала, что мы поймем друг друга, Наталия Александровна! Очень хорошо, что не играет. Было бы ужасно, если бы играло…

Посмотрев на писательницу, она произнесла:

– Вы сами подумайте, вы узнаете о том, что наш генеральный разошелся с женой, точнее, то ли она от него ушла, то ли он ее выбросил из… из того, что вы в своей рукописи называете «подмосковным палаццо». Причем ведь его жену зовут Наталья! Как вас!

– Отнюдь! Она с мягким знаком, я же с «и». Это разные имена, сколько вам объяснять! – заявила Хрипунова. – И да, мне отлично известно, как зовут жену генерального. И что с того, теперь упоминание этого не самого, надо сказать, редкого, по крайней мере среди дам, которым за тридцать, имени под запретом? Как мне прикажете назвать героиню? Меланьей? Феклой? Грегуарой?

Инга Дмитриевна хмыкнула.

– Узнаю ваш фирменный хрипуновский сарказм, Наталия Александровна, понятно, что любой автор отталкивается от реальных событий, по-своему их переосмысливая и переделывая, но вы этого как раз и не сделали! Вы просто взяли и безо всяких прикрас изложили секретную информацию о расставании нашего генерального со своей женой. Она же уехала от него с сыном. И поселилась где-то в поселке, где жили раньше сливки советской интеллигенции. И они ведут тяжбу из-за пакета акций нашего издательского дома, который ей принадлежит. А вы это все взяли да описали в своем новом романе! Причем сдобрили все выдуманными деталями и оскорбительными для Аркадия Михайловича мыслями и поступками его жены и его самого!

Наталия молчала, уткнувшись взглядом в полированную столешницу, а Инга, хихикнув, сказала:

– Но я очень смеялась, скажу вам по секрету. И другие тоже. Однако вы сами понимаете, что если до генерального дойдет, что один из авторов измывается над его приватными проблемами, более того, излагает их в своем романе, то медлить с разрывом с вами деловых отношений Аркадий Михайлович, человек, как известно, вспыльчивый, не будет. Он Сальникову за меньший проступок выбросил на улицу, а она была звезда первой величины, не чета вам.

– Благодарю за комплимент! – едко произнесла Наталия. – Ну хорошо, убедили. Да, издательский дом я, конечно, уберу, что-то занесло меня не в те края, приношу свои извинения.

Инга Дмитриевна удовлетворенно хмыкнула.

– Отлично, Наталия Александровна! Но все же по старой дружбе скажите – откуда вы узнали пикантные подробности? Точнее, откуда вы вообще узнали, что они расстались, ведь это держалось ими в строжайшей тайне. А вы, кажется, получили к этому доступ раньше всех! У вас что, шпионы в подмосковном палаццо Аркадия Михайловича?

Наталия неопределенно пожала плечами:

– Извините, но свои источники я не сдаю.

Безответственный редактор, взглянув на часы и осознав, что давно настало время обеденного перерыва, произнесла, вставая:

– Вот и хорошо! Ну что же, мы со всем разобрались, так что правьте текст и учтите правку для продолжения вашего нового романа. Кстати, когда пришлете продолжение? Потому что очень уж хочется узнать, что там дальше случилось с женой владельца издательского дома. Ну, теперь сети гипермаркетов.

– Ну, или сети борделей! – сказала Наталия – и поняла, что совсем даже не сказала подобную скабрезность, а только подумала. Да, с «орфушниками» они, конечно, друг друга не любили, однако жили в некоем взаимовыгодном симбиозе. Хотя гораздо больше выгоды, и Наталия ничуть в этом не сомневалась, извлекал из их сотрудничества издательский дом, ей же доставались сущие крохи с барского стола.

Однако она не собиралась портить отношения с самым крупным издательским домом России.

– Вы продолжение присылайте, лучше вместе с окончанием сразу, однако скажите уже сейчас, Наталия Александровна: как там события развиваются дальше?

«Как события развиваются дальше… Как развиваются… Дальше…»

Эта мысль билась в голове Наталии Хрипуновой, добиравшейся от издательского дома на шоссе Энтузиастов до своей четырехкомнатной квартиры, расположенной в Крылатском, на метро.

А ведь могла бы иметь свой «Майбах» с личным шофером и собственный подмосковный палаццо. Хотя нет, претенциозный итальянский стиль ей претил, она бы остановилась на шедевре современной архитектуры.

Однако ее мысли витали вокруг разговора с Ингой. Что же, текст она исправит, с этим-то проблем нет. Так и быть, сделает мужа главной героини владельцем сети гипермаркетов. Сеть борделей тоже была бы неплоха, однако Инга, конечно, такое не пропустит.

Однако дело было не в этом. Поднявшись из метро на поверхность, Наталия осмотрелась и, завидев гипермаркет, направила туда свои стопы. Кушать всем хочется.

Вся проблема заключалась в том, что она и сама не знала, как события развивались дальше. И дело было вовсе не в том, что роман был еще недописан, а сюжет недодуман.

Просто Наталия не писала этот роман. Как, впрочем, и почти тридцать предыдущих.

Затащив многочисленные пакеты с продуктами в квартиру, Наталия закрыла дверь. Да, в отличие от Сальниковой, которая и сейчас, даже несмотря на падение с литературного олимпа, не бедствовала, она жила в настоящей дыре.

Из зала выползла, переваливаясь с ноги на ногу, толстая пожилая такса.

– Матильдочка, вот и мамочка пришла, вкусняшки принесла! – засюсюкала Наталия, и такса засеменила на кухню. Писательница же тем временем проверила автоответчик. Так и есть, было четыре звонка, пока она моталась на шоссе Энтузиастов в издательство. И все от Олеси. Наталия стерла их, даже и не слушая. Она прекрасно знала, что та от нее требует – денег.

Похоже, в погоне за утерянным вдохновением она превратилась в заложницу своих преступных деяний.

Да, преступных…

То, что она больше не может писать романы, Наталия Хрипунова поняла достаточно скоро, когда в свет выходила ее юбилейная, десятая книга. Тогда, в эти благословенные времена, и гонорары были иные, и тиражи заоблачные, и «орфушники» с ней носились, желая сделать из нее королеву триллера.

Первые два романа Наталия написала без проблем, с третьим возникли кое-какие сюжетные затруднения, четвертый и пятый шли словно из-под палки, а пять последующих стали для нее сущей пыткой.

Нет, проблем с выдумыванием сюжетов не было. Да и строчить на компьютере она могла быстро. Однако… Однако выходила какая-то белиберда. Наталия была трезвомыслящим человеком и понимала: такие романы никому не нужны.

Нет, они были даже не плохие, просто все они были однотипные. Работай она в другом жанре, это не было бы проблемой: кропай себе похожие как две капли воды друг на друга книжонки, и дело с концом.

Однако с триллерами дело обстояло иначе. Наталия попыталась сменить жанр, но иронические детективы у нее не пошли, да и «орфушники» заартачились, заявив, что нельзя так резко менять жанры.

Она бы сумела их убедить, если бы у нее вышло что-то путевое, но Наталия, к своему ужасу, убедилась в том, что, написав четыре или пять романов, не могла создать ничего нового. И читателю своему, который у нее появился, сказать было, в сущности, более нечего.

Кроме финального адью. Однако этого она допустить никак не могла – она только вошла во вкус, купила квартиру и автомобиль, съездила на Маврикий и намеревалась лечь на круговую пластику в пражскую клинику.

Ей требовались деньги, причем немалые. И в тот момент они у нее были, однако она понимала, что должна стабильно, на-гора выдавать в год не меньше двух книг. Лучше даже три. Большего от нее никто не требовал и не ожидал.

Но она не была в состоянии написать более ни одной.

Точнее, она написала – однако та же Инга, а также стоявшая над ней величавая Регина раскритиковали их в пух и прах, потребовав значительнейших переделок. Роман все же вышел в свет, однако от авторского замысла остались рожки и ножки.

И роман это сделало только лучше. Однако все равно критики назвали его тогда «грандиозным провалом» королевы триллеров. И Наталия знала, что эти мерзавцы правы.

Да, она могла писать, однако не могла писать стоящую литературу, хотя бы развлекательную. Кошмарно, но факт: она исписалась после своего пятого романа!

Сообщать об этом «орфушникам» было бы подобно самоубийству. Наталия знала, что они бы отказались от дальнейшего сотрудничества. И ее сладкая жизнь закончилась бы, так и не успев толком начаться.

А у нее были грандиозные планы! Она уже присматривала себе подходящий по статусу загородный дом. Да и автомобиль хотелось бы не японский, а немецкий.

Во время доведения до ума ее провального романа Наталия плотно общалась с молодой литературной редакторшей, которая потом, однако, быстро покинула издательский дом, начав работать в глянцевом журнале.

Наталия убедилась в том, что девица спасла ее произведение, фактически написав вместо нее, известной к тому времени авторши Наталии Хрипуновой, новый роман.

Пусть и не самый хороший, но далеко не самый плохой. Конечно, до уровня первых романов Наталии он не дотягивал, однако он был намного лучше, чем изначальный роман, написанный ею самой.

И тут Наталию осенило: ей требовался некто, кто бы писал для нее романы, которые она… которые она выдавала бы за свои! То есть классический «литературный негр». Наталия не видела в этом ничего предосудительного, так как знала, что несколько самых известных авторов издательского дома «Орф» в отличие от нее вообще никогда не писали ни одного романа, а служили лицом раскрученного и крайне прибыльного бренда. А произведения за них штамповали хорошо законспирированные «орфушниками» и получавшие неплохие гонорары литературные наемники.

Однако предложить издательскому дому поступить с ней так же и публиковать под ее именем романы, созданные этими литературными неграми, Наталия не рискнула. Потому как другие проекты изначально планировались как фейк, и те, кто в глазах публики были известными и выдающими чуть ли не каждый месяц новый шедевр, вообще не умели писать.

А она умела, но разучилась. Точнее, не могла создавать что-то новое и исчерпала себя на пятой книге.

К тому же эти проекты приносили большую прибыль, а вот с ней, Наталией Хрипуновой, было еще неясно, сможет ли она оправдать возложенные на нее ожидания, и это несмотря на шумный успех ее первых романов.

Тех, которые она написала самостоятельно.

Да и если бы они все же согласились – она бы оказалась у них в кабале до скончания дней. И наверняка не смогла бы требовать больших гонораров, потому как они могли в любой момент оставить ее ни с чем или, что ужаснее, сообщить всем и вся, что королева триллеров-то голая. Точнее, пишет не сама, а публикует романы, созданные литературными неграми.

А становиться рабыней «орфушников» Наталия не собиралась. Если кто и будет знать ее тайну, то только она одна. Ну, и ее собственный литературный негр. Или, точнее, подчинявшийся только ее приказаниям литературный зомби.

Так что она решила не ставить «орфушников» в известность и начала поиски подходящих в ее личные литературные зомби кандидатов. А ведь поджимали сроки, «орфушники» требовали новых книг, а их у нее не было.

Не давать же объявление в газете или Интернете «Ищу литературного зомби!»? Хотя мысль была неплохая. Требовались знакомства, связи, доверительные разговоры, чтобы выйти на действительно стоящих кандидатов.

Потому что Наталия не собиралась доверять создание своих романов каким-то студентам-филологам, решившим подзаработать на каникулах, или бледной деве-аспирантке, мечтающей о бюджетной поездке в Париж на два дня.

Нет, ей требовался человек, обладавший определенным талантом, к тому же готовый работать за не самый большой гонорар и умеющий держать язык за зубами.

Однако для Наталии Хрипуновой не было ничего недоступного. Она искала где угодно, в одной столице, в другой, в провинции. А наткнулась на нужного человека в своем родном уральском городе. И в своей собственной семье.

У нее имелась дальняя родственница, то ли трех-, то ли даже четырехюродная сестра или даже племянница Олеся. И эта Олеся во время судорожных тайных поисков Наталией литературного зомби попросила свою знаменитую, обитавшую к тому времени в Москве родственницу прочитать и дать рецензию на ее роман, который та, вдохновленная примером Хрипуновой, решила накропать.

Наталия такими пустяками не занималась, тем более что у нее голова шла кругом и она пыталась в то время понять, кто ей лучше подойдет: прыщавый доцент с лингвистического факультета, похоже, запойный пьяница, громоподобная баба, одевавшаяся во все яркое и броское и подвизавшаяся на ниве журналистики, или парочка подружек-лесбиянок, учившихся в подозрительном и, кажется, не имеющем госаккредитации гуманитарном университетике.

Как-то вечером, желая наконец дать Олесе уничижительный ответ, Наталия, намереваясь развеяться, открыла файл с текстом романа, пробежала глазами первую страницу, стала жадно читать вторую – и просидела полночи, пока не дочитала до конца.

Господи, у ее дальней родственницы, этой худосочной невзрачной инвалидки Олеси, был не просто талант, а талантище! Роман, выдержанный в том самом жанре, в котором работала сама Хрипунова, видимо, в подражание и написанный, был не просто хорош, а великолепен. Наталия поняла, что он даже лучше ее первого, который считала своим лучшим. И даже второго, который считала своим самым лучшим.

Она едва дождалась утра, чтобы позвонить Олесе – та, студентка технического – надо только себе это представить! – вуза, жила вместе с матерью, отчимом и двумя сводными младшими братьями в «хрущобе» в их родном уральском городке. И в результате перенесенного еще в детстве полиомиелита передвигалась на костылях.

– Тетя Наташа, – спросила тогда девушка убитым голосом, обращавшаяся к ней на «вы», в то время как Наталия ей тыкала, – это что, так ужасно?

– Это… – Наталия поняла, что у нее с языка только что не сорвалась заслуженная похвала. Однако она уже приняла решение, которое, видит Бог, далось ей нелегко. Очень нелегко. Но все же далось.

– Олеся, буду с тобой откровенна… Роман… Он, извини, никуда не годится.

Помнится, девочка тогда даже заплакала от этих слов, и Наталия ощутила себя последней тварью. Наверное, она такой и была – и даже осталась. Но что поделать! Как сформулировал наркоман и алкоголик Фаллада в своем последнем романе, своем лучшем, созданном за 24 дня, «каждый умирает в одиночку».

Но далеко не каждый пишет в одиночку романы. В особенности коммерческие.

Да, она знала, что поступает плохо, но разве у нее был выбор? В этом-то и дело: не было! Ведь скажи она наивной девчонке правду, более того, переправь она роман «орфушникам», те бы, запищав от восторга своими тоненькими жадненькими издательскими голосками, произвели бы роковую рокировочку и вместо Хрипуновой Наталии стали бы раскручивать носившую ту же фамилию Хрипунову Олесю.

И всего делов-то.

– Неужели так плохо? Надежды, значит, нет? – переспросила тогда плачущая Олеся, а Наталия произнесла:

– Ну, как сказать… Я могу, конечно, попробовать довести роман до ума… Хотя будет очень и очень сложно. Кстати, ко мне в гости в Москву приехать не хочешь? Или вообще сюда перевестись в вуз? Я помогу!

Конечно, помогла. Олеся требовалась ей в столице под присмотром. И без ее многочисленной болтливой родни. Те же едва ли не на коленях благодарили знаменитую родственницу, которая оказывала их Олесе, исключительно по доброте душевной, безвозмездную помощь.

Ну, не по доброте душевной, а исключительно из меркантильных, сугубо шкурных интересов. И отнюдь не безвозмездную.

Заговорить девчонку, которая для своих лет была наивной, а в быту и глуповатой, было парой пустяков. Удивительно, как такая недалекая особа могла создавать такие отличные романы.

Поселив ее для начала в собственной квартире, Наталия дала Олесе задание написать еще один роман, якобы чтобы попытаться улучшить ее стиль и потренироваться в конструировании сюжета.

Она и написала. И какой! Инга Дмитриевна прочитала его за один день, точнее, получив его утром, позвонила уже под вечер и сдобным голосочком, примерно как Волк в роли Бабушки Красной Шапочки, принесла поздравления. К ним присоединилась потом и ее начальница, внушающая трепет, крайне скупая на похвалу Регина. И даже сам генеральный, Аркадий Михайлович, принявший Наталию в своем просторном кабинете, долго тряс ее руку, сыпал комплиментами и уверял в радужных перспективах.

К тому времени Наталия уже поняла, что наконец-то нашла своего литературного зомби. Требовалось только внушить Олесе мысль о том, что она должна стать таковым. И писать для нее романы, которые бы Наталия издавала под своим именем.

Наталия не знала, как подступиться к этому щепетильному разговору, тем более что в отличие от прочих личностей, с которыми до этого общалась Хрипунова, Олеся и не помышляла ни о какой подобной деятельности.

Ее нужно было заставить это сделать.

Помог случай – у матери Олеси обнаружили рак, потребовалось дорогостоящее лечение. И добрая тетя Наташа предложила свои услуги – попросив взамен сущий пустяк: новые романы.

– Но тетя Наташа, вы же сказали, что у меня нет таланта. Зачем они вам? – изумилась Олеся.

То, что Наталия сдала «орфушникам» две вещи, написанные девушкой, та и не подозревала. Однако Наталия знала, что Олеся проглатывает все романы своей знаменитой родственницы – и позднее, когда эти произведения выйдут в свет, обман раскроется.

– Предлагаю заключить соглашение. Вот я уже его и подготовила… – Наталия не стала отвечать на вопрос девушки и положила перед ней папку. – Ты подписывай, и я сразу же переведу на счет частной клиники всю сумму, которая необходима для лечения твоей мамы.

Олеся побежала глазами текст документа и тихо произнесла:

– Я предоставляю вам, тетя Наташа, тексты своих произведений, которые вы будете публиковать под своим именем, заранее отказываясь от своих прав на них и обещая хранить по факту реального авторства молчание? Но как это называется?

Наталия знала, как это называется, потому что внимательно изучила ряд статей Уголовного кодекса, но вместо этого добавила:

– А после того, как твоя мамочка поправится, я оплачу ей поездку в Рим. Она ведь давно туда мечтает попасть. Двух недель хватит?

Уломать девчонку оказалось гораздо более сложным заданием, чем Наталия это себе представляла. Она уперлась и ни в какую не хотела подписывать договор, по которому была обязана сдавать не менее двух романов в год, точнее, отдавать их Наталии в полное и безраздельное владение. Без малейших претензий на авторство.

Похоже, Олеся даже прозрела, потому что заявила:

– И для этого вы меня в Москву вытащили? И кстати, где тексты моих двух романов? Так ли они плохи?

– Подумай о матери! – заявила Наталия, заглушая голос совести. – Ты что, готова пожертвовать ею ради своих амбиций? Ну ты и монстр, девочка!

То, что она сама была монстром, Наталии было понятно, однако она приняла решение быть этим монстром.

В итоге Олеся подписала, но более всего Наталия опасалась, что та обратится к адвокату, потому что их договор с юридической точки зрения был более чем сомнительным. Точнее, не столько сам договор, ведь Олеся имела право передавать ей за умеренную (более чем умеренную!) плату свои произведения, являвшиеся ее бесспорной интеллектуальной собственностью.

Но вот Наталия не имела никакого права презентовать их на следующий день «орфушникам» и, более того, подписывать на них издательский договор, в котором значилось, что именно она, и только она, является автором оригинального произведения и именно ей принадлежат все на него передаваемые издательскому дому права.

Но эта дурочка Олеся была озабочена только одним: здоровьем своей мамочки. Наталия сдержала слово, боясь, что мамочка все же отдаст концы, – и что тогда? Тогда попавшая в ее силки птичка упорхнет.

Но два курса химиотерапии и обширная полостная операция возымели успех, мамочка пошла на поправку, и Наталии пришлось посылать ее на две недели в Рим, причем в пятизвездочный отель, причем в компании с Олесей: на этом та сама настояла.

А также на том, чтобы Наталия дала им пять тысяч евро на мелкие расходы.

Наталия дала, потому что пять тысяч евро к тому времени стали для нее мелкой, не имевшей особого значения суммой. Ее десятый, юбилейный роман был подвергнут уничижительной критике, а вот романы одиннадцатый и двенадцатый, которые, как все были уверены, станут концом Наталии Хрипуновой, оказались новым витком ее литературной карьеры и читательской популярности.

И позволили Наталии требовать от «орфушников» значительного улучшения финансовых условий. А что им оставалось делать, если вышедшие один за другим два романа возглавили списки национальных бестселлеров?

Из Рима Олеся вернулась, явно приняв какое-то важное решение. Наталия продолжала жить в страхе – а что, если девчонка все же обратится к юристу?

– Тетя Наташа, я была на вас зла, очень зла все это время. Но именно благодаря вам мама выздоровела. Эти римские каникулы стали для нее событием всей жизни! Спасибо вам за это!

Наталия ожидала чего угодно, но только не излияний благодарности. Однако приняла их как должное, со скупой улыбкой.

– Так что я теперь ваша должница. И не бойтесь, я выполню ваши условия. Потому что я поняла, что если пойду против вас, то вы наверняка сумеете мне навредить. Да и кто будет слушать, если я обвиню вас, знаменитую писательницу, в… литературном мошенничестве!

От этих слов Наталию передернуло, однако она сочла за благо не прерывать монолог Олеси.

– Однако я хочу, чтобы ни мамочка, ни мои сводные братья ни в чем не нуждались. Вы купите им новую квартиру. Нет, не в Москве, я понимаю, что даже у вас на такое денег нет, а в нашем с вами родном городке.

О, девочка как была, так и осталась валенком – она и не подозревала, какие деньги к тому времени водились у Наталии.

– И я хочу, чтобы она развелась с отчимом, потому что он плохой человек. Очень плохой. Однако она к нему, несмотря на все, что он ей причинил, очень привязана. Сделайте так, чтобы она передумала!

Наталия сделала. Только с матушкой Олеси, глупой взбалмошной курицей, говорить не стала, потому что знала, что та обожает до потери пульса своего жестокого второго супруга. Вместо этого Наталия провела с ним краткую разъяснительную беседу – и тот, заполучив новую иномарку и конверт с солидной суммой в долларах, сам бросил матушку Олеси, укатив в компании с молодой продавщицей из пивного ларька в светлое – или не очень – будущее.

А Олеся, закончив учебу, пыталась найти место работы, но получала отказы: Наталия потирала руки, понимая, что никто не хочет брать на работу девушку-инвалида, пусть и с хорошим дипломом. Да, жестоко, да, несправедливо, но Наталия знала, что жизнь вообще жестока и несправедлива.

Да и работа мешала бы написанию романов. Потому Наталия приложила все усилия, чтобы помешать Олесе найти хоть какое-то место, даже не по специальности.

Она приобрела для девушки на рынке вторичного жилья неплохую «двушку» в Зябликово, положила ей месячный оклад, купила абонемент в бассейн и сказала:

– Работать тебе не надо. Ты будешь в крайне привилегированном положении. Просто пиши, а о деньгах не думай. И у тебя, и у твоей матушки, и у твоих братцев все будет всегда хорошо! Ты только пиши!

Кажется, идиотка тогда еще ей на шею бросилась, орошала слезами и благодарила. Тогда-то Наталия и подумала, что в тезисе, что рабы любят своих господ, что-то определенно есть.

Последующие годы Наталия вела шикарную жизнь – ту, которую обеспечивала ей Олеся. У ее мамаши случился рецидив, пришлось снова оплачивать лечение, на этот раз в Москве, на этот раз гораздо более дорогостоящее, но Хрипунова была готова к этому, рассматривая это как инвестицию в собственное будущее.

Мамаша и в этот раз выкарабкалась, но и сама стала инвалидом. И прогноз был неблагоприятный. Это сразу сказалось на качестве романов Олеси – оно упало.

– У меня голова занята другим! – оправдывалась девушка, ставшая к тому времени уже молодой женщиной, но так и не обзаведшаяся ни друзьями, ни спутником жизни. Что с учетом ее не самого симпатичного личика, рыхлого тела и костылей было неудивительно. Наталия знала, что так думать нельзя, но физические недостатки Олеси были ей только на руку.

Господи, какая она подлая, прямо как главная злодейка из бразильского телесериала! Нет, не подлая, а практичная. Потому что без нее инвалид Олеся давно бы пропала, а мамаша Олеси еще несколько лет назад скончалась бы в ужасных мучениях от онкологического заболевания. Так что она отнюдь не разбойница, а их благодетель!

Наталия внимательно следила за тем, чтобы Олеся не устанавливала чересчур тесных отношений, а мужчина ей вообще не требовался. А то появится прыткий бойфренд, а то еще, того и гляди, законный супруг – и что тогда?

Тогда все накроется для нее, Наталии Хрипуновой, привыкшей к красивой расточительной жизни, медным тазом.

Но Олеся, казалось, и не помышляла о замужестве, уделяя все свободное время, которого у нее, надо признать, было предостаточно, уходу за своей тяжелобольной мамашей.

– Так попробуй сконцентрироваться! – дала ей наставление Наталия, однако это не помогло: похоже, кризис жанра не миновал и вторую Хрипунову. И Инга Дмитриевна после прочтения очередного опуса заметила:

– Наталия Александровна, уровень снова заметно упал. Вам надо подтянуться. А пока что придется уменьшить стартовый тираж, потому что прошлая книга расходилась уже далеко не так хорошо.

Наталия бушевала, Наталия была в шоке, Наталия пыталась сопротивляться, но «орфушники» были непреклонны. И кто был во всем виноват? Конечно же, Олеся!

– Значит, так! Ты должна подтянуться! – заявила ей Наталия во время одного серьезного разговора. – Уровень упал!

– У Вити большие проблемы с правоохранительными органами, – выпалила, не слушая ее, Олеся. Витей звался один из ее братцев-лоботрясов, которые явно пошли в своего отчаливавшего в светлое, под стать пшеничному пиву, будущее с продавщицей из ларька папочку – домашнего тирана и, став молодыми мужиками, немедленно пустились во все тяжкие.

– Что на этот раз? – заявила жестко Наталия. – Они и так обходятся мне очень дорого! Опять придется его из цепких объятий провинциальной Фемиды взяткой вытаскивать.

– Но вы же сказали, тетя Наташа, что будете заботиться и о них! Это и в нашем соглашении прописано! – заявила Олеся, и Наталия внезапно поняла, что не только Олеся прикована к ней, но и она сама к Олесе и ее дурной семейке.

– Пиши романы, как раньше, и все будет отлично! – ответила она, а Олеся простонала:

– Я бы хотела, но не получается!

– Постарайся! – Наталия была вне себя, не столько из-за нытья Олеси, сколько из-за того, что до недавнего времени носившиеся с ней как с писаной торбой «орфушники» стали явно относиться к ней как к литературной осетрине второй свежести.

Олеся заплакала (плакала она часто, по малейшему поводу и в основном без оного):

– Тетя Наташа, я вообще могу вам сдавать сказки о новых приключениях Колобка! Потому что у нас не оговорено, что именно я должна вам отдавать.

– Еще как оговорено, – заметила опешившая и не ожидавшая бунта на корабле Наталия, – а именно триллеры с элементами любовной истории и мистики.

– А таковой можно написать и о Колобке тоже! – заявила Олеся. – Хорошо, пусть жанр указан, но качество-то нет. Буду сдавать вам плохие романы, вы все равно обязаны нам обеспечивать достойную жизнь!

Наталия оторопела. Вот это неблагодарная гадина! И это после всего, что она для нее сделала! Впрочем, Наталия решила не думать о том, что же именно она сделала для Олеси. И что та для нее.

– Просто пиши, мы можем вместе разрабатывать сюжеты. Я тебе помогу. Но ты пиши, пиши, – сказала она устало.

Олеся писала, однако качество не улучшилось, а упало еще сильнее. А вслед за этим тиражи и доходы Наталии. Та хотела избавиться от Олеси, найти нового литературного зомби, но это было не так-то просто. Да и «орфушники», похоже, уже окончательно списали ее, зачислив в разряд сгоревших «звезд».

И, что хуже, Олеся постоянно требовала денег и даже стала шантажировать ее.

– Тетя Наташа, вы ведь крадете мои произведения, так ведь? Думали, что я совсем дурочка? Знаете, что вам за это грозит?

– Пулитцеровская премия? – спросила раздраженно Наталия, а Олеся заявила:

– Тюрьма! Потому что вы сколько моих романов издали под своим именем? Вот пойду сейчас и заявлю на вас в прокуратуру. И оригинал нашего соглашения принесу.

– Что ты хочешь? – ощетинилась Наталия, а Олеся сразу подобрела:

– Миша женится, ему надо хорошую свадьбу организовать. С прогулкой на теплоходе по речке для всех гостей и белым лимузином для ЗАГСа.

Мишей звался второй братец, который, подобно Вите, был полной копией своего невесть где ошивавшегося папочки-деспота.

– А Максима Галкина в качестве тамады он на свадьбе не желает? – спросила ядовито Наталия. – И группу «Новые русские бабки» в паузах для разогрева публики?

Олеся, приняв ее издевательство за чистую монету, на полном серьезе заявила:

– Нет, но невеста в восторге от Стаса Михайлова. Думаете, вы сможете организовать частный концерт?

У Наталии от такой наглости, помноженной на наивность, аж челюсть отвисла. Пришлось объяснить девчушке, что никакую Мишину свадьбу она оплачивать не будет – со Стасом Михайловым или без оного.

– Значит, придется все же обратиться в прокуратуру… Или мне лучше сразу позвонить в издательство, Аркадию Михайловичу?

Наталия испугалась – и быстро пошла на попятную. Поэтому пришлось-таки брать на себя расходы на свадьбу братца Олеси: без Стаса Михайлова, конечно, зато с рестораном в местном ДК, речным трамвайчиком для гостей и областной «звездулькой» в качестве музыкального сопровождения.

Однако то чувство, которое она испытала, выслушивая то ли столь наивные, то ли невероятно наглые требования Олеси, Хрипунова запомнила очень и очень хорошо. И подумала, что девица может стать для нее опасной. Точнее, Олеся уже стала опасной – и виновата в этом была только она сама, нерадивая писательница, которая лишилась литературного дара.

Выходит, и писательницей она в полном понимании этого слова уже не была, причем давно: ею являлась Олеся.

А доходы все падали, причем катастрофически. Наталии пришлось продать загородный особняк, избавиться от дорогого автомобиля и забыть о вояжах за рубеж. Резко изменился и круг знакомств – те, кто раньше активно поддерживали с ней связь, вдруг исчезли и не объявлялись. А если она сама звонила, то выяснялось, что «как раз нет времени», «очень заняты» и «перезвоню тебе позже».

Да и на телевидение, в различные ток-шоу и подобные передачи приглашения поступали все реже и реже, а потом и вообще иссякли.

– Извини, Натали, но ты должна понять – ты теперь автор малозначительный, зачем нам с тобой общаться? – заявила ей как-то с циничной откровенностью редактор одного из таких ток-шоу, которую она вообще-то считала своей закадычной подругой. – Народ любит успешных! Ну, или тех, кто оказался на самом дне жизни и страдает. А ты и не то и не другое, а так, серединка на половинку. А таких пруд пруди. Так что извини…

Извинить она не могла – и не хотела. И в первую очередь саму себя. И все чаще и чаще в голову закрадывалась мысль: а что, если бы Олеся вдруг… умерла? То, что девочка неплохо, по сути, устроилась, Наталия давно поняла – как и то, что ни Олеся, ни ее семейка не собираются отказываться от своей законной добычи. И этой добычей была она сама.

Надежда всколыхнулась с утроенной силой, когда матушка Олеси все же вследствие обширного инфаркта приказала долго жить. Наталия ведь знала, как девчонка привязана к своей глуповатой родительнице. Что, если она решит наложить на себя руки? Или уехать в родной город на Урале?

Но не произошло ни того, ни другого. Смерть своей матушки Олеся восприняла на редкость спокойно – и Наталия вдруг поняла, что покойница служила для дочери все эти годы отличным поводом для выкачивания из нее, Наталии Хрипуновой, все новых и новых крупных сумм.

– Думаю, что настала пора пересмотреть наше соглашение, – завела Наталия речь после похорон. Она хотела предложить Олесе отступные в виде квартиры в Зябликово, которую она бы переписала на нее.

– Но зачем что-то пересматривать, тетя Наташа? – спросила Олеся, одаривая ее улыбкой. – В этом нет ни малейшей необходимости! Пусть все останется как есть! Хотя раз вы сами завели об этом речь… Как вы отнесетесь к тому, чтобы вы платили мне двадцать процентов вашего гонорара?

– Сколько? – чуть не поперхнулась Наталия, а Олеся с фальшивым изумлением продолжила:

– Считаете мало? Хорошо, тридцать… пять. Это будет честно, не так ли? Вы ведь все эти годы обкрадывали меня, не так ли? А за все рано или поздно надо платить!

– Ничего ты не получишь! – закричала тогда Наталия, взор которой упал на костыль, лежавший перед сидевшей в кресле Олесей. Вот бы взять его и прибить на месте эту мерзавку!

– Ну что же, тогда сорок, – произнесла быстро Олеся. – А будете торговаться, потребую пятьдесят. Так что соглашайтесь.

В итоге сошлись на тридцати, и Наталия вдруг осознала: теперь в рабстве и полном подчинении у нее была не Олеся, а она сама у Олеси.

– И кстати, я тут выбрала подходящий памятник для мамы. Такой стильный, из черного мрамора и малахита. И я чувствую себя после этой ужасной трагедии кошмарно. Мне нужно прийти в себя где-то в теплых краях. Как отнесетесь к тому, чтобы я смоталась на Балеары или Канары?

– Денег хватит только на Таганрог, не дальше, – заявила мрачно Наталия, понимая, что Олеся собирается вояжировать, конечно, за ее счет.

– Жаль… А то мне как раз идейка новая в голову пришла… Такая оригинальная… Роман будет непременно иметь успех.

Пришлось отправлять несносную Олесю на Лансероте. Наталия тайно надеялась, что самолет потерпит катастрофу, но переменила свою точку зрения, когда Олеся прибыла из отпуска с первыми главами нового романа – романа действительно неплохого, пусть и не дотягивавшего до прежнего уровня, но заметно отличавшегося в лучшую сторону от последних неудобочитаемых опусов.

– Ну вот видите, тетя Наташа, стоит мне побывать на островах в океане, как сразу накатывает вдохновение. Так что посылайте меня туда почаще!

Этот роман несколько улучшил финансовое положение самой Наталии и укрепил ее позиции в глазах «орфушников», однако ей приходилось отдавать треть Олесе. А когда та сдала очередное произведение, опять же весьма на уровне, то потребовала сразу половину.

– И не говорите, что это нечестно, тетя Наташа! Нечестно – это то, что вы делали со мной и моими романами все эти годы. Я – жертва ваших интриг и криминальных наклонностей. Любой суд это подтвердит!

Наталия, которую впервые после долгого перерыва «орфушники» снова вывезли на Международную книжную ярмарку в немецком Франкфурте, опасаясь, что возможный скандал задушит в зародыше новый виток ее карьеры, согласилась.

А потом уровень поставляемых Олесей романов снова снизился, точнее, он скакал, как температура у больного туберкулезом, падая и взлетая от романа к роману, на что «орфушники» справедливо заметили, что такого автора продвигать никак нельзя: и им, и читателю такое не требовалось. Они отказались от рассмотрения возможности снова запустить раскрутку бренда Наталии Хрипуновой – и все честолюбивые чаяния Наталии пошли прахом. Поэтому она мучительно искала выход. О, если бы вдохновение вернулось к ней! Она предпринимала отчаянные попытки снова собственноручно написать роман и показала даже рукопись Инге Дмитриевне, выдав ее за творение одного начинающего автора.

– Явное подражание вашим первым произведениям, Наталия Александровна, но подражание жалкое и бездарное. Нет, такое мы печатать не будем.

Наталия поняла: ей нужен новый литературный зомби. Точнее, даже не один, потому что это со временем или даже, кто знает, очень быстро может привести к подобной же ситуации, как до этого с Олесей. Ей требовалось несколько литературных зомби, вероятно даже, постоянно меняющихся и о существовании друг друга ничего, конечно же, не подозревающих.

Надо же, она даже вышла на одну не так чтобы особо законспирированную конторку, позиционировавшую себя как литературное агентство, оказывавшую услуги подобного рода. Как жаль, что таковой не было двенадцать лет назад, когда она остановила свой выбор на Олесе.

Драла эта контора «Рога и копыта», жеманно именовавшаяся литературным агентством «Сфинкс», конечно, будь здоров, однако эти самые «сфинксы» в полном соответствии с названием и своим логотипом, крылатым человекольвом, обещали полную конфиденциальность и, что важнее, высокий уровень. Не желая доверять пустым обещаниям, Наталия потребовала доказательств – и получила три главы романа, который мог бы выйти под ее именем.

Да, это то, что надо. Она бы с радостью тотчас пошла на сотрудничество с так называемым литературным агентством, поставляющим состряпанные в нужные сроки, в нужном жанре и в стиле нужного автора произведения, если бы не одно «но».

И звалось это «но» Олесей.

Наталия понимала – та добровольно никогда не прекратит их сотрудничество. Более того, Олеся не пожелает упустить деньги, хотя бы и не такие большие, а также возможность шантажировать свою тетю Наташу. И за ее счет вести не самый шикарный, однако более чем обеспеченный образ жизни.

И Наталия вернулась к тем мыслям, которые с некоторых пор стали все чаще и чаще закрадываться ей в голову.

Но умирать эта особа, несмотря на свой недуг, в общем и целом здоровая, как корова, не собиралась. И Наталия пришла к выводу, что в таком случае Олесе, не исключено, надо помочь.

Подобное развитие сюжета было похоже на один из романов самой Наталии Хрипуновой, точнее, романов, написанных Олесей и вышедших в свет под чужим именем. Но какая разница!

К тому времени от былого богатства не осталось и следа. Нет, Наталия не бедствовала, однако понимала: если дело пойдет так и дальше, то ей рано или поздно – и, вероятнее всего, скорее рано —, придется продать свою четырехкомнатную квартиру и переехать в жилплощадь поскромнее. Или вообще вернуться в родной город.

Или в родной город должна была вернуться Олеся – например, в гробу, дабы упокоиться на местном кладбище подле своей матушки.

Сначала это для Наталии была занимательная, хотя и жутковатая игра – придумать пока что гипотетическую возможность избавиться от Олеси. А затем она стала воспринимать это как разработку для нового романа, ее собственного нового романа, который она наконец-то сможет воплотить в жизнь спустя более чем десятилетие после того, как перестала писать.

То, что роман должен был воплотиться в действительность, ее не смущало. Может, оно так и должно быть.

Олеся могла опасно заболеть. Олеся могла покончить с собой. Олеся могла утонуть в ванне. Олеся могла выпасть из окна. Олеся могла стать жертвой лихача на столичной улице. Олеся могла сделаться мишенью грабителя-домушника. Олеся могла стать добычей сексуального маньяка. Олеся могла…

Вариантов было десятки, это верно. Однако Наталия понимала, что многие из них неосуществимы, ведь это только в романах, например, Наталии Хрипуновой, или, если быть совсем точным, в романах Олеси Хрипуновой, обычный человек разрабатывает и осуществляет идеальное убийство, причем еще и не одно, и остается неразоблаченным.

Кроме того, для претворения в жизнь ряда вариантов требовались познания в анатомии, физиологии, химии, фармацевтике, баллистике и прочих умных науках, о которых Наталия имела представление весьма туманное.

Однако один вариант прельщал ее все больше и больше. Олеся могла просто бесследно исчезнуть, как каждый день исчезают тысячи людей. Да, исчезнуть – и все тут. Ведь нет трупа, нет и убийства. И, соответственно, нет и расследования! Потому что кто знает, где человек на самом деле ошивается, может, он просто решил круто изменить образ жизни или, влюбившись, в одночасье податься на другой конец страны?

Наталия знала, что Олеся не собиралась круто менять вполне устраивавший ее буржуазный образ жизни за чужой счет и явно не была способна полюбить кого-то и податься во Владивосток или на Чукотку.

Однако она была в курсе того, что оба непутевых братца Олеси особо искать сестру не будут, так как один к этому времени все же угодил в тюрьму (отмазать за изнасилование подруги бывшей жены, сопряженное с нанесением тяжких увечий, уже не удалось), где отбывал многолетний срок, а другой, попав в расставленные некой религиозной сектой сети, отрекся от всего мирского и обитал вместе с прочими сдвинутыми по фазе братьями и сестрами где-то в глухой деревне.

Ни один, ни другой сестру искать не будет – или не сможет. И это значило, что Олеся вполне могла просто-напросто исчезнуть. И вместе с Олесей и главное препятствие в жизни Наталии Хрипуновой. После чего она тотчас пойдет на сотрудничество с конторой «Рога и копыта», в результате ей удастся уже во второй раз восстать, как Феникс, из литературного пепла и вновь воссесть на детективном олимпе.

Дело оставалось за малым – Олеся должна была в самом деле исчезнуть. И Наталия понимала, что заняться этим придется ей самой. Обращаться к специалистам было сложно, муторно и дорого. А те, которые были легкодоступны и дешевы, наверняка не справятся с поставленной задачей и завалят ответственное задание.

Задание, заключавшееся в том, чтоб убить Олесю, избавиться от ее тела так, чтобы никто и никогда не нашел его, и инсценировать ее исчезновение, представив для соседей и, не исключено, полиции правдоподобную версию.

Как хорошо, что единственной родственницей, с которой Олеся поддерживала более-менее тесные отношения (насколько тесные, никому не нужно было знать – в том, что ни покойная мать Олеси, ни два ее братца об этом не знали, она была уверена), была она сама. И соответственно могла сообщить полиции сведения, которые приведут к тому, что Олесю не занесут в банк пропавших без вести и не станут искать.

Но до своего исчезновения Олеся должна была сдать свой последний роман – что она и сделала, предоставив Наталии, однако, как и в последние годы, сначала первую часть. Делала это Олеся по той простой причине, что после этого всегда пыталась выбить за предоставление второй и третьей части, а иногда четвертой и пятой, новый бонус – дорогой подарок, оплату ненужной медицинской услуги, поездку на курорт или просто наличность в конверте.

Наталия уже привыкла к этому и ждала только одного: чтобы Олеся наконец передала ей продолжение, а лучше прямо сразу и окончание нового – своего последнего, о чем сама Олеся, конечно же, не догадывалась, романа.

Она бы могла заставить исчезнуть девчонку и до завершения романа, однако кто тогда его допишет? Она сама не могла более писать – и даже при желании не была в состоянии завершить начатое, тем более Олеся никогда не сообщала ей фабулу и наотрез отказывалась предоставить ей, перед тем как начать писать новый роман, хотя бы краткий синопсис, из которого бы следовало, о чем будет идти в романе речь и как будут развиваться события.

Да и сроки сдачи нового романа, последнего романа Олеси Хрипуновой, поджимали. Олеся уж слишком была увлечена судьбой своего братца, загремевшего в колонию за изнасилование, и на полгода забросила работу.

А вот когда она вручит Наталии окончание своего романа, то… То Олеся вскорости исчезнет! И мысль об этом грела Наталии душу. Нет, она не была кровожадным или бездушным человеком – она была просто человеком, принявшим решение.

И это решение было очень простым: до конца текущей недели она планировала убить Олесю.

– Кушай, Матильдочка, кушай! – произнесла Наталия, подкладывая своей чавкавшей на полу кухни любимице-таксе куски вареной курицы. Красавице Матильдочке шел тринадцатый год, Наталия взяла ее вскоре после выхода в свет своего второго, своего лучшего романа. Того, который действительно написала еще сама.

Как же давно это было! Давно и неправда? Нет, все же правда.

Матильдочка медленно уминала курицу, то и дело поднимая на сидевшую перед ней на стуле Наталию мордочку и посматривая на нее своими мутными, затянутыми катарактой глазами.

Наталия нежно любила Матильдочку, которая была для нее своего рода талисманом, и уже сейчас страшилась неизбежного: скорой кончины своей питомицы.

Мысль о том, что до конца недели, если повезет, она станет убийцей, Наталию, наоборот, не пугала. А даже грела душу. Давно уже надо было избавиться от Олеси, но всегда что-то мешало. А теперь ситуация сложилась более чем благоприятная.

– Кушай, кушай! – повторила писательница, погладила Матильдочку по жесткой шерстке и вернулась в коридор, где мигал автоответчик с четырьмя сообщениями от Олеси.

Наталия стерла их, не слушая. Время, когда она прислушивалась к Олесе, миновало окончательно.

Злость, копившаяся в Наталии годами, начинала закипать. Дело было не в ее зависимости от мелкой пакостницы и интриганки, которая к тому же не оправдала возложенных на нее надежд и оказалась посредственной романисткой.

Не ей, конечно, пенять другим за неспособность создавать удачные и интересные романы, так как сама она не могла писать вообще никаких: ни посредственных, ни очень даже непосредственных. Однако речь шла не о ней, а об Олесе.

А повод был весомый. Каким-то образом прознав о неурядицах в семье генерального директора издательского дома «Орф», Олеся вписала их в свой новый роман – и наглейшим образом вручила его ничего не ведавшей Наталии, которая за это получила втык от безответственной редакторши.

Всяческое случайное совпадение было полностью исключено, такое было просто невозможно, а раз так, то Наталия не сомневалась, что Олеся хотела таким образом досадить ей, возможно даже, спровоцировать скандал и расторжение сотрудничества между ней и издательским домом «Орф».

Но весь вопрос: зачем? Ведь Олеся сама жила на значительную часть гонорара от «орфушников», так зачем же она хотела столь, надо признать, нетривиальным образом подставить Наталию, дабы ту вышвырнули из издательства? Ведь в финансовом плане это лишило бы саму Олесю в одночасье всего.

Получается, что у Олеси имелись на то свои причины. И какие именно, могла сказать только сама мерзкая девчонка.

Взглянув на медленно ковыляющую из кухни к своей подстилке Матильдочку, Наталия дала себе слово, что это будет последнее, что она выбьет из Олеси, прежде… Прежде чем та умрет.

Ну, не считая окончания романа, который она – Наталия это тоже твердо решила – посвятит своей музе Олесе и который выйдет в свет под именем Наталии Хрипуновой после исчезновения самой Олеси.

И предварявшей это смерти. Точнее, убийства.

Да и вообще, что это такое – мало того, что она подставила свою благодетельницу, Наталию, использовав скандал в благородном семействе генерального директора издательского дома «Орф», невесть как пронюхав об этом, так Олеся еще и запихнула в свое новое произведение ее таксу! Только назвав, конечно, по-другому, но разве это меняло суть? И при этом Наталия на использование образа ее любимицы согласия не давала.

Конечно, она бы изъяла упоминание таксы, ее таксы, из первой части последнего романа Олеси, вернее, заменила бы ее на другое животное или хотя бы на другую собачью породу, однако она ведь даже не успела эту часть толком прочитать до того, как отправила Инге Дмитриевне. Времени не было, да и особого желания – все мысли в последние месяцы концентрировались только на одном: на том, как бы избавиться от негодницы.

Олеся что, решила бросить ей вызов?

Прояснить ситуацию по этому поводу могла, конечно же, только сама Олеся, и Наталия решила наведаться к ней. Просто так, без предупреждения, тем более у нее имелись ключи от квартиры. И потребовать от Олеси объяснений! А помимо этого, заполучить окончание романа – в том, что Олеся его давно завершила и отдавала Наталии по частям, писательница не сомневалась. Девчонка ведь любила ее помучить!

Да, получить ответ на животрепещущий вопрос, вырвать из цепких лапок Олеси окончание романа, а затем ликвидировать свою опостылевшую литературную зомбячку.

– Я ведь права, Матильдочка? – произнесла она, и собака, заслышав голос хозяйки, подняла голову и утробно тявкнула.

Наталия взглянула на часы. Шел шестой час. Распорядок дня Олеси она давно изучила вдоль и поперек. Та мало куда ходила, потому что стеснялась своих костылей, да к тому же в последние годы располнела.

А это значило, что привести в исполнение план можно, нет, нужно было именно сегодня. Она ведь намеревалась отправить Олесю на тот свет до окончания текущей недели, а был уже четверг, и требовалось поторопиться.

Тянуть с этим делом было уже нечего. Она и так должна была сделать это намного раньше.

Наталия почувствовала, что у нее с плеч словно гора свалилась, причем не какая-то маленькая, а целый Эверест. Итак, решено, она избавится от шантажистки именно сегодня.

Время пришло.

Наталия вернулась в коридор, взяла трубку телефона и набрала номер, который давно знала наизусть.

– Тетя Наташа! – услышала она взволнованный голос Олеси на другом конце провода. – Как хорошо, что вы перезвонили! Я ведь звонила, но не застала вас.

– Знаю! – произнесла медленно Наталия.

– Понимаете, мне нужно срочно с вами поговорить! Просто тут одно такое дело… Очень и очень странное… Я не знаю, к кому могу обратиться, с кем посоветоваться. У меня от всего этого голова кругом идет.

Наталии было решительно наплевать, от чего у Олеси шла голова кругом. Скоро, очень скоро у девчонки вообще не будет никаких проблем. И, не исключено, головы тоже.

– Но это не телефонный разговор! – выпалила Олеся, и Наталия усмехнулась. Что же, в самом деле не телефонный…

– Ты сейчас дома? – спросила она, прекрасно зная ответ – Олеся ведь редко куда выходила, предпочитая киснуть в своей квартирке. Точнее, в квартирке, которую ей подарила Наталия.

Получив утвердительный ответ, писательница произнесла:

– Что же, раз не телефонный, то я к тебе подъеду. Ну, так через часок-полтора. И мы обо всем спокойно поговорим!

– Вы просто прелесть, тетя Наташа! – промурлыкала Олеся, а Хрипунова подумала, что девчонка придерживалась бы явно иного мнения, знай она, с какой целью Наталия решила навестить ее сейчас.

– И подготовь файл с окончанием нового романа! – заявила она. – «Орфушники» срочно тре– буют!

В трубке крякнуло, и Олеся пробормотала:

– Тетя Наташа, об этом я и хотела поговорить.

Наталия закатила глаза. Так и есть, девчонка снова пытается торговаться, желая выбить из нее денежное подношение или что-то в этом роде. Нет, больше этому не бывать! Эти времена закончились раз и навсегда. Но знать об этом Олесе явно ни к чему.

– А что говорить? Ты подготовь – и дело с концом! Я тебе придумала хороший подарочек за это!

– Правда? – спросила обрадованно Олеся. – А какой, тетя Наташа?

– Отличный такой сюрпризик, Олеся! Но говорить ничего заранее не буду. Много будешь знать – скоро состаришься! – хохотнула Наталия. Хотя прекрасно понимала, что состариться у Олеси не было ни малейшего шанса. Ни малейшего!

Но не говорить же девчонке, что она явится к ней, дабы убить ее? Собственно, это и был сюрприз, который Наталия долго и упорно готовила. И осуществить который пришло наконец-то время.

– Он тебе непременно понравится! Я в этом не сомневаюсь! Так что жди, я скоро подъеду. И подготовь окончание романа, без него ничего не получится! Ты поняла?

И Олеся, явно заинтригованная, ответила:

– Поняла, тетя Наташа. Жду вас. Вы только не слишком поздно приезжайте. Потому что по Первому после программы «Время» окончание нового сериала же пойдет. Они там так все закрутили, что не представляю, какая будет развязка. Я не хочу его пропускать.

О том, что Олесе не суждено было увидеть окончание нового сериала, Наталия предпочла девчонке не говорить.

– До скорого! – заявила Наталия и повесила трубку. После чего издала воинственный клич на весь коридор, от которого бедная Матильдочка нервно содрогнулась.

– Извини, мамочка просто рада тому, что все на мази. А ты спи, спи, моя крошка. Мне придется отлучиться, но ненадолго. Надо решить кое-какую застарелую проблемку. Радикальным способом!

Настроение после телефонного разговора с жертвой предстоящего убийства разом улучшилось, Хрипунова отправилась на кухню, чтобы выпить обжигающего черного кофе и выкурить сигарету, что делала крайне редко. Кажется, даже и эту привычку мерзавка Олеся украла у нее и одарила ею главную героиню своего нового романа, назвать которую решила, конечно же, Наталией. Правда, с мягким знаком, а не с «и», но не в этом суть.

Насладившись напитком и сигаретой, Наталия поднялась и принялась готовиться к осуществлению своего плана.

На первый взгляд, сделать так, чтобы человек исчез бесследно, крайне сложно. Потому что всегда предстоит тягомотное избавление от самой главной улики – тела. А сделать так, чтобы человеческое тело исчезло без следа, не так-то легко. Разве что в кислоте растворить!

Однако не так-то легко только на первый взгляд. В действительности существовала масса возможностей сделать так, чтобы тело никогда не нашли. Увы, у нее не было друзей, работающих в крематории или на сталелитейном заводе. Иначе бы она просто сожгла тело Олеси в печи – и дело с концом. Не забыв при всем прочем сунуть в пламя вслед за трупом мерзавки и ее костыли.

Но в этом случае придется ограничиться стандартной могилой в лесополосе. Наталия во время своих путешествий по области присмотрела более чем подходящее место. Местечко было нелюдимое, заросшее, то есть в самый раз. Может, тело рано или поздно найдут, однако наверняка по прошествии многих лет, а то и десятилетий. И не исключено, что на него никто вообще никогда не наткнется.

И Олеся Хрипунова просто элементарно растворится в воздухе. Была такая – и исчезла.

А в подобных случаях самым важным – Наталия знала это, так как досконально изучила вопрос в Интернете – было даже не исчезновение тела. Хотя и оно тоже. Не в кислоте же ей труп Олеси в самом деле растворять! Самым важным было сделать так, чтобы не осталось улик, указывающих на ее причастность к исчезновению Олеси. Точнее, следовало сделать так, чтобы вообще не осталось никаких улик.

И чтобы ничто не свидетельствовало о том, что произошло с девицей. Была – и просто пропала.

Наталия потрепала Матильдочку за ухом, снова взглянула на часы и произнесла:

– Что же, пожелай мамочке удачи! Мне пора!

Не забыв прихватить пакет с кое-какими покупками из гипермаркета (это требовалось для осуществления плана), она вышла из квартиры и направилась к своему автомобилю, припаркованному в подземном гараже. Пользоваться «железным конем» в Москве Наталия ненавидела, постоянно приходилось стоять в пробках.

Открыв багажник, она бросила взгляд на то, что подготовила для предстоящего исчезновения Олеси. Рулон пластиковых мешков, две лопаты, кирку, топор и нож. А также – и это было крайне важно – складную ручную тележку для транспортировки тяжелых грузов.

Например, бездыханного человеческого тела, упакованного в черные пластиковые пакеты.

Наталия вздрогнула, вспомнив, что примерно с таким же набором имела дело и ее тезка, ну, или практически тезка, если не считать мягкого знака вместо «и», в первой части последнего романа Олеси. Ведь по пути от издательства домой она просмотрела рукопись, врученную ей Ингой.

Но это только совпадение, не более того! И вообще, девчонка, конечно же, неспроста наделила ее в романе ребенком. Знала же, противная бестия, что это наиболее болезненный вопрос для Наталии. Она ведь хотела стать матерью, более того, пыталась, но ничего не вышло. В благословенные времена огромных тиражей и соответствующих гонораров она обратилась к врачам, и те вынесли неутешительный вердикт: сама Наталия стать матерью не могла. И посоветовали прибегнуть к суррогатному материнству. Она бы так и сделала, однако сначала раздумывала над этим, а потом не стало денег.

Олеся знала, чем уколоть ее. Что же, так и быть, она закроет на это глаза. Точнее, это Олеся закроет сегодня глаза – раз и навсегда.

Убедившись, что там же имеется пакет с перчатками, Наталия с силой захлопнула багажник и, усевшись за руль, завела мотор.

Да, Олеся просто возьмет и пропадет. Вначале она хотела стать главной свидетельницей, которая бы снабдила полицию информацией о том, что Олеся решила поехать, предположим, к другу по электронной переписке в какой-либо другой город (она бы выдумала, в какой именно, желательно на удалении не меньше тысячи, а то и двух тысяч километров от столицы) и не вернулась.

Или что Олеся решила провести дикарем отпуск, благо что приближалось лето, и не вернулась по истечении согласованного срока в Москву.

Вариантов опять же имелась масса, и все они были неплохие – но Наталии требовался не просто неплохой, а наилучший! Проблема с подобными надуманными историями заключалась в том, что их можно было проверить. И убедиться, например, посредством изучения данных компьютера Олеси, а также ее мобильного, что ни с каким таким виртуальным знакомым она не переписывалась и ехать к нему за тридевять земель не собиралась.

Тогда бы тотчас возник вопрос: а почему это главная свидетельница утверждает обратное? Она что, пытается сбить следствие с толку?

Тем самым Наталия бы привлекла ненужное внимание к своей собственной персоне и, кто знает, возможно, из разряда свидетельниц перешла бы в разряд подозреваемых. А именно это она и не собиралась допускать.

Конечно же, она встала в пробку, однако в этот раз стояние в столичной пробке не раздражало Наталию. Сделав радио потише, она улыбнулась своим мыслям. Шли последние минуты земного существования Олеси, и это не могло не радовать.

Да и история с поездкой в отпуск тоже хромала. Потому что так же быстро бы выяснилось, что, уезжая в мнимый отпуск, та не взяла с собой денег – то, что у девчонки были счета, причем в разных банках, Наталии, не единожды тайно устраивавшей шмон в квартире своей литературной зомбячки, было отлично известно.

Только вот доступа к чужим деньгам у нее не было.

Вещи, предположим, она бы могла собрать и сделать так, чтобы все выглядело, будто Олеся рванула в отпуск. Однако это бы только возбудило ненужные подозрения у следствия, если бы следствие вообще имело место. Однако всегда следовало исходить из худшего, из наиболее неблагоприятного развития событий, и требовалось подстраховаться.

А если так, то выходило, что в случае детального изучения мнимой истории об отпуске все ниточки привели бы к главной свидетельнице, которая и запустила бы в оборот эту весьма достоверную версию.

Наконец пробка начала рассасываться. Наталия плавно нажала на газ, и автомобиль покатил дальше. Время для осуществления убийства она выбрала, конечно, неблагоприятное – вечер, конец недели. Однако когда было бы благоприятное? Утром? Или на выходных? Наталия долго размышляла над этим и пришла в итоге к выводу, что никакой роли время убийства не играет.

В конце концов, в случае необходимости тело Олеси, запакованное в несколько черных пластиковых мешков, могло полежать в квартире один, а то и парочку дней, не привлекая ничьего внимания.

Хотя, осуществив задуманное, требовалось довести его без промедления до конца.

Рассматривала Наталия и другие варианты, более экзотические, но не с точки зрения убийцы, а с точки зрения следствия. И поняла: как бы она ни изощрялась, любая ложь была себе дороже. И изобличала в главной свидетельнице, которой неизбежно являлась она сама, лгунью. А это было всегда чревато.

Значит, выход был один: она вообще не должна была становиться главной свидетельницей. В этом деле вообще не должно было иметься свидетелей – ни одного!

Ни свидетелей, ни трупа, ровным счетом ничего.

Наталия снова угодила в пробку, на этот раз по причине столкновения на перекрестке двух автомобилей. Кто-то возмущенно гудел, кто-то нагло пытался проехать по встречке, а Наталия слушала приятную музыку и ждала. У нее была бездна времени – и Олесе следовало радоваться каждому мгновению, пока она была в живых. Еще была в живых…

Но скоро это изменится.

В этот раз стояли дольше, чем в первый, но наконец движение возобновилось. Наталия снова тронулась в путь.

Да, Олеся просто исчезнет – бесследно. Никто не сможет сказать, когда именно и в каком направлении. И что с ней вообще могло произойти. Это лучше всего: отсутствуют и свидетели, и предыстория. Ясно, что случилось что-то странное, но никто не в состоянии сказать, что же именно. И даже когда.

Конечно, от общения с полицией не уклониться, однако Наталия была к этому готова. Она поведает им историю про свою дальнюю родственницу, увы, инвалида, которую она на протяжении многих лет в силу своей душевной доброты поддерживала как морально, так и материально. Бедняжка, она не могла найти работу, потому что ухаживала за больной матерью, которая, увы, несколько лет назад скончалась. Никто не заподозрит в этом ничего странного.

Общалась ли она с Олесей Хрипуновой? Конечно, общалась, они же все-таки родственницы, хотя и дальние, к тому же носят одну и ту же фамилию. Да, время от времени она бывала в ее квартирке, Олесе же требовалась помощь, этим и объясняется наличие ее, Наталии, отпечатков пальцев в жилище родственницы. Но в последние месяцы, после смерти матери Олеси, все реже и реже – та замыкалась в себе, не отвечала на телефонные звонки, не хотела никого видеть. Когда в последний раз? Давно, много недель назад, возможно, пару месяцев, она точно не помнит. Знаете ли, она решила не беспокоить девочку, которая сама приняла решение не поддерживать отношения. Конечно, жаль, все же они родственники, хоть и дальние, и раньше плотно общались, но Олеся очень горевала из-за смерти любимой матери, а принимать помощь наотрез отказалась. Да тут еще и история с обоими братьями, один из которых загремел на долгие годы в колонию, а другой подался в секту. Да, да, вы абсолютно правы, причин для огорчений у Олеси в последнее время было более чем достаточно. А почему вы интересуетесь? Ах, что вы говорите, Олеся исчезла?

Тут главное не переборщить, однако Наталия была к этому готова. Она уже великое множество раз прошла в голове возможные вопросы – и придумала те ответы, которые ей стоило на них дать. Она сформулировала их, а также отрепетировала свою реакцию и даже мимику.

Господи, и что с ней могло случиться, неужели вы думаете, что она стала жертвой преступления? Или несчастного случая? Или, находясь в глубокой депрессии, решила наложить на себя руки? Или она решила тоже вступить в секту? Или произошло что-то еще?

Но в этом-то и суть: все будут исходить из того, что с Олесей что-то случилось, однако никто не свяжет ее исчезновение с Наталией. Собственно, причин для этого никаких не будет. И Наталия об этом позаботится.

Да, да, кажется, Олеся как-то вскользь упоминала о том, что брат звал ее в секту… Так что не исключено, что она приняла его предложение и поехала туда. Где эта секта располагается? Господи, в самом деле, где? И как она называется… Нет, на Олесю это не очень-то похоже, но ведь и ее брат был башибузуком, а потом вдруг стал ревностным сектантом.

Или она могла поехать навещать другого брата, мотающего срок в колонии, и по пути исчезла? Кажется, тот сидит где-то в Мордовии или Удмуртии…

Были ли у Олеси близкие друзья? А, вы имеете в виду, очень близкий друг, то есть любовник или гражданский муж? Нет, до такой степени, чтобы спросить, со своей дальней родственницей она все же не сближалась, та была весьма замкнутой особой. Но, кажется, вы правы: после смерти своей горячо любимой мамочки Олеся упоминала о каком-то мужчине, с которым она познакомилась на кладбище. Как его звали? Сколько ему лет? Об этом она, увы, ничего не знает. Но Олеся, кажется, как-то сказала, что он приглашает ее посетить его дом где-то под Москвой. Где именно? Нет, об этом она ничего не сказала. Неужели вы думаете, что этот человек может быть причастен к исчезновению несчастной девочки?

Главное, не упорствовать в отстаивании какой-то одной версии, а предложить следствию, если вообще следствие будет иметь место, на выбор целый пестрый букет. И пусть пытаются понять, какая из них правильная, не подозревая, что все они ложные!

Наталия, пойдя на обгон, усмехнулась. Да, пусть она не могла писать романы, причем уже давно, однако еще была в состоянии воплощать романы в жизнь. Так что знай наших!

Со временем же поиски, и без того не особо интенсивные, ни к чему не приведут. Наталия запустит слух о том, что Олеся, не исключено, подалась к своему брату-сектанту, и пусть потом трясут этих сомнительных личностей, выясняя, не причастны ли они к исчезновению девушки. Вероятно, что они даже там что-то натрясут, например, то, что в секте удерживают силой женщин или детей, или подвергают их насилию, или проводят махинации с недвижимостью членов секты. Не исключено, что сектанты в самом деле причастны к исчезновению некоторых своих, так сказать, коллег. Так что это наиболее перспективный след!

Одно Наталия знала наверняка: никто и никогда не заподозрит ее, респектабельную писательницу, сочинительницу триллеров, в причастности к исчезновению своей дальней родственницы.

До цели было уже недалеко, Наталия ощутила, как у нее внезапно вспотели руки. Все же убить человека, пусть и эту мерзавку Олесю, не так-то просто.

Но и не так сложно.

Главное, никакого свинства а-ля Распутин с кровью, воплями, стрельбой. Требовалось анемичное, меланхоличное, как в ранних романах Агаты Кристи, смертоубийство. Душить несчастного инвалида Наталия тоже не собиралась, тем более что располневшая в последнее время Олеся была намного крупнее и сильнее ее, несмотря на свои костыли. А бить ее по затылку чулком, заполненным песком (этот бескровный и якобы крайне эффективный метод убийства Наталия также обнаружила в одном из романов королевы детективов), она не собиралась: никто не гарантировал, что одного удара хватит, а бить находившуюся без сознания Олесю ей представлялось как-то уж слишком негуманно.

Она въехала в микрорайон, в котором проживала родственница. Волнение исчезло, Наталия почувствовала, что готова к осуществлению плана. Нет, она не даст слабины, она, автор тридцати девяти триллеров, напишет, вернее, разыграет в жизни свой сороковой!

Яд – вот что ей требовалось! Но не какой-то экзотический, типа растительного алкалоида с названием, которое нельзя выговорить, или токсина тропической змеи, и даже не навязший в зубах цианистый калий, достать который в реальности было не так-то просто.

Нет, все будет намного проще и банальнее – а чем проще и банальнее убийство, тем сложнее его распутать. Это Наталия уже давно уяснила, ведь именно эту мысль она проводила в массы в своих романах. Точнее, это Олеся проводила ее в массы в своих романах, но не важно.

Наталия раздобыла быстродействующее снотворное – окольными путями, без рецепта, так, чтобы ничто не могло привести в итоге к ней. Шести таблеток, которые она растворит в столь любимом Олесей свежевыжатом гранатово-грушево-банановом соке, должно хватить.

Для уверенности она даст ей семь или даже восемь. Растолченные таблетки находились в изящной коробочке, которую «орфушники» в свое время преподнесли ей по какому-то праздничному поводу и предназначенной вообще-то для хранения визиток. Визитки Наталия ненавидела. Как и никчемные преподношения. Надо же, раньше «орфушники» делали ей подарки и подороже, раньше, когда она была одним из главных источников дохода их издательского дома.

А теперь даже на последний день рождения поздравить не соизволили!

Что же – и Наталия в этом не сомневалась, – не за горами времена, когда они снова будут лебезить перед ней, ползая на брюхе и пытаясь заставить ее отказаться от идеи сменить издательство.

Таким незамысловатым образом она добьется возвращения к прежнему уровню тиражей и, соответственно, гонораров. И с этих гонораров ей не придется отстегивать, как в последнее время, целую половину грабительнице Олесе.

И для этого требовались только две вещи: чтобы романы, поставляемые анонимными литературными рабами из агентства, с которым она намеревалась пойти на сотрудничество, были на уровне. И чтобы Олеся как можно быстрее умерла.

Припарковав автомобиль за три дома от многоэтажки в Зябликово, в которой обитала Олеся, Наталия вытащила из бардачка элегантную коробочку для визиток и осторожно раскрыла ее.

В ней находилось несколько крошечных пластиковых пакетиков с белым порошком. Что же, содержимого двух должно было хватить, чтобы отправить Олесю к ее любимой, ну, или, быть может, не столь любимой мамочке.

Оставались кое-какие мелочи. Наталия натянула по самые глаза дешевую синтетическую вязаную шапочку, которую никогда бы не надела, а подбородок замотала темным шарфом. Так, на всякий случай, не хотелось бы, чтобы следствие потом откопало свидетеля, который бы клялся и божился, что видел известную писательницу идущей к квартире Олеси незадолго до исчезновения оной, в то время как известная писательница клялась бы и божилась, что не была там уже несколько месяцев.

Наталия вышла из автомобиля, вынула пакет с соками и кое-какими любимыми лакомствами сладкоежки Олеси из багажника, сунула туда же рулон черных пластиковых пакетов и без спешки, но быстрым шагом зашагала к нужному дому.

Около подъезда она едва увернулась от фургона с ярким логотипом, заляпанными грязью номерами и невзрачным водителем, облаченным в униформу с бейсболкой. Наталия даже не стала браниться, лишь усмехнулась – не хватало еще, чтобы она, желая убить Олесю, стала жертвой банального несчастного случая!

Она открыла металлическую дверь подъезда и, услышав, что лифт находится в движении, быстро поднялась на второй этаж. Выждав, пока остановившийся на этаж ниже лифт не выплюнет кого-то из соседей, Наталия спустилась вниз, юркнула в закрывающуюся кабину и, взглянув на дергающийся огонек потолочной лампы, нажала оплавленную кнопку предпоследнего этажа.

Олеся жила на последнем, но требовалось соблюдать осторожность. Хотя Наталия была уверена – даже если бы кто-то столкнулся с ней и узнал в ней известную беллетристку Хрипунову (чего с ней в последнее время упорно не приключалось, потому как она уже давно не приглашалась на телевидение), то до следствия этот факт никогда бы не дошел.

Однако все же требовалось быть крайне осторожной. Как сейчас, так и позднее, глубокой ночью, когда ей предстоит гораздо более опасная операция – по извлечению из квартиры бездыханного тела Олеси и его перевозке на место последнего упокоения, в лесополосу.

Туда, где Наталия уже неделю назад вырыла солидных размеров яму – так сказать, подготовила авансцену для трупа своей литературной зомбячки. Также она припасла для себя облачение работника несуществующей курьерской фирмы, на тот случай, если ей кто-то встретится.

В лифте она извлекла из сумочки нитяные перчатки и натянула их на руки. Что же, операция вступала в решающую стадию, и она не имела права допускать глупые ошибки. Например, оставить отпечатки пальцев, во всяком случае, свежие – ведь тот факт, что в квартире Олеси обнаружатся ее отпечатки, с учетом их родства, не так уж удивителен. Главное, не допустить, чтобы в квартире обнаружили только ее отпечатки, причем в большом количестве, причем явно оставленные на предметах незадолго до исчезновения хозяйки.

Наталия подошла к заветной грязно-желтой двери и позвонила. По прихожей разнеслась пронзительная трель. Обычно после этого слышался стук костылей, однако в этот раз этого не последовало. Наталия позвонила еще раз. И еще.

Лифт пришел в движение, и Наталия быстро извлекла из сумочки ключ от квартиры Олеси. Не хотелось столкнуться с соседями, так что придется им воспользоваться, хотя она уверяла Олесю, что ключа от ее квартиры у нее нет.

От квартиры, которую она подарила этой шантажистке.

Наталия быстро вставила ключ в замок, повернула его, отомкнула дверь и шагнула в коридор, в котором горел яркий свет. Значит, Олеся была дома, но то ли не хотела, то ли не могла открыть.

Или она все же куда-то уперлась?

– Олеся, я пришла! – произнесла она, захлопывая дверь и закрывая ее на ключ, который после этого тотчас опустила обратно в сумочку. – Ты где?

Поставив пакет в углу, она прошла на кухню, зная, что Олеся любит там заседать и гонять бесконечные чаи, непременно сладкие, всегда с тремя дольками лимона, закусывая их мини-«наполеонами» и «орешками». Видимо, именно по этой причине Олеся и вставила свои любимые лакомства в свой роман. Свой последний роман.

На кухне горел свет, на столе стояла недопитая чашка чая, лежал надкушенный кусочек торта, но Олеси там не было. Наталия обернулась и, заметив свет в туалете, усмехнулась. Что же, придется подождать.

Она опустилась на обтянутый потертой материей табурет и принялась терпеливо ждать. Шли минуты, однако Олеся все не появлялась.

– Олеся, я пришла! – повторила она громко. – С тобой все в порядке?

Ответа не последовало, поэтому Наталия, несколько, надо сказать, встревоженная, подошла к двери в туалет и громко по ней постучала.

А что, если Олеся вдруг окочурилась по вполне естественной причине, скажем, от инфаркта или инсульта? Наталия бесцеремонно рванула на себя дверь, та легко поддалась – и увидела, что в туалете никого нет.

– Олеся, что такое? Ты что, в прятки со мной решила сыграть? – вопросила она, открывая и дверь расположенной рядом ванной. Но и там никакой Олеси не было, зато бесшумно вращалась стиральная машинка: судя по красным цифрам, программа вот-вот должна была закончиться.

– Олеся, это становится уже не смешно! – заявила Наталия и прошла в зал. Там бесшумно работал телевизор, по которому шел какой-то вечерний сериал, тот самый, чей финал так трепетно ждала родственница.

А это значило, что никуда Олеся деться из квартиры не могла, она бы лучше умерла, чем пропустила свои любимые сериалы, в особенности этот, новый, которого она так ждала после программы «Время».

А может, она в самом деле умерла?

Наталия, снова подумав о том, что ее коллизия могла бы разрешиться вполне прозаическим образом, без вмешательства извне, раскрыла дверь спальни, служившей одновременно и кабинетом Олеси, и в ужасе отшатнулась.

Весь пол был залит кровью, вещи были разбросаны по комнате, со стоявшего в углу стола было сметено все, что раньше на нем стояло.

Остолбенев, Наталия осторожно шагнула в спальню и сипло произнесла:

– Олеся, ты здесь? С тобой все в порядке?

С учетом огромной лужи крови, причем крови только что начавшей сворачиваться, это было не так. Наталия едва не споткнулась обо что-то и заметила лежавший на полу костыль, один из двух, острый конец которого был также весь в крови.

Господи, да что тут произошло?

За отодвинутым от стены столом что-то лежало. Это был выглядывавший оттуда второй костыль. Наталия, чувствуя, что у нее колотится сердце, приблизилась к нему. Кажется, она уже знала, что там было.

– Олеся, – тихо позвала она, уверенная, что, стоит ей заглянуть за стол, и она обнаружит тело своего литературного зомби. Точнее, ее труп.

Внезапно в голову Наталии пришла странная мысль, что примерно так же ее тезка, ну, или почти что тезка, та самая, супруга владельца безымянного издательского дома в ее последнем романе, точнее, конечно же, в ее последнем романе, искала в пустом доме своего пропавшего сына.

Чтобы убедиться в том, что его похитил мертвый мальчик в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Но ведь это литературная выдумка, а то, что происходило сейчас с ней, реальность!

За столом она обнаружила не труп Олеси, а раскуроченный системный блок домашнего компьютера и опрокинутый монитор. А рядом с ними сиротливо лежавший второй костыль, тоже в крови.

Только никакой Олеси там и подавно не было. Но где же та тогда была?

Оставалась еще небольшая лоджия и кладовка, но и там Олеси, вернее, с учетом всех трагических обстоятельств, ее трупа не было.

Олеся бесследно исчезла. Наталия заглянула даже в большой гробообразный (ага, вот что стало прообразом!) платяной шкаф, отчего-то снова думая о последнем романе Олеси, отчасти даже предполагая найти там вход в подземелье, однако ничего, кроме кучи Олесиного тряпья, она там не обнаружила.

Заглянула она и внутрь раздвижного дивана, но там были только старые желтые подушки и несвеже пахнувшие стеганые одеяла. Наконец ее осенило. Ну конечно же, ванная!

Точнее, ванна, закрытая душевой занавеской. Не зря ведь в последнем романе супруга генерального директора издательского дома пряталась именно там.

Когда она вернулась в ванную, то раздался писк – это стиральная машинка сообщала, что белье можно вынимать. Наталия осторожно отодвинула занавеску с изображениями маяков и ракушек, уверенная, что тело Олеси покоится именно там.

Но на дне ванны ничего не было, кроме лежавшего флакона шампуня. Наталия подняла его, поставила на полочку – и подумала о том, что именно это нашла ее тезка в последнем романе Олеси.

– Олеся, я знаю, что ты решила со мной поиграть! – заявила она, выскакивая из ванной. – Думаешь, это смешно? Я пришла к тебе по важному делу.

Конечно, она заявилась, чтобы убить Олесю, а ее тело закопать в отдаленной лесополосе. Важнее не бывает.

Под ногой что-то хлюпнуло, и Наталия вдруг поняла, что наступила своими новыми серо-зелеными кроссовками, которые специально надела, направляясь на дело, в лужу крови и теперь всюду оставляла кровавые следы.

И вдруг до нее дошло – нет, это не игра, потому что Олеся, несмотря на свой литературный дар, была особой, на редкость лишенной воображения. И она бы никогда не устроила ничего подобного хотя бы по той простой причине, что, хоть и не являлась ревнительницей чистоты, никогда бы не залила оплаченный Наталией новенький темный ламинат в своей спальне кровью и не испортила бы собственный крутой компьютер, купленный, кстати, не так давно опять же за счет Наталии.

И, что важнее всего, она бы никогда не смогла передвигаться без костылей, а те лежали в спальне. Да, у нее имелся запасной комплект, однако Наталия была уверена, что видела его в кладовке, когда искала там Олесю.

Так и есть, снова распахнув дверь, она заметила запасной комплект, завернутый в клеенку и стоявший в углу.

Но без костылей Олеся была как без рук – с учетом того, что они ей требовались для больных ног, сравнение было идиотское, и Наталия автоматически подумала о том, что в данном случае деятельные литредакторы издательства обязательно бы переделали корявую фразу.

Факт оставался фактом: Олеся элементарно испарилась, оставив после себя хаос в одной из комнат, а также огромную лужу крови.

Чьей крови? Неужели крови самой Олеси? Или чьей-то чужой? Но тогда выходило, что Олеся совершила убийство или, по крайней мере, с учетом того, что нигде никакого трупа видно не было, попыталась это сделать.

Это было бы неплохо – тогда бы родственница загремела вслед за своим братцем в колонию строгого режима, вероятно, на десяток-другой лет. Хотя Наталии Олеся требовалась не за решеткой, потому что тогда бы ее литературный зомби на костылях потребовал вытащить ее оттуда, шантажируя имеющейся информацией, а именно что мертвая. Потому как хорошей Олесей была только мертвая Олеся. Хотя зомби вроде и так мертвы…

А вот кто мог сказать, была ли Олеся сейчас мертва или нет?

Наталия вернулась в спальню и осторожно опустилась на корточки рядом с лужей быстро густеющей крови.

И пусть она не медик и не судмедэксперт, однако писательница не сомневалась: то, что разлито в больших количествах по полу кабинета-спальни Олеси, это кровь. И, вероятно, человеческая. Потому что не свинью же здесь резали!

Наталия снова взглянула на следы, которые остались после нее по всей квартире. Требовалось принять решение и понять, следует ли обращаться в полицию или нет?

Потому что, если исходить из того, что она обнаружила в квартире, все свидетельствовало об одном: здесь имело место убийство, причем на редкость жестокое и, судя по всему, произошедшее не больше часа, а то и всего минут сорока назад!

Только вот кто был жертвой? Логично предположить, что оной стала Олеся. Конечно, существовала небольшая возможность того, что Олеся была не жертвой, а как раз убийцей, однако Наталия отвергла эту смехотворную версию. Да, Олеся, наверное, могла кого-то убить, скорее всего даже не только при помощи яда, а перерезав, как в этом случае, горло, что объясняло такое огромное количество крови. Однако Олеся в силу своего недуга никаким образом не могла бы справиться с телом и без помощи костылей вытащить его из квартиры. И используя костыли, впрочем, тоже нет.

Так что отсутствие Олеси могло означать одно: нет, она не ушла, дабы избавиться от трупа, а сама была этим трупом.

Наталия не могла не отметить, что ее силлогическая конструкция безупречна. И у нее вдруг мелькнула шальная мысль – а что, если облечь все это, с чем она столкнулась в реальности, в беллетристическую литературную форму и написать об этом триллер? Самой, как раньше, без литературных зомби?

Идея была неплохой, однако Наталия велела себе пока об этом не думать. Потому что важнее пока что были иные, сугубо прагматические вопросы. Итак, она путем дедукции установила, что трупом, после которого осталось столь много крови на полу комнаты, была Олеся.

Однако если так, то где этот ее труп? Потому что самой важной улики-то как раз не хватало!

Впрочем, она ведь сама, совершив убийство, которому теперь, судя по всему, не суждено быть осуществленным, намеревалась избавиться от трупа. Посему возникает резонный вопрос: а что, если кто-то другой поступил точно таким же образом?

То есть убил Олесю, упаковал ее труп и увез его для, так сказать, утилизации.

Хрипунова вздрогнула. Но кто мог убить Олесю? И, главное, почему? Ведь у этой нудной особы совершенно не было врагов. Тут Наталия была вынуждена мысленно себя поправить: у Олеси был как минимум один смертельный враг – она сама! Ведь она и заявилась к ней, дабы лишить эту идиотку жизни, а потом закопать ее труп в лесополосе.

Получается, ее кто-то элементарно опередил!

Наталия снова вздрогнула, потому что ей показалось, что хлопнула входная дверь. Метнувшись в коридор, она удостоверилась, что та закрыта. А обнаружила распахнутой форточку на кухне. Вряд ли убийца удалился столь экзотическим путем, прихватив при этом жертву: для этого ему нужно было быть, по крайней мере, сказочным вампиром! Да и об этих героях многочисленных подростковых саг про кровососов (которые, по мнению Наталии, безо всякого на то права уже в течение многих лет возглавляли списки бестселлеров, гарантируя накропавшим их горе-литераторам баснословные гонорары) женщине было известно, что они могли упорхнуть в форточку, обернувшись летучей мышью, однако они не могли протащить в форточку свою жертву – взрослого человека!

О чем она только думает! Наталия поняла, что находится на грани истерики. Приказав себе успокоиться, она ощутила, что волнение нарастает. Она попыталась пройти к массивному кожаному стулу, задвинутому в угол, однако ступила ногой в кровь, поскользнулась – и боком полетела на пол, прямиком в густеющую лужу. И, конечно же, практически с ног до головы запачкалась в крови – крови Олеси!

Наталия горько заплакала. Утробно хныча, она на четвереньках поползла в ванную, оставляя за собой кровавые следы. Теперь она точно походила если не на жертву нападения того же вампира, то на несчастную, которой повезло вырваться из лап Джека Потрошителя или Чикатило.

Перепачкав в ванной кровью все, что можно было перепачкать, Наталия попыталась смыть кровавые разводы с куртки, однако поняла, что куртка – вещь дизайнерская! – безнадежно загублена. Темные джинсы тоже насквозь пропитались кровью, даже кроссовки из серо-зеленых сделались малиново-пурпурными.

Наталию знобило, ей хотелось встать под душ и смыть с себя чужую кровь. А что, если у мерзавки Олеси были какие-то нехорошие заболевания, которые она подхватит, буквально искупавшись в ее крови?

Заверив себя в том, что Олеся, похоже, до момента своей кончины (который был фактически документально подтвержден гигантской лужей крови) оставалась девственницей, Наталия уставилась на отодвинутую ей же самой душевую занавеску.

И как ей ни претило лезть в чужую ванную, к тому же, судя по горчично-коричневой окаймовке, далеко не самую чистую, делать было нечего. Она быстро шагнула внутрь, однако задвигать занавеску не стала – уж слишком жутко было в пустой, залитой кровью квартире Олеси, к которой она явилась, чтобы убить ее.

И убедилась в том, что кто-то сделал это раньше.

А вот душевые принадлежности у Олеси были дорогие, что шампунь, что гель и даже абрикосовый скраб. Именно им Наталия терла все свое тело, в особенности руки и лицо, чувствуя, что из глаз текут слезы.

Хорошо, что в глаза попала пена и она на какое-то время забыла обо всем, желая только одного – смыть с лица плотную пенистую массу и сделать так, чтобы глаза больше не щипало.

И это отрезвило ее. Чего она, собственно, нюни распустила? Что же, Олеся умерла – но разве не этого она хотела? Ее кто-то убил, однако она и сама намеревалась сделать это. Так что, в сущности, она должна быть благодарна неизвестному киллеру, который взял на себя ее функции.

Но было бы неплохо знать, кто же убил Олесю и, главное, зачем он – или она, или даже они! – похитил тело.

Хотя второй вопрос был гораздо менее важен, чем первый. Как Наталия уже поняла, тело забрали, чтобы скрыть следы убийства. Именно так планировала поступить и она сама, разве не так? То, что в спальне натекла огромная лужа крови, подтверждает догадку, что или убийство было спонтанным, или кто-то желал, чтобы осталась лужа крови, или – и к этой версии склонялась Наталия – некто планировал, как и она сама, бескровное, чистое, уютное убийство, однако что-то пошло не по плану, чужому плану, и Олесе пришлось перерезать глотку.

Наталия намылилась в пятый раз и, смыв с себя пену, оглянулась в поисках полотенца. На крючке висело помятое, явно использованное. Пришлось хватать его, так как она, несмотря на то что частенько захаживала к Олесе, понятия не имела, где та хранит чистые полотенца.

Их Наталия обнаружила после упорных поисков отчего-то на кухне, в шкафу, под полкой с крупами. Надо же, как оригинально! Выбрав полотенце побольше, из которого неожиданно выпал паспорт Олеси, Наталия тщательно вытерлась и осмотрела свою одежду. Нижнее белье не пострадало, его она без боязни и надела. А вот вся верхняя одежда была безнадежно уделана кровью.

Вздохнув, Наталия извлекла из принесенной ею же сумки рулон пластиковых пакетов, оторвала один и стала складывать в него свои испачканные кровью шмотки. От них придется избавиться, однако она и так планировала выбросить их после того, как зароет тело Олеси в приготовленной могиле в лесополосе.

Однако теперь, с учетом экстраординарных обстоятельств, пришлось делать это намного раньше.

Затем Наталия критически осмотрела квартиру. Вот теперь вызывать полицию было точно поздно! Потому как ей будет сложно объяснить, отчего она, завидев огромную лужу крови, решила сначала тщательно вымыться и только после этого сообщить о жутком преступлении в квартире дальней родственницы.

Конечно, ей, вероятно, поверят, более того, на нее вряд ли падет подозрение. Однако ее возьмут на заметку. А этого Наталии очень не хотелось.

Поэтому она приняла единственно верное, по ее мнению, в данной ситуации решение. Она должна уничтожить все следы кровавого убийства в квартире Олеси! Убийства, совершенного кем-то иным!

Она отыскала ведро, тряпку, моющие средства и принялась за работу. Хорошо, что у Олеси имелись длинные, почти по локоть, резиновые перчатки для мытья посуды – натянув их, писательница Хрипунова начала уничтожать следы чужого преступления.

По мере того как в спальне, коридоре и ванной исчезали следы крови, повышалось и настроение Наталии. Итак, Олеся мертва, и она к этому не причастна! Однако если ее кто-то застукает за этим интересным занятием, то, конечно же, не поверит, что она не имеет отношения к кровавой бойне, имевшей место в квартире.

Однако ее никто не застукает, потому как Олеся была мертва, а ни у кого другого, кроме нее самой, не было ключей от квартиры девицы. Ни у кого – кроме убийцы!

Темная от впитавшейся крови тряпка выскользнула из рук Наталии и с шумом плюхнулась в ведро, наполненное кровавой водой. Брызги полетели Наталии в лицо, она вытерла их и выступивший на лице обильный пот (несмотря на то что трудилась она в исподнем) и подумала, что ей после генеральной уборки все равно придется еще раз принять душ, причем, вероятно, даже два раза: на скорую руку здесь и еще раз у себя дома. Хотя там она может полежать в заполненной ароматными маслами ванне.

Господи, о чем это она снова думает?

Вынув и выжав тряпку, Наталия ускорила темп. Да, у убийцы имелся ключ, потому как ключа Олеси в квартире не было – она в этом убедилась. Разве что он был где-то спрятан, что она исключала, кроме того, она ведь проникла в запертую на два оборота квартиру, значит, тот, кто унес тело, взял с собой и ключ.

Логично? Логично! Не зря она была создательницей триллеров. Гм, ею была, конечно, покойная Олеся, однако выходили они под ее, Наталии, именем!

Итак, неизвестный убийца, который укокошил Олесю, а потом забрал ее тело. Но как он его смог вывезти в четверг, ранним майским вечером, когда на улице полно возвращающихся с работы соседей, играющих детей, воркующих на лавочках бабуль?

Наталия вдруг опять чуть не выпустила тряпку из рук. Ну конечно, неприметный белый фургон с каким-то веселым логотипом, который как раз отчаливал от дома и едва ее не переехал, когда она подходила к жилищу Олеси.

Это и был убийца, как и она сама, не придумавший ничего более оригинального, чем замаскироваться под службу доставки.

Наталия попыталась припомнить, кого она видела за рулем. Какой-то непонятный субъект в натянутой по самые глаза бейсболке и круглых темных очках. Она не обратила на него внимания и не могла даже сказать, был ли это мужчина или женщина. Все же, вероятно, мужчина, вряд ли женщина могла устроить такое кровавое свинство. А если и могла, то могла ли женщина спустить в лифте тело Олеси?

А разве она сама не собиралась вывезти труп своей литературной зомбячки, завернутый в черные пластиковые пакеты, на ручной тележке?

Значит, могла…

Наталия еще раз напряглась, пытаясь вспомнить, что за логотип был на боку фургона. Впрочем, наверняка фургон был или угнанный, или логотип принадлежал вымышленной фирме. Или подлинной, но никак не связанной с убийцей.

Или все же связанной?

Наталия поняла, что вспомнить не может, однако не расстроилась. Свидетелей-то было много! Кто-то должен был обратить внимание, кто-то должен был заприметить логотип.

Картина кровавого происшествия вырисовывалась более-менее стройная, однако Наталия никак не могла понять: кто пожелал убить Олесю? Нет, конечно, она и сама была не прочь, но ведь она плотно общалась с мерзавкой (да, о мертвых или хорошо, или ничего, однако Олеся даже мертвой была и оставалась мерзавкой) и имела свои причины, причем более чем весомые, чтобы желать гибели своей алчной родственницы.

Но ведь помимо нее Олеся ни с кем не общалась, ведя крайне замкнутый образ жизни! Хотя…

Хотя что она вообще знала об Олесе и о том, чем та занималась все эти годы в свободное от написания триллеров для нее, Наталии, время?

Вот именно – практически ничего! Ее это, честно говоря, никогда и не интересовало, и Наталия вдруг поняла, что Олеся никогда об этом и не распространялась.

Мысль Наталии заработала с утроенной силой, и, дотирая ламинат в спальне, женщина разрабатывала возможные версии случившегося.

Предположим, у Олеси был любовник, который ее прибил. Или даже любовница! Наталия никогда раньше не задумывалась о сексуальных предпочтениях Олеси, однако теперь допускала, что та могла быть лесбиянкой. Или, к примеру, связаться с отвязными любителями садомазо-забав, которые ее в итоге и порешили.

Хотя зачем идти так далеко – девяносто процентов самых зверских убийств совершается ближайшими родственниками. Таковых у Олеси было два, два братца, причем один сидел в тюрьме и, если он оттуда не сбежал, должен был провести там еще долгие годы.

Наталия задумалась, сообщили ли бы ей о том, что братец Олеси сбежал. Ну, не ей, а самой Олесе? Вероятно, все же да, а Олеся бы наверняка рассказала об этом ей. Тем более что добраться до Москвы на перекладных из Мордовии или Удмуртии (или где там отбывал свое заслуженное наказание братец) за один-два дня было малореально, но не невозможно. Тем более нерасторопные органы могли поставить в известность о факте побега лишь спустя какое-то время после случившегося.

Однако отчего братец решил в таком случае убить сестренку, бывшую для него светом в окошке, регулярно писавшую ему и посылавшую гостинцы и деньги и требующую от Наталии покрытия всех, в том числе и почтовых, расходов?

Конечно, беглый зэк мог всякое отчебучить, однако в таком случае он, прирезав родную сестру, которая, скажем, отказалась прятать его у себя, просто-напросто бы удрал или бы засел в квартире сестры. Однако у него не было бы приготовленного заранее фургона с логотипом и ручной тележки для транспортировки трупа. Все это, как ни крути, свидетельствовало не о спонтанном, а о тщательно подготовленном преступлении.

Имелся, конечно, и второй братец-сектант, и тот мог реально двинуться по фазе на почве своей религии, однако зачем ему убивать Олесю? Впрочем, секта могла поручить ему это, желая заграбастать ее московскую квартиру. Или внушить ему, что настала пора уничтожать грешников и надо начать с близких.

Мотивы – что один, что другой – были правдоподобные, однако Наталия была уверена: человек, которого она мельком видела за рулем фургона, не был братом Олеси, ни тем, что стал теперь членом секты, ни тем, что мотал срок в колонии строгого режима.

Конечно, это мог быть их сообщник (или сообщница), однако в это она верила мало.

Значит, она имела дело с мистером – или миссис – Икс, человеком, вероятно, ей лично незнакомым, но имевшим более чем веские причины на то, чтобы перерезать Олесе горло и вывезти ее тело на фургоне невесть куда.

В сущности, она должна была быть благодарна этому мистеру Икс (Наталия решила, что будет вести о нем речь как о мужчине), он сделал то, что планировала выполнить она, однако все завершилось тем, что она затирала следы чужого убийства.

Тут она снова выпустила тряпку, которая, опять шмякнувшись в ведро, снова обдала писательницу кровавой водой.

Если убийца так хотел избавиться от трупа и даже увез его с собой, а не бросил в квартире, то, стало быть, ему или так требовался труп (для каких таких целей, Наталия не хотела даже и представлять), или он еще не завершил свою миссию и, решив сначала избавиться от тела, собирался вернуться и уничтожить следы преступления.

Прозвенел дверной звонок. Этот звук был пугающе долгим, и Хрипунова, дернувшись, задела ведро, которое опрокинулось, и мутная серо-буро-малиновая жижа растеклась по блестевшему полу спальни.

Звонок повторился. Наталия в ужасе застыла, вдруг поняв, что это вернулся он – убийца! И раз он совершил жестокое преступление, перерезав Олесе глотку, то поступит точно так же и с невольной свидетельницей, решившей без спроса сделать на месте убийства влажную уборку.

Но если это убийца, то отчего он элементарно не отомкнет дверь – ведь ключи, как поняла Наталия ранее, он взял с собой. Он что, проверяет, есть ли кто-то дома, хотя прекрасно знает, что хозяйка мертва (и, вероятно, уже закопана им в надежном месте), а никого другого в квартире быть не может.

Или он потерял ключи и хочет, чтобы его впустили?

Звонок прозвенел в третий раз, на этот раз гораздо более настойчиво, и Наталия хихикнула. Она осторожно прокралась в коридор и заглянула в глазок. Если это в самом деле убийца, то она увидит его лицо. А если это, скажем, назойливые соседи, пришедшие занять соли (или перца!), то она столь же тихо удалится обратно в спальню и, естественно, им не откроет.

В общем коридоре она увидела курьера – в яркой униформе, с бейсболкой со смешным логотипом на голове. Наталия онемела. Так и есть, убийца вернулся.

Однако убийце было от силы лет девятнадцать-двадцать, и он был женского пола: стоявший курьер был миловидной девицей с торчащими из-под бейсболки разноцветными косичками и с идиотским пирсингом в носу.

Нет, таких убийц не бывает, а если и бывает, то они не звонят в чужие двери. А может быть, именно такие и звонят?

Но за рулем фургона она видела иного субъекта, да и логотип был другой.

Наталия увидела, как девица, державшая что-то в руке, развернулась и направилась к лифту. Была – не была…

Наталия повернула ключ и, приоткрыв дверь буквально на пару сантиметров, произнесла:

– Вы ко мне?

Курьер развернулась и спросила:

– Вы Олеся Геннадьевна Хрипунова?

Времени на размышление не было, и Наталия, готовая в любой момент снова захлопнуть дверь и заорать благим матом, если курьерша решит на нее напасть, произнесла:

– Да, а в чем дело?

Девица, протягивая небольшой пакет, который она держала в руках, сказала:

– Для вас бандероль.

Наталия протянула руку, чтобы схватить пакет, но девица произнесла:

– Попрошу паспорт!

Наталия принялась судорожно размышлять: паспорт, ее паспорт? Нет, конечно же, паспорт Олеси! Вот только откуда она может знать, где… Может! Тупица прятала его в полотенцах, и Наталия случайно нашла его на кухне, в шкафу!

Через пару секунд она уже протягивала бордовую книжицу курьерше, которая, даже и не бросив взгляда на фотографию, вбила что-то в портативный прибор и протянула его Наталии:

– Распишитесь, пожалуйста!

Наталия накорябала на дисплее прибора какую-то малопонятную подпись, и курьерша, передавая ей пакет, пожелала хорошего дня и направилась снова к лифту.

Захлопнув входную дверь и раз шесть подряд проверив, что та действительно заперта, Наталия уставилась на посылку, которую она приняла за Олесю.

Мертвую Олесю.

Интересно, что девица заказала себе? Приспособления для секса или какую-то изысканную жратву, причем и то, и другое за ее, Наталии, счет?

Внезапно ее словно током ударило – потому что она узрела в графе «Отправитель» знакомый ей значок – крылатый сфинкс с древнеегипетским уреем, царским обручем с символом змеи во лбу, – а также название и адрес.

Невероятно, но факт: Олеся получила пакет от того самого литературного агентства, с которым сама Наталия намеревалась сотрудничать и заказывать у работавших на эту подозрительную конторку литературных зомби свои новые шедевры.

Забыв обо всем на свете, в том числе и о том, что она в одном нижнем белье, теперь перемазанном кровью, стоит в коридоре чужой квартиры, той самой, в которой буквально пару часов назад было совершено зверское убийство, чьи следы она уничтожала, Наталия Хрипунова разорвала плотную коричневую бумагу и в нетерпении извлекла из пакета пачку листов.

К ним была приложена набросанная от руки записка, гласившая:

«Согласно договоренности, вторая часть. Третья, как обычно, через неделю. Электронный вариант после оплаты. Хорошего времени суток!»

Имя того, кто поставил в конце коротенькой записки свою витиеватую подпись, разобрать было нельзя, но Наталию в данный момент это и не интересовало. Она принялась судорожно перелистывать испещренные буквами листы.

Это был роман, ее роман. Точнее, конечно же, как продолжала думать Наталия, роман Олеси.

Да нет же, никакой не Олеси! Потому что Олеся сама получила текст от литературного агентства, да к тому же с недвусмысленным указанием об оплате. И о том, что на следующей неделе предстоит доставка третьей части.

Как была, в грязном исподнем, Наталия опустилась на пол и захохотала, словно сумасшедшая.

Третьей части того самого романа, который прислало Олесе литературное агентство и эта мерзавка выдавала за свой, продавая его ей, Наталии, и который Наталия, в свою очередь, втюхивала «орфушникам», наивно полагавшим, что это очередной опус королевы российского триллера!

Насмеявшись вдоволь, Наталия уставилась на рукопись романа. Ее романа. Точнее, романа, которому надлежало стать ее.

И который, как она считала, сочиняла для нее Олеся. Что, как она только что узнала, было сущей ерундой. Потому что Олеся сама заказала его у литературных зомби!

Наталия снова принялась смеяться, а потом, чувствуя, что у нее по щекам текут слезы, прекратила столь же резко, как и начала.

– И поделом тебе, дрянь! – произнесла писательница громко и чихнула. Не хватало только еще простудиться, пытаясь замести следы убийства Олеси. Убийства, не ею совершенного!

Но к которому она теперь имеет самое непосредственное отношение!

И под дрянью она подразумевала не только и не столько Олесю, хотя и ее, конечно же, тоже, сколько в первую очередь себя.

Да, так ей и надо! Попалась на удочку мошенницы, что она поняла уже давно, однако какой именно мошенницы, она понятия не имела.

А именно беспринципной, наглой и изобретательной!

Наталия с трудом поднялась с пола, прошлепала на кухню и бросила рукопись на стол. Чувствуя, что на нее наваливается усталость, она налила в электрический чайник воды и включила его. Хотелось кофе, причем хорошего, молотого, но у этой твари Олеси водился только дешевый, растворимый.

Ее взгляд в который раз упал на вторую часть романа. Романа Олеси? Судя по всему, романа какого-то безымянного литературного зомби.

Нет, все не так. Ее романа! Романа Наталии Хрипуновой, королевы триллера.

Да, именно что ее романа: ведь он по праву принадлежал ей – и только ей!

И, не дожидаясь, пока вскипит вода, и так не заварив себе кофе, Наталия опустилась на табуретку и вперила взор в первые строчки опуса, который лежал перед ней на грязноватом, покрытом хлебными крошками кухонном столе.