Книга: Клан Пещерного Медведя
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

– К сожалению, сообщаю, – начала Эбра с принятого жеста, выражающего огорчение, – у Изы родилась девочка.
Однако новость была воспринята без огорчения. Бран облегченно вздохнул, хотя внешне ничем себя не выдал. Все, что предложил Мог-ур относительно их сестры и в особенности Эйлы, вождя весьма устраивало, и он был не намерен ничего менять. Креб взял на себя труд по обучению новенькой девочки, и это на удивление хорошо у него получалось. Эйла познавала законы Клана. Сам Креб был не просто доволен известием Эбры, он был вне себя от радости. Впервые за свою долгую жизнь он вкусил тепло и любовь семейного очага, а рождение у его сестры девочки означало, что они теперь не расстанутся. Иза же, наконец, могла спать спокойно. Несмотря на поздний возраст для беременности, роды прошли нормально. Она знала многих женщин, которым пришлось куда тяжелее, чем ей. Некоторым из них грозила смерть, а кое-кто из них умер, к тому же бывало, что дети не выживали. Ей казалось, что головки новорожденных чересчур велики для того, чтобы роды протекали нормально. Однако больше всего она боялась, что у нее родится мальчик. Для людей Клана неуверенность в завтрашнем дне была хуже всего.
Иза отдыхала. Ука завернула новорожденного в пеленку из мягкого кроличьего меха и передала матери. Эйла сидела не шевелясь и не сводя с Изы любопытного взгляда. Женщина поманила ее к себе:
– Иди сюда, Эйла. Хочешь посмотреть на малышку?
Эйла нерешительно подошла ближе.
– Да, – кивнула она.
Иза открыла ребенку личико, чтобы показать Эйле. Дитя было точной копией Изы, на головке виднелся темный пушок, а на затылке заметно выпячивался костяной холмик, который у взрослых был прикрыт густыми волосами. Головка ребенка, хотя и продолговатая, все же была немного круглее, чем у взрослых, а лоб, начиная с еще неразвитых надбровных выступов, был резко скошен к затылку. Эйла дотронулась до щечки малышки, и та инстинктивно обернулась, делая сосательные движения.
– Она красавица! – жестами изобразила Эйла, с восхищением пожирая глазами маленькое чудо. – Иза, она хочет что-то сказать? – осведомилась она, глядя, как кроха засучила ножками.
– Пока что нет, но скоро ты будешь вместе со мной учить ее говорить, – ответила Иза.
– Здорово. Я буду учить ее говорить. Так же, как вы с Кребом учили меня.
– Я знаю, что будешь, – сказала мать, прикрывая ребенка.
Девочка продолжала сидеть возле Изы. Эбра завернула детское место в заранее приготовленную кожу и положила все в укромный уголок, чтобы Иза позднее могла его закопать в потайном месте. Если бы ребенок родился мертвым, то его бы захоронили там же и никто бы о нем не обмолвился. Сама роженица не стала бы на людях скорбеть о потере, а остальные разве что отнеслись бы к ней с большим вниманием и сочувствием.
Положение матери было бы куда обременительнее, если бы ее ребенок родился уродом или по каким-то причинам его не принял вождь Клана. Ей пришлось бы либо похоронить его, либо бросить на произвол судьбы. Уродливому ребенку редко оставлялась жизнь, а в случае если это была девочка – почти никогда. Мальчика-первенца по желанию главы очага оставляли в Клане на семь дней. Тот, кто выживал за это время, по закону Клана, получал имя и становился его полноправным членом.
Первые дни после рождения жизнь Креба висела на волоске. Роды были трудными, и его матери пришлось тяжело. Ее мужчина был вождем, поэтому участь мальчика целиком зависела от него. Однако он скорее думал о матери, нежели о ребенке, чья крупная мужская голова и неподвижные конечности с самого начала были повреждены при родах. Сама мать, потеряв много крови, была очень слаба и находилась между жизнью и смертью. Вождь не мог потребовать, чтобы она избавилась от ребенка: на это у нее попросту не было сил. Обычно если мать не в состоянии была сделать это, то ребенок переходил в распоряжение целительницы, однако мать Креба сама была в Клане целительницей. Поэтому он остался с матерью, хотя надежды на то, что он выживет, ни у кого не было.
Молоко у его матери прибывало медленно. Когда вопреки всем ожиданиям он не умер, одна кормящая женщина сжалилась над ним и стала прикармливать. Вот так началась жизнь Мог-ура, святейшего из святых мужей, искуснейшего и могущественнейшего мага Клана.
К Изе направлялись оба брата. Бран властным жестом отослал Эйлу прочь, и та послушно удалилась, но краем глаза продолжала наблюдать за происходящим. Иза приподнялась, раскутала ребенка и, стараясь не смотреть на мужчин, передала его Брану. Мужчины внимательно осмотрели девочку, которая, лишившись теплой пеленки, громко расплакалась. Они, в свою очередь, старались не смотреть на Изу.
– С ребенком все в порядке, – жестом заключил Бран. – Пусть остается с матерью. Если он проживет семь дней, то будет принят в Клан.
Хотя Иза в этом не сомневалась, тем не менее, после решения вождя ей стало покойнее на душе. Только одно ее беспокоило. Она боялась, что дочь будет несчастна оттого, что у ее матери нет мужчины. «В конце концов, он же был жив, когда я ждала ребенка, – заключила Иза, – да и Креб заботится о нас не хуже». И больше Иза не возвращалась к этой мысли.
Следующие семь дней Иза провела у своего очага и покидала его только затем, чтобы справить нужду и захоронить детское место. Все, за исключением Эйлы и Креба, вели себя так, будто ребенка не существовало. Однако чтобы Иза могла отдохнуть, женщины приносили ей еду и, пользуясь случаем, украдкой поглядывали на малышку. Через семь дней у Изы должно было остановиться кровотечение, а до этого на ней лежало своеобразное женское проклятие. Так же как во время месячных, ей позволялось общаться только с женщинами.
Иза все время посвящала уходу за ребенком, а если хватало сил, то занималась благоустройством очага Креба, оборудуя кухню, место для сна, приема пищи, а также уголок для хранения целительных трав. Теперь вместе с Кребом их стало четверо.
Благодаря особому положению Мог-ура в Клане он занимал наиболее удобное место в пещере: достаточно близкое к выходу, чтобы мог проникать свет, но не настолько, чтобы задувал зимний ветер. Его очаг имел и еще одно достоинство, за которое Иза была благодарна Кребу. Он был защищен от сквозняков каменным выступом стены. Более открытые места, несмотря на ограждения и постоянный огонь, все же продувались сильнее. Болезнь суставов в особенности обострялась у Креба зимой, когда в пещере было сыро и холодно. Иза предусмотрела, чтобы его постель – углубление в земле, выстеленное соломой и сухими листьями, которые сверху покрывались меховой шкурой, – находилась в укромном месте.
Одной из немногих обязанностей мужчин, помимо охоты, было сооружение некоего подобия дверей при входе в пещеру: в землю вбивались шесты, а на них натягивались шкуры. Кроме того, вход тщательно обкладывался гладкими камешками, защищавшими пещеру от снега и дождя. Полы в каждом очаге были голыми, а вместо стола и стульев использовались плетеные циновки.
Рядом с постелью Креба находились две неглубокие канавки с соломой, устланные шкурами, которые днем использовались как накидки. У Креба это была шкура медведя, у Изы – антилопы, а у Эйлы – совсем новая шкура снежного леопарда. Вместо привычных мест обитания высоко в горах он ютился недалеко от пещеры. Гув, которому улыбнулась удача, отдал добычу Кребу.
Большинство людей Клана носили на себе что-либо связанное с животным, символизирующим их защитный тотем: кожу, осколок рога или клык. Креб решил, что белая шкура снежного леопарда для Эйлы будет как раз то, что надо. Хоть этот зверь и не был ее духом-защитником, но принадлежал к той же породе, что и ее тотем; к тому же Креб считал маловероятным, что охотники когда-нибудь принесут в качестве добычи пещерного льва. Без особой причины никто не стал бы посягать на такого гигантского хищника. До того как Иза вернулась к обычным делам Клана, она успела очистить кожу от мездры и сделать девочке новую пару башмаков, и та с нетерпением ждала повода, чтобы их обновить.
Чтобы уменьшить боли от сокращения матки и чтобы прибывало молоко, Иза заваривала себе чай из цитварного семени. Готовясь к рождению ребенка, она насушила эти продолговатые листочки с цветами еще год назад. Сменив пористую кожаную прокладку, которую носила во время месячных и после родов, Иза собралась было отправиться в лес, чтобы закопать там грязную. Она поискала девочку, чтобы та приглядела за малышкой на время отсутствия мамы.
Но Эйлы нигде не было. Она в это время искала небольшие круглые камешки у ручья. Иза как-то заикнулась, что ей не хватает камней для кипячения воды, вот девочка и решила их набрать у ручья, пока вода не замерзла. Стоя на коленях на краю берега, Эйла подыскивала гальку подходящего размера. Вдруг, подняв глаза, она заметила, как в кустах мелькнуло что-то белое. Раздвинула ветки и увидела лежавшего там маленького кролика. На его поломанной лапке запеклась кровь.
Раненый, изнемогавший от жажды зверек не мог передвигаться и пугливо озирался по сторонам. Верно, какой-то волчонок, упражняясь в охоте, ранил кролика, но поймать не смог; юный хищник собрался было броситься за ним вдогонку, но тут его кликнула мать, и поскольку тот был не слишком голоден, то оставил преследование и отправился на зов. Кролик на время затаился в кустах, но, когда уже можно было выбраться, оказалось, что он насквозь промерз и не может двигаться. Несмотря на то, что рядом бежала вода, он умирал от жажды. Жизнь в нем едва теплилась.
Эйла взяла меховой комочек на руки и пригрела его. Она держала его так же, как дитя Изы, завернутое в кроличью шкурку, и детеныш кролика был для нее все равно что ребенок. Укачивая его, она села на землю и тут заметила кровь на лапке, к тому же та была неправильно изогнута. «Бедненький, – пожалела она кролика, – у тебя сломана лапка. Может, Иза ее исцелит, как когда-то исцелила мою». Позабыв о камнях, Эйла понесла раненого зверька в пещеру.
Иза слегка вздремнула, но, услышав шаги Эйлы, сразу же открыла глаза. Девочка протянула ей кролика, показывая на его рану. Иза жалела маленьких зверьков и всегда оказывала первую помощь, но никогда не приносила их в пещеру.
– Эйла, животным не положено находиться в пещере, – начала Иза.
У девочки рухнули надежды. Прижав к себе кролика и наклонив голову, она повернулась к выходу не в силах справиться со слезами.
– Ладно, – сжалившись над девочкой, сказала Иза, – раз уж ты его сюда принесла, я на него взгляну.
Эйла просияла и протянула зверька Изе.
– Он хочет пить, дай ему воды, – жестами выразила Иза.
Эйла наскоро налила в чашку воды. Целительница отщепила от куска дерева лучину и привязала к ней недавно нарезанные кожаные полоски.
– У нас вода на исходе. Эйла, сходи за водой. Потом мы приступим к лечению. Для начала нужно промыть рану. – Женщина поворошила поленья в костре и бросила туда камни.
Схватив корзинку, Эйла помчалась к пруду. Вода придала крольчонку сил, и, когда девочка вернулась, он уже грыз зернышки.
Вернувшийся вскоре Креб был поражен, увидев Изу с ребенком, а Эйлу с крольчонком на руках. К лапке зверька была привязана щепка, а взгляд Изы говорил: «Что я могла поделать?» Сама же Эйла была целиком поглощена живой куклой и не заметила, как Креб с Изой молча перекинулись знаками.
– Зачем она притащила сюда кролика? – спросил Креб.
– Он был ранен. Эйла хотела, чтобы я его полечила. Она не знала, что нельзя приносить зверей домой. У нее были благие намерения, Креб, думаю, у нее есть все задатки целительницы. – Иза остановилась. – Мне хотелось бы поговорить с тобой о ней. Видишь ли, она такая некрасивая девочка.
Креб посмотрел в сторону Эйлы.
– Она очень милая, хотя, ты права, внешне неказистая, – признал он. – Но при чем тут кролик?
– Кто на нее позарится? Ее не захочет ни один мужчина с достаточно сильным тотемом, потому что ему есть из кого выбирать. А что станет с ней, когда она повзрослеет? Какое у нее будет положение в Клане без своего мужчины?
– Я думал об этом, но что мы можем сделать?
– Если она станет целительницей, у нее будет свое положение в Клане, – предложила Иза, – а для меня она все равно что родная дочь.
– Но она совсем из другого рода, Иза. У тебя есть своя дочь, которая продолжит твое дело.
– Знаю, теперь у меня есть дочь, но почему бы мне не обучить своему ремеслу и Эйлу? Разве не я держала ее на руках, пока ты давал ей имя? Разве не ты тогда же объявил ее тотем? Значит, она и есть моя дочь. Она стала членом Клана, разве не так? – Иза говорила пылко, но вдруг осеклась, боясь услышать от Креба нечто неприятное. – Видишь ли, Креб, я думаю, у нее к этому делу есть способности. Она всем интересуется, все расспрашивает, когда я кого-нибудь лечу.
– Я еще не встречал никого, кто задавал бы так много вопросов, причем обо всем на свете. Ты должна ей объяснить, что это неприлично.
– Но погляди на нее, Креб. Она смотрит на раненого кролика и жаждет ему помочь. Это признак настоящей целительницы, либо я в этом ничего не смыслю.
Креб на мгновение задумался.
– То, что она стала членом Клана, не меняет ее происхождения, Иза. Она рождена для Других. Она не сможет постичь то, что дано тебе. Ведь у нее нет твоей памяти.
– Зато она все быстро схватывает. Ты же сам видел. Гляди, как быстро она выучилась говорить. Уму непостижимо, сколько всего она уже знает. К тому же у нее хорошие добрые руки. Когда я накладывала щепку, она держала кролика, и тот ей доверился. – При этом Иза слегка наклонилась. – И потом, Креб, мы с тобой уже не молоды. Что будет с ней, когда нас не станет? Ты же не хочешь, чтобы она кочевала от одного очага к другому, не имея своего положения, как самая последняя женщина в Клане?
Креб не раз думал об этом, но так и не пришел к определенному решению.
– Иза, ты действительно считаешь, что можешь ее обучить? – спросил он, все еще сомневаясь.
– Можно будет начать прямо с кролика. Я покажу, как нужно за ним ухаживать. Уверена, она научится. Я смогу научить ее. В конце концов, не так уж много существует разных ран и болезней, а она еще молода и может все запомнить. Наследственная память ей даже не понадобится.
– Мне нужно об этом поразмыслить, Иза, – ответил Креб.
Эйла, что-то мурлыча, качала крольчонка. Она видела, что Иза с Кребом разговаривают, и вспомнила, как Креб часто помогал Изе в целительной магии. Девочка поднесла пушистого зверька Мог-уру.
– Креб, ты не попросишь духов, чтобы они помогли кролику поправиться? – обратилась она, положив меховой комочек у его ног.
Мог-ур увидел ее искренне озабоченное личико. Ему никогда не приходило в голову обращаться к духам за исцелением животного. Хоть он считал это несколько глупым, но не мог ей отказать и, оглядевшись, быстро совершил несколько пассов.
– Теперь с ним точно будет все в порядке, – решительно заключила Эйла и, увидев, что Иза нянчит ребенка, спросила ее: – Мама, можно мне подержать малышку? – Кролик был приятным теплым комочком, но с настоящим ребенком не сравнить.
– Вот так, хорошо, – сказала Иза, передавая ей дочку, – держи ее аккуратно, как я тебя учила.
Эйла баюкала малышку точь-в-точь, как только что кролика.
– Как ты ее назовешь, Креб? – спросила она.
Иза тоже изнемогала от любопытства, но ни за что не решилась бы спросить. Они делили с Кребом один очаг, он заботился о них, и право называть младенцев, родившихся в его семье, оставалось за ним.
– Я пока что не решил. А тебе, Эйла, надо знать, что не положено задавать слишком много вопросов, – пожурил ее он, хотя ему явно пришлось по душе, что девочка доверяла его магическому дару, пусть далее речь шла о кролике. Обернувшись к Изе, он сказал: – Думаю, не будет большого вреда, если кролик побудет здесь, пока заживет лапка. Это безобиднейшее существо.
Ощутив прилив радости, Иза молчаливо согласилась. Она не сомневалась, что Креб позволит ей обучать Эйлу, хотя прямо он никогда об этом не сказал бы. Единственное, что нужно было Изе, это убедиться, что он ее не остановит.
– Интересно, как она производит такой звук? – Сменив тему, Иза прислушалась к мурлыканью Эйлы. – Не сказать, что он неприятный, но уж очень странный.
– Это одно из отличий Других от людей Клана, – жест Креба нес в себе глубокую истину, – наряду с прочими странными звуками, к которым Эйла то и дело прибегала, пока не научилась говорить правильно, и отсутствием у Других наследственной памяти.
Овра принесла им вечернюю еду. Увидев кролика, она удивилась не меньше Креба. Но глаза ее округлились еще больше, когда Эйла, отдав ребенка Изе, взяла на руки маленького зверька и стала качать, как младенца. Овра краем глаза взглянула на Креба, но тот, казалось, ничего не замечал. «Разве ж она ему мать? Надо же такое удумать, нянчить животное! Девочка, видать, малость не в себе. Уж не считает ли она, что это человек?»
Вскоре к ним зашел Бран поговорить с Кребом. Тот его уже ждал. Они удалились к общему костру, что горел у порога пещеры.
– Мог-ур, – нерешительно начал Бран.
– Да.
– Я тут кое о чем подумал. Пора провести брачную церемонию. Я решил отдать Овру Гуву, а Друк согласился взять Агу с детьми, с ними также будет жить Аба. – Бран не знал, как подступиться к вопросу о кролике.
– Я давно ждал, когда ты это сделаешь, – ответил Креб, нарочито обходя животрепещущую тему.
– Я хотел подождать. Не мог же я позволить себе обременить двух охотников, пока не закончилась охотничья пора. Когда, думаешь, лучше этим заняться? – Бран боролся с искушением взглянуть на домашний очаг Мог-ура, а Креба это даже забавляло.
– Я собираюсь вскоре дать имя дочери Изы. Можно вслед за этим провести брачную церемонию, – предложил Креб.
– Я так им и передам, – ответил Бран.
Блуждая глазами по пещере, он кидал взгляды то на сводчатый потолок, то на землю, то в глубь пещеры, то на выход – словом, куда угодно, только не на нянчившую кролика Эйлу. Приличия не позволяли ему смотреть на чужой очаг. Но, с другой стороны, разве он мог узнать о кролике, не увидев его. Бран судорожно размышлял, как завести о нем разговор. Креб терпеливо ждал.
– Что у тебя делает кролик? – быстро начал Бран, сознавая, что обстоятельства складываются не в его пользу.
Креб медленно обернулся в сторону своего семейства. Иза прекрасно понимала, что происходит. Она была занята своим ребенком и надеялась, что ее не будут отрывать от дел. Эйла, причина раздора, вообще ничего не замечала вокруг.
– Это безобидное животное, Бран, – отозвался Креб.
– Но откуда оно взялось в пещере? – не унимался вождь.
– Его принесла Эйла. У него сломана лапка, и девочка хотела, чтобы Иза его исцелила, – ответил Креб как ни в чем не бывало.
– Никто никогда не приносил животных в пещеру, – не унимался Бран, начиная раздражаться оттого, что не может привести более веского довода.
– От него никакого вреда. И он здесь надолго не задержится, только пока заживет лапка, – веско заметил Креб.
У Брана не было основательной причины настаивать, тем более что кролик находился в пределах семейного очага Мог-ура. Обычаи не запрещали держать в пещере животных, но никто еще до этого не додумался. Да и дело было не в кролике, а в Эйле. Брана пугала ее непредсказуемость. А ведь она была еще ребенком. Он не мог себе представить, чего ждать от нее, когда она вырастет. Бран не имел понятия, как с ней обращаться, и даже не знал, как поделиться своими сомнениями с Кребом. Ощущая недовольство брата, Мог-ур выдвинул еще один довод в пользу кролика.
– Во время Сходбища Клан-хозяин держит у себя в пещере медвежонка, – напомнил он Брану.
– Это совсем другое дело. Ведь это Урсус. Его готовят к празднеству. Медведи стали жить в пещерах раньше людей, а кролики в пещерах не живут.
– Но медвежонка тоже туда приносят.
Бран не нашелся, что ответить. Не будь в Клане Эйлы, этот вопрос не возник бы вообще. Но в словах Креба был определенный смысл, и вождь, поняв зыбкость своих возражений, решил оставить тему в покое.
* * *
День, предшествующий церемонии наречения, выдался солнечным и холодным. У Креба уже начало ломить ноги, предвещая приближение непогоды. Пока не зарядил снег, он решил насладиться прогулкой вдоль ручья, прихватив с собой Эйлу. Девочке очень хотелось обновить свои башмачки, которые Иза только что смастерила из шкуры зубра. Очистив шкуру от мездры и пропитав для непромокаемости жиром, женщина выкроила из нее два круга, пробила по контуру дырочки, вставила в них бечевки и затянула по ноге девочки мехом внутрь.
Эйла гордо вышагивала в новых башмачках подле Креба. Поверх нижней накидки она надела новенькую шкуру снежного леопарда, а на голову – целую шкурку кролика, лапки которого служили ей завязками. Девочка то забегала вперед, то возвращалась назад. Креб шел медленно. Каждый из них был занят собственными мыслями.
Креб думал, как назвать дочь Изы. Он любил сестру и хотел, чтобы имя понравилось ей. «Но только не в честь родных ее мужчины», – решил он. Вспомнив о мужчине Изы, Креб ощутил дурной привкус во рту. Жестокость негодяя приводила его в бешенство, но было и кое-что другое, чего не мог простить ему Мог-ур. Будучи еще мальчишкой, он однажды назвал Креба бабой за то, что тот не мог охотиться. И только страх перед могуществом Мог-ура удержал его от дальнейших насмешек. «Хорошо, что у Изы родилась девочка, – думал Креб. – Рождение мальчика было бы для него слишком большой честью».
Но больше эта сволочь не будет путаться на пути у Креба. Не без удовольствия Мог-ур перенесся мыслями к семейному очагу, в котором занимал теперь положение мужчины-кормильца, чем стяжал к себе еще большее уважение со стороны других мужчин. Теперь он проникся интересом к охоте и охотничьим церемониям, поскольку от него требовалось обеспечивать пропитанием подопечных.
«Да и Иза стала счастливее», – отметил про себя Креб, вспомнив, каким вниманием и заботой окружила его сестра. Она во всех отношениях, кроме одного, стала его женщиной. Ближе нее у него никого не было. Эйла не переставала радовать его. Обучая ее, он всякий раз открывал в ней новые способности, и его охватывал азарт учителя, имеющего дело с блестящим и пытливым учеником. Малютка тоже приносила ему массу счастливых переживаний. Держа ее на руках и глядя на неустанно шевелящиеся ручки и блуждающие по сторонам глазки, он не мог постичь одного: как из этого маленького чуда вырастает взрослая женщина.
«Она продолжит ветвь Изы», – рассуждал он. Их мать была самой прославленной целительницей Клана. К ней приходили люди из других племен, она их исцеляла или давала снадобья. Иза была не менее известна, и ее дочь имела все возможности стать достойной наследницей древней и выдающейся ветви целительниц.
В своих размышлениях Креб невольно вспомнил о матери их матери. Она всегда была к нему ласкова и добра, а когда родился Бран, заботилась о нем больше, чем мать. Она тоже славилась искусством врачевания и как-то исцелила чужака. «Жаль, Иза не застала ее в живых. – Тут Креб остановился. – Вот же оно! Я назову ребенка ее именем», – обрадовался он.
После этого Креб переключился на брачную церемонию. Перед ним предстал образ его помощника, тихого и серьезного Гува, которого Мог-ур очень любил. Его тотем, Зубр, был достаточно силен для Бобра Овры, поэтому не стоило беспокоиться, что она не сможет иметь детей. Овра была работящей женщиной и никогда не вызывала нареканий, а Гув – хорошим охотником, он сумел бы ее обеспечить. Из них получалась хорошая пара.
«Но станет ли он когда-нибудь могущественным Мог-уром?» – спросил себя Креб и отрицательно покачал головой. Он понимал, что Гув никогда не сможет достичь его могущества. Для этого Кребу пришлось пожертвовать всеми земными радостями и сосредоточить все усилия на развитии сверхъестественных способностей. Только благодаря этому он стал Мог-уром, который управлял сознанием Мог-уров других Кланов на священнейшей церемонии Сходбища Кланов. А иметь дело с искушенными шаманами было далеко не то же самое, что с мужчинами своего Клана. Креб уже подумывал о следующем Сходбище, хотя до него было далеко: они собирались раз в семь лет, а последнее состоялось за год до их поселения в новой пещере. «Если я до него доживу, оно для меня будет последним», – вдруг осознал Креб.
Он вновь вернулся мыслями к брачной церемонии, на сей раз касающейся Друка и Аги. Друк был опытным охотником и давно доказал свою доблесть. А как инструментальный мастер он не знал себе равных. Он был таким же угрюмым и серьезным, как и Гув, сын его погибшей женщины. Они с парнем вообще во многом походили друг на друга, и это давало Кребу повод думать, что Гува зачал дух тотема Друка. У той пары были удивительно теплые отношения, которые Друку вряд ли когда-нибудь удалось бы возродить вместе с Агой. Но одинокие люди нуждались в спутнике жизни, и Ага уже доказала свою плодовитость, поэтому все говорило за то, чтобы они жили вместе.
Вдруг дорогу Кребу и Эйле перебежал кролик. Девочка вспомнила о раненом зверьке в пещере и вернулась мыслями к тому, о чем думала все это время, – к ребенку Изы.
– Креб, а как ребенок попал внутрь Изы? – спросила она.
– Женщина поглощает дух мужского тотема, – ответил Креб, все еще погруженный в собственные мысли. – Он сражается с духом ее тотема и если побеждает, то оставляет в ней частицу себя для зарождения новой жизни.
Эйла огляделась, удивившись вездесущности духов. Правда, ни одного поблизости не приметила, но поверила Кребу на слово.
– А дух любого мужского тотема может попасть внутрь женщины? – продолжала допытываться она.
– Да, но одолеть его может только тот, который сильнее. Иногда тотем мужчины обращается за помощью к другому тотему и позволяет ему оставить свою сущность. Однако чаще всего это делает дух тотема мужчины, который делит с ней кров, – он к ней ближе всех, хотя часто сам нуждается в помощи. Если мальчик имеет тот же тотем, что и мужчина матери, это значит, что ребенок будет счастливым.
– А дети бывают только у женщин? – не унималась Эйла.
– Да, – кивнул он.
– Чтобы у женщины были дети, ей нужно иметь своего мужчину?
– Нет, бывает, она поглощает мужской дух до брачной церемонии. Но если до рождения ребенка она не обретет своего мужчину, значит, ребенок будет несчастным.
– А я могу иметь детей? – В вопросе звучала надежда.
Креб подумал о ее сильном тотеме. Он был чрезвычайно жизнеспособен. Даже с помощью другого духа вряд ли удалось бы его сломить. «Скоро она сама это поймет», – решил он.
– Тебе рано еще знать об этом, – уклонился он от ответа.
– А когда будет не рано?
– Когда станешь женщиной.
– А когда я стану женщиной?
Кребу казалось, что ее вопросам не будет конца.
– Когда дух твоего тотема вступит впервые в борьбу с другим духом, у тебя появится кровотечение. Это знак того, что его ранили. Частица сражавшегося духа останется внутри тебя, чтобы подготовить твое тело к будущему зачатию. У тебя начнут расти груди, появятся другие изменения. После этого твой дух будет постоянно вступать в борьбу с другими. Когда же в положенное время кровотечение не наступит, значит, дух, который ты заглотила, покорил твой дух и зачал новую жизнь.
– А когда именно я стану женщиной?
– Вероятно, когда семь или восемь раз зима сменит лето. Обычно девочки становятся женщинами уже к семи годам.
– А сколько до этого ждать? – настаивала она.
Терпеливый Креб глубоко вздохнул:
– А ну-ка иди сюда, я попробую тебе объяснить. – Он поднял посох и вынул из кармана нож. У него не было уверенности, что она поймет, но он надеялся предотвратить ее дальнейшие расспросы.
Для людей Клана числа представляли собой непостижимую отвлеченную реальность. Большинство не могли мыслить дальше трех: ты, я и кто-то еще. Однако это никоим образом не характеризовало их ум. Так, к примеру, Бран мгновенно сознавал, что среди двадцати двух соплеменников кого-то не хватает. Для этого ему стоило только подумать о каждом из них, что он делал невероятно быстро и совершенно бессознательно. Но постичь смысл того, что значит «один», мало кому давалось. «Как этот человек может быть «один» и в то же время другой может быть «один»?» – Этот вопрос возникал едва ли не у каждого.
Неспособность к отвлеченному и обобщенному мышлению распространялась и на другие области жизни. В Клане все имело свои имена. Они знали дуб, иву, сосну, но не соединяли их в одно понятие: у них не существовало слова «дерево». Разные почвы, камни, даже мокрый и сухой снег – все имело свое название. Люди Клана могли себе это позволить благодаря богатой памяти и способности постоянно пополнять ее, практически ничего не забывая. Язык у них пестрел всякого рода оттенками и описаниями, но начисто был лишен отвлеченных понятий. Абстракция была чужда самой природе и обычаям людей Клана, а также пути, по которому шло их развитие. И если в силу жизненной необходимости требовалось чему-то вести счет, как то: времени между Сходбищами Кланов, возрасту соплеменников, длительности обособленного положения после брачной церемонии и первым семи дням от рождения ребенка, – они целиком полагались на Мог-ура.
Креб сел, плотно прижав посох ногой к скале.
– Иза говорит, что ты немного старше Ворна, – начал он, – а Ворн прожил год рождения, год хождения, год пестования и год, когда его оторвали от груди, – пояснил он, делая за каждый год по отметине на палке. – Для тебя мне нужно добавить еще одну царапину. Вот сколько тебе сейчас лет. Если я приложу к каждой отметине по пальцу, мне хватит для этого одной руки. Видишь?
Вытянув пальцы, Эйла сосредоточенно смотрела на царапины. Вдруг лицо ее прояснилось.
– Значит, мне столько лет! – радостно объявила она, показав ему свои пять пальцев. – А сколько мне осталось до того, как у меня будет ребенок? – спросила она, интересуясь больше вопросом продолжения рода, нежели счетом.
Креб был потрясен. Как ей так быстро удалось схватить его мысль! Она даже не спросила, зачем насечки нужны под пальцами и какое отношение те и другие имеют к годам. Чтобы втолковать это Гуву, пришлось не один раз возвращаться к началу. Креб сделал еще три царапины на палке. Имея в наличии всего одну руку, он сам осваивал следующее действие с трудом. Эйла посмотрела на свою левую руку и тут же, зажав большой и указательный пальцы, вытянула три остальных.
– Значит, когда мне будет столько? – растопырив все восемь пальцев, спросила она.
Креб закивал в знак подтверждения. Но то, что за этим последовало, изумило его еще больше. Самому Мог-уру пришлось для этого упражняться не один год. Она опустила правую руку и оставила вытянутыми три пальца левой.
– А через столько лет я стану взрослой и смогу иметь детей, – уверенная в своем заключении, заявила она.
Шаман был поражен до глубины души. Немыслимо, чтобы ребенок, к тому же девочка, смог так легко дойти до этого! Он был так потрясен, что едва не забыл предупредить о возможной неточности предсказания.
– Вероятно, это произойдет не так рано, а, скажем, через столько или даже через столько лет. – И он нацарапал еще две черточки. – А может, и еще позже. Точно не знает никто.
Эйла, разжав большой и указательный пальцы, слегка нахмурилась.
– А как мне знать, когда мне станет еще больше лет? – осведомилась она.
Креб подозрительно посмотрел на нее. Она касалась области, которая даже для него самого представляла трудности. И он уже начал жалеть, что затеял данный разговор. Бран вряд ли бы пришел в восторг, узнав, что девочке ничего не стоит овладеть магией цифр – магией, доступной одним Мог-урам. Но Креба раздирало любопытство, окажется ли следующее действие по зубам ребенку.
– Приложи все свои пальцы поверх насечек, – велел он ей. После того как она это сделала, он нанес еще одну царапину и прикрыл ее своим мизинцем. – Когда у тебя кончатся пальцы, тебе нужно будет представлять на этом месте палец другого человека, затем два его пальца и так далее. Поняла?
Девочка напряженно думала. Она взглянула на свои пальцы, затем на пальцы Мог-ура – и неожиданно расплылась в счастливой улыбке и отчаянно закивала головой. После этого она на радостях кинулась к Кребу и сильно стиснула его в объятиях.
– А потом в ход пойдут пальцы кого-то еще, а потом кого-то еще, верно? – спросила она.
Для Креба это был настоящий удар. Голова у него шла кругом. Он сам с трудом мог считать до двадцати, а все, что было свыше, именовалось неопределенным «много». И то, что с такой легкостью постигла Эйла, являлось ему как озарение в течение глубоких медитаций. Неожиданно осознав, какая огромная пропасть лежит между его разумом и разумом этой девочки, он не мог прийти в себя, поэтому не сразу кивнул в ответ на ее вопрос.
– Скажи мне, как это называется? – Чтобы сменить тему, он взял в руку посох.
– Ива, – ответила она, – кажется.
– Правильно, – подтвердил Креб. Он положил руку ей на плечо и, глядя прямо в глаза, произнес: – Эйла, будет лучше, если о нашем разговоре ты никому не расскажешь. – Он указал на отметины на деревяшке.
– Хорошо, Креб, – согласилась она, чувствуя, как это для него важно. Она научилась понимать движения его души лучше, чем кто-либо другой, если не считать Изы.
– Пора возвращаться, – сказал он. Ему хотелось побыть одному и все обдумать.
– Неужели уже пора? – взмолилась она. – Здесь так чудесно!
– Да, но мы уходим. – И, оперевшись на посох, он встал. – А упрашивать мужчину, когда он принял решение, нехорошо, Эйла, – пожурил ее он.
– Да, Креб, – ответила она, склонив голову, как примерная ученица.
Поначалу они шли рядом, но вскоре неуемная энергия Эйлы дала о себе знать, и она стала бегать туда-сюда, между делом поднимая с земли палки и камешки и упражняясь в их названии. Он отвечал ей безотчетно, с трудом справляясь с сумятицей, царившей у него в голове.

 

Ночную мглу прорезал первый луч солнца, и вместе с ним в пещеру проник свежий запах первого снега. Иза лежала с открытыми глазами, всматриваясь в вырисовывающиеся знакомые очертания пещеры. В этот день ее дочь должна была получить имя и стать полноправным членом Клана, с этого дня она считалась живущим, жизнеспособным существом. В этот день заканчивалось принудительное отчуждение Изы, хотя до окончания кровотечения круг ее общения ограничивался одними женщинами.
Девушкам положено было проводить первые месячные в отлучении от Клана. Если же таковые выпадали на зимний период, то девушки все это время оставались в отдаленном месте пещеры, а в первый весенний цикл покидали ее. Жить без защиты Клана, без оружия девушке было страшно и небезопасно. Это считалось своеобразным испытанием, которое знаменовало собой ее повзросление, подобное посвящению юноши, но не завершалось никаким ритуалом. Несмотря на то, что для защиты от хищников у девушек был огонь, не каждая из них возвращалась обратно, – бывало, позже соплеменники обнаруживали ее останки. Матери разрешалось посещать ее раз в день, чтобы принести еду и поддержать духом. Если же девушки не оказывалось на месте или она была мертва, мать до определенного времени держала это в секрете.
Борьба, которую духи вели в теле женщины за право зачатия новой жизни, для мужчин представляла глубочайшую тайну. Во время кровотечения сущность женского тотема обладала наибольшей силой и побеждала всякий мужской тотем, выбрасывая из себя зачаточную сущность. Если в этот период женщина обращала взгляд на мужчину, его дух мог вовлечься в борьбу, обреченную на поражение. Именно по этой причине женщине положено было иметь более слабый тотем, чем мужчине, поскольку даже слабый тотем черпал огромную мощь из ее источника жизненной силы. Женщины являлись носителями этой силы, поэтому в них и зарождалась новая жизнь.
Физически мужчина был крупнее и сильнее женщины, но в страшном мире невидимых духов женщина обладала гораздо большими возможностями. Мужчины были убеждены, что их физическое превосходство над женщинами служило для поддержания равновесия. Чтобы его не нарушить, женщине не позволялось сполна использовать духовные силы. Она была почти полностью отстранена от духовной жизни Клана, дабы не подвергаться искушению применить заложенные в ней природные способности.
Молодые люди после церемонии посвящения убеждались в том, какие страшные последствия могли обрушиться на Клан, если бы женщина хоть мельком увидела их мистические видения. В памяти еще были живы легенды о том, что некогда магией общения с миром духов владели женщины. Когда юноши осознавали, какие возможности заложены в женщине, они начинали смотреть на нее другими глазами и с особой серьезностью относиться к возложенной на них ответственности. Женщину нужно было защищать, обеспечивать, заботиться и полностью подавлять, в противном случае было бы нарушено равновесие между физическими и духовными силами, что повлекло бы за собой гибель всего Клана.
Поскольку во время месячных духовные силы женщины считались наиболее мощными, она на это время отлучалась от мужчин. Ей не позволялось касаться пищи, которая предназначалась для мужчин, разрешалось выполнять лишь второстепенную работу: собирать дрова или выделывать шкуры для женской одежды. Мужчины при этом не обращали на нее никакого внимания и даже не делали замечаний. Если она ненароком оказывалась в поле зрения мужчины, то он смотрел на нее невидящим взором, словно ее не существовало.
Подобное наказание на первый взгляд казалось жестоким. Женское проклятие было сродни смертному проклятию – наивысшему наказанию, назначаемому членам Клана за серьезные преступления. Наложить смертное проклятие мог только Мог-ур по приказу вождя. Хоть это было опасно для шамана и всего Клана, отказать Мог-ур не имел права. Для всех соплеменников осужденный становился как бы невидимым. Он переставал существовать для них, как если бы был мертв. Близкие оплакивали его смерть, прекращали выделять ему пищу. Некоторые из осужденных покидали Клан и больше не возвращались. Но большинство, уверовав в свою смерть, прекращали есть и пить и отправлялись в мир духов.
Подчас смертное проклятие накладывалось на определенный срок, но даже в этом случае оно нередко заканчивалось смертным исходом. Однако если же человеку удавалось выжить, он вновь становился полноправным членом Клана, даже не теряя прежнего положения. Считалось, что он искупил свою вину и его преступление перед обществом забыто. Тем не менее, преступления в Клане были явлением исключительным, а следовательно, и смертные проклятия накладывались тоже крайне редко. Хотя женское проклятие частично и временно отстраняло женщину от жизни Клана, многие принимали его с радостью, поскольку в это время удавалось отдохнуть от бесконечных требований и назойливых взглядов мужчин.

 

Иза с нетерпением ожидала церемонии наречения, после которой с нее снимался ряд ограничений. Целительнице порядком наскучило сидеть безвылазно у очага Креба, вместо того чтобы наслаждаться последними теплыми деньками. Она просто не могла дождаться, когда же Креб сообщит ей, что он готов и весь Клан собрался у входа в пещеру. Обычно наречение проводилось утром, вскоре после восхода солнца, когда духи, защищавшие Клан ночью, еще находились рядом. По сигналу Мог-ура она поспешила ко всем остальным и, устремив взгляд в землю, стала напротив шамана, затем развернула и подняла ребенка перед собой. Тем временем, глядя поверх ее головы, Мог-ур совершал магические жесты, призывая на помощь духов, после чего торжественно приступил к священному действу.
Окунув палец в чашу с красно-желтой пастой, которую держал Гув, Креб провел на лице малышки полоску от места, где сходились брови, до кончика носа.
– Уба, имя девочки Уба, – объявил Мог-ур.
Оказавшись в потоке холодного воздуха, гулявшего у входа в пещеру, девочка издала здоровый громкий крик, который тут же потонул в гуле всеобщего одобрения.
– Уба, – повторила Иза, качая малышку на руках. «Прекрасное имя, – подумала она, – жаль, что мне не довелось знать женщину, в честь которой оно дано».
Чтобы познакомиться с новым членом Клана, а также ознакомить с ней свои тотемы, все соплеменники проходили мимо девочки и каждый повторял ее имя. Иза стояла не поднимая головы, дабы ее взгляд ненароком не упал на кого-нибудь из мужчин. После этой церемонии Иза запеленала девочку в кроличью шкурку и привязала к себе. Та сразу же перестала плакать. Иза вернулась на свое место среди прочих женщин, после чего началась брачная церемония.
Для этого обряда применялась мазь из желтой охры. Гув преподнес чашу Мог-уру, и тот крепко прижал ее к себе увечной рукой. Гув не мог помогать шаману в церемонии, так как являлся одним из главных ее участников. Он стал напротив Мог-ура и ждал, когда Грод выведет вперед дочь своей женщины. Уку переполняли противоречивые чувства: гордость за то, что дочери достался достойный мужчина, и горечь оттого, что та покидала родной очаг. Овра, облаченная в новые одежды, шла бок о бок с Гродом, скромно преклонив голову и сияя от радости. Скрестив ноги, она села напротив Гува, по-прежнему не поднимая глаз.
Окунув палец в мазь, Мог-ур начертил на теле Гува над знаком его тотема символ его избранницы, что означало союз их тотемов. После этого он обмакнул палец в чашу во второй раз и изобразил символ тотема Гува поверх символа тотема девушки, подчеркивая тем самым главенствующую роль мужчины.
– Дух Зубра, тотем Гува, ты сильнее Духа Бобра, тотема Овры, – начал изображать знаками Мог-ур. – Да будет воля Урсуса, чтобы так было всегда! Берешь ли ты эту женщину, Гув?
Вместо ответа Гув похлопал Овру по плечу и пригласил войти в специально огороженное валунами место, которое отныне становилось пристанищем семейства Гува. Овра вскочила и последовала за ним. Выбора у нее не было, ее даже не спрашивали, согласна ли она соединить судьбу с Гувом. Новой паре полагалось оставаться в уединении четырнадцать дней и все это время спать раздельно. По истечении этого срока их союз скреплялся на церемонии, проводимой одними мужчинами в малой пещере.
В Клане считалось, что соединение мужчины с женщиной происходит в запредельном мире. Если это таинство начиналось в присутствии всех соплеменников, то завершалось оно исключительно в мужском кругу. Секс в первобытном обществе был столь же естественным и неудерживаемым явлением, как еда и сон. Взрослые занимались им открыто, и дети, глядя на них, постигали наряду с прочими обычаями и навыками все его премудрости с раннего возраста. Часто юноша, еще не получивший посвящения, но уже достигший половой зрелости, проникал в лоно девочки, у которой еще не начались месячные. Обычно вид крови от разрыва девственной плевы пугал его, и после этого он больше ей не досаждал.
Мужчина мог совокупляться с любой из женщин. Давний обычай накладывал лишь запрет на совершение полового акта с родной сестрой. Обычно после брачной церемонии молодая пара более или менее хранила верность друг другу, однако для мужчины считалось вредным сдерживать свои потребности вместо того, чтобы удовлетворить их с той, которая оказывалась рядом. Женщина на его предложение отвечала легкими застенчивыми жестами, которые расценивались как приглашение. Новая жизнь, согласно их убеждению, возникала в повсеместной борьбе сущностей тотемов и не имела никакой связи с сексуальными отношениями.
Вторая церемония соединила Друка с Агой, и те удалились к себе. К ним на время вход был закрыт для всех, за исключением живущих с ними за одним очагом, те могли входить и заходить когда пожелают. Когда супружеская пара исчезла в пещере, женщины обступили Изу с ребенком.
– Иза, она просто прелесть, – начала Эбра. – Честно говоря, узнав, что ты после такого долгого бесплодия наконец забеременела, я немножко за тебя волновалась.
– Меня оберегали духи, – ответила Иза. – Сильный тотем, наконец, сдавшись, произвел на свет здоровое дитя.
– Как бы тотем Эйлы не сослужил ей дурную службу. Ведь он у нее такой сильный, да и сама она совсем не похожа на нас. У нее может родиться калека, – заметила Аба.
– Эйла везучая, она принесла мне удачу, – отрезала Иза, осматриваясь, не слышала ли девочка их разговора. Та же вертелась возле Оги, державшей на руках Убу, и сияла от гордости, будто малышка была ее собственным ребенком. Она не обратила внимания на замечание Абы, а Изе вовсе не хотелось обсуждать подобные темы прилюдно. – Разве не она принесла удачу нам всем?
– Не так уж тебе повезло, иначе у тебя родился бы мальчик, – выразила Аба свою точку зрения.
– Я хотела девочку, Аба, – заявила Иза.
– Иза! Как ты можешь такое говорить! – Женщины были потрясены: такое признание им не часто доводилось слышать.
– Я ее понимаю, – вступилась в ее защиту Ука. – Сына ты нянчишь, лелеешь, ухаживаешь, а он вырастает и покидает тебя. Если он не погибнет на охоте, то смерть подстережет его где-нибудь еще. Половина мужчин умирает в самом расцвете лет. Хорошо, что Овра поживет со мной еще некоторое время.
Все ощутили сострадание к матери, потерявшей во время землетрясения сына, она все еще не могла оправиться от горя.
– Интересно, как мы перезимуем в этой пещере? – Эбра решила уйти от скорбной темы.
– Охота оказалась удачной, мы достаточно запаслись пищей. Сегодня, вероятно, мужчины идут на охоту в последний раз. В кладовой полно места, и мы можем там всё заморозить, – сказала Ика. – Смотрите, кажется, наши охотники слегка засуетились. Пожалуй, им нужно немного подкрепиться перед дорогой.
Женщины неохотно оставили Изу, а сами отправились готовить утреннюю еду. Эйла уселась рядом с целительницей, и та, держа малышку одной рукой, второй обняла девочку. Иза была рада, что, наконец, выбралась из пещеры и ей улыбается ясное морозное утро. Рада тому, что у нее родился здоровый ребенок и он оказался девочкой. Рада тому, что Клан нашел жилище и Креб взял ее под свою опеку. Рада тому, что рядом с ней сидела необычная светловолосая девчушка. Иза посмотрела на Эйлу, потом на Убу. «Дочки, – подумала она, – они обе мои дочки. Не только Уба, но и Эйла непременно овладеет магией растений. Я в этом не сомневаюсь. Кто знает, возможно, когда-нибудь Эйла станет знаменитейшей из всех женщин-целительниц».
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9