Глава 24
– Как она решилась на это? Никто не осмеливался приблизиться к Урсусу. Но ей, видно, неведом страх, – изрек Мог-ур Клана, к которому принадлежал раненый охотник. – Она не сомневалась, Урсус не причинит ей вреда. Поэтому в самый первый день она смело подошла к клетке. Я уверен, Великий Мог-ур прав: Урсус принял ее. Она воистину стала женщиной Клана. Наша целительница сказала, если бы не она, охотник неминуемо ушел бы в иной мир. Она не только владеет знаниями, ей от рождения открыты чары исцеления. Я думаю, она подлинная преемница Изы.
Мог-уры собрались в маленькой пещере глубоко в горе. Каменные светильники – мелкие плошки, наполненные медвежьим жиром, с фитилями из сухого мха – создавали круг света, за которым стояла непроглядная тьма. Слабые отблески пламени вспыхивали на скалистых стенах пещеры, выхватывая из мрака влажно поблескивающие сталактиты – вечные, неподвластные таянию сосульки, которые, свисая со свода пещеры, тянулись к своим собратьям, растущим снизу. Некоторым удавалось соединиться. Известковые капли, накапливаясь на протяжении веков, превращались в стройные колонны, достигавшие сводов. Одному сталактиту не хватало расстояния, едва ли превышающего волосок, чтобы коснуться сталагмита, который поднимался ему навстречу. Однако должны были миновать столетия, прежде чем они срастутся.
– В первый день всех нас изумило бесстрашие, с которым она подошла к Урсусу, – заметил другой шаман. – По моему разумению, нам следует дать согласие. Но осталось ли у нее время, чтобы свершить все надлежащие приготовления?
– Время еще есть, – откликнулся Великий Мог-ур. – Но нам следует поспешить.
– Она родилась среди Других. Как можно признать ее женщиной Клана? – вступил в разговор Мог-ур, владеющий искусством игры на флейте. – Другие есть Другие, Клан есть Клан. Ты говоришь, Великий Мог-ур, когда вы нашли ее, на ноге ее виднелись отметины, оставленные покровителем. Почему вы решили, что это дело Пещерного Льва? Пещерный Лев не избирает женщин.
– Откуда тебе известно, кого удостаивает своим расположением Пещерный Лев? – убежденно возразил Великий Мог-ур. – Он избирает тех, кого пожелает. Когда мы нашли ее, она была близка к тому, чтобы уйти в лучший мир. Благодаря Изе она осталась в живых. Ты полагаешь, маленькая девочка способна вырваться из когтей Пещерного Льва, если она не находится под защитой его духа? Он оставил метки на ее теле, чтобы никто не сомневался: она избрана. Если бы он не хотел, чтобы Эйла стала женщиной Клана, он не наградил бы ее этими шрамами. Не знаю, почему у духа возникло такое желание. Я не берусь судить о помыслах и деяниях духов. Но подчас с помощью Урсуса мне открываются их пути. Возможно, кому-то из вас открыто больше, чем мне. Могу лишь сказать, что Эйле известна тайна чудодейственных корней. Иза посвятила ее, ибо считает своей дочерью. Вы знаете мое мнение. Нам не следует отказываться от священного ритуала. Однако решать вам. Поторопитесь же.
– Ты говоришь, у вас в Клане считают, что ей сопутствует удача? – осведомился Мог-ур Клана Норга.
– Скорее, она приносит удачу Клану. С тех пор как мы нашли ее, удача не покидает нас. Друк полагает, Эйла необычайное знамение, посланное нам духами-защитниками. Возможно, она и сама тоже удачлива, на свой особенный лад.
– Да, это действительно необычайно: женщина, рожденная среди Других, становится женщиной Клана, – заметил один из Мог-уров.
– Сегодня она, несомненно, принесла нам удачу. Благодаря ей молодой охотник останется жить, – произнес шаман из Клана, к которому принадлежал раненый. – Я согласен с Великим Мог-уром. Позор, если мы откажемся от чудодейственного напитка, не имея на то веских оснований.
Несколько шаманов кивнули в знак согласия.
– А как полагаешь ты? – обратился Великий Мог-ур ко второму по положению шаману. – Ты по-прежнему убежден, что мы вызовем недовольство Урсуса, позволив Эйле приготовить напиток?
Все взоры обратились на шамана. Останься он неколебим в своем неприятии Эйлы, это решило бы все. Одно возражение определяло участь ритуала. Для того чтобы он состоялся, Мог-урам следовало достичь полного согласия. Шаман в задумчивости уперся взглядом в пол. Потом он пытливо посмотрел в глаза каждому из собравшихся:
– Возможно, ее участие в ритуале разгневает Урсуса, возможно, нет. Сомнения не оставляют меня. Но я вижу, все остальные желают прибегнуть к чарам напитка и полагают, что она одна способна приготовить его. Что до меня, я предпочел бы родную дочь Изы, хотя она слишком молода. Но если все принимают женщину, рожденную среди Других, я не стану протестовать.
Великий Мог-ур поочередно взглянул на каждого шамана, и каждый кивнул в знак согласия. Подавив вздох облегчения, Креб с усилием поднялся и, хромая, направился к выходу. Он миновал множество коридоров и сводчатых залов, освещенных факелами и каменными светильниками, и оказался в той части пещеры, где расположились на жительство Кланы.
Эйла с Дарком на коленях сидела около раненого. Рядом устроилась Уба. Женщина молодого охотника неотрывно смотрела на спящего, лишь иногда устремляя на целительницу взоры, полные благодарности.
– Эйла, поспеши. Тебе следует приготовиться к ритуалу. Времени осталось мало, – распорядился Мог-ур. – Но смотри, будь внимательна. Ничего не упусти. Как только будешь готова, придешь ко мне. Уба, отнеси Дарка Оге, она его покормит. Эйле сейчас некогда.
Эйла и Уба оторопело уставились на шамана. Они не ожидали подобного поворота событий. Выйдя, наконец, из оцепенения, Эйла кивнула и бросилась к своему очагу, чтобы переодеться в чистую накидку. Мог-ур повернулся к молодой женщине из другого Клана, которая по-прежнему с беспокойством смотрела на своего спящего мужчину.
– Мог-ур хочет знать, как себя чувствует молодой охотник?
– Эгха сказала, он останется в живых и даже сможет ходить. Но поврежденная нога уже не станет такой сильной, как прежде.
Жесты, которыми изъяснялась женщина, существенно отличались от тех, что использовались в Клане Мог-ура. Когда с ритуального языка она переходила на повседневный, Эйла и Уба с трудом понимали ее. У Великого Мог-ура было больше опыта общения с представителями других Кланов, но все же он прибегнул к ритуальному языку, чтобы выражаться более точно:
– Мог-ур хочет знать, кто покровитель молодого охотника?
– Горный Козел.
– Молодой охотник был столь же быстроног, как и его покровитель?
– Люди считали его быстроногим. Но сегодня ловкость изменила ему. Что будет с ним теперь? Как сможет он охотиться? Как добудет для меня еды? – Охваченная тревогой, молодая женщина незаметно для себя забыла о ритуальном языке.
– Молодой охотник будет жить. Это важнее всего, – изрек Великий Мог-ур.
– Но он так горд. Если он не сможет охотиться, то пожалеет, что не отправился в иной мир. Он был хорошим охотником, со временем стал бы вторым охотником в Клане. Теперь ему никогда не занять почетного положения. Люди перестанут уважать калеку.
– О чем ты говоришь, женщина? – с напускной суровостью оборвал ее Мог-ур. – Охотник, отмеченный Урсусом, всегда будет окружен особым уважением и почетом. Твой мужчина доказал, что достоин почестей. Он едва не отправился в иной мир вместе с Урсусом. Урсус не останавливает свой выбор на недостойных. И хотя Дух Пещерного Медведя решил оставить твоего мужчину в этом мире, он наградил его почетными отметинами. Твоему мужчине выпала честь считать Урсуса своим покровителем. Его шрамы – знак избранности. Он должен носить их с гордостью. Ни он, ни ты никогда не останетесь без пропитания. Мог-ур поговорит с вождем вашего Клана. После каждой охоты твой мужчина будет получать свою долю добычи. Возможно, он сумеет охотиться сам. Проворство горного козла вряд ли вернется к нему, но он будет ходить неспешно, подобно медведю. Гордись же, женщина, гордись той честью, что оказал твоему мужчине Урсус!
– Неужели он избран Урсусом? – с трепетом спросила женщина. – И отныне Пещерный Медведь стал его покровителем?
– Да, теперь у него два покровителя – Урсус и Горный Козел. И оба будут его оберегать, – заверил ее Мог-ур. Он заметил, что живот женщины слегка выдается под накидкой. «Неудивительно, что она так сокрушается», – подумал он и спросил: – У этой женщины есть дети?
– Нет, но мой покровитель уже проиграл битву и во мне возникла новая жизнь. Я надеюсь родить сына.
– Ты достойная женщина. Не сомневаюсь, ты будешь хорошей матерью. Оставайся рядом со своим мужчиной и, когда он проснется, передай ему слова Мог-ура.
Молодая женщина кивнула, провожая глазами устремившуюся к выходу Эйлу.
Река, протекающая неподалеку от пещеры Клана хозяев, весной превращалась в разъяренный поток. Осенью она тоже разливалась, хотя и не столь бурно, но все же вырывала с корнем могучие деревья и смывала громоздкие камни, которые с грохотом устремлялись вниз по течению. Даже в спокойном настроении река, бурлившая посередине каменистого, летом наполовину пересыхавшего русла, сохраняла мутный зеленоватый оттенок, свидетельствующий о ее ледниковом происхождении.
Эйла и Уба, едва устроившись на новом месте, обыскали все окрестности в поисках растений, обладающих моющими свойствами. Они знали, если одна из них будет избрана для участия в ритуале, растения понадобятся ей для омовения.
Дрожащими от волнения руками Эйла накопала мыльного корня, хвоща и мари. Внутри у нее все сжималось, пока она варила из трав и корней подобие мыла. Меж тем в Клане стало известно, что Мог-уры дозволили диковинной женщине готовить священный напиток. Новость эта резко изменила отношение к Эйле. Уважение, которое вызвал ее отважный поступок во время Медвежьего Ритуала, теперь многократно возросло. Никто уже не сомневался, что она наследственная целительница, преемница Изы. Вождь того Клана, к которому принадлежали родственники Зуга, сожалел, что в первый день наотрез отказался принять женщину, рожденную среди Других. В конце концов, рассуждал он теперь, лестным отзывом Зуга не стоит пренебрегать. Будет совсем неплохо, если кто-то из мужчин возьмет Эйлу хотя бы как вторую женщину. Искусная целительница – настоящая ценность для Клана.
Однако Эйла была слишком занята и не заметила, что опять стала центром всеобщего интереса. Она не просто тревожилась. Моментами ее охватывал панический ужас. «Мне не выполнить все как должно, – с отчаянием думала она по пути к реке. – У меня так мало времени. Вдруг я что-нибудь забуду? Вдруг ошибусь? Тогда я навлеку позор на Креба. Я навлеку позор на Брана. Я навлеку позор на весь наш Клан».
Вода в горной реке обжигала холодом, но это немного успокоило Эйлу. Она тщательно вымылась и, усевшись на камне, ненадолго позабыла о своих опасениях. Пока легкий ветерок сушил ее длинные светлые волосы, Эйла наблюдала, как горные вершины, розовеющие в лучах заката, тонут в глубоком пурпуре вечернего неба. Волосы ее еще оставались влажными, когда она вновь надела амулет, завернулась в накидку, рассовала по складкам и карманам все необходимые вещи и поспешила назад в пещеру. Навстречу ей попалась Уба с Дарком на руках, но Эйла лишь торопливо кивнула им.
Женщины хлопотали без устали, не обращая внимания на необычно шумливых и непоседливых детей. Кровавый ритуал умерщвления пещерного медведя взбудоражил юные души. К тому же дети проголодались, и соблазнительные запахи горячей еды не давали им покоя. Матери были заняты своими делами, и детям, росшим в обстановке строгих запретов и ограничений, выпала редкая возможность насладиться безнадзорностью. Самые бойкие мальчуганы похватали кожаные ремни, которыми крепилась клетка медведя, и обмотали их вокруг своих запястий как знаки доблести. Другие пытались отнять у них добычу, и целые стайки детей наперегонки носились вокруг костров. Утомившись от игр, мальчики принимались дразнить девочек, которым полагалось нянчить младших братьев и сестер. Некоторые девочки могли сами постоять за себя, другие бежали жаловаться матерям. Около пещеры царили шум и суматоха. Даже строгие окрики той или иной женщины не производили впечатления на разошедшихся детей.
Не только дети томились от голода. Запахи лакомых кушаний заставляли пускать слюнки и взрослых. Предвкушение великого празднества и вечернего обряда распаляло всеобщее возбуждение. Кожаные мешки, полные заранее сваренных сладких клубней, хлебных корней, земляных орехов, уже висели поблизости от костров в ожидании пира. Самые изысканные приправы были приготовлены из дикого лука, стручков и грибов. Женщины намыли горы латука, листьев одуванчика и лопуха, чтобы подать их сырыми с горячим медвежьим жиром и солью.
У каждого Клана были свои излюбленные блюда. В одном особенно вкусно готовили грибы с луком и сушеным оленьим мхом. Способ приготовления этого кушанья держался в строжайшей тайне. Другой Клан принес с собой множество шишек, и теперь женщины калили у костров крупные орехи.
Стряпухи Клана Норга запекали каштаны, собранные на горных склонах, а из колотых орехов, обжаренных зерен и жестких диких яблок делали подобие каши, которую приходилось долго варить на медленном огне. Черника и голубика вокруг пещеры были выбраны дочиста.
Женщины Клана Брана в течение нескольких дней размалывали принесенные с собой зерна и орехи, тщательно вымачивали смесь, чтобы отбить горечь, и выпекали из нее лепешки. Потом эти лепешки пропитывались сладким кленовым сиропом и сушились на солнце. В Клане хозяев тоже ранней весной собирали кленовый сок, кипятили его и запасали впрок. Поэтому женщины Клана хозяев очень заинтересовались, увидев у гостей берестяные сосуды, предназначенные для хранения кленового сахара и сиропа. В Клане Норга никогда прежде не пробовали лепешек с кленовым сиропом, и здешние стряпухи решили обязательно перенять это лакомство.
Уба, привязав Дарка за спину, вместе с другими женщинами трудилась не покладая рук. «Когда только мы успеем съесть все это?» – удивлялась она при виде такого изобилия.
Дым костров таял в недвижном воздухе ночи. Звезды были тусклы, и легкий туман скрывал свод небес. Только что народившийся месяц еще не обрел силу, и лишь отблеск пламени отгонял от пещеры тьму, в которой тонули окрестные леса. Готовые кушанья держали неподалеку от огня, чтобы они не остыли. Женщины скрылись в пещере. Они переоделись в чистые накидки и пользовались моментом, чтобы отдохнуть перед празднеством.
Однако возбуждение пересиливало усталость и гнало женщин на воздух. Они сновали туда-сюда, с нетерпением ожидая начала обряда и пира. Наконец в проеме пещеры возникли шаманы в сопровождении десяти помощников. Тут же воцарилась тишина. В безмолвии люди торопливо занимали места, пытаясь встать так, чтобы хорошо видеть происходящее.
Напротив входа в пещеру с надлежащей торжественностью разложили огромный костер. Женщины вождей наиболее почитаемых Кланов по знаку Мог-ура отодвинули камни, прикрывавшие ямы с медвежьим мясом. Грудь Брана раздалась от гордости, когда он увидел, что Эбра подошла к яме первой.
Положение Клана Брана окончательно определилось после того, как Мог-уры дозволили Эйле участвовать в ритуале. Теперь Клан и его вождя окружало даже большее уважение, чем прежде. Все без исключения убедились в невероятном: высокая светловолосая женщина принадлежит Клану и является целительницей, наследницей знаний Изы. Все поняли: Бран был прав, когда неколебимо стоял на своем, он исполнял волю Урсуса. Если бы он хоть как-то выказал, что сомневается в собственном решении, уважение, которое он стяжал, не было бы столь глубоким.
Ароматные пары, исходившие от мяса, заставляли урчать пустые животы. Женщины вождей сняли медвежатину с рогатин. Рядом наготове лежали груды деревянных и костяных тарелок. Вынесли и огромные миски с кушаньями, над приготовлением которых стряпухи трудились весь день. Вперед выступили Бруд и Вурд с костяными блюдами в руках.
– Это празднество в честь Урсуса и в честь Горна, избранника Великого Пещерного Медведя, – изрек Мог-ур. – Урсус делил жилище с Кланом Норга. Он видел, люди верны его законам и обычаям. Он узнал, как силен и отважен Горн, и счел его достойным спутником для себя. Теперь они вместе отправятся в мир духов. Бруд и Вурд, за свою доблесть, мужество и стойкость вы удостоились великих почестей. Урсус испытал вас, и вы вышли из испытания со славой. За это вам даруется право поднести Урсусу угощение. В последний раз он разделит с Кланом трапезу. Да пребудет Урсус с нами до скончания дней.
Два молодых охотника подошли к мискам с едой и отобрали все самое лучшее, не прикасаясь лишь к мясу. В отличие от своих диких собратьев пещерный медведь, выросший в неволе, не знал его вкуса. Наконец блюда были опущены перед медвежьей шкурой, висевшей на шесте.
– Мы испили крови Урсуса, теперь отведаем его плоти и будем едины с ним, – провозгласил Мог-ур.
Слова его послужили благословением к началу пира. Бруд и Вурд первыми получили по куску медвежьего мяса. Затем настал черед всех остальных. Некоторое время над поляной раздавалось лишь довольное чавканье. Мясо выкормленного отборной пищей медведя было нежным и жирным, голод делал еще вкуснее тщательно приготовленные плоды и овощи. Пир оправдал все ожидания,
– Почему ты не ешь, Эйла? – спросила Эбра. – Ты же знаешь, все мясо надо непременно съесть сегодня.
– Знаю, Эбра. Но я не голодна.
Эйла переживает, – с набитым ртом вставила Уба. – Хорошо, что Мог-уры выбрали для ритуала не меня. А то мне бы тоже кусок в горло не полез.
– Все равно, Эйла, попробуй мясо, – сказала Эбра. – Каждому следует съесть хотя бы кусок. Ты давала Дарку бульон? Он обязательно должен его выпить – это приобщит его к Клану.
– Да, я ему дала. Но он выпил совсем немного. Ога недавно накормила его. Ога, Грев не голоден? А то у меня груди разболелись – так они полны молока.
– Мне надо было подождать тебя, Эйла, но они оба так проголодались. Завтра ты покормишь их обоих.
– Да, молока у меня хватит на четверых. А сегодня вечером дети не запросят есть. Будут спать без просыпа. Им ведь тоже дадут дурманного отвара, как и всем людям Клана. Уба покажет тебе, сколько им можно выпить, Ога. Я, сразу как покончим с едой, пойду к Кребу и не вернусь до самого конца ритуала.
– Смотри не слишком задерживайся. Наш танец начнется сразу после того, как мужчины удалятся в пещеру. Целительницы будут отбивать ритм. Танец женщин на Великом Сходбище – это событие, которое нельзя пропустить.
– Вряд ли я сумею отбивать ритм. Правда, Иза пыталась меня учить. И здесь целительница из Клана Норга показала мне, как это делается. Но у меня не было случая попробовать самой, – заметила Эйла.
– Ты стала целительницей совсем недавно, – вступила в разговор Овра. – Конечно, Иза в первую очередь обучала тебя чарам врачевания, а не танцам. Хотя танцы – это тоже чары. Целительницы должны знать многое.
– Жаль, что Изы нет с нами, – вздохнула Эбра. – Я рада, что Мог-уры приняли тебя, Эйла. Но я скучаю по Изе.
– Я тоже скучаю по Изе, – горячо откликнулась Эйла. – Мне так не хотелось расставаться с ней. Недуг ее очень серьезен, хотя она и не подает виду. Надеюсь, сейчас она вдоволь отдыхает и греется на солнышке.
– Когда настанет время отправляться в иной мир, Иза уйдет, и с этим ничего не поделаешь. Никто не может противиться зову духов, – заявила Эбра.
Эйла вздрогнула, хотя ночь была теплой. Тревожное предчувствие вдруг овладело ею, словно дуновение прохладного ветерка внезапно напомнило о близком конце лета. Тут Мог-ур сделал знак, и, так и не совладав с волнением, она скрылась в пещере.
Чаша Изы, древняя чаша, служившая поколениям целительниц, лежала на меховой подстилке – Эйла заранее вынула ее из сумки. Молодая женщина достала заветный мешочек, расписанный красными узорами, и высыпала на подстилку его содержимое. В переменчивом свете факелов она долго рассматривала каждый корень. Несмотря на все объяснения Изы, Эйла не могла точно определить, сколько корней потребуется, чтобы приготовить напиток для десяти Мог-уров, ведь чудодейственная сила отвара зависела не только от количества корней, но и от их величины и возраста.
Эйле ни разу не довелось видеть, как готовит священный напиток сама Иза. Целительница много раз повторяла, что он предназначен только для великого обряда. Дочери целительниц обычно овладевали их чарами, не только наблюдая за своими матерями и внимая их наставлениям, знания хранились в их родовой памяти. Но Эйла родилась среди Других. Наконец она отобрала несколько корней и, поколебавшись, добавила еще один, чтобы знать наверняка – напиток подействует. Потом она отправилась к тому месту у проема, где хранилась свежая вода в сосудах. Креб приказал ей ждать там. Тем временем священнодействие началось.
Барабанная дробь и глухие удары копий оземь, трель, извлекаемая из длинной полой трубы, оповестили о том, что настал час обряда. Помощники шаманов обносили мужчин чашами, полными дурманного отвара. Испив магического зелья, мужчины образовали круг. Движения их обрели ритм и согласованность. Женщины подались назад. Их время еще не пришло. Снедаемая беспокойством, Эйла ослабила завязки накидки. Она вся превратилась в ожидание. Танец мужчин становился все более неистовым и самозабвенным.
Когда на плечо Эйлы опустилась чья-то рука, она едва не подскочила от неожиданности – так бесшумно Мог-уры вышли из глубины пещеры. Но испуг Эйлы улегся, когда она узнала Креба. Шаманы в безмолвии приблизились к шесту, на котором висела медвежья шкура. Великий Мог-ур шел впереди. На мгновение Эйле показалось, что пещерный медведь ожил и, распахнув свою грозную пасть, готов наброситься на хромого чародея. Но то был обман зрения.
Эйла видела, как по мановению руки священного мужа деревянные инструменты стихли. Люди замерли, пораженные тем, что Мог-уры возникли у шеста словно из-под земли. Однако внезапное появление шаманов тоже было обманом зрения, и Эйла видела, как им удалось его достичь.
Мог-ур замер. Ожидание все возрастало. Наконец Мог-ур удостоверился, что все взоры устремлены на шкуру пещерного медведя и на шаманов, стоявших рядом. Тогда он подал знак, неприметный для других, но не ускользнувший от пристального взгляда Эйлы. Она проворно скинула накидку, наполнила чашу водой, зажала в кулаке корни и, глубоко вздохнув, направилась к всемогущему одноглазому магу.
Стоило Эйле войти в круг света, в толпе поднялся изумленный ропот. В меховой накидке, многочисленные складки которой скрывали контуры ее фигуры. Эйла отличалась от соплеменников не так разительно. Обнаженная, она поражала своим несходством с женщинами Клана. Люди Клана обоих полов были приземисты и крепко сбиты, а тело Эйлы, несмотря на раздувшиеся от молока груди, казалось необычайно тонким и хрупким. Тонкая талия, округлые бедра, длинные прямые руки и ноги – ничто в ней не напоминало женщин Клана. Даже черные и красные круги и узоры, покрывающие ее тело, не делали его более похожим на тела соплеменников. Лицо ее, лишенное надбровных дуг и выступающих вперед мощных челюстей, показалось собравшимся еще более плоским, чем обычно. Высокий лоб и маленький прямой нос особенно бросались в глаза. Густые светлые волосы, доходившие Эйле до середины спины, блестели и переливались в свете костров. Такие волосы – ненужное и бесполезное украшение для безнадежно уродливой женщины, счел про себя каждый.
Но наибольшее удивление вызвал рост Эйлы. Обычно она ходила торопливо, опустив голову, как приличествует женщине Клана, и рост ее был не особенно заметен. Сейчас, когда она стояла напротив шаманов, ее рост поразил всех. Наклонив голову, она могла увидеть макушку Мог-ура. Эйла была выше, и намного, чем самый рослый мужчина в Клане.
Мог-ур совершил несколько церемониальных движений, испрашивая защиты духов. Эйла положила себе в рот сухие, жесткие корни. Жевать их оказалось нелегко, ведь у нее не было сильных челюстей и крупных крепких зубов, как у людей Клана. Иза предупреждала ее, что выступающий из корней сок не следует глотать ни в коем случае, но Эйле не удалось избежать этого. Она не знала в точности, когда корни следует счесть достаточно размягчившимися, и жевала, пока у нее не свело скулы. Выплюнув, наконец измельченные корни, она ощутила, что в голове у нее гулко и пусто. Опустив кашицу в чашу с водой, Эйла принялась размешивать ее руками. Некоторое время спустя в сосуде образовалась однородная белая жидкость. Тогда Эйла передала чашу Гуву.
Каждый из помощников шаманов, ожидающих, пока Эйла свершит свои чары над корнями, держал в руках сосуд с дурманным отваром. Гув вручил свой сосуд Эйле, а чашу с белой жидкостью поднес Мог-уру. Меж тем другие помощники шаманов тоже отдали сосуды с дурманом целительницам своих Кланов. Мог-ур пригубил чудодейственный напиток.
– Он чересчур крепок, – сообщил он Гуву. – Следи, чтобы отпивали не слишком много.
Эйла и другие целительницы направились к женщинам своих Кланов и дали им отведать дурмана. Последние капли в сосуде Эйла осушила сама. Ее охватило странное чувство отстраненности – казалось, будто она смотрит на себя издалека. Старшие целительницы взяли барабаны и начали отбивать жесткий отчетливый ритм. Эйла, словно завороженная, наблюдала за размеренными взмахами деревянных палок. Целительница Клана Норга предложила ей барабан. Поначалу Эйла только прислушивалась, робко похлопывая по своему инструменту, но потом разошлась и принялась колотить в полную силу.
Эйла позабыла обо всем, она не замечала времени. Вскинув голову, она с удивлением увидела, что все мужчины исчезли, а движения танцующих женщин полны свободы, истомы и страсти. Повинуясь неодолимому желанию присоединиться к ним, она отбросила барабан. Он покатился по земле, завертелся на месте и остановился. Внезапно форма инструмента напомнила Эйле о чаше Изы, драгоценной древней чаше, доверенной ее попечениям. «Где эта чаша теперь? – с ужасом подумала Эйла. – Вдруг ее разобьют? Вдруг она потеряется?»
Она представила себе лицо Изы, и слезы выступили у нее на глазах. «Чаша Изы. Я не уберегла ее, – корила себя Эйла. – Не уберегла прекрасную древнюю чашу, которая досталась Изе от матери, чашу, которая передавалась из поколения в поколение». Эйле привиделась череда целительниц, уходившая в туманное прошлое. Все они походили на Изу как две капли воды, и каждая держала в руках бесценный сосуд, побелевший от времени. Потом целительницы исчезли. Перед мысленным взором Эйлы маячила лишь чаша. Неожиданно она треснула и раскололась надвое. Внутри у Эйлы все сжалось. «Нет, нет! Я должна спасти чашу Изы», – твердила она про себя.
Эйла покинула круг женщин и нетвердой походкой направилась к пещере. Ей казалось, она никогда не доберется до проема. Не дойдя до входа, она принялась перебирать костяные тарелки и деревянные миски с остатками пиршества, но драгоценной чаши среди них не оказалось. Проем пещеры так и притягивал ее. Она двинулась на свет факелов, горящих внутри. Вдруг кто-то преградил ей путь. Эйла оказалась в лапах мохнатого грозного создания. Дыхание у нее перехватило. Прямо на нее смотрели пустые глаза пещерного медведя, зубастая пасть распахнулась. Отпрянув от страшного зверя, Эйла бросилась в глубь пещеры. Она сделала несколько шагов, и взгляд ее упал на какой-то предмет, поблескивающий в темноте. Он лежал неподалеку от входа, там, где Эйла ожидала знака Мог-ура. Опустившись на колени, она бережно подняла чашу Изы и прижала к себе. На дне еще оставались размягченные корни и молочно-белая густая жидкость. «Они выпили не все, – в страхе подумала Эйла. – Я сделала слишком много. Не сумела верно рассчитать. Но как поступить с тем, что осталось в чаше? Иза много раз повторяла, что выливать священный напиток непростительное кощунство. Поэтому она и не стала мне показывать, как его готовить. А я сделала слишком много. Вдруг кто-нибудь узнает про мою оплошность? Тогда все решат: я не целительница, не преемница Изы, не женщина Клана. И наш Клан заставят покинуть Сходбище. Как же быть? Как быть? Я выпью напиток сама! Вот и выход», – с облегчением вздохнула Эйла.
Она торопливо поднесла чашу к губам и осушила ее. Чудодейственный напиток и так был крепок, а густой осадок на дне обладал еще более мощным действием. Эйла, пошатываясь, направилась во второй отсек пещеры. Сквозь сумбур в ее голове смутно брезжила одна неотвязная мысль: чашу необходимо надежно спрятать. Но прежде чем Эйла добралась до своего очага, чары напитка завладели ею полностью.
Внезапно Эйла перестала понимать, где она. Незаметно для себя она уронила драгоценную чашу прямо на камни, окружавшие очаг. Во рту она ощущала неведомый доселе вкус – вкус древнего, первобытного леса, влажной плодородной земли, гниющего дерева, гигантских листьев. Стены пещеры словно раздвинулись, отступая все дальше и дальше. Эйле казалось, она превратилась в насекомое и ползет по земле. Теперь она замечала все мелочи, ранее ускользавшие от ее взора: каждый камешек, каждую пылинку, легчайшие отпечатки ног. Краешком глаза она уловила какое-то движение – это паук взбирался по своей шелковой нити, сверкающей в свете факелов.
Огонь притягивал Эйлу неодолимо. Как зачарованная смотрела она на пляшущие языки пламени, на черный дымок, уходящий к сводам пещеры, которые тонули в кромешном мраке. Подойдя к факелу поближе, Эйла увидела в нескольких шагах еще один и двинулась на манящее пламя. Стоило ей дойти до него, она заметила впереди другой факел, потом еще и еще – они уводили ее все глубже в пещеру. Вскоре факелы сменились маленькими каменными светильниками, но Эйла не обратила на это внимания. От ее затуманенного взгляда ускользнул просторный подземный зал, где сидели мужчины, погруженные в глубокое забытье, и тесный отсек, где в беспамятстве лежали мальчики-подростки, впервые допущенные к участию в обряде наравне со взрослыми.
Влекомая лишь огнем, Эйла переходила от одного светильника к другому. Огни провели ее через узкий коридор, за которым открывался обширный сводчатый зал, и снова поманили в узкий проход. Она то и дело спотыкалась на неровной почве и хваталась за влажные стены, которые начинали предательски кружиться. Войдя в очередной коридор, она различила впереди розоватое сияние. Проход оказался невероятно длинным, она брела по нему целую вечность. Иногда ей представлялось, что она со стороны смотрит на светловолосую молодую женщину, которая пробирается по сумрачному подземному коридору. В голове у Эйлы царила густая темная пустота. Перед ней словно распахнулась ужасающая безмерность небытия, и она невольно содрогнулась.
Наконец Эйла достигла освещенного конца коридора. Впереди несколько человек сидели на полу, образовав круг. Остатки осторожности, сохранившиеся в затуманенном мозгу Эйлы, заставили ее остановиться и притаиться за каменным выступом. В залитом светом подземном зале десять Мог-уров справляли священный ритуал. Они открыли праздничный вечерний обряд, в котором принимали участие все мужчины Клана, но завершить его доверили своим помощникам. Сами же шаманы удалились в святилище, чтобы приобщиться к таинству, скрытому даже от тех, кому предстояло прийти им на смену в будущем.
Перед каждым из Мог-уров, закутанных в медвежьи шкуры, стоял череп пещерного медведя, в нишах по стенам тоже виднелись магические черепа. В центре круга Эйла заметила какой-то предмет, покрытый темными волосами, но не сразу поняла, что это. Вдруг ее пронзила страшная догадка. Лишь благодаря действию напитка, сковавшего ей горло, она не закричала. То была голова Горна.
Помертвев от ужаса, Эйла наблюдала, как Мог-ур из Клана Нор-га камнем проделал отверстие в затылке погибшего охотника. Показалась розовато-серая масса – мозги Горна. Шаман безмолвно свершил над головой несколько ритуальных знаков, потом запустил руку в отверстие, зачерпнул немного вязкого вещества и передал голову следующему Мог-уру. В глазах у Эйлы темнело от отвращения. И в то же время жуткое зрелище властно притягивало ее взгляд. Каждый из шаманов держал на ладони частичку мозгов человека, убитого грозной лапой пещерного медведя.
Голова у Эйлы кружилась, словно перед ней разверзлась бездонная пропасть. Она судорожно сглатывала, чтобы сдержать тошноту. Но когда священные мужи Клана принялись поедать человеческие останки, Эйла сорвалась с обрыва и устремилась в гулкую зияющую тьму.
Крик рвался из ее груди, но она лишилась голоса, лишилась зрения, лишилась всех чувств. Тело ее отказалось служить ей. Но в своем оцепенении она не могла избавиться от леденящего кровь кошмара. Не разжимая губ, она кричала, умоляя о помощи, но напрасно. Страх сжимал ее все крепче, увлекая в черную бездну.
Неожиданно она вновь обрела почву под ногами. Какое-то новое ощущение, блеснувшее в ее мозгу, повлекло ее прочь из затягивающей пустоты. Внутри ее ожили чувства, но она с изумлением догадалась, что они принадлежат не ей, а кому-то другому. Самым сильным из этих чувств была всепоглощающая любовь, но к ней примешивался страх, гнев и даже любопытство. Потрясенная Эйла поняла, что в сознание ее проник Мог-ур и завладел всеми ее помыслами. Всем своим существом она испытывала странное стеснение; в этом духовном слиянии, не достижимом на физическом уровне, было что-то захватывающее и упоительное.
Чары магического напитка из корней обострили способности, от рождения заложенные во всех людях Клана. Бессознательные знания, инстинкты, дарованные от природы, слагались у них в память, общую, родовую память. Люди Клана умели взывать к знанию своих предков и в моменты, когда чувства их обретали особую пронзительность, могли сливаться в едином сознании. Мог-уры, чей дух привык покидать телесную оболочку, настойчиво развивали свои врожденные способности. Каждый из них проникал в другого, соединяясь с ним в одно целое; лишь Великий Мог-ур обладал несравненным даром мистического видения.
Он не только умел раздвигать пределы своей памяти и впускать внутрь себя воспоминания других. Через его мощное сознание осуществлялась связь прошлого и будущего, единение прародителей и потомков. Поэтому слияние, переживаемое мужчинами его Клана во время обрядов, было особенно полным и всеобъемлющим. Мог-ур вбирал в свой гигантский мозг память сидевших вокруг него людей, и каждый ощущал, что неотрывен от остальных, и испытывал восторг, который дает лишь духовная близость. Белая жидкость из чаши Изы уничтожила все преграды, помыслы шаманов открылись Мог-уру, и их единение вовлекло в себя и Эйлу.
Тяжелые роды искалечили тело Мог-ура, но телесная его немощь возмещалась невероятным развитием мозга, который обрел сверхъестественную силу. Этот кривобокий, хромой человек являлся венцом, к которому стремилась природа, создавая людей Клана.
Ныне эта ветвь человечества исчерпала свои возможности развития. Чтобы выжить в стремительно меняющемся мире, людям Клана требовалось измениться самим. Но, подобно гигантским животным, к которым они питали благоговейное почтение, люди Клана были не способны к коренным переменам.
Они достигли высокой степени общественного развития, заставляющего их заботиться о больных и незрячих, и высокой степени развития духовного, заставляющего их хоронить мертвых и чтить своих покровителей. Они обладали мозгом невероятных размеров, но были лишены лба. Природа отказала им в возможности решительного рывка. На протяжении нескольких столетий Клан не двигался вперед, лишь повторял опыт прошлого. Он был обречен разделить судьбу мамонтов и громадных пещерных медведей. Сами того не зная, люди с каждым днем приближались к угасанию, уготованному им в недалеком будущем. Искалеченный Креб вобрал в себя всю духовную мощь, отпущенную человеку природой, но и он был бессилен что-либо изменить.
Эйла ощущала, как потоки чужой крови сливаются с ее собственными. Могучее сознание великого чародея озарило самые темные уголки ее сознания. Блуждая в памяти Эйлы, Мог-ур обнаруживал, что пути слияния, привычные для людей Клана, закрыты. Но он выискивал малейшие проблески общности, использовал любую возможность проникновения. С пугающей ясностью Эйла вдруг поняла, что это он удержал ее от падения в бездонную пропасть. Более того, управляя сознанием других Мог-уров, он не позволял им удостовериться в ее присутствии. Она ощущала, Мог-ур един с прочими шаманами, – для нее же все они оставались чужими. Они, в свою очередь, догадывались: помимо них, Мог-ур связан с кем-то еще. Но им не дано было знать, что это Эйла.
Как только Эйла поняла, что Мог-ур спас и защитил ее, она прониклась тем священным трепетом, с которым шаманы совершали ужаснувший ее акт каннибализма. Ей открылось, что для них он являлся истинным причастием. Раз в семь лет люди упорно преодолевали тяготы далекого пути, чтобы ощутить себя единым народом, Кланом Пещерного Медведя. Люди Клана сообща владели своим родовым наследием, и все ритуалы, справляемые на Сходбище, обладали для них одинаковым смыслом. Никто из шаманов не сомневался, что таинство, которому они предавались, благотворно для всех их соплеменников. Вкушая мозг молодого охотника, ушедшего в иной мир вместе с Урсусом, они насыщались его доблестью, а через них, людей, наделенных особым расположением духов, этой доблестью насыщались и все остальные.
Эйла не ошиблась, ощутив, что Мог-уром владеют страх и гнев. В соответствии с древней традицией участвовать в ритуалах позволялось только мужчинам. Стоило женщине хотя бы краешком глаза увидеть самый заурядный ритуал, Клану этой женщины грозили беды. Но глазам Эйлы открылся отнюдь не заурядный ритуал. То, что она проникла в подземное святилище, могло означать лишь одно: впереди весь Клан ожидают неисчислимые несчастья.
Эйла была женщиной, к тому же она была одной из Других.
Теперь Мог-ур знал это наверняка. В тот самый момент, когда он понял, что она здесь, внезапное озарение открыло ему, что она не принадлежит Клану. Мгновение спустя он осознал все ужасающие последствия свершенного Эйлой кощунства. Ей не могло быть прощения. В Клане не существовало наказания, соответствующего столь страшному преступлению. Даже смертельное проклятие не было достаточно суровой карой. Мог-ур не успел решить, как наказать Эйлу, – им овладело неудержимое желание узнать побольше о ней и о Других.
С удивлением он ощутил, что она испугана и молит о помощи. Другие отличались от них, но отличия эти были не столь уж разительны. Мог-ур чувствовал: ради спасения Клана ему необходимо понять, каковы они, представители другой человеческой породы. Любопытство, которым Мог-ур был наделен сильнее, чем его равнодушные ко всему новому соплеменники, пересилило ужас. Эйла всегда оставалась для него загадкой. И сейчас ему представился случай ее разгадать.
Связав воедино познание десяти шаманов и покорный дух Эйлы, он увлек их в бездны истории, к первоисточникам бытия.
Эйла опять почувствовала на губах вкус древнего леса и вслед за тем вкус теплой солоноватой воды. Видение ее не обладало такой отчетливостью, как у остальных, – слияние было для нее внове, она впервые возвращалась к своим началам, и воспоминания ее скрывала мутная дымка. Но на самом глубоком уровне воспоминания ее оказались теми же, что и у людей Клана. «Истоки у нас общие», – понял Мог-ур.
Эйла превратилась в комочек слизи, омываемый животворными морскими водами. Постепенно тело ее приобрело форму и очертания, биение жизни стало увереннее. Она ощутила резкую боль, выйдя из воды и впервые глотнув воздуха. Теперь ее окружал непроходимый лес, она пряталась в зарослях, спасаясь от гигантских животных, сокрушающих все на своем пути. Потом страшный зной сжег лес, превратив его в пустыню. Гонимая засухой, Эйла вновь оказалась на берегу моря. Спасительные воды скрыли ее, они неузнаваемо преобразили ее тело, смыв с него косматую шерсть. И вот она опять покинула море, а близкие ее сородичи, которые тоже дышали легкими, а не жабрами и вскармливали детенышей молоком, остались в воде.
Оказавшись на суше, Эйла стала ходить прямо, на задних конечностях, а передние высвободились для работы. Глаза ее обрели остроту, и у нее появились зачатки лба. Отныне тропа ее разошлась с тропой Мог-ура. Все же они двигались в одном направлении, и каждый видел другого. Однако расхождение неумолимо увеличивалось. Наконец, чтобы следовать вместе с Эйлой, Мог-уру пришлось разорвать духовную связь с другими шаманами. Теперь лишь два сознания сохраняли единство – сознание пожилого мужчины, рожденного в Клане, и молодой женщины, рожденной среди Других. Если раньше Мог-ур вел Эйлу, теперь он только следил за ее движением, а она видела, куда идет он. В мире меж тем все преображалось до неузнаваемости. Жара сменилась холодом, землю сковал лед, необычайно крепкий, непробиваемый. Эйла чувствовала: от этого ледяного края ее отделяет не только время, но и пространство, – он располагался далеко на западе, неподалеку от огромного моря, во много раз превосходившего то, что окружало их полуостров.
Потом ей привиделась пещера, обиталище пращуров великого шамана, не отличимых по виду от него самого. То было смутное видение, размытое далью, – теперь ее отделяло от Мог-ура бездонное ущелье. Пещера располагалась внутри отвесной скалы над долиной, по которой петляла река. На вершине Эйла различила громадный валун – он навис над самым краем скалы, словно уже собрался падать, но вдруг примерз к месту. Разбушевавшиеся воды и содрогание земной коры забросили этот камень на скалу, давшую приют людям. Неожиданно картина померкла, но Эйла не могла извлечь ее из памяти.
Ею овладела глубокая, неизбывная печаль. Она осталась одна. Путь ее уходил куда-то вверх, и Мог-ур был не в состоянии разделить его с ней. Опять перед ней мелькнула пещера, а затем череда странно упорядоченных пейзажей, не похожих на творения природы. Огромные каменные коробки возвышались на земле, опутанной бесконечными каменными лентами. По этим лентам с невероятной скоростью мчались диковинные животные, а в небесах летали огромные птицы, которые не двигали своими тяжелыми крыльями. Эйла не понимала, что означает этот причудливый мираж. Стремясь вернуться в настоящее, она немного промахнулась, и ей открылся облик грядущего. Внезапно сознание ее прояснилось, обретая прежние границы. С недоумением оглядевшись по сторонам, она обнаружила, что прячется за каменным выступом у входа в подземное святилище, где свершают таинство десять шаманов.
Великий Мог-ур вскинул голову и устремил на нее пытливый взгляд. В его единственном темно-карем глазе она различила отражение той печали, которую испытывала в этот миг. Слившись с ней, он открыл для нее пути, невозможные для него самого. Он не видел картин будущего, но осознал – это будущее ему не принадлежит. Оно принадлежало Эйле и подобным ей. Мог-ур был не в состоянии осознать причины своей обреченности. Но он с содроганием понял: угасание неотвратимо.
Креб не умел мыслить абстрактными категориями. Лишь с большим трудом он научился считать до двадцати. Но его могучий дух обладал способностью к прозрению и всеохватности. Он знал, мозг его наделен куда большей силой, чем мозг Эйлы, память его является истинной сокровищницей родового знания. У них с Эйлой были общие истоки, но она принадлежала к другой ветви человечества. Мог-уру было открыто больше, чем любому в древнем Клане, он разбудил и направил воспоминания Эйлы. Но человеческая порода, давшая жизнь Эйле, была юной, бесстрашно идущей навстречу неизведанному, вкусившей новое. Племени Эйлы предстояло развиваться, племени Мог-ура – вымирать.
– Убирайся! – крикнул он.
Эйла вздрогнула от неожиданности. Ее поразило, что он кричит во весь голос. Мгновение спустя до нее дошло – он вообще не разомкнул губ. Она почувствовала его приказ, а не услышала его.
– Убирайся прочь! Немедленно!
Эйла стремглав бросилась по коридору. Некоторые каменные светильники, догорев, с шипением гасли, но все же света было достаточно, чтобы не заплутаться. Пробежав через подземные залы, где лежали в забытьи мужчины, Эйла не услышала ни звука. Она миновала проход, освещенный оплывшими факелами, и выскочила на открытый воздух.
Небо светлело, предвещая близкий восход, но темнота еще не рассеялась. В голове у Эйлы было ясно, действие напитка окончилось. Но ею владела невероятная усталость. Увидев распростертых на земле женщин, изнуренных бешеной пляской, она торопливо улеглась рядом с Убой. Сбросив с себя накидку во время ритуала, Эйла так и не успела одеться, но, подобно всем прочим женщинам, не замечала утреннего холода.
К тому времени, как в проеме пещеры показался Мог-ур, Эйла уже провалилась в тяжелый сон. Прихрамывая, он приблизился к ней, коснулся ее спутанных белокурых волос. Страшная тяжесть давила его душу. Нельзя было допускать ее, корил он себя. Надо было умертвить ее на глазах других Мог-уров, ведь она совершила непростительное злодеяние. Но какой в этом прок? Ее смерть ничего не изменит, не отвратит от Клана грядущих бедствий. Зачем же лишать ее жизни? Эйле не суждено разделить удел Клана. Но он не может перестать любить ее.