Глава 10

– Да? Чего тебе? – недовольно прожестикулировал Зуг.

День был на удивление жарким, несмотря на то, что было только начало лета. Зуг, сильно потея и умирая от жажды, орудовал тупым скребком над сушившейся на солнце огромной оленьей шкурой. Он был не в настроении с кем-либо говорить, тем более с плосколицей дурнушкой, которая уселась с ним рядом, смиренно ожидая, когда ее заметят.

– Не желает ли Зуг попить воды? – осведомилась Эйла, скромно устремив взгляд на ямочку на его плече. – Эта девочка была у ручья и увидела, что охотник трудится на солнцепеке. Эта девочка подумала, что охотник, верно, хочет пить, она вовсе не хотела ему мешать, – произнесла Эйла, соблюдая все правила обращения к мужчине. Она протянула березовую чашку и прохладный, намокший бурдюк с водой, сделанный из желудка горной козы.

Зуг утвердительно что-то промычал, удивившись заботливости девочки, налившей ему чашку воды. Сам он не мог оторваться от дела, и ему даже не удавалось поймать взглядом женщину и попросить напиться. А шкура уже почти высохла. Чтобы она приобрела необходимую мягкость и эластичность, крайне важно было трудиться над ней не прерываясь. Охотник проводил взглядом девочку, а та поставила бурдюк с водой неподалеку в тени, после чего притащила охапку грубой травы и мокрые корни и приготовилась плести корзину.

Хотя с тех пор как Зуг с сыном своей первой женщины стал жить одной семьей с Укой, она всегда выказывала ему уважение и откликалась по первому требованию, но редко предвосхищала его желания в отличие от той, которая безвременно погибла. Ука в первую очередь заботилась о Гроде, а Зуг в душе тосковал по незначительным знакам внимания, которых теперь лишился. Время от времени Зуг поглядывал на сидевшую невдалеке от него девочку. Она молча сидела и делала свое дело. «Мог-ур хорошо ее воспитал», – подумал он. Она наблюдала за ним краем глаза, пока он натягивал и скоблил влажную шкуру.

Позже, уже совсем вечером, он сидел напротив входа в пещеру, устремив взгляд вдаль. Все охотники ушли, а с ними ушла Ука и еще две женщины. Зуг питался в семье Гува и Овры. Глядя на молодую женщину, уже совсем взрослую и имевшую своего мужчину, и вспомнив, что не так давно она ребенком сидела на руках Уки, Зуг невольно задумался о скоротечности времени – времени, лишившего его силы охотиться вместе с мужчинами. Сразу после ужина он вышел из пещеры и теперь сидел, погрузившись в свои мысли, когда на глаза ему попалась Эйла с плетеной чашей в руках.

– Эта девочка набрала больше малины, чем мы можем съесть, – произнесла она, когда он ее заметил. – Не найдется ли у охотника в животе немного местечка, чтобы она не пропала?

Зуг с явным удовольствием, которое ему не удалось скрыть, согласился. Пока он ел сладкие сочные ягоды, Эйла сидела молча поодаль, после чего забрала у него пустую корзину и поспешно удалилась. «Не понимаю, почему Бруд называл ее непочтительной, – подумал он, провожая ее взглядом. – Не нахожу в ней ничего дурного, если не считать ее внешности».

На следующий день Эйла вновь напоила Зуга прохладной водой, когда он работал, и села плести корзинку. Позже к нему подошел Мог-ур.

– Жарковато заниматься таким делом на солнце, – начал он.

– Я готовлю для мужчин новые пращи и одну – специально для Ворна. Чтобы кожа приобрела эластичность, нужно выделывать ее постоянно, тогда, пока она сохнет, жир будет впитываться равномерно. Поэтому лучше всего это удается на солнце.

– Уверен, что охотникам они придутся по вкусу, – заметил Мог-ур. – Все знают, что в этом деле тебе нет равных. Я видел, как ты занимаешься с Ворном. Ему повезло, что у него такой учитель. Очень сложно овладеть этим мастерством. Должно быть, изготавливать пращу тоже настоящее искусство.

Услышав лестные слова Мог-ура, Зуг засиял от удовольствия:

– Завтра я начну их резать. Взрослые размеры я знаю, а вот Ворну придется ее сначала примерить. Праща должна быть по руке, чтобы удар был точным и сильным.

– Иза с Эйлой сейчас стряпают. Иза учит девочку, как готовить по моему вкусу белую куропатку, ту, что ты принес мне на днях. Не отужинаешь ли с нами сегодня вечером? Эйла просила меня сказать тебе об этом, да и я тоже буду рад тебе. Порой мужчине хочется побеседовать с мужчиной, а меня окружают одни женщины.

– Зуг будет ужинать вместе с Мог-уром, – с нескрываемым удовольствием ответил старик.

Хотя совместные пиршества, а также обеды двух семей устраивались часто, особенно если они были в родстве, сам же Креб редко приглашал гостей к своему очагу. Он впервые за всю жизнь обзавелся собственным углом и по-настоящему отдыхал в женском обществе. Но Зуга он знал с детских лет и всегда любил и уважал его. Зуг обрадовался приглашению, и Мог-ур пожалел, что не сделал этого раньше. Хорошо, что ему подсказала Эйла. И, в конце концов, куропатку им принес Зуг.

Иза чувствовала себя неловко в обществе гостей. Она волновалась и суетилась, всячески стараясь угодить. Из трав она умела приготовлять не только целебные снадобья, но и приправы. Знала, что и в каком количестве надо положить, чтобы усилить вкусовые качества пищи. Кушанье удалось на славу. Эйла, ни во что не вмешиваясь, следила за стряпней целительницы особенно внимательно. И Мог-ур остался ими очень доволен. Когда мужчины наелись до отвала, Эйла поднесла им чай из ромашки и мяты, – Иза знала, что он помогает пищеварению. Весь вечер толстощекая малышка Уба переползала с рук Креба к Зугу и дергала их за бороды. Иза с Эйлой предвосхищали каждое их желание. Все это позволило мужчинам расслабиться и почувствовать себя моложе, и они ударились в воспоминания. Зуг был восхищен счастливым семейством Мог-ура и даже немного завидовал ему. Сам же Креб прежде даже не мечтал о такой жизни.

На следующий день Эйла внимательно наблюдала со стороны за тем, как Зуг примеряет пращу по руке Ворна, как он объясняет, почему важно заострять концы определенным образом и почему они должны быть не слишком длинными и не слишком короткими. Она следила за тем, как он вкладывал мокрый камень в петлю и как при этом провисала кожа. Когда девочка принесла ему воды, Зуг собирал оставшиеся обрезки кожи.

– Не хочет ли Зуг использовать как-то эти обрезки? Они такие мягкие, – спросила она.

Зуг почувствовал расположение к внимательной, чуткой девочке:

– Нет, обрезки мне больше не нужны. Тебе они нравятся?

– Эйла будет очень благодарна. Самые крупные, думаю, можно будет использовать.

На следующий день Зуг даже жалел, что работа его была уже закончена, – ему не хватало заботливой Эйлы, тихо работавшей рядом с ним. Он видел, как она отправилась в лес с корзинкой и палкой для выкапывания растений. «Должно быть, она пошла собирать травы для Изы, – подумал он. – Все-таки не понимаю я Бруда. – Зуг недолюбливал молодого человека, старик не забыл их стычки. – Почему он к ней вечно придирается? Девочка трудолюбива, почтительна и предана Мог-уру. Ему повезло иметь такое семейство, как Иза с Эйлой».

Вспоминая вечер, столь приятно проведенный с великим Мог-уром, Зуг впервые отметил, что пригласить его в гости предложила Эйла. Он проводил высокую длинноногую девчушку взглядом. «Жаль, что она дурнушка, – подумал он, – иначе в один прекрасный день могла бы составить счастье какому-нибудь мужчине».

Смастерив из обрезков кожи новую пращу взамен той, что совсем износилась, Эйла решила подыскать себе место для тренировок подальше от пещеры. Она все время боялась, что кто-нибудь застанет ее при этом занятии. Девочка отправилась сначала вдоль ручья, который протекал мимо пещеры, после чего направилась по берегу притока, пробираясь вверх через густой кустарник.

Путь ей преградила каменная стена, за которой поток образовывал каскад небольших водопадов. Ниспадавший по уступам, острые края которых поросли толстым пушистым мхом, водный поток делился на тонкие длинные ручейки; разбиваясь о преграды, они поднимали в воздух облака водяной пыли. Перед тем как продолжить путь к большой реке, ручьи собирались внизу в неглубоком бассейне. Стена была расположена параллельно течению. Эйла прошла вдоль ее основания обратно, в сторону пещеры, и вскоре заметила, что дальше отвесная скала становится более пологой, по крайней мере, настолько, чтобы на нее можно взобраться, а дальше ее поверхность совсем выравнивается. Вскарабкавшись наверх, Эйла вновь продолжила путь вдоль ручья.

Чем выше она поднималась, тем больше попадалось ей на пути сосен и елей, затянутых тускло-зеленым лишайником. По высоким деревьям и переливающемуся всевозможными оттенками зеленого цвета мшистому ковру, покрывавшему землю, камни и бревна, резво скакали белки. Сквозь густую хвою пробивалось яркое солнце. Вскоре лес стал редеть, хвойные деревья уступали место лиственным, которые, в свою очередь, сменялись кустарником. Наконец Эйла оказалась на открытой местности. Это была небольшая полянка, служившая подножием темной скалистой горы, на которой местами пробивалась скудная трава.

Из скалистой стены возле ореховой рощи, буйно разросшейся у подножия горы, бил большой родник – источник вьющегося по лугу ручья. Поверхность горы была изрешечена глубокими трещинами, куда скатывались снежные лавины, а позже появлялись вновь в виде ключей кристально чистой воды.

Эйла пересекла высокогорный луг, хлебнула большой глоток холодной воды из источника, после чего ее внимание привлекли гроздья еще неспелых орехов, покрытых зеленой колючей кожурой. Она сорвала одну, очистила орех и, расколов зубами, достала белоснежное зернышко. Недозрелые орехи ей всегда нравились больше, чем те, что сами падали на землю. У нее разыгрался аппетит, и она принялась собирать орехи в корзину. Вдруг за листвой ее взору открылась темная дыра.

Осторожно пробравшись сквозь кусты, она обнаружила маленькую пещеру, спрятанную среди буйной растительности. Отодвинула в сторону ветки и, заглянув внутрь, решилась обследовать убежище изнутри. Приглушенные солнечные лучи падали на одну стенку внутреннего пространства, откуда тусклый свет разливался по всей пещерке. Она была футов двенадцати в глубину и наполовину меньше в ширину. Если бы Эйла у входа вытянулась во весь рост, то могла бы коснуться свода. Он поначалу плавно опускался, а ближе к концу круто обрывался к грязной, но сухой земле.

Это было всего лишь отверстие в скалистой стене, но достаточно большое, чтобы в нем могла свободно поместиться девочка. Она нашла тайник с гнилыми орехами, несколько штук валялось у входа, по всей видимости, их уронили белки. Было совершенно очевидно, что никто из более крупного зверья здесь не мог обитать. Довольная своей находкой, Эйла радостно затанцевала по пещере, которая словно для нее была создана.

Выйдя наружу, девочка взглянула на голую скалу, после чего, взобравшись немного наверх, выглянула из-за острого выступа. Далеко вдали в расщелине меж двух гор сверкала водная гладь внутреннего моря. Внизу рядом с вьющейся серебряной лентой ручья виднелась крошечная фигура. Эйла находилась над пещерой Клана. Спустившись вниз, она обследовала лужайку со всех сторон.

«Это то, что надо, – решила она. – Здесь я могу упражняться, а если пойдет дождь – спрячусь в пещере. Пращу тоже можно держать здесь. Тогда не придется волноваться, что она попадется на глаза Кребу или Изе. К тому же тут растут лесные орехи. Позже можно будет запастись ими к зиме. Мужчины никогда не охотятся так высоко в горах. Это будет мое место». Она побежала к ручью и стала собирать голыши, чтобы опробовать новую пращу.

При каждом удобном случае Эйла взбиралась на свою тренировочную площадку. Она отыскала более короткий, хотя и более крутой путь к лужайке и нередко спугивала то пасущуюся там горную козу, то серну или оленя. Однако те вскоре привыкли к ней и не убегали, а переходили на другую сторону полянки.

Научившись попадать из пращи в шест, Эйла поставила себе более сложную задачу. Она наблюдала за тем, как Зуг учил Ворна, и старалась применить советы и приемы мастера. Для нее это была обычная, порой забавная игра, а для большего интереса она сравнивала результаты Ворна со своими. Стрельба из пращи не слишком ему нравилась, и он часто пропускал советы учителя мимо ушей. Гораздо больше его увлекало копье, ему даже удалось убить несколько змей и дикобразов. Он не отдавался стрельбе из пращи целиком, как Эйла, это умение ему давалось с трудом. То, что она превзошла в мастерстве Ворна, наполняло ее чувством гордости и удовлетворения, и эта перемена в Эйле не ускользнула от Бруда.

Женщинам полагалось быть послушными, рабски покорными и нетребовательными в запросах. Высокомерный молодой человек воспринимал как личное оскорбление, когда женщина не трепетала при его приближении, словно это угрожало его мужскому достоинству. Он быстро находил, к чему придраться, и тут же отвешивал ей оплеуху только затем, чтобы насладиться рабским страхом в ее глазах.

Эйла старалась во всем потакать ему и покорно исполнять все прихоти. Она не сознавала, что вследствие долгого бродяжничества по лесам и полям в ее походке ощущалась независимость, а овладение трудным мастерством прибавило ее манерам уверенности. Она не понимала, почему он цепляется к ней больше, чем к остальным. Бруд сам не знал, чем она ему так досаждала. Причина крылась в самой ее натуре, и она не в силах была что-либо изменить, как не могла изменить цвет своих глаз.

Он затаил на нее зло еще со дня своего посвящения, когда она лишила его славы, но главная причина крылась в том, что она была не из Клана. Лишенная врожденного раболепного страха, она принадлежала Другим – более молодому, более жизнеспособному, более деятельному племени, не стесненному рамками бесчисленных традиций, которые должен был тщательно хранить мозг. Ее разум пошел по другому пути развития. За ее высоким крупным лбом помещался мозг с развитой фронтальной областью, поэтому она обладала иным пониманием мира. Она умела воспринимать новое, приспосабливаться к нему, выдвигать идеи, которые людям Клана и не снились. А главное, таким, как она, суждено было естественным путем вытеснить древнюю вымирающую расу.

На каком-то глубинном подсознательном уровне Бруд ощущал, что у них с ней разные судьбы. Эйла представляла угрозу не только ему как мужчине, но самому его существованию. Его ненависть к ней представляла собой ненависть старого к новому, остановившегося в развитии – к идущему вперед по пути эволюции, уходящего – к заступающему на его место. Раса Бруда уже не поддавалась переменам. Она исчерпала себя. Ей некуда было расти дальше. Эйла стала частью нового эксперимента природы, и, несмотря на то, что она старалась подражать поведению женщин Клана, это была всего лишь искусная маска, продиктованная инстинктом самосохранения. Она неустанно искала окольные пути для самовыражения. И хотя она на каждом шагу старалась угодить невыносимому юнцу, внутри ее назревал бунт.

Однажды утром Эйла отправилась к ручью за водой. Мужчины сидели напротив входа и обсуждали предстоящую охоту. Радуясь, что некоторое время не будет видеть Бруда, она сидела на берегу с чашкой в руках, погрузившись в свои мысли. «Почему он всегда так несправедлив ко мне? Почему он ко мне всегда придирается? Я тружусь не меньше других. Делаю все, что он хочет. Никто из мужчин ко мне так не цепляется, как он. Оставил бы он меня в покое!»

– Ухх! – невольно вскрикнула она от увесистого удара Бруда, который застиг ее врасплох.

Все остановились и, посмотрев на нее, отвели взгляд. Девушке, которая вот-вот станет женщиной, нельзя было кричать оттого, что ее огрел кулаком мужчина. Покраснев от стыда, она повернулась к обидчику.

– Что бездельничаешь и глазеешь попусту, лентяйка! – обрушился он на нее. – Я велел тебе принести чаю, а ты как не слышала. Сколько раз я должен тебе повторять?

Она еще сильнее залилась краской. Ей было не по себе оттого, что у нее в присутствии всего Клана вырвался крик, и она кипела от злости. Она не спешила, как обычно, выполнить приказ Бруда, а встала как ни в чем не бывало, метнула на обидчика холодный, полный презрения взгляд и медленно отправилась за чаем. Весь Клан так и ахнул. Как она осмелилась на такую дерзость?

Бруда обуяла дикая ярость. Он кинулся за ней, обогнал и ударил кулаком прямо в лицо. Удар сбил ее с ног, после чего последовал новый. Она съежилась, стараясь защитить себя руками, а он все продолжал ее бить. Ей едва удавалось сдерживать стоны, хотя при таком наказании невозможно было молчать. Бруд впал в неистовство и наносил все более сильные удары, желая вырвать у нее из груди крик. Эйла, стиснув зубы, с трудом превозмогала боль, но всеми силами старалась не доставить ему подобного удовольствия. Через некоторое время она была уже за гранью болевых ощущений.

Все словно заволокло красным туманом. Наконец Эйла осознала, что ее больше не бьют. На помощь к ней подоспела Иза. Оперевшись на женщину и почти не помня себя, Эйла поковыляла в пещеру. Ее то охватывал приступ боли, то вновь наступала бесчувственность. Она смутно ощущала, как Иза прикладывала прохладные примочки и приподняла ей голову, давая выпить горькое снадобье, после чего девочка погрузилась в глубокий сон.

Проснулась она перед рассветом, в костре еще теплились угли, и в их слабом свечении вырисовывались знакомые предметы. Эйла попыталась встать. Все ее мышцы и кости восстали против такого насилия. С губ невольно слетел стон, и тотчас у ее постели оказалась Иза. В глазах целительницы светилось глубокое сочувствие к девочке. Она никогда не видела, чтобы кого-то так жестоко избивали. Даже бывший мужчина Изы никогда не позволял себе такого. Она была уверена, что Бруд убил бы Эйлу, если бы его не остановили. Она не думала, что станет свидетельницей такого ужаса, и желала больше никогда такого не видеть.

Когда Эйла вспомнила, что произошло, ее охватили ненависть и страх. Она знала, что ей не следовало быть такой дерзкой, но все равно это не оправдывало такой жестокости. И почему он вдруг впал в такую ярость?

Бран пребывал в холодном, безмолвном гневе, так что все соплеменники старались по мере возможности обходить его стороной. Хотя он не одобрял поведения Эйлы, поступок Бруда потряс его до глубины души. Парень имел право наказать девочку, но зашел в этом деле чересчур далеко. Он даже не выполнил приказа Брана, и тому пришлось оттаскивать его силой. И что хуже всего, Бруд лишился самообладания. Из-за девчонки он дошел до белого каления.

Бран думал, что случай на тренировочной площадке больше не повторится. Однако теперешняя мальчишеская выходка отягощалась еще тем, что Бруд обладал силой взрослого мужчины. Впервые Брана одолели сомнения насчет избрания Бруда вождем. Удар оказался для Брана невыносимым. Бруд не только был сыном его женщины и детищем его сердца. Вождь считал, что в парне воплотился его собственный дух, вот почему он любил его больше жизни. Бран чувствовал, что молодому человеку были чужды муки совести, и винил в этом себя. Видно, вождь что-то упустил, не так его воспитывал, не сумел научить, как себя вести, проявляя к нему излишнюю благосклонность.

Прежде чем приступить к разговору с Брудом, Бран выждал несколько дней. Он решил все хорошенько обдумать. Все это время Бруд находился в нервном возбуждении, почти не покидал домашний очаг и даже почувствовал облегчение, когда Бран велел ему следовать за ним, хотя от волнения его сердце едва не выскочило из груди. Больше всего на свете молодой охотник боялся гнева вождя, но на сей раз Бран обратился к нему совершенно бесстрастно.

Простыми жестами он сообщил молодому охотнику, о чем он думал последние дни, сообщил, что в его поступке винит себя. После этого Бруду стало невыносимо стыдно. Каким-то непонятным образом он вдруг ощутил любовь и душевные муки Брана. Увидел перед собой не прежнего гордого вождя, внушавшего ему уважение и страх, а человека, который его любил и глубоко в нем разочаровался. Бруда стали терзать угрызения совести.

Устремив на Бруда тяжелый взгляд, Бран сообщил ему о своем решении. Как ни трудно далось оно вождю, но интересы Клана следовало соблюдать прежде всего.

– Ты вновь сорвался, Бруд. Если повторится еще хоть что-нибудь подобное – можешь забыть, что ты сын моей женщины. Ты призван занять мое место, но я скорее отрекусь от тебя и подвергну смертельному проклятию, нежели передам Клан в руки человека, который не имеет над собой власти. – Ни один мускул не дрогнул на лице вождя при следующих словах: – Еще раз замечу малейшее проявление твоего оскорбленного мужского достоинства – пеняй на себя. Не видать тебе места вождя как своих ушей. Знай, я не выпущу тебя из виду и буду присматриваться к другим охотникам. Уметь держать себя в руках для вождя недостаточно. Я должен убедиться, что ты стал настоящим мужчиной, Бруд. Если я подберу себе на смену кого-то другого, ты обязательно займешь самое низшее положение в Клане. Я ясно выразил свою мысль?

Бруд не мог в это поверить. Отречься от него? Смертельное проклятие? Выбрать вождем кого-то другого? Стать навсегда самым последним человеком в Клане? Этого он вынести не мог. Однако выражение лица Брана не оставляло сомнений.

– Да, Бран, – кивнул Бруд, побледнев.

– Наш разговор останется между нами. Принять такие перемены всем будет непросто, а я не хочу давать повод ненужным толкам. Но будь уверен, я свое слово сдержу. Вождь должен ставить интересы Клана превыше всего – заруби это себе на носу. Вот почему ему так необходимо самообладание. Он несет ответственность за безопасность Клана. У вождя меньше свободы, чем у женщины. Он должен делать много того, что ему не хочется. И если понадобится, может отречься от сына своей женщины. Понимаешь?

– Понимаю, Бран, – ответил Бруд. На самом деле он не все понимал. Как может вождь иметь меньше свободы, чем женщина? Ведь вождю все подвластно, он может приказывать как мужчинам, так и женщинам.

– Ступай, Бруд. Я хочу побыть один.

Прошло несколько дней, прежде чем Эйла смогла встать с постели, но еще долго с ее лица не сходили страшные синяки. Поначалу она боялась попасться Бруду на глаза и, увидев его, всякий раз шарахалась в сторону. Однако, окончательно выздоровев, Эйла заметила в нем перемены. Он больше не цеплялся к ней, не изводил ее, а явно избегал. Со временем, когда боль была забыта, девочке едва не стало казаться, что ее побили по заслугам. А позже она убедилась, что Бруд окончательно оставил ее в покое.

Жить ей стало гораздо легче. Она не сознавала, какой груз тяготел над ней, пока не сбросила его, и только после этого ощутила себя свободной, хотя, как и у всех женщин, жизнь ее была ограничена рамками вековых традиций. В каждом ее движении, в походке, переходящей в бег, свободно висящих руках и высоко поднятой голове – во всем ощущалась внутренняя раскованность. Иза понимала, что девочка счастлива. Однако у остальных членов Клана ее непривычные манеры вызывали косые взгляды. Они не могли воспринять ее бурную энергию и непосредственность.

К всеобщему удивлению, Бруд стал избегать ее, и эта тема обсуждалась в Клане на все лады. Из обрывков разговоров, свидетельницей которых оказалась девочка, она сделала вывод, что Бран чем-то сильно пригрозил Бруду на случай, если тот вновь ее ударит. Очень скоро она убедилась, что молодой человек не отвечает даже на ее явные издевки. Поначалу она просто слегка дала волю своему естественному отношению, а позже взяла за непреложное правило незаметно ему досаждать. Ведь не явная наглость, а именно дерзкие мелочи пробуждали в нем зверя. Она ненавидела его всеми фибрами души и хотела ему отомстить за причиненную обиду. При этом она ощущала, что находится под защитой Брана.

Клан был довольно малочисленным, поэтому, как ни хотел Бруд держаться от девчонки подальше, иногда ему все же приходилось давать ей указания. Она нарочито не торопилась их исполнять. Если никого поблизости не было, девочка, скорчив рожу, поднимала на него глаза и наслаждалась тем, как он борется со своим внутренним демоном. Когда же кто-то находился рядом, в особенности Бран, Эйла вела себя крайне осторожно. Она не испытывала желания навлечь на себя гнев вождя; тем не менее с наступлением лета разрасталась и ее явная вражда с Брудом.

Однажды, поймав на себе взгляд невыразимой ненависти, Эйла сделала вывод, что избрала верную тактику. В его глазах она встретила враждебность жесточайшего начала, действие которого было сродни физическому удару. Бруд полностью винил ее за то, что оказался в теперешнем положении. Не будь этой девчонки, над ним не висела бы угроза смертельного проклятия. Хоть он и старался сохранять самообладание, его раздражала ее бьющая через край радость жизни. Было совершенно очевидно, что ее поведение нарушает все установленные правила. Но почему этого не видели другие мужчины? Почему они ее не могли проучить? Он ненавидел ее с каждым днем все больше, но ничем не выказывал своего чувства в присутствии Брана.

Вражда между Брудом и Эйлой хоть и приобрела подспудный характер, но ожесточилась еще сильнее, и поведение Эйлы вопреки ее ожиданиям стало достоянием Клана. Соплеменники одного не могли взять в толк: почему Бран не положит этому конец. Мужчины, восприняв негласное указание вождя, ни во что не вмешивались и даже не препятствовали Эйле себя вести более вольно, чем следовало, однако подобное положение дел не устраивало ни мужчин, ни женщин.

Бран не одобрял поведения девочки, он видел все ее якобы незаметные проделки и с болью наблюдал, как терпит это Бруд. Бунт и дерзость никому не сходили с рук, тем более женщинам. Ему нестерпимо было видеть, как девчонка бросает вызов мужчине. Такого еще не позволяла себе ни одна женщина Клана. Они были довольны своим положением и не кривили душой – это было их естественное состояние. Внутренне они ощущали, что нужны Клану. Мужчины не смогли бы освоить их ремесло, так же как женщины не сумели бы научиться охотиться. Для этого у них не было родовой памяти. Зачем женщине было бороться против своего положения – ведь это все равно, что бороться против естественных потребностей? Если бы Бран судил только по действиям, он бы решил, что Эйла – мужчина, несмотря на то, что она овладела некоторыми женскими навыками и даже проявила склонность к магии Изы.

Чем больше это беспокоило Брана, тем больше он старался ни во что не вмешиваться, потому что видел, какую борьбу ведет сам с собой Бруд. Дерзость Эйлы помогала молодому охотнику учиться искусству властвовать собой, столь необходимому будущему вождю. Бран прежде серьезно подумывал о новом преемнике, но, когда речь заходила о сыне его женщины, у него пробуждалось сочувствие. Бруд был бесстрашным в охоте, и Бран гордился его храбростью. Если бы Бруду удалось избавиться от своего единственного недостатка, из него вышел бы хороший вождь.

Эйла не сознавала до конца, какое напряжение создалось вокруг. Тем летом она была счастлива, как никогда. Пользуясь предоставленной ей некоторой свободой, она в свое удовольствие бродила по лесу, собирала травы и упражнялась в стрельбе из пращи. Она не уклонялась от каждодневных обязанностей – этого ей не позволяли, – но одна из них заключалась в сборе растений, и это давало девочке повод лишний раз улизнуть из пещеры. Хотя теплое лето благотворно сказалось на здоровье Изы, прежние силы к ней так и не вернулись. Иза и Креб беспокоились о девочке. Как-то раз целительница, решив, что дальше так продолжаться не может, собралась пойти за травами вместе с Эйлой, чтобы поговорить с ней с глазу на глаз.

– Уба, пошли, мать ждет. – Эйла подняла малышку и надежно привязала к себе.

Они спустились с холма, перебрались через ручей и двинулись по тропинке, протоптанной стадами животных и людьми. Когда они вышли на луг, Эйла не долго думая кинулась к высоким желтым цветам, похожим на астры.

– Это девясил, Эйла, – прокомментировала Иза, – обычно растет на открытых участках. Видишь, листья у него овальные и заостренные по концам, темно-зеленые с одной стороны и блеклые – с другой. – Иза стала на колени, чтобы показать цветок. – Жилки у него толстые и мясистые. – Для наглядности Иза разорвала листок.

– Да, мама, вижу.

– Используются корни растения. Оно многолетнее, но лучше собирать его на второй год поздно летом или осенью, когда корни однородные и твердые. Берут пригоршню измельченного корня на половину небольшой костяной чашки воды и заваривают. Охлаждают и пьют до двух чашек в день. Настой очищает легкие от слизи и очень полезен при кровохарканье. Он также выгоняет из тела воду и способствует потению. – Выкопав палкой корень, Иза села на землю и, бурно жестикулируя, продолжила: – Корень нужно высушить и измельчить в порошок. – После этого она выкопала еще несколько корешков и бросила их в корзинку.

Одолев еще один холм, Иза вновь остановилась. Уба, уютно свернувшись в гнездышке, уже спала.

– Видишь тот маленький желтоватый с фиолетовой серединкой цветок, что формой смахивает на воронку? – Иза показала на другое растение, которое было не больше фута высотой.

Эйла коснулась его:

– Это?

– Да. Это белена. Очень полезна для целительных нужд, но есть ее нельзя. Она очень ядовита.

– А какую часть у нее используют? Корень?

– Почти все. Корни, листья, семена. Листья у растения крупнее цветов и растут один над другим вокруг стебля. Обрати внимание, Эйла. Листья бледно-зеленые, на концах похожи на пики. Гляди, какие чудные ворсинки посредине. – Иза коснулась ворсинок, и Эйла пристально стала их рассматривать. Тогда Иза сорвала листок и помяла в руке. – Чувствуешь запах?

Эйла принюхалась: лист издавал сильный пьянящий аромат.

– Он улетучивается при высушивании. Чуть позже на растении появится много маленьких коричневых семян. – Иза выкопала похожий на картофель сморщенный корень в коричневой кожуре, под которой виднелась белоснежная мякоть. – Разные части используются для разных целей, но все они хорошо помогают при боли. Его заваривают и пьют как чай или делают примочки. Отвар расслабляет мышцы, успокаивает и погружает в сон.

Эйла, собрав несколько растений, подошла к растущему по соседству алтею и сорвала с высоких стеблей розовые, красные, белые и желтые цветки.

– Алтей хорошо успокаивает, помогает при простуде, заживляет маленькие ранки и царапины. Нектар цветков снимает боль, но действует усыпляюще. Корень заживляет раны. Я лечила им тебя, Эйла.

Нащупав на бедре четыре параллельных шрама, девочка неожиданно представила себе, что бы с ней было, если бы не Иза.

Некоторое время они шли молча, наслаждаясь теплым солнцем и обществом друг друга. Однако глаза Изы все время изучали местность. Уже заколосившаяся трава в поле высотой им по грудь слегка волновалась под легким ветерком. Вдруг Иза что-то увидела и стала пробираться к участку ржаных колосьев, у которых были темно-фиолетовые семена.

– Гляди, Эйла. – Целительница указала на один из стеблей. – Вот так рожь не должна расти, это болезненные семена, но нам повезло, что мы их нашли. Это называется спорынья. Понюхай их.

– Жуткий запах, напоминает испорченную рыбу.

– Но эти болезненные семена обладают магической силой, которая в особенности нужна беременным женщинам. Они помогают ей быстрее разродиться. Они способствуют сжатию и могут остановить схватки. И могут даже избавить женщину от ребенка, что бывает нужно, когда женщина еще кормит грудью или когда прошлая беременность протекала с осложнениями. Женщине нельзя рожать одного ребенка за другим. Для нее это вредно – может пропасть молоко и некому будет кормить ее младенца. Дети часто умирают в возрасте до года, и матерям необходимо заботиться о тех, кто уже выжил и имеет возможность вырасти. Спорынья – только одно из растений, которые могут избавить женщину от нежелательной беременности. Она также хорошо помогает и после родов: выгоняет старую кровь и возвращает родильным органам первоначальное состояние. Вкус у нее не столь противный, как запах, но, если ее использовать с толком, она очень может пригодиться.

– Она такая же, как белена, – может быть и ядовитой, и целебной, – отозвалась Эйла.

– Так часто бывает. Как правило, все ядовитые растения при разумном использовании очень целебны.

На обратном пути Эйла остановилась и показала на сине-фиолетовые цветы около фута высотой.

– Это иссоп. Кажется, из него получается хороший чай от кашля, да?

– Да, и к тому же он придает чаю приятный аромат. Почему бы тебе не прихватить его с собой?

Эйла вырвала несколько растений с корнем, а по дороге стала обрывать с них листочки.

– Эйла, от этих корней на следующий год выросли бы новые цветки. Если вырывать цветы с корнем, следующим летом они больше не вырастут. Если не собираешься использовать корни, лучше обдирать со стеблей одни листочки.

– Я об этом не подумала, – с раскаянием произнесла Эйла. – Больше так делать не буду.

– Даже когда используешь корни, никогда не выдергивай их все до одного: пусть на следующий год они принесут новые цветы.

Они подошли к ручью, и в болотистом месте Иза показала Эйле еще одно растение.

– Это сладкий тростник. Он очень напоминает ирис, но по свойствам совсем не похож на него. Отваренный корень хорош от ожогов, иногда его жуют от зубной боли, но его нельзя давать беременным. Они могут потерять ребенка, правда, когда я давала его пить с этой целью одной женщине, этого не произошло. Хорошо помогает работе кишечника. Видишь, как отличаются эти растения.

Они остановились отдохнуть под сенью широколистного клена. Эйла сорвала листок, свернула его в кулек и зачерпнула воды из ручья. И из этой самодельной чашки дала Изе напиться.

– Эйла, – начала Иза, – тебе следует выполнять все, что велит Бруд. Он мужчина, это его право тобой командовать.

– Я делаю все, что он говорит, – оправдываясь, ответила она.

Иза покачала головой:

– Но делаешь не так, как надо. Ты делаешь это с вызовом, досаждаешь ему. Когда-нибудь ты об этом пожалеешь. Придет день, и Бруд станет вождем. Тебе придется делать все, что скажут тебе мужчины, – любой из них. Ты – будущая женщина, у тебя не будет выбора.

– По какому праву мужчины командуют женщинами? Чем они нас лучше? Они даже не могут родить ребенка! – запальчиво прожестикулировала она.

– Так уж сложилось. Клан всегда жил по таким законам. А ты теперь принадлежишь Клану, Эйла. Ты моя дочь. И должна вести себя как положено девочке из Клана.

Эйла виновато понурила голову. Иза права: она дерзила Бруду. Что только было бы с Эйлой, если бы ее не нашла Иза? А если бы Бран не позволил ей взять девочку с собой? А Креб не принял в Клан? Эйла взглянула на женщину – единственную мать, которую она помнила. Иза была уже в годах. Тело ее увяло. Кожа на некогда мускулистых руках обвисла, волосы поседели. Креб с самого начала казался Эйле старым, и Эйла не замечала в нем особых перемен. Иза же не на шутку ее беспокоила, однако целительница всякий раз отмахивалась от нее, когда речь заходила о здоровье.

– Ты права, Иза, – сказала девочка. – Я нехорошо себя веду с Брудом. Отныне я буду стараться ему услужить.

Малышка, которую несла Эйла, сморщилась и открыла глазки. И, сделав жест, обозначавший «хочу есть», она запустила пухленький кулачок себе в рот.

– Уже поздно, – сказала Иза, взглянув на небо, – и Уба голодная. Нам пора возвращаться.

«Жаль, что Иза не может со мной ходить в лес чаще, – размышляла Эйла на обратном пути. – Мы могли бы больше времени проводить вместе, к тому же она мне так много всего рассказывает».

Хотя Эйла дала себе зарок ублажать Бруда, на деле это оказалось не так-то просто осуществить. У нее вошло в привычку не обращать на него внимания. Поскольку она не торопилась выполнять его приказания, он обычно обращался к кому-то еще или делал сам. Ее не пугали его тяжелые взгляды, она чувствовала себя защищенной от его гнева. Хотя она прекратила ему досаждать, дерзость в обращении с ним для нее стала привычной. Слишком долго она позволяла себе таращить на него глаза или не замечать того, что он от нее хочет, вместо того чтобы скромно склонять голову и откликаться по первому требованию. Желание дерзить ему у нее возникало внезапно. Но гораздо страшнее была ее бессознательная ненависть к Бруду. Он чувствовал, что она потеряла к нему уважение. На самом же деле она попросту избавилась от страха.

Время ветров и зимних холодов было не за горами. Эйла не любила пору, когда листья начинали менять окраску, хотя золотая осень и радовала ее взор, а богатые урожаи фруктов и орехов никому из женщин не давали скучать без дела. У нее редко выпадал случай удалиться в свое тайное убежище, чтобы припрятать там кое-что на зиму. Время бежало так быстро, что она не заметила, как подоспела зима.

В один из дней поздней осени она привязала к себе корзинку, прихватила палку для копания и отправилась к своему тайнику, собираясь припасти немного орехов. Добравшись до места, она скинула корзинку и зашла в пещерку за пращой. В ее игрушечном жилище было много домашней утвари и даже старенькая пуховая постель. На деревянной полке, укрепленной на двух скалистых выступах, находились чашка, сделанная из березовой коры, несколько тарелок-ракушек, кремневый нож и камни для колки орехов. Она достала из накрытой плетеной корзины пращу и отправилась к ручью. Напившись воды, Эйла принялась искать камешки.

Девочка сделала несколько пробных выстрелов. «Ворну далеко до меня», – радовалась она всякий раз, попадая в цель. Вскоре ей это занятие наскучило, и она стала собирать в густом кустарнике орехи. Все у нее было хорошо. Иза поправлялась, Уба росла прямо на глазах. У Креба летом боли всегда утихали, и Эйла обожала гулять с ним у ручья. Стрельба из пращи для нее была любимой игрой, и девочка неплохо преуспела в этом. Для нее не составляло труда попасть в шест, скалу или ветку, но ее немного беспокоило то, что она играет с запретным оружием. А самое главное, ее больше не мучил Бруд. Собирая орехи, она думала, что так будет продолжаться всю жизнь.

Порывы ветра срывали с деревьев жухлые листья, и они, медленно кружа, плавно спускались на землю, прикрывая упавшие зрелые орехи. На голых ветках все еще висели спелые фрукты, не собранные для зимних запасов. Золотистые восточные степи колыхались под ветром, словно растревоженное, вспененное море, а виноградные заросли продолжали манить взор сладкими и сочными гроздьями.

Мужчины, как обычно, обсуждали предстоящую охоту – одну из последних этой осенью. Их собрание продолжалось с раннего утра, поэтому Бруда послали попросить кого-нибудь из женщин принести им воды. У входа в пещеру сидела Эйла и мастерила из палочек и обрезков кожи корзинку для сушки винограда.

– Эйла! Принеси воды! – приказал он ей и собрался идти.

Девочка связывала решающий узел, прижимая недоделанную корзину к себе. Если бы Эйла шевельнулась, все сооружение рухнуло бы и пришлось бы начинать все сначала. Нерешительно оглядевшись, нет ли поблизости кого-нибудь из женщин, она вздохнула, медленно встала с места и пошла искать большую корзину для воды.

Молодой человек, взбесившись оттого, что девчонка не торопится идти за водой, порыскал глазами вокруг в поисках женщины, которая проявила бы большее рвение. Но неожиданно передумал. Прищурившись, взглянул на Эйлу.«По какому праву она ведет себя так нагло? Разве я не мужчина? Разве ей не положено подчиняться мне? Насколько я помню, Бран никогда не говорил мне, что я обязан терпеть такое неуважение. Он не наложит на меня смертельное проклятие, если я заставлю ее сделать то, что ей положено. Какой вождь позволит женщине бросать ему вызов?» У Бруда внутри будто что-то перевернулось. Ее дерзость зашла слишком далеко. «Нет, ей это так просто с рук не сойдет! Она будет мне подчиняться!»

В считанные доли секунды он настиг девочку. И не успела она встать, как тяжелый мужской кулак сбил ее с ног. За одно мгновение удивление на ее лице сменилось гневом. Она посмотрела вокруг и увидела наблюдавшего за ними Брана, чей безучастный взор убедил ее, что защиты от него она не дождется. Увидев гневный взгляд Бруда, подогреваемый ее злостью, она не на шутку перепугалась.

Эйла поспешно увернулась от второго удара и кинулась к пещере за корзиной. Бруд, сжав кулаки от злости, проводил ее взглядом, стараясь по возможности сдерживать гнев. После чего перевел глаза на мужчин и увидел бесстрастное лицо Брана. Оно не выражало ни участия, ни осуждения. Бруд не выпускал Эйлу из виду, пока она, набрав воду, не закинула ношу за плечо. Он заметил страх в ее глазах и то, как она засуетилась, когда он замахнулся на нее во второй раз. Благодаря этому он слегка успокоился. «Я ей слишком много позволял», – подумал он.

Когда Эйла, согнувшись под тяжестью ноши, проходила мимо него, он толкнул ее так, что она едва удержалась на ногах. Лицо ее залилось краской гнева. Она выпрямилась, метнула на него быстрый презрительный взгляд и замедлила шаг. И на нее обрушился еще один удар. Она пригнулась, приняв его на плечи. Все это происходило на глазах всего Клана. Девочка посмотрела на мужчин, и взгляд Брана погнал ее вперед быстрее кулаков Бруда. Приблизившись к охотникам, она стала на колени и, не поднимая головы, принялась наливать воду в чашку. За ней к мужчинам медленно подошел Бруд, страшась того, что скажет ему Бран.

– Краг говорит, что видел, как стадо двигалось на север, Бруд, – произнес Бран, когда молодой человек вернулся на свое место.

«Все в порядке! Бран на меня не сердится! Да и почему, собственно говоря, он должен злиться? Я поступил по справедливости. Почему он должен наказывать мужчину, проучившего нерадивую девку?» От облегчения Бруд глубоко вздохнул.

Пока мужчины пили воду, Эйла кинулась к пещере. Большинство соплеменников вернулись к своим делам, только Креб поджидал ее у входа.

– Креб! Бруд опять едва не побил меня, – знаками пожаловалась ему она. Она смотрела на любимого ею человека, и улыбка постепенно спадала с ее лица: никогда прежде он на нее так не глядел.

– Ты всего лишь получила то, что заслужила, – произнес он с мрачным видом. Повернулся и отправился к своему очагу.

«Почему Креб злится на меня?» – забеспокоилась она.

Позже тем вечером Эйла подошла к Мог-уру сзади и обвила руками его шею – жест, от которого всегда оттаивало его старческое сердце. Однако на сей раз, он остался к нему безучастным и продолжал смотреть вдаль холодным и отсутствующим взором.

– Не беспокой меня, девочка. Пойди поищи себе какое-нибудь занятие. Мог-ур размышляет, ему некогда тратить время на всяких дерзких девчонок, – коротко отделался он от нее.

Глаза ее наполнились слезами. Ее больно ударил ответ Мог-ура и даже немного напугал. Это был не прежний, любящий ее Креб. Это был Мог-ур. Впервые в жизни она поняла, почему великий Мог-ур вселяет почти во всех благоговение и страх. Он отдалился от нее. Одним взглядом и несколькими жестами он выразил свое осуждение и недовольство, которых она прежде от него никогда не знала. Он больше не любил ее. Она хотела его обнять, сказать, как сильно его любит, но боялась. И побрела к Изе.

– Почему Креб так на меня зол? – спросила ее девочка.

– Я уже говорила тебе, Эйла, что тебе следует делать то, что велит Бруд. Он мужчина и имеет право командовать тобой, – мягко произнесла Иза.

– Но я делаю все, что он хочет. Я всегда ему подчинялась.

– Ты противишься его приказаниям. Ты же знаешь, что дерзишь ему. Ты ведешь себя не так, как положено послушной девочке. Это отражается на Кребе и на мне. Креб считает, что плохо тебя воспитывает, позволяет слишком много свободы. Он думает, что раз он позволил тебе вольное обращение с ним, то ты сочла себя вправе так же вольно вести себя с другими. Бран тобой тоже недоволен, и Креб это знает. Ты все время бегаешь, как ребенок. А ведь по возрасту ты почти женщина. Ты произносишь какие-то жуткие звуки. А когда тебя просят что-нибудь сделать, ты не торопишься. Тобой недовольны все. Ты осрамила Креба.

– Я не знала, что я такая плохая, – ответила Эйла. – Я не хотела быть плохой, я даже не думала об этом.

– Но следовало бы подумать. Ты уже не ребенок, чтобы так себя вести.

– Все это потому, что Бруд был всегда жесток ко мне и сильно избил в тот раз.

– Не важно, жесток он с тобой или нет. На это его воля. Как мужчина, он имеет на это право. И может бить тебя, когда ему заблагорассудится, и так сильно, как захочет. Когда-нибудь он станет вождем, и тебе, Эйла, придется ему подчиняться. Ты должна будешь делать все, что он пожелает. У тебя нет выбора. – Иза посмотрела на вытянувшееся лицо дочери. «Почему ей это дается так тяжело?» – спросила себя она и ощутила горечь и сочувствие к девочке, которая с таким трудом принимала ее слова. – Уже поздно, Эйла, иди спать.

Девочка отправилась в постель, но уснуть ей долго не удавалось. Она долго вертелась, прежде чем ее окончательно сморил сон. Наутро она проснулась рано, взяла корзинку с палкой для копания и ушла еще до завтрака. Ей нужно было побыть одной, чтобы все обдумать. Уединившись на своей секретной лужайке, Эйла достала пращу, хотя стрелять ей особенно не хотелось.

«Это все из-за Бруда, – думала она. – И почему он ко мне привязался? Что я ему такое сделала? Он всегда меня недолюбливал. Он, видишь ли, мужчина, а чем, собственно, они лучше женщин? Подумаешь, будущий вождь, не такой уж он великий. В обращении с пращой ему далеко до Зуга. Я и то стреляю не хуже его и уж точно лучше Ворна. Мальчишка часто промазывает, да и Бруд, наверное, тоже. Помнится, в тот день, когда он выпендривался перед Ворном, ему ни разу не удалось попасть в цель».

Она в запальчивости принялась стрелять из пращи. Один из камней попал в кусты и спугнул спящего дикобраза. В Клане редко охотились на маленьких ночных зверьков. «Сколько было шума, когда Ворн подстрелил дикобраза! – вспомнила Эйла. – Да если я захочу, я тоже смогу». Распушив иглы, зверек семенил к песчаному холму, что находился у ручья. Эйла вставила в пращу камень, прицелилась и выпустила его. Медлительный зверек оказался легкой мишенью, он тотчас свалился на землю.

Довольная собой, Эйла бросилась к добыче. Однако, коснувшись ее, она поняла, что он не убит, а только ранен: из головы сочилась кровь. Охваченная волнением, она готова была отнести его с собой, чтобы полечить в пещере, как уже не раз поступала с ранеными животными. Ей уже не было радостно, ей стало жутко. «Зачем я в него стреляла? Ведь я совсем этого не хотела. Я не могу принести его в пещеру. Иза сразу поймет, что его ударили камнем. Она не раз видела зверюшек, подбитых из пращи».

Девочка в недоумении смотрела на раненого зверька. «Мне нельзя было охотиться, – продолжала рассуждать она. – Что толку от этой пращи? Креб и так злится на меня, а что будет, если он узнает? А если узнает Бран? Мне даже нельзя было прикасаться к оружию, не то что стрелять из него. Неужели Бран меня выгонит? – Эйлу переполняли страхи и угрызения совести. – Куда же я пойду? Ведь я не смогу жить без Изы, Креба и Убы. Кто обо мне позаботится? Я не хочу уходить».

Слезы хлынули у нее из глаз.

«Я была плохой. Очень плохой, и Креб на меня разозлился. Я люблю его и не хочу, чтобы он меня ненавидел. Ну почему он так на меня злится? – Слезы ручьем текли по ее щекам. Она легла на землю, продолжая рыдать над своей горькой судьбой. Продолжая то и дело всхлипывать, девочка села и вытерла рукой нос. – Больше я не буду плохой. Я буду только хорошей. И стану делать все, что Бруд ни пожелает. И никогда не прикоснусь к праще!…» Для убедительности она швырнула оружие в кусты, после чего схватила корзинку и помчалась обратно в пещеру.

Иза издалека заметила девочку:

– Где ты была? Пропадала все утро и вернулась с пустой корзинкой.

– Я обо всем подумала, мать, – совершенно серьезно начала Эйла, – и решила, что ты права. Я была плохой. Но больше такого не повторится. Я буду делать все, что захочет от меня Бруд. Я буду вести себя так, как положено, и больше не буду бегать. Как ты думаешь, если я стану хорошей, Креб будет меня опять любить?

– Не сомневаюсь в этом, Эйла, – ответила Иза, мягко похлопав девочку по плечу. «Вновь эта слезоточивость, стоило девочке подумать, что Креб ее не любит, – отметила про себя Иза, глядя на заплаканное детское лицо и опухшие глаза. Сердце целительницы дрогнуло. – Ей все гораздо труднее дается, потому что она на нас непохожа. Возможно, теперь это даже к лучшему».