— Геронда, откуда происходит вольное обращение?

— Из Парижа... Вольное обращение — это бесстыдство. Оно далеко отгоняет страх Божий — подобно дыму, которым мы окуриваем пчел, чтобы они улетели из улья.

— Геронда, как избежать вольного обращения?

— Ощущай себя ниже всех. Необходимо много смирения. Ты, как младшая, имей уважение и благоговение ко всем сестрам. Смиренно говори свой помысл, а не изображай из себя всезнайку. Тогда Бог будет подавать тебе Свою Благодать и ты будешь преуспевать. Вольное обращение — это злейший враг послушника, потому что оно изгоняет благоговение. Обычно за вольным обращением следует непокорность, затем бесчувствие — сначала к мелким грешкам, постепенно привыкнув к которым, человек начинает считать их естественными. Но в глубине души у него нет покоя — одна лишь тревога. И понять, что с ним происходит, человек тоже не может, потому что снаружи сердце "засаливается" и он уже не чувствует того, что отбился от рук.

— Геронда, а какая связь между вольным обращением и простотой?

— Простота — это одно, а вольное обращение — это другое. В простоте есть и благоговение, и что-то детское. В вольном обращении есть наглость.

Часто бесстыдство может крыться и в прямоте. Если человек невнимателен, то в его прямоте и простоте часто кроется бесстыдство. "У меня прямой характер" или "я человек простой", — говорит он с бесстыдством, сам того не понимая. Однако простота — это одно, а бесстыдство — совсем другое.

— Геронда, а что такое духовная скромность?

— Духовная скромность — это страх Божий, в хорошем смысле этого слова. Этот страх, эта скованность приносят человеку радование, они источают мед в его сердце. Духовный мед! Посмотри на какого-нибудь застенчивого мальчика — он уважает своего отца, держит себя прилично и от многой скромности не смеет даже взглянуть на него. Когда хочет его о чем-то спросить, заливается краской. Такого малыша можно помещать прямо в иконостас. А другой ребенок думает: "А ведь это всего лишь мой отец" и вольно, с наглецой разваливается перед ним. А когда ему что-то нужно, он требует это "вынь да положь", топает ногами, грозит.

В хорошей семье дети ведут себя свободно. В такой семье живет уважение перед родителями, казарменной дисциплины и хождения по струнке там нет. Дети радуются, глядя на отца и мать, а те радуются, глядя на них. "Любовь не ведает стыда", — говорит Авва Исаак. В любви есть дерзновение, в хорошем смысле этого слова. В любви такого рода есть благоговение, уважение к другим, то есть она побеждает страх. У кого-то есть скромность, нерешительность, но одновременно и страх, потому что настоящей скромности у него нет. А у другого человека есть скромность, но нет страха, потому что его скромность — настоящая, духовная. Когда скромность духовна, человек ощущает радость. Например, малый ребенок любит своих отца и мать с дерзновением, не боится, что они его отшлепают. Его отец может быть даже офицером, а он хватает его фуражку, бросает ее и радуется. В нем есть добрая простота, бесстыдства в нем нет. Давайте проведем грань между простотой и бесстыдством. Если исчезнет уважение, скромность, то мы дойдем до вольного обращения, до бесстыдства. А потом можно услышать, как девушка лежит на кровати и распоряжается: "Мама, принеси мне стакан воды! И чтобы была холодная!... Фу, теплая... Я же тебе сказала: принеси холодной!" Начинают с этого и потом доходят до того, что спрашивают: "Почему это жена должна бояться мужа?" Однако в страхе присутствует почтение, а в почтении — любовь. Если я что-то почитаю, то я его уже и люблю, и то, что я люблю — почитаю. Жена должна иметь почтение к мужу. Муж должен любить жену. Но сегодня люди истолковывают Евангелие шиворот-навыворот и поэтому уравнивают все, а после распадаются семьи. "Жена должна быть послушной", — говорит муж. Но если у тебя нет любви, то ты не сможешь заставить быть тебе послушной даже кошку. Если у тебя нет любви, то человек остается без извещения, и ты не можешь попросить его даже о том, чтобы он принес тебе стакан воды. Уважая своего ближнего, человек уважает самого себя, но при этом самого себя в расчет не берет. В уважении к другим есть любочестие, если же забота человека направлена на себя самого, то любочестия в этом нет.

— Геронда, иногда я грублю старшим. Я понимаю, что веду себя плохо и исповедую этот грех.

— Раз ты это понимаешь и исповедуешься, то потихоньку ты возгнушаешься собой, в положительном смысле этого слова, и смиришься. Тогда придет Благодать Божия, и ты избавишься от этой дурной привычки.

— А я, Геронда, иногда шучу с сестрами и по любви поддразниваю их. Однако я боюсь дойти до вольного обращения.

— Это не дело, ведь ты же младшая! В семье обычно взрослые подшучивают над детьми и играют с ними, а не наоборот. Так радуются и взрослые и дети. Но дразнить деда или бабушку малышу не приличествует. Каково будет, если карапуз ни с того ни с сего подскочит к отцу, схватит его за шиворот и начнет щекотать! Но когда взрослый ущипнет малыша, это совсем другое дело. Тогда ребенок ведет себя, в добром смысле этого слова, раскрепощено, взрослый становится ребенком, и радуются и тот, и другой.

— Геронда, бывает так: помысл говорит мне о том, что нечто совершается неправильно, я высказываю свое мнение старшим, а они этого не принимают. Следует ли мне с ними согласиться?

— Нет, со злом не соглашайся. Говори доброе, правильное, но правильно и по-доброму: "Может быть, лучше сделаем так? Я говорю тебе это просто, как помысл". Или же говори: "У меня есть такой-то помысл". Таким образом, ты становишься магнитом и притягиваешь к себе Благодать Божию. Некоторые говорят вольно по привычке, а не оттого, что стремятся выразить свое мнение. Как бы то ни было, младшему в любом случае необходимо иметь уважение к старшему. Но и сам старший, если можно так сказать, нуждается, чтобы его уважали. И даже если у него есть недостатки, доброе у него все равно есть — какой-то опыт и тому подобное. Ты, когда тебя спрашивают, смиренно и с уважением высказывай свой помысл, но при этом не надо иметь в себе внутренней уверенности в том, что дело обстоит именно так, как ты себе представляешь. Ведь кто-то другой может знать то, что ты не знаешь, или то, о чем ты не подумала. Если человек услышит, как обсуждается какая-то тема, и в связи с этим ему в голову придет какая-то мысль, по его мнению более правильная, то ему следует сказать: "Мне пришел помысл" — если он разговаривает со своим сверстником. Если же он разговаривает с человеком старшего возраста, то ему следует сказать: "Мне пришел хульный помысл". Потому что вмешиваться в чужие дела — это бесстыдство, даже если высказываемое мнение правильно.

— А говоря "уважение к старшему", Вы имеете в виду старшего по годам или по духовному возрасту?

— Главным образом по годам. Ведь посмотри: человек, который находится в духовно преуспевшем состоянии, относится к тому, кто старше его, с уважением, почтением.

— Геронда, а естественно ли человека, младшего по возрасту, но духовно преуспевшего, уважать более того, кто старше годами, но духовно преуспел меньше?

— Нет, это неправильная постановка вопроса. В каком бы состоянии ни находился тот, кто старше годами, ты должен отнестись к нему с почтением ради его возраста. Отнесись к людям с почтением: к тому, кто старше — за его годы, к тому, кто младше — за его благоговение. Если есть уважение, то младший с почтением относится к старшему, а старший — к младшему. В уважении присутствует любовь. "Ему́ же да́нь — да́нь, ему́ же че́сть — че́сть", — говорит Апостол Павел.

— А если младшие делают замечание старшим, это плохо?

— Это типикон нового поколения. Но в Священном Писании написано: "Обличи́ бра́та твоего́". "Обличи отца твоего" там не написано. Нынешняя молодежь спорит, бунтует, сама не понимая этого. Свое поведение они считают естественным. Они разговаривают с бесстыдством, а потом говорят: "Я сказал это просто так". Молодежь попала под воздействие духа мира сего — развинченного, хулиганского духа, который ничего не чтит и не уважает. Младшие ведут себя по отношению к старшим без уважения и не понимают, насколько это плохо. Что можно ждать хорошего, если молодой человек якобы для того, чтобы быть яркой индивидуальностью, говорит, что уважение к старшим свой век отжило? Необходимо многое внимание. Современный мирской дух внушает молодежи: "Не слушайте родителей, учителей". Поэтому нынешние дети с самого малого возраста становятся все хуже и хуже. А больше всего портятся те дети, родители которых, не понимая того зла, которое они им делают, восхищаются своими чадами и считают их какими-нибудь там "вундеркиндами", когда те разговаривают с бесстыдством. Как-то раз ко мне в каливу пришел отец с сыном лет восьми-девяти и племянником того же возраста. Одного мальчугана я посадил справа, а другого слева от себя. А незадолго до них ко мне пришел один знакомый художник, очень хороший человек и мастер своего дела — за одну минуту может нарисовать портрет с натуры. "Дионисий, — попросил я его, — нарисуй-ка детей, вот как мы сейчас с ними вместе сидим". — "Сейчас попробую, — ответил он, — но не знаю, удастся ли мне это, потому что они вертятся". Едва только он взял лист бумаги и начал рисовать, как один ребенок вскочил и "уважил" его: "Сейчас посмотрим, придурок, что ты там нарисуешь!" А вокруг полно народу! Но молодой человек нисколько не смутился. "Таковы, отче, нынешние дети", — сказал он мне и продолжил рисование. У меня же кровь ударила в голову! А отец ребенка вел себя так, словно ничего не произошло! Твои дети так хамят тридцатилетнему человеку, который их же еще и рисует в придачу! Сколько же в этом бесстыдства и неуважения! Сколько всего еще кроме этого! Как же это страшно! И вот представь теперь, что кто-то из этих детей захочет стать монахом. Для того, чтобы такой ребенок стал настоящим монахом, необходимо много работы. Матери, не следя за своими детьми, их разрушают. Вся основа в матери. В России если что-то и изменилось, то лишь потому, что матери тайно удержали веру, благоговение и помогли своим детям. К счастью для нас, в христианских семьях сохранилось немного закваски. Иначе бы мы погибли.

— Геронда, а смогут ли дети, которые растут таким образом, измениться или стать монахами, если впоследствии они этого захотят?

— Если они осознают то, что вели себя нехорошо, то Христос поможет им. То есть, если в человека войдет добрая обеспокоенность, то вопрос можно считать закрытым. Но как исправятся такие дети, если, став монахами, они по-прежнему считают себя правыми и говорят об игумене или игуменье: "Что у нас за диктатор? Где это видано, чтобы такое творилось в нашу эпоху?!" Некоторые монашествующие доходят и до того, что говорят мне подобные глупости.

Мало-помалу уважение совершенно сходит на нет. Ко мне в каливу приходят молодые ребята, и большинство из них сидят нога на ногу, а старым людям некуда присесть. А другие, видя чуть подальше свободные пеньки для сидения, ленятся пройти два шага, перенести их поближе и сесть. Я сам должен ворочать для них эти пеньки. И даже видя, как я их несу, они не подойдут и не возьмут их у меня. Хотят попить воды, но сами не хотят пройти нескольких метров, чтобы ее зачерпнуть. Я сам должен принести им и по второй кружке. Нет, правда, меня поражает: приходят группы по тридцать здоровенных парней, глядят на то, как я, ковыляя, несу большую коробку лукума, бидон с водой, кружки, чтобы их же и напоить, но ни один из них даже не шелохнется, чтобы мне помочь. А пропахший порохом генерал-майор, сидящий рядом с ними, встает и спешит мне на помощь! Молодежь думает, что в афонской каливе к ним тоже подойдет официант и обслужит их — подобно тому, как он подходит где-нибудь в ресторане или в гостинице. Раз пять-шесть я даже проделал такую штуку: шел за бидоном, с трудом ковылял, приносил им воду и выливал ее на землю у них перед носом! "Воды-то, парни, я вам принести могу, — говорил я им, — да только она вам не на пользу пойдет!"

В городском транспорте видишь, как дети сидят, а пожилые люди стоят. Молодые сидят нога на ногу, а взрослые люди поднимаются, чтобы уступить место старикам. Молодые свои места не уступают. "Это место, — говорят, — мною оплачено". Сидят и ни на кого не обращают внимания. А какой дух был в прежние времена! По обеим сторонам узеньких улочек сидели женщины, и когда мимо проходил священник или пожилой человек, они вставали. И детей своих тоже приучали к этому.

Сколь же часто я прихожу в негодование! Приходится видеть, как беседуют пожилые, степенные, заслуженные люди, а молодые наглецы беззастенчиво вмешиваются в разговор, прерывают его, несут всякую чушь и еще считают это достижением. Делаю знак, чтобы они прекратили, но те не обращают на это никакого внимания. Для того, чтобы остановить, приходится выставлять их на посмешище — иначе будут продолжать свое. Ни в каком Отечнике или Патерике не написано, чтобы молодые люди подобным образом разговаривали со старшими. В Отечнике написано: "рече́ ста́рец", а не "рече юнец". В старое время младшие молчали в присутствии старших и радовались, что молчали. Они даже не садились там, где сидели старшие. Юные той эпохи отличались застенчивостью, скромностью, благоговением, говоря со старшими, они заливались румянцем. А уж если бы кто-то из детей того времени нагрубил родителям, то он от стыда и на базаре не смел бы появиться! А на Святой Горе монах не участвовал в хоровом торжественном пении, если его борода еще не была седой. А сейчас видишь, как в хоры собираются и послушники, и кандидаты в послушники... Ладно, что делать — но пусть, по крайней мере, выучатся вести себя с уважением к старшим и с благоговением.

Можно услышать и такое: воспитанник Афониады заявляет ректору, который облачен архиерейским саном: "Владыко ректор, мы с вами будем говорить как равный с равным". Да-да, доходят уже до этого! И худо то, что потом этот юнец не понимает, что здесь плохого, упорствует: "Ну и что я такого сказал? Не понимаю". Вместо того чтобы попросить владыку ректора: "Прошу прощения, благословите мне высказать один помысл; но, может быть, то, что я скажу, будет и глупостью", подросток как ни в чем не бывало заявляет: "У тебя свое мнение, а у меня свое". Тебе понятно? К несчастью, этот дух проник и в духовную жизнь, и в монашество. Слышишь, как послушники жалуются: "Я говорил об этом Старцу, но он меня не понимает. Хотя я напоминал ему об этом неоднократно!" — "Слушай-ка, — говорю я, — да как же у тебя язык-то поворачивается говорить это "неоднократно" ? Ведь тем самым ты словно говоришь: "Старец так и не исправился". — "Ну а что, — отвечает, — разве я не могу выразить своего мнения?" Когда слышишь такое, просто взрываешься. А под конец он еще тебя спрашивает: "Что, расстроился? Ну, прости меня". То есть я должен его простить не за то, что он сказал, а за то, что у меня кровь ударила в голову!

— Геронда, а тенденция судить всех и вся была у людей всегда или же она появилась только в нынешнем молодом поколении?

— Нет, раньше такого не было, это дух нынешней эпохи. Сейчас судят мирян, судят всех политических и церковных деятелей, но этого мало — судят даже Святых и доходят уже до того, что судят Бога. "Бог, — говорят такие люди, — не должен был совершать то-то и то-то. Ему следовало бы поступить так-то и так-то, а Он поступил неправильно". Слышишь, что несут? "Брат ты мой, ты что ли будешь Ему указывать?" — "А что? Я выражаю свое мнение", — отвечает он, не понимая, сколько в этом бесстыдства. Мирской дух разрушил много доброго. Зло развивается и доходит до скверного, уродливого состояния, доходит до богохульства. Люди судят Бога, и их даже не беспокоит помысл, что это хула на Него. А некоторые молодцы из тех, кого Бог ростом не обидел, если у них в голове есть при этом хоть немного способности к суждению, начинают говорить про других: "Это что еще за пигмей? Ну а это что за косолапый? А на этого полюбуйся!" — и не считаются ни с кем.

Как-то раз ко мне в каливу пришел один человек и заявил: "В таком-то вопросе Бог не должен был поступать так, как Он поступил". — "А ты можешь, — спросил я его, — удержать на воздухе хотя бы один маленький камушек? Звезды, которые ты видишь на небе, это ведь не блестящие игрушечные шарики. Это небесные тела колоссальных объемов, которые несутся с головокружительной скоростью и при этом не сталкиваются друг с другом и не отклоняются от своего курса". — "А по-моему мнению, — снова говорит он мне, — это следовало устроить по-другому". Ты только послушай! Да неужели мы будем судить Бога? Появилось много логики, и исчезло доверие Богу. А если сказать таким людям, что они неправы, то они ответят: "Извини, но я высказал свое мнение. Разве я не имею на это права?" Чего только не приходится Богу слышать от нас! К счастью, Он не относится к нам всерьез.

В Ветхом Завете говорится о том, что Бог повелел израильтянам изгнать из страны всех хананеев без остатка. Раз Бог дал такие повеления, значит Он что-то предвидел. Но израильтяне сказали: "Это не очень-то человеколюбиво. Давайте оставим хананеев, не будем их истреблять". Однако прошло время и, заразившись от хананеев, они были увлечены в безнравственность, идолослужение и приносили в жертву идолам собственных детей, как говорится об этом в псалме. Бог знает, что делает. А некоторые с бесстыдством спрашивают: "Зачем Бог создал адскую муку?" Человек начинает судить и с этого момента теряет доброе духовное состояние. У него нет [даже] малой Благодати Божией, чтобы понять что-то чуть глубже, то есть понять, по какой причине Бог создал то или другое. Суд, гордыня, эгоизм — вот что такое все эти "зачем?" и "почему?".

— Геронда, некоторые молодые люди спрашивают: "А зачем было распинаться Христу? Что, разве Он не мог спасти мир по-другому, без распятия?"

— Да тут Он спас его Распятием и людей это не трогает! А что говорить, если бы Он спас мир по-другому? А некоторые говорят: "Бог-Отец никак не пострадал. Это Сын принес Себя в жертву". Но, по-моему, любой отец предпочел бы сам пожертвовать собой, только бы не отдавать в жертву свое дитя. Для отца больше страдания доставляет видеть, как жертвует собой его дитя, чем жертвовать собой самому. Но что ты скажешь людям, если они не понимают, что значит "любовь" ?

А еще один человек сказал мне следующее: "У Адама было двое детей — Авель и Каин. Так откуда же взялась потом жена Каина?" Однако, почитав Ветхий Завет, человек узнает, что после рождения Сифа Адам "роди́ сыны́ и дще́ри". А Каин после убийства своего брата убежал в горы. Он и не знал, что та, которую он взял себе в жены, была его сестрой. Бог устроил так, чтобы люди были одного рода-племени, "чтобы между ними не было злобы и преступлений, чтобы они говорили: "Мы дети одних родителей — Адама и Евы", и это сдерживало бы человеческую злобу. Но даже несмотря на это — посмотри, какая злоба живет сегодня между людьми!

Как же я мучаюсь с некоторыми из людей, подобных тем, о которых сказано выше, когда они приходят ко мне в каливу! В конце концов, [видя, что дальше вести с ними беседу бесполезно,] я говорю: "У меня болит голова, а аспирина нет". А они, уходя, еще расстраиваются, обижаются. "Мы проделали такой дальний путь, а он говорит нам, что у него болит голова", — сетуют они, не понимая, почему я жалуюсь на головную боль. А некоторые предлагают: "Так, может быть, тебе аспирину принести?"

Требуется многое внимание. Развязное и невнимательное поведение — это препятствие для божественной Благодати. Отсутствие уважения к людям — самое большое препятствие для того, чтобы к человеку приблизилась божественная Благодать. Чем большее уважение к родителям, учителям, вообще к старшим имеют дети, тем большую божественную Благодать они приемлют. Чем они развязнее, непослушнее, тем больше их оставляет Благодать Божия. Мирская свобода изгнала не только благоговение, но даже элементарную мирскую вежливость. Некоторые ребята не стесняются крикнуть своему отцу: "Эй, батя! У тебя сигареты есть? А то мои кончились". Разве раньше можно было такое услышать? Даже если подросток покуривал, он делал это тайком. А сейчас — как ни в чем не бывало! Как же после этого дети не будут вконец лишены божественной Благодати? Нынешние девицы в присутствии отца и матери самыми площадными выражениями поносят своих братьев за то, что те ходят в церковь, а отец только помалкивает. У меня волосы дыбом встали, когда я об этом услышал. Потом, оставшись один, я даже начал разговаривать сам с собой.

Мирская среда и мирские родители разрушают детей. Среда оказывает на детей сильное воздействие. Детей, у которых есть скромность и любочестие, немного. Большинство озлобленных, ожесточенных детей становятся такими, потому что ведут себя с бесстыдством. Многие родители приводят ко мне своих детей и говорят: "Отче, в моем ребенке бес". А я вижу, что в этих детях нет беса. Да Боже упаси! Детей, имеющих в себе беса, не так много. Все остальные подвергаются бесовскому воздействию извне. То есть в самих детях беса нет, он помыкает ими извне. Но и действуя извне, он свое дело все равно делает. А с чего все это начинается? С бесстыдства. Разговаривая со старшими с бесстыдством, дети отгоняют от себя Благодать Божию. А когда уходит Благодать Божия, приходят тангалашки и дети ожесточаются, бесчинствуют. И наоборот: дети, которые имеют благоговение, почтительность, слушаются родителей, учителей, старших, непрестанно приемлют Благодать Божию. На таких детях пребывает Божие благословение. Их покрывает Благодать Божия. Большое благоговение перед Богом вместе со многой почтительностью к старшим привлекает в души детей многую божественную Благодать и наполняет их Благодатью до такой степени, что божественное сияние Благодати выдает их другим. Благодать Божия не идет к маленьким бунтовщикам и безобразникам, она идет к любочестным, благоразумным, благоговейным детям. Детей, имеющих почтительность, благоговение, видно. Их глаза сияют. И чем больше уважения они имеют к родителям и вообще к старшим, тем большую Благодать Божию они приемлют. Чем они развязнее, непослушнее, тем более Благодать Божия их оставляет.

Ребенок, который имеет к другим претензии, ребенок, которому ничем не угодишь, — то ему не так, это не эдак, — превратится в бунтаря, превратится в диавола. Ведь и Денница хотел поставить свой престол выше Престола Божия. Посмотрите — ведь все дети, чьи прихоти исполняются родителями, становятся маленькими бунтарями. И если дети не покаются, чтобы освободиться от этой недоброй волны, обуревающей их, если они и дальше будут вести себя с бесстыдством, тогда — Боже упаси! — Благодать Божия оставляет их вдвойне. И они доходят даже до того, что и о Боге говорят непочтительно, после чего ими уже командуют злые духи.

До чего же дошли нынешние дети! Не могут вытерпеть ни единого слова. А уж где там вытерпеть березовой каши! Дети непочтительны, очень эгоистичны и неврастеничны. Они злоупотребляют свободой. Ребенок заявляет своим родителям: "Я отведу вас в полицию". Не так давно один пятнадцатилетний подросток накуролесил так сильно, что отец дал ему оплеуху. Тогда сыночек пошел в полицию, подал иск на собственного отца и того отдали под суд! Во время суда отец сказал: "Вы творите надо мной неправедный суд. Ведь если бы я не дал своему сыну той пощечины, то он угодил бы в тюрьму. А больно за него было бы не вам, а мне". После этих слов он схватил юного "истца", залепил ему две оплеухи и сказал: "Вот за эти оплеухи меня и судите, а не за ту. Сейчас сажайте меня в тюрьму, потому что я ударил его ни с того ни с сего".

Я хочу сказать, до чего докатились дети. Таков их нынешний "менталитет". В прежнее время родители ругали нас, могли дать нам ремня, но злого помысла у нас не было. Даже ремень мы принимали как ласку, не противореча, не углубляясь в то, сильно ли мы провинились или не очень. Мы верили, что ремень тоже шел нам на пользу. Мы знали, что родители любили нас и иногда ласкали, иногда целовали, иногда давали нам по затылку, потому что и родительская оплеуха, и родительская ласка, и родительский поцелуй — все это, — как бы получше выразиться, — все это от любви. Когда родители бьют своих детей, страдает их собственное родительское сердце, а когда дети принимают от родителей побои, то у них болит только щека. Стало быть, сердечная боль сильнее, чем боль от пощечины. Что ни делай мать своим детям: ругай она их, бей, ласкай — все это она делает от любви, все это исходит от одного и того же любящего материнского сердца. Однако, когда дети, не понимая этого, разговаривают с бесстыдством, противоречат и артачатся, они изгоняют из себя Божественную Благодать. А после этого уже закономерным будет принятие ими соответствующего бесовского воздействия.

— Геронда, но разве не бывают и горе-родители?

— Да, бывают. Однако детям, имеющим таких родителей, помогает Бог. Бог не несправедлив. И на грушах-дичках бывает полным-полно плодов. На Афоне, у дороги, ведущей к моей каливе, растет одна дикая алыча. Так на ней даже листьев не видно от множества плодов. Ветки ломаются под их тяжестью. А окультуренные деревья, несмотря на то, что их опрыскивают, [часто] не дают плодов вовсе.

Мир превратился в сумасшедший дом. Малые дети ложатся спать в полночь, тогда как им следовало бы ложиться сразу после захода солнца. Они заперты в многоэтажки, заключены в бетон, они живут по распорядку взрослых. Что поделать детям и что поделать взрослым? Приходят дети и говорят мне: "Нас не понимают родители". Приходят родители и говорят мне: "Нас не понимают наши дети". Между родителями и детьми образовалась пропасть, и чтобы она исчезла, родители должны поставить себя на место детей, а дети — на место родителей. Если сейчас дети не мучают родителей, то потом, когда сами они станут взрослыми, их не будут мучить и их собственные дети. И наоборот: тех, кто сейчас не слушается и мучает родителей, впоследствии будут мучить их собственные дети, потому что вступят в действие духовные законы.

— А некоторые дети, Геронда, говорят, что они испортились от чрезмерной любви к ним родителей.

— Они неправы. Когда у ребенка есть любочестие, он не портится от родительской любви. Но, извлекая из родительской любви корысть для себя, ребенок испортится, погибнет. Если ребенок портится от любви родителей, то, по сути, он уже испорчен. Ему следовало бы благодарить Бога за родителей, их любовь, а он вместо этого недоволен тем, что к нему относятся по-доброму. Ведь у некоторых детей вообще нет родителей! И что тут скажешь? Когда ребенок не признает родителей за своих благодетелей и не любит их — даже при том, что у его родителей есть страх Божий, — то как он может любить и чтить Бога — своего Великого Благодетеля и Отца всех людей? Ведь осознать великие Божии благодеяния в детском возрасте очень непросто.