ЧЕТЫРЕ ПРОЦЕНТА ПОБЕДЫ
История с организацией северных конвоев заслуживает отдельного разговора. Ведь северные конвои — это походы зачастую беззащитных транспортов под непрерывными бомбежками немецкой авиации и атаками фашистских подводных лодок. Северные конвои — это беспримерное мужество моряков, это надежнейший фундамент дружбы, заложенной советскими, английскими и американскими моряками. И это при том, что этот фундамент постоянно расшатывали те, кто его закладывал. Хорошо помня, что «все расчеты англичан базируются на неизбежном поражении Красной Армии в самом ближайшем будущем», Иван Майский и весь аппарат посольства не вылезали из парламента, встречались с влиятельными политиками, давали бесчисленные интервью. И в конце концов добились того, что бывший премьер-министр Ллойд Джордж, к словам которого прислушивалась вся Англия, выступая в парламенте, заявил: «Оттягивая на себя всю германскую армию, СССР, так же как Россия в прошлую войну, спасает Англию. Англия же, по существу, ничего не делает для помощи СССР. Между тем исход всей войны сейчас зависит от СССР».
Результат этой энергичной деятельности сказался довольно быстро. Вот как рассказывалось об этом в одной из английских газет:
«Где-то далеко, где-то там, на западе, уже больше двух месяцев бушует война. А здесь, на берегах Северной Двины, в старинном Архангельске, гремят оркестры, колыхаются знамена, по улицам гуляют празднично одетые люди. Но больше всего поражают огромные транспаранты, на которых по-английски написано: “Добро пожаловать, дорогие союзники!” Объяснялась эта праздничная суматоха довольно просто: сегодня, 31 августа 1941 года, в Архангельск прибыл первый союзный конвой со стратегическими грузами и военной техникой для Красной Армии».
Этот конвой имел зашифрованное название «Дервиш» и состоял из 6 транспортных судов и довольно солидного охранения из 2 крейсеров, 2 эсминцев, 3 тральщиков, 4 корветов и даже одного авианосца. Среди прочих грузов англичане доставили 10 тонн необходимого военной промышленности каучука, а также 16 истребителей, причем вместе с летчиками, стрелковое оружие, продовольствие и медикаменты. Через несколько недель пришел еще один конвой, но он уже имел шифр PQ. До самого конца войны и немцы, и наши пытались разгадать, что означает это загадочное PQ. А разгадка оказалась на удивление простой. PQ — это инициалы английского офицера Эдвардса, занимавшегося планированием и организацией конвоев. До зимы 1942 года Архангельск принял семь конвоев, а потом суда стали разгружаться незамерзающем Мурманском порту.
Немцы на всю эту суетню в Баренцевом море первое время не обращали никакого внимания — они были уверены, что вот-вот возьмут Москву и война закончится сама собой. Но этого не случилось, и начиная с PQ-12, вышедшего из Шотландии в конце февраля 1942 года, германский флот взялся за конвои всерьез. На перехват 14 транспортам немецкие адмиралы послали целый отряд боевых кораблей во главе с грозой морей — сверхмощным линкором «Тирпиц» (42 тысячи тонн водоизмещения и восемь 380-мм орудий). Но конвой резко изменил курс, уйдя навстречу северным туманам.
Конвой немцы потеряли. Но когда туман рассеялся, прямо перед ними оказался небольшой советский пароход «Ижора». После нескольких торпед «Ижора» вместе с командой пошла на дно, а вместе с ней могла бы уйти на дно и тайна конвоев PQ, то есть тех, которые шли из Советского Союза в Англию и Америку. А эта тайна довольно неприятна и, если хотите, весьма дурно пахнет. Дело в том, что в соответствии с законом о ленд-лизе конгресс США дал президенту право «передавать, обменивать, сдавать в аренду или взаймы военные материалы правительству любой страны, если ее оборона против агрессии жизненно важна для обороны США». Советский Союз и США подписали двухстороннее соглашение, суть которого в том, что СССР получал долгосрочные кредиты, на которые, собственно, и приобреталась «бескорыстная» помощь. Аналогичное соглашение было подписано и с Великобританией.
Так вот в соответствии с этими соглашениями ни один английский или американский транспорт не уходил из Мурманска или Архангельска пустым, не говоря уже о наших пароходах, загрузить которые доверху считалось делом чести. Не забывайте, что шла война, народ голодал, на заводах работали вдовы да худосочные мальчишки, но мы были вынуждены, отказывая себе во всем, загружать трюмы уходящих из наших портов пароходов хлебом, мясом, маслом, а также лесом и металлом. Именно с таким грузом леса пошла на дно «Ижора».
Но что «Ижора»! 1 мая 1942 года немецкая подводная лодка торпедировала английский крейсер «Эдинбург», который шел в составе конвоя PQ-11, то есть из Мурманска в Ливерпуль. Но крейсер держался на плаву и довольно бодро шел на запад. И тут случилось нечто уму непостижимое! Откуда-то налетели английские эсминцы, в упор расстреляли гордость британского флота, и «Эдинбург» пошел на дно. Часть команды успела сбросить шлюпки, а часть так и осталась на борту.
Все это происходило неподалеку от Мурманска, и в принципе поврежденный крейсер можно было отбуксировать в порт. Но все же был риск, что появится немецкий корабль и отбуксирует его в свой порт. Казалось бы, черт с ним, с полузатонувшим крейсером! Ан нет, немцам он не должен был достаться ни в коем случае! Лишь много лет спустя тайна гибели «Эдинбурга», если так можно выразиться, всплыла на поверхность. Главное, оказывается, не крейсер и не затонувшие вместе с ним моряки, главное — это груз. Дело в том, что в трюмах крейсера лежало 10 тонн золота в слитках, причем высочайшей пробы. Это означало, что истекающая кровью Россия по первому требованию союзников начала расплачиваться за «бескорыстную» помощь.
Не думайте, что англичане об этом золоте забыли. Летом 1981-го была организована экспедиция по подъему драгоценных слитков, которую возглавил опытный водолаз Кейт Джессоп. Он договорился с Лондоном и Москвой, что если поднимет золото на поверхность, то 45 процентов будут принадлежать его фирме, а остальные 55 процентов поделят между собой СССР и Англия в соотношении 2:1. Корабль лежал на глубине 250 метров, и на его борту находилось не только золото, но и останки 57 погибших моряков. Это усложняло дело, так как по закону трогать могилы павших на войне матросов нельзя. Тогда Джессоп заверил английское правительство, что в кубрик, в каюты и в машинное отделение входить не будет, а в трюм проникнет через торпедную пробоину.
Как бы то ни было, но в сентябре 1981-го был поднят первый золотой слиток весом 11,5 килограмма, потом подняли еще 431 слиток. На этом работы на некоторое время были прекращены, и лишь через пять лет подняли еще 29 слитков. Как и договаривались, всю добычу поделили между Джессопом, Советским Союзом и Англией. Но 5 слитков, а это почти 60 килограммов золота, так и не нашли: то ли они ждут своего кладоискателя, то ли их давным-давно подняли — об этом история умалчивает.
Со временем англо-американские союзники конвоев стали посылать больше. Всего их за войну было 42 — в СССР и 36 — обратно. Из 813 транспортов, следовавших в Советский Союз, немцы потопили 58, а 33, получив повреждения, вернулись на базы. Из Мурманска и Архангельска вышло 717 транспортов, из них 27 погибли, а 8 вернулись обратно. Самым трагическим был конвой PQ-17, тогда из 37 транспортов 23 было потоплено. Реакция английских адмиралов последовала немедленно. «Арктические конвои становятся для нас камнем на шее, — заявил первый морской лорд адмирал Паунд. — Все это — самая ненадежная операция, в которой опасность подстерегает нас на каждом шагу». «Конвой в Россию остается сейчас и всегда был неоправданной военной операцией», — вторил ему контр-адмирал Гамильтон.
Чтобы покончить с цифрами, расскажу о том, что именно и в каком количестве мы получили по ленд-лизу за годы войны. Самолетов — 18 300, танков и самоходных артиллерийских установок — 12 480, орудий и минометов — 9400, автомобилей — 312 600, кораблей и судов — 521, стрелкового оружия — 151700. Цифры на первый взгляд впечатляющие, но… они составляют всего лишь 4 процента от того, что было сделано на заводах Советского Союза. Например, танков мы ежегодно выпускали по 30 тысяч штук, а самолетов — по 40 тысяч. Так что на исход войны эти поставки существенного влияния оказать не могли, хотя, конечно же, каждый танк, каждый самолет и каждая банка тушенки работали на победу.
Проценты — процентами, о них знали только высокопоставленные чиновники, а моряки о них не думали и зачастую шли навстречу верной гибели. Ведь спастись на море практически невозможно, здесь не спрячешься от пули за бугорок, не выбросишься с парашютом — в холодных водах Баренцева моря продержаться можно не более 10–15 минут. По официальным данным, во время атак на конвои погибло 829 человек с 90 торговых судов.
Но и отказаться от этих ненадежных операций англичане не могли, так как хорошо понимали, что, оттягивая на себя всю германскую армию, Советский Союз спасает Англию, поэтому по мере сил России надо помогать. Потому-то хоть и через пень-колоду, но конвои снаряжали и без всякой надежды, что они дойдут до Мурманска, отправляли в море.
Дело с конвоями вроде бы шло неплохо, но в Кремле были недовольны. А тут еще Черчилль во время визита в Москву возьми и похвали советского полпреда, назвав его хорошим дипломатом. Сталин согласно кивнул и, выдержав паузу, недовольно бросил: «Он слишком много болтает и не умеет держать язык за зубами».
Этого было достаточно, чтобы Майского из Лондона отозвать. Правда, чтобы избежать ненужных вопросов того же Черчилля, сделали это интеллигентно. Полпреда Майского отозвали в Москву в связи с повышением — его ждал кабинет заместителя наркома иностранных дел. И все же недоуменных вопросов и Черчилля, и Рузвельта избежать не удалось, ведь почти одновременно с Майским был отозван полпред в США Литвинов. И это в разгар войны, когда Сталин чуть ли не каждый день требовал открытия второго фронта, а союзники с высадкой в Нормандии не торопились. Если же учесть, что все переговоры шли через послов и они были полностью в курсе дел, то зачем их отзывать? Зачем прерывать налаженные связи и посвящать в сверхсекретное дело новых лиц? Или Майский и Литвинов где-то проболтались, и дата начала операции «Оверлорд» стала известна немцам?
В общем, хлопот и тревог сами себе кремлевские небожители причинили немало. Но ни Майский, ни Литвинов тогда не пострадали — должности заместителей наркома за ними остались. Именно в этом качестве Иван Майский принимал участие в работе Ялтинской и Потсдамской конференций, и это свидетельствовало о полном к нему доверии.
Но, как говорят в таких случаях, недолго музыка играла. В феврале 1953 года Майский был неожиданно арестован и исключен из состава членов Академии наук СССР. Обвиняли его по статье 58 УК РСФСР. «Это было ужасно, — неохотно рассказывал об этом времени Иван Михайлович. — Меня допрашивал сам Берия. Бил цепью и плеткой. Требовал, чтобы я сознался, что все время работал на Интеллидженс сервис. И я, в конце концов, признал, что был английским шпионом. Думал, что если не расстреляют, то сошлют, оставят в покое. Но меня продолжали держать в подвалах Лубянки. Не прекращались и допросы. Из них я вскоре понял, что речь, собственно, шла не только обо мне, что Берия подбирался к Молотову».
И это было правдой. В конце 40-х годов позиции Молотова пошатнулись. Его сменил на посту министра иностранных дел Вышинский. Была арестована жена Молотова Полина Жемчужина. Вскоре стало ясно, что и Майский, и Жемчужина нужны были для того, чтобы состряпать «дело Молотова — английского шпиона». Уже нашлись люди, которые клятвенно уверяли, что англичане завербовали Молотова во время его поездки весной 1942 года в Лондон.
Четыре года Иван Михайлович просидел на Лубянке. В чем его только не обвиняли — и в сионистском заговоре, и в работе на английскую, американскую и японскую разведки, и в согласии стать министром иностранных дел после того, как сионистские организации захватят власть! Иван Михайлович со всем соглашался и подписывал протоколы допросов, лишь бы только не били. А потом, когда не стало Сталина, Иван Михайлович отказывался этому верить, считая это очередной провокацией. Пришлось показать ему документальные кадры похорон Сталина.
Еще хуже ему стало, когда арестовали Берию. Теперь Майского обвиняли в том, что он пособничал Берии в захвате власти и был связным между Берией и английской разведкой. Берию, как известно, расстреляли, и Майскому об этом сказали, само собой разумеется, не без заднего умысла: смотри, мол, как бы не последовать вам, английский шпион, за своим хозяином. Ивану Михайловичу было под семьдесят, здоровья нет никакого, на ногах едва держится — и в таком виде, через четыре года тюремной одиночки, он предстал перед Военной коллегией Верховного Суда СССР. Расстреливали в это время реже, нежели год-другой назад, поэтому приговорили его к десяти годам тюремного заключения, разумеется, с учетом уже отбытых четырех лет.
Но на этот раз судьба к нему благоволила: вскоре последовала амнистия, а потом и реабилитация. Ему вернули ордена, звания и даже восстановили в рядах членов Академии наук.
