К началу ежегодного Путешествия Львиного стойбища великая степь — щедрый и изобильный источник жизни этого холодного и сурового края, — вступая в сезон обновления, представала уже в совершенно ином обличье. Синевато-лиловые и желтые низкорослые ирисы начали увядать, но их разноцветные лепестки еще не опали, зато пионы с их густой зеленью только входили в пору обильного цветения. Широкая полоса этих темно-красных цветов, целиком заполнявших впадину между двумя холмами, вызвала у путешественников возгласы удивления и восхищения. Но только мятлик, подрастающая овсяница и перистые ковыли превращали степь в удивительный, слегка колышущийся серебристый ковер, расцвеченный редкими вкраплениями голубого и фиолетового шалфея. Значительно позже, когда созреют и подвыгорят молодые травы и ковыль растеряет свои перистые хохолки, весеннее серебро этих богатых равнин сменится осенним золотом.

Волчонок с восторгом обнаружил множество мелких зверюшек, которые жили и размножались в этих обширных степях. Он носился за хорьками и горностаями, облачившимися в свои летние коричневые шубки, и пятился назад, когда эти бесстрашные хищники давали ему отпор. Поскольку мыши-полевки и одетые в бархатистый наряд кроты, привыкшие ускользать от лисиц, быстро попрятались по своим норкам, Волк начал гонять других грызунов — хомяков и длинноухих колючих ежей. Когда же и длиннохвостый тушканчик с короткими передними и длинными задними лапками большими стремительными прыжками ускакал в норку, где провел всю эту долгую зиму, у Волка был такой потрясенный вид, что Эйла не могла удержаться от смеха. Освежеванные тушки зайцев, больших хомяков и крупных тушканчиков были не слишком тощими, и из них можно было приготовить вкусное жаркое на вечернем костре, поэтому Эйла не преминула воспользоваться пращой и уложила несколько больших грызунов, когда Волк вспугнул их.

Землеройные грызуны оказывали благотворное влияние на саму степь, взрыхляя и перекапывая верхний слой почвы, однако после их упорных трудов ее облик несколько менялся. По мере продвижения путники повсеместно встречали норки пятнистых сусликов, их количество не поддавалось исчислению, порой надо было просто обходить обширные поляны, усеянные сотнями поросших травой холмиков в два, а то и в три фута высотой, каждый из которых занимало отдельное сообщество степных мармотов.

Суслики были излюбленной добычей коршунов, хотя такие длиннохвостые хищники питались и другими грызунами, а также не брезговали ни падалью, ни насекомыми. Паря в воздухе, эти грациозные птицы высматривали ничего не подозревающих сусликов, однако коршун мог также уподобиться небольшому соколу-пустельге или пролететь очень низко над землей, намереваясь застать зверька врасплох. Помимо коршунов и соколов, к этим многочисленным маленьким грызунам питали благосклонность беркуты. Как-то раз Эйла заметила, что волчонок чем-то заинтересовался, и решила выяснить, что привлекло его внимание. Она увидела одну из таких хищных птиц с золотисто-коричневым оперением, которая опустилась на землю возле гнезда, принеся суслика для своих орлят. Эйла с любопытством наблюдала за этой сценой, однако ни она, ни Волк не потревожили орлиное семейство.

Множество других птиц пользовались щедротами этих обширных равнин. Повсюду летали жаворонки и коньки, степные тетерева и куропатки, белобрюхие рябчики и крупные дрофы, красивые нумидийские журавли, серо-голубые с темными головками и белыми хохолками. Журавли прилетели в эти щедрые земли, изобилующие насекомыми, ящерицами и змеями, весной, чтобы свить гнезда и вывести птенцов, а осенью длинный журавлиный клин уносился в теплые края, оглашая небеса прощальными криками.

Учитывая, что в путь отправилось все стойбище, Талут задал привычный неспешный темп движения, чтобы ни старики, ни дети не выбились из сил. Но вскоре он обнаружил, что отряд движется быстрее, чем обычно. Такое ускорение произошло благодаря лошадям. Люди, особо нуждающиеся в помощи, могли ехать на их спинах, а за собой лошади тащили волокуши с подарками, товарами для обмена и шкурами для палаток, тем самым облегчив ношу каждого участника похода. Вождь обрадовался, что они так быстро продвигаются вперед, поскольку им предстояло сделать крюк и зайти в племя Сангайи, однако в связи с этим возникли и некоторые проблемы. Он заранее распланировал путь, который им предстояло пройти, и наметил остановки в удобных местах, где протекали небольшие речки. А теперь необходимо было пересмотреть весь маршрут.

Они остановились на берегу маленькой речки, хотя солнце стояло еще высоко. В речных долинах степь иногда уступала место небольшим рощицам, и сейчас они поставили лагерь на большой поляне, частично окруженной деревьями. Освободив Уинни от волокуши, Эйла решила пригласить Лэти проехаться на лошади. Эта девушка с удовольствием помогала ухаживать за лошадьми, и животные, в свою очередь, проявляли к ней сильную привязанность. Миновав небольшую лесистую впадину, в которой хвойные деревья перемежались с березами, грабами и лиственницами, Уинни доставила двух всадниц на цветущую поляну — зеленеющий участок степи, окруженный деревьями. Эйла остановила лошадей и чуть подалась вперед.

— Сиди тихо, Лэти, взгляни в сторону реки, — тихим шепотом сказала она на ухо сидевшей впереди нее девушке.

Лэти недоуменно нахмурилась, поскольку сначала ничего не увидела, а затем улыбнулась, заметив сайгаков — самку антилопы с двумя детенышами. Чувствуя присутствие посторонних, она настороженно подняла голову. Чуть дальше Лэти разглядела еще несколько животных. Головы самцов этих маленьких антилоп украшали закрученные спиралью рога, концы которых чуть отклонялись назад, но особой отличительной чертой этого вида были большие, выступающие вперед и слегка горбатые носы.

Тихо сидя на спине лошади, можно было наблюдать за жизнью этого леса; в тишине сразу появились разнообразные звуки, издаваемые птицами: воркование голубей, веселое щебетание пеночки, крик дятла. Эйла услышала красивую мелодичную песенку золотистой иволги и посвистела ей в ответ, да так точно повторила ее трель, что птица пришла в полное замешательство. Лэти тоже мечтала научиться так свистеть.

Эйла подала Уинни малозаметный знак, и та медленно направилась в сторону реки, туда, где деревья расступались, образуя широкую естественную аллею. Когда они оказались почти рядом с антилопами, Лэти увидела еще одну самку с двумя детенышами. Вдруг с легким дуновением ветра все сайгаки настороженно подняли головы и через мгновение стремительно ускакали. Трава за ними слегка колыхалась, и в ней можно было заметить лишь серую, быстро движущуюся полоску, но Эйла поняла, кто заставил антилоп убежать с водопоя.

К тому времени когда запыхавшийся Волк вернулся и устало плюхнулся на землю, Уинни мирно пощипывала траву, а Эйла и Лэти сидели на солнечной лужайке, собирая лесную землянику. На земле рядом с Эйлой лежала охапка разноцветных луговых цветов, в этом букете выделялись цветы с длинными узкими лепестками, яркими, словно их окунули в насыщенный раствор алой краски, их оттеняли золотисто-желтые большие цветочные головки вперемежку с белыми шарообразными соцветиями.

— Жаль, что ягод здесь маловато, хотелось бы захватить немного с собой, — сказала Эйла, кладя в рот очередную маленькую, но удивительно сладкую и ароматную ягоду.

— Да, для этого их должно быть гораздо больше. Здесь маловато даже для меня одной, — со вздохом заметила Лэти и широко улыбнулась. — Кроме того, мне приятно думать, что эта лужайка дожидалась именно нас с тобой. Эйла, можно я задам тебе один вопрос?

— Конечно. Ты всегда можешь спрашивать меня о чем хочешь.

— Как ты думаешь, смогу ли я когда-нибудь завести свою лошадь? Мне бы так хотелось найти жеребенка, чтобы я могла вырастить его так же, как ты вырастила Уинни, чтобы мы с ним стали такими же друзьями.

— Даже не знаю. Я не искала Уинни специально. Так уж случилось. Наверное, трудно найти одинокого жеребенка. Обычно матери оберегают своих детенышей.

— Ну а если бы ты захотела взять еще одну лошадь, вернее, жеребенка, то как бы ты поступила?

— Я никогда не задумывалась об этом… Ну, наверное, если бы я захотела жеребенка… погоди, дай подумать… Для начала, по-моему, ты должна поймать его мать. Помнишь, как мы охотились на бизонов прошлой осенью? Допустим, вы будете охотиться на лошадей, и тогда, если вам удастся запереть табун в загон, можно, к примеру, не убивать всех лошадей. Вы можете оставить в живых одного или пару жеребят. Возможно, вам даже удастся загнать жеребенка в отдельный загон, тогда можно будет отпустить остальных лошадей, если окажется, что они не нужны вам. — Эйла улыбнулась. — Знаешь, мне кажется, теперь я не смогу убивать лошадей.

Когда молодые женщины вернулись к месту стоянки, вечерняя трапеза уже началась.

— Мы видели нескольких сайгаков, — заявила Лэти, — и с ними даже были детеныши.

— Мне кажется, вы видели еще несколько земляничных кустов, — сухо заметила Неззи, поглядывая на красные ладони дочери. Лэти покраснела, вспомнив, что ей не хотелось делиться этими ягодами.

— Ягод было слишком мало, чтобы заняться серьезным сбором, — сказала Эйла.

— Дело не в этом. Я знаю, какие чувства испытывает Лэти к землянике. Она могла бы съесть целую земляничную поляну, даже не думая с кем-нибудь делиться, если бы ей подвернулся такой случай.

Эйла заметила смущение Лэти и сменила тему разговора.

— Кстати, я набрала немного мать-и-мачехи для лечения больных на стоянке Сангайи и еще вот эти красные цветы — я не знаю их названия, но настойка из их корней помогает при очень сильном кашле, и мокрота хорошо отходит, — пояснила она.

— Я и не догадывалась, зачем ты их собирала, — сказала Лэти. — Откуда ты знаешь, что они помогают?

— Не знаю. Просто, когда я увидела эти растения, я подумала, что стоит собрать их на тот случай, если мы заболеем такой болезнью. Талут, скоро мы дойдем до стоянки Сангайи?

— Трудно сказать, — ответил вождь. — Мы продвигаемся быстрее, чем обычно. Возможно, через день-другой мы придем к их стоянке. По крайней мере мне так кажется. Лудег начертил очень хорошую карту, и я надеюсь, что мы придем не слишком поздно. Их болезнь оказалась тяжелее, чем я думал.

Эйла озадаченно нахмурилась:

— Откуда ты узнал это?

— Кто-то оставил в лесу специальные знаки, и я обнаружил их.

— Знаки? — переспросила Эйла.

— Да, пойдем со мной, я покажу тебе их, — поставив чашку, сказал Талут и поднялся на ноги.

Он повел Эйлу к лежавшим на берегу реки костям. В степи обычно встречалось много костей животных, особенно таких больших, как черепа, но, когда они подошли ближе, Эйла поняла, что куча костей на берегу возникла не случайно. Кто-то сложил их с определенной целью. Перевернутый череп мамонта с отрезанными бивнями покоился на вершине кучи.

— Это знак плохих новостей, — пояснил Талут, показывая на череп. — Очень плохих. Видишь, к этой нижней челюсти приложены два позвоночника? Сама челюсть указывает направление, в котором надо идти, а позвонки говорят о том, что до этой стоянки два дня пути.

— Значит, они нуждаются в помощи, Талут? Может, поэтому они и оставили эти знаки?

Талут показал на кусок обугленной березовой коры, прижатой к земле сломанным концом левого бивня.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

— Да. Кора почернела, словно ее держали в огне.

— Это означает болезнь, смертоносную болезнь, от которой уже кто-то умер. Люди страшатся таких болезней, а Сангайи знают, что в этом месте путники обычно разбивают лагерь. Эти знаки положены не для того, чтобы просить о помощи, а для того, чтобы предостеречь людей, которые намереваются идти в ту сторону.

— О нет, Талут! Я должна идти. Вы можете не ходить туда, но я должна. Я ведь могу быстро съездить к ним на Уинни.

— И что же ты скажешь, добравшись до них? — спросил Талут. — Нет, Эйла. Они не примут твою помощь. Тебя никто не знает. Тем более что они даже не Мамутои, они принадлежат к племени Сангайи. Мы уже обсуждали это, зная, что ты в любом случае захочешь добраться туда. Мы решили, что нам следует зайти к ним, и мы сделаем это вместе с тобой. Я думаю, что благодаря лошадям мы доберемся туда за день, а не за два.

Солнце уже плавно скользило за горизонт, когда отряд путешественников, два дня назад покинувших Львиную стоянку, подошел к широкой и быстрой реке, чей высокий берег круто поднимался вверх футов на тридцать, завершаясь просторной и ровной террасой, где раскинулось большое поселение. Мамутои остановились, когда поняли, что их заметили. Несколько человек из племени Сангайи изумленно посмотрели на подошедший к их стоянке отряд и бросились бежать к одному из жилищ. Вскоре оттуда вышли женщина и мужчина. Их лица были натерты мазью с красной охрой, а головы посыпаны пеплом.

«Слишком поздно», — подумал Талут, приближаясь к стоянке Сангайи вместе с Тули, а за ними следовали Неззи, Эйла и Мамут, восседавший на спине Уинни. Было понятно, что они прервали какую-то важную церемонию. Когда гости оказались примерно в десяти футах от хозяев, мужчина с раскрашенным лицом поднял руку, предупреждающе повернув ее ладонью наружу. Это был явный сигнал остановиться. Он заговорил с Талутом на своем языке, в котором Эйла, однако, уловила нечто знакомое. Ей показалось, что она даже кое-что понимает, — возможно, в языке Сангайи было определенное сходство с языком Мамутои.

— Зачем Львиное стойбище племени Мамутои пришло к нам в такое время? — сказал мужчина, переходя на язык Мамутои. — Смертоносная болезнь и великое горе поселились на нашей стоянке. Разве вы не видели предупреждающие знаки?

— Нет, мы видели эти знаки, — ответил Талут. — Мы пришли вместе с дочерью очага Мамонта, искусной целительницей. К нам заходил гонец Лудег, который останавливался у вас несколько дней назад, и рассказал о вашем несчастье. Мы собирались идти прямо к месту Летнего Схода Мамутои, но Эйла, наша целительница, хотела зайти к вам и предложить помощь. Среди вас есть наши родственники. Поэтому мы пришли.

Мужчина взглянул на стоявшую рядом с ним женщину. Ее скорбь была так велика, что она с трудом смогла овладеть собой.

— Слишком поздно, — сказала она, — они умерли. — Голос ее сорвался на стон, и она зарыдала от горя. — Они мертвы. Мои дети, моя плоть и кровь, моя жизнь, они мертвы.

Два человека из племени Сангайи приблизились к женщине и, взяв ее под руки, увели в дом.

— Моя сестра в великой печали, — сказал вождь Сангайи. — Она потеряла двух детей, дочь и сына. Девочка уже почти достигла зрелости, а сын был на несколько лет моложе. У нас большое горе.

Талут сочувственно покачал головой:

— Это действительно огромное горе. Мы скорбим вместе с вами и готовы предложить любую помощь. Если это не противоречит вашим традициям, мы хотели бы остаться до того часа, когда они будут возвращены в лоно Матери Земли.

— Мы ценим вашу доброту и всегда будем помнить о ней, но болезнь еще не покинула нашу стоянку. Оставаясь с нами, вы подвергаетесь опасности. Вы уже подвергли себя опасности, подойдя к нашей стоянке.

— Талут, спроси, не могу ли я осмотреть больных людей. Возможно, я смогу вылечить их, — тихо сказала Эйла.

— Да-да, Талут. Спроси, не разрешат ли они Эйле осмотреть больных, — добавил Мамут. — Тогда, я думаю, она сможет сказать, опасно ли нам оставаться здесь.

Мужчина с раскрашенным охрой лицом потрясено уставился на старика, сидевшего на лошади. Он удивился, едва только увидел этих лошадей, однако старательно скрывал свое удивление, к тому же большое горе подавило все иные чувства, и он, уняв любопытство, разговаривал с ними от своего имени и от имени своей сестры, второго вождя этой стоянки.

— Как же этому человеку удалось сесть на лошадь? — вырвалось у него. — Почему так спокойно ведет себя эта лошадь? И та, другая лошадь, что стоит позади вас?

— Это долгая история, — сказал Талут. — Этот наездник — наш Мамут, а лошади слушаются нашу целительницу. В свое время мы будем рады рассказать вам обо всем, но сначала Эйла хотела бы взглянуть на ваших больных. Возможно, ей удастся исцелить их. Она скажет нам, силен ли еще зловредный дух и сможет ли она подавить и обезвредить его. Тогда мы поймем, можно ли нам остаться с вами.

— Ты говоришь, она сведуща в целительстве. Вероятно, я должен верить тебе. Если уж она смогла овладеть духом лошадей, то должна иметь могущественный дар. Мне надо обсудить твое предложение с моими людьми.

— Постой, у нас есть еще одно животное, о котором тебе следует знать, — сказал Талут и добавил, поворачиваясь к Эйле: — Позови его.

Волчонка было поручено держать Ридагу, но, когда Эйла свистнула, зверь мигом вывернулся из его рук, так что мальчик и глазом не успел моргнуть. Вождь Сангайи и стоявшие рядом с ним соплеменники изумленно смотрели на бегущего к ним молодого волка, но они еще больше удивились, когда он остановился у ног Эйлы и, задрав морду, вопросительно посмотрел на нее. По ее команде зверь лег на землю, но хозяева поселения явно забеспокоились, видя, как волк настороженно посматривает на них.

Тули, внимательно наблюдавшая за реакцией племени Сангайи, быстро сообразила, какое огромное впечатление произвели эти послушные животные. Они значительно повышали как достоинства общающихся с ними людей, так и могущество Львиного стойбища в целом. Мамут завоевал уважение уже одним тем, что восседал на спине лошади. Сангайи бросали на него настороженные взгляды, а к его словам отнеслись с почтительным уважением. Но Эйла явно произвела самое большое впечатление, поскольку они смотрели на нее не только с почтением, но и с благоговейным страхом.

Тули понимала, что сама она просто успела привыкнуть ко всему этому, и отлично помнила то время, когда впервые увидела Эйлу с лошадьми, поэтому ей нетрудно было поставить себя на место Сангайи. Также Тули помнила, как Эйла принесла в дом крошечного волчонка и наблюдала за его ростом и развитием. Правда, глянув на него со стороны, она поняла, что их симпатичный домашний волчонок вовсе не покажется таким постороннему человеку. Конечно, по всей видимости, его могли назвать молодым волком, еще не достигшим зрелости, а лошадь явно сочли бы взрослой кобылой, и раз уж Эйла подчинила себе легковозбудимых, нервных лошадей и дух независимых волков, заставив их слушать ее команды, значит, возможно, она обладает еще более могущественными силами? Тем более, как было сказано, она является дочерью очага Мамонта и целительницей. Размышляя, какой прием окажут им соплеменники на Летнем Сходе, Тули, однако, вовсе не удивилась, когда Эйлу пригласили осмотреть больных. В ожидании ее возвращения Мамутои расположились чуть в стороне от селения. Вскоре Эйла вышла и направилась к Мамуту, сидевшему рядом с Талутом и Тули.

— Я думаю, болезнь не опасна. Неззи, по-моему, называют ее весенней лихорадкой. У них жар, затрудненное дыхание и сильный кашель — в общем, все признаки совпадают, только они подхватили эту болезнь позже, чем она обычно бывает, и протекает она немного тяжелее, — объяснила Эйла. — Двое пожилых людей умерли первыми, но самое ужасное, что умерли и эти двое детей. Не знаю, почему это произошло. Обычно молодой организм хорошо справляется с этой болезнью. У остальных больных самое опасное время, похоже, позади. Некоторые из них еще кашляют, и я смогу ускорить выздоровление, но тяжелых больных больше нет. Мне хотелось бы чем-то помочь несчастной матери. Она совсем пала духом от такого несчастья. Конечно, никто не может упрекнуть ее в этом. Я почти уверена, что опасность нам не угрожает, и мы можем остаться на похороны. Хотя лучше нам не заходить в их жилища.

— Да, я предпочла бы, чтобы мы поставили свои палатки, если решим остаться, — заметила Тули. — У них сейчас слишком тяжелое время для того, чтобы принимать гостей в своих домах. К тому же они даже не Мамутои. Племя Сангайи имеет другие корни.

Мамутои наблюдали, а по возможности и участвовали в разных делах и церемониях этого дня, но к вечеру общее настроение изменилось, все стали более нервными, и возросшее внутреннее напряжение почувствовали даже гости. Эти обострившиеся чувства вызвали у Мамутои искренние слезы скорби и печали, когда детей торжественно вынесли из дома на напоминавших гамаки носилках и обошли с ними по кругу, чтобы каждый человек мог в последний раз проститься с умершими.

Когда похоронные носилки проносили мимо плачущих гостей, Эйла заметила, что дети были одеты в пышно украшенные наряды, словно их подготовили к некоему большому празднику. Она была так потрясена и заинтересована этим нарядом, что невольно отвлеклась от самого печального ритуала. Из кусков разноцветной кожи как искусственных, так и природных оттенков, имевших сложную геометрическую форму, были набраны аккуратно сшитые туники и длинные штаны, украшенные широкими полосами, практически затканными тысячами маленьких бусин из мамонтового бивня. В голове у нее промелькнула пара случайных мыслей. Неужели вся эта работа выполнена обычным шильцем? Возможно, они оценят преимущества костяного острия с дырочкой на конце?

Эйла также отметила красивые пояса и головные повязки, кроме того, плечи девочки покрывала необычная накидка очень тонкого плетения, связанная из нитей, скрученных из мягкого подшерстка животных с пушистым мехом, который они теряли во время линек. Ей очень хотелось потрогать эту накидку, рассмотреть ее повнимательнее, чтобы понять, как же она сделана, но она сознавала, что сейчас не время проявлять любопытство. Стоявший рядом с ней Ранек тоже заметил эту удивительную накидку, оценив сложный узор из прямоугольных спиралей. Эйла надеялась, что до того, как они покинут эту печальную стоянку, ей удастся выяснить, как делают такие вещи, возможно, совершив обмен на одну из ее проколок с дырочкой.

Наряды обоих детей дополняли ожерелья, набранные из раковин, клыков животных и костяных бусин; среди украшений мальчика был также необычный большой камень с просверленной, как у подвески, дырочкой. В отличие от взрослых, чьи волосы были взлохмачены и посыпаны пеплом, волосы детей были аккуратно причесаны и уложены особым образом: мальчику заплели косички, а волосы девочки, разделенные прямым пробором, стянули в большие пучки по обеим сторонам головы.

Эйла не могла отделаться от ощущения, что эти дети просто уснули и могли проснуться в любой момент. Округлые щеки и гладкие, без единой морщинки лица придавали им очень здоровый вид, они выглядели слишком юными для того, чтобы умереть, чтобы перейти в мир Духов. Эйла почувствовала внутреннюю дрожь и невольно посмотрела на Ранека. Перехватив взгляд Неззи, она отвела глаза.

После торжественного обхода носилки с детьми положили возле длинной узкой могилы. Туда их и опустили, расположив голова к голове. Затем женщина в странном головном уборе и расшитом костяными бусинами длинном платье подошла к могиле и на пронзительно-тонкой ноте затянула погребальную песнь, вызвавшую всеобщее содрогание. Она исполнила ритуальный танец, позвякивая и бренча множеством ожерелий и подвесок, а также ручными браслетами, составленными из отдельных костяных пластин шириной около полудюйма. Эйла отметила, что подобные браслеты изготавливают и Мамутои.

Низкий вибрирующий барабанный бой напоминал знакомую музыку, исполняемую на черепе мамонта. Затянув протяжную заунывную мелодию, женщина начала изгибаться и раскачиваться из стороны в сторону, поднимаясь на носочки и поочередно совершая сложные движения ступнями, но при этом не оставалась на одном месте. Во время этого танца она резко и ритмично взмахивала руками, добавляя к барабанному бою перестук своих браслетов. Эйла познакомилась с ней вчера и сочла ее довольно привлекательной, хотя они не смогли поговорить. Как объяснил Мамут, эта женщина в отличие от Эйлы не обладает даром целительства, но зато способна общаться с миром Духов. Эйлу вдруг осенило, что эта женщина была шаманом племени Сангайи, так же как Мамут или Креб… Ей по-прежнему было трудно осознать то, что женщина может быть мог-уром.

Мужчина и женщина с натертыми красной мазью лицами посыпали детей порошком красной охры, вызвав у Эйлы воспоминания о том, как Креб натирал тело Изы подобной мазью. В соответствии с обрядом в могилу положили много разных вещей: копья из выпрямленного мамонтового бивня, наконечники, кремневые ножи и кинжалы, фигурки мамонта, бизона и лошади; рассмотрев их, Эйла подумала, что здешнему резчику далеко до мастерства Ранека. Она очень удивилась, увидев, что возле каждого ребенка положили длинный жезл из бивня мамонта, украшенный плоской и круглой костяной пластиной с прорезанными насквозь секторами так, что в итоге это напоминало звезду в обрамлении. К этой резной пластине были привязаны перья и разные маленькие предметы. Когда обитатели селения Сангайи присоединили свои голоса к протяжной и жалобной погребальной песне женщины-шамана, Эйла незаметно склонилась к Мамуту и шепотом спросила:

— Эти жезлы похожи на жезл Талута. Может, они тоже используют их как Говорящие Жезлы?

— Да, ты права. Сангайи связаны с Мамутои тесными родственными отношениями, хотя далеко не все люди хотят признавать это, — заметил Мамут. — Конечно, существуют определенные различия, но их погребальная церемония очень похожа на нашу.

— Зачем они опустили Говорящие Жезлы в могилу детей?

— Обычно в могилу кладутся те вещи, которые могут понадобиться человеку, когда он пробудится в мире Духов. Как дочь и сын женщины-вождя, они являются братом и сестрой, которые могут стать вождями в той другой жизни, раз уж не смогли стать ими в реальном мире, — объяснил Мамут. — Жезлы необходимы для того, чтобы они не забыли свой статус в том мире.

Эйла немного понаблюдала за совершением обряда, но, когда могилу стали засыпать землей, вновь обратилась к Мамуту:

— А почему их расположили именно так, голова к голове?

— Они ведь брат и сестра, — коротко сказал он, как будто остальное подразумевалось само собой. Затем он, увидев ее озадаченное лицо, добавил: — Им предстоит долгое, сложное и трудное Путешествие в мир Духов, особенно учитывая то, что они так молоды. Они будут нуждаться в общении, взаимной помощи и утешении, но брат и сестра не должны делить Дары Радости, чтобы не оскорбить Великую Мать. Если, пробудившись, они обнаружат, что лежат рядом, то могут забыть, что они брат и сестра, и по ошибке совокупиться, подумав, что раз их положили вместе, то они помолвлены. Но положенные голова к голове, они смогут поддерживать друг друга в этом Путешествии и, достигнув иного мира, сразу сообразят, что они родственники.

Эйла понимающе кивнула. Это было логично, и все же, бросив взгляд на засыпанную землей могилу, она вновь горячо пожалела, что не оказалась здесь на несколько дней раньше. Возможно, она ничем не смогла бы помочь, но могла бы попытаться.

Талут остановился на берегу маленькой речки и, глянув вверх и вниз по течению, сверился с незатейливой картой, изображенной на куске бивня. Затем отметил положение солнца, оценивающе посмотрел на север, где плыла стайка облаков, и определил направление ветра. После этого он отправился подыскивать место для стоянки.

— Здесь мы остановимся на ночевку, — заявил он, сбрасывая заплечный мешок, натянутый на жесткий каркас. Тули выбирала ровное место, чтобы в центре него можно было установить большую палатку, а потом расположить вокруг нее и остальные, поскольку при этом частично использовали те же опорные колы. Талут подождал, пока она закончит с этим делом, а затем спросил: — Тули, что ты скажешь, если мы немного отклонимся от курса, чтобы поторговать? Я сегодня внимательно изучил карты Лудега. Раньше мне не приходило в голову, что мы окажемся на этом месте. Посмотри-ка сюда, — сказал он, показывая ей два куска бивня, испещренных разнообразными пометками. — Вот эта карта отображает наш путь к Волчьей стоянке, новому месту сбора Летнего Схода, а вот здесь Лудег показал короткий путь к стоянке Сангайи. Но ведь отсюда рукой подать до Мамонтовой стоянки. Может, мы навестим их?

— Ты имеешь в виду стоянку Овцебыка, — раздраженно ответила Тули, не скрывая презрения. — Они просто нахально переименовали свою стоянку. У всех есть очаг Мамонта, но никто не претендует на то, чтобы так называлась сама стоянка. Разве не все мы Охотники на Мамонтов, не все принадлежим к племени Мамутои?

— Но ведь название стоянки обычно совпадает с названием очага вождя, а их вождем стал Мамут. Кроме того, это не означает, что мы не можем зайти к ним для торгового обмена, конечно, если они уже не отправились на Летний Сход. Ты же знаешь, что у них много родственников на Янтарной стоянке и они часто торгуют янтарем, — сказал Талут, зная слабость сестры к этим солнечным полупрозрачным каплям окаменевшей смолы. — К тому же, по словам Уимеза, они знают отличные месторождения кремня. А у нас много оленьих шкур, не говоря уже об отличных мехах.

— Все-таки странно, как мог основать свой собственный очаг мужчина, который даже не имеет женщины. Впрочем, я просто заметила, что они поступили довольно нахально. Мы можем по-прежнему торговать с ними. Естественно, нам следует навестить их, Талут. — На лице Тули появилась загадочная улыбка. — Да-да, это было бы совсем неплохо. Я полагаю, этой «Мамонтовой» стоянке будет интересно познакомиться с нашим очагом Мамонта.

— Договорились. Значит, завтра надо выйти пораньше, — удовлетворенно сказал Талут, однако вид у него был несколько озадаченный. Покачав головой, он недоумевающе глянул на Тули, размышляя, какие идеи возникли в голове его умной и проницательной сестры.

Путники подошли к крутым берегам широкой извилистой реки, прорывшей глубокий канал в толще лессовых пород, — схожесть здешних мест с их родной долиной порадовала обитателей Львиной стоянки. Талут вышел на высокий узкий мыс между двумя ущельями и внимательно оглядел окрестности. Внизу у реки он увидел оленей и зубров, пощипывающих сочную зеленую траву на заливном лугу, поросшем худосочными деревцами. Немного дальше, там, где река делала крутой поворот, к высокому берегу прилепилась огромная беспорядочная куча костей. Рядом маячили крошечные фигурки людей, и Талут заметил, как несколько человек уносят большие кости.

— Они еще здесь, — объявил он наконец, — похоже, они строятся.

Путники двинулись вниз по склону в направлении стоянки, расположенной на широкой террасе, находившейся примерно в пятнадцати футах над водой, и если Эйла удивилась, увидев жилище Львиной стоянки, то на Мамонтовой стоянке ей предстояло увидеть гораздо более потрясающее сооружение. Когда-то Эйла приняла большой, покрытый дерном и углубленный в землю длинный дом за пещеру или огромную нору, выкопанную человеком по своему росту, но на этой стоянке она увидела несколько отдельных холмообразных домов, теснившихся на небольшом пятачке земли.

Мощные, хорошо укрепленные стены также были покрыты дерном и толстым слоем затвердевшей глины и по низу также росла клочковатая трава, не добиравшаяся, однако, до сводчатых крыш. Издалека эти дома больше всего напоминали Эйле увеличенные до гигантских размеров голые холмики грызунов.

Когда они подошли ближе, Эйла поняла, почему крыши домов были голыми. Мамонтовая стоянка использовала крыши своих жилищ в качестве наблюдательных площадок, так же как и Львиная стоянка. Стены двух построек подпирала толпа местных жителей, увлеченно наблюдавших за каким-то процессом, и, хотя они обратили внимание на приближение гостей, сейчас им явно не хотелось залезать на покатые крыши. Когда путники обошли закрывавшее общий вид жилище, Эйла поняла, чем они были так заинтересованы, и потрясено ахнула.

Талут был прав. Они строились. Эйла подслушала замечание Тули о том, какое имя выбрали эти люди для своей стоянки, но при виде строящегося сооружения оно показалось ей вполне соответствующим. Возможно, когда строительство будет завершено, новый дом окажется таким же, как все остальные, однако остов из мамонтовых костей был настолько причудливым и в то же время упорядоченным, словно они пытались придать своему строению особые качества самого животного. В сущности, Львиное стойбище тоже использовало кости мамонта для создания каркаса своих жилищ, выбирая определенные части и обрабатывая их в соответствии с надобностью, но кости, выбранные для этого строения, служили опорой не только для всей конструкции. Они были выбраны и уложены таким образом, что общая структура передавала сущность мамонта в традиционном понимании племени Мамутои.

Для создания такой композиции они для начала притащили из прибрежной кучи изрядное количество одинаковых составных частей скелета большого числа мамонтов. Затем был очерчен круг порядка шестнадцати футов в диаметре, и по этому кругу располагались мамонтовые черепа, сплошная лобная часть которых смотрела внутрь будущего дома. Вход был сделан в виде привычного сводчатого проема, ограниченного двумя длинными изогнутыми бивнями; их толстые нижние концы закреплялись соответственно во впадинах двух черепов, а верхние — сходились вместе. Вероятно, не меньше сотни нижних челюстей мамонта, имевших V-образную форму, было уложено по кругу с внешней стороны стен. Челюсти, расходящиеся концы которых были направлены вверх, были сложены в четыре ряда и поднимались примерно до половины высоты жилища.

Именно сложенная таким образом последовательность V-образных челюстей была самой впечатляющей и самой важной идеей конструкции. Со стороны они смотрелись как зигзагообразный орнамент и напоминали символы воды, изображаемые на картах. А помимо того, как рассказывал Эйле Мамут, зигзагообразный знак воды имел также более глубокий смысл как символическое изображение Великой Матери, Создательницы Всего Живого. Устремленный вершиной вниз треугольник обозначал контуры Ее животворного холма, внешнее выражение Ее чрева. Многократное повторение этого символа означало все живое; не просто воду, а животворные воды Матери, когда Она дала рождение всему живому на земле. Можно было не сомневаться, что это будет жилище очага Мамонта.

Сводчатая стена была еще не завершена, и строители продолжали работу, используя для этого лопаточные, тазовые и спинные кости, которые также складывались в виде повторяющейся симметричной последовательности и очень плотно подтягивались друг к другу. Опорные деревянные конструкции внутри жилища обеспечивали дополнительную поддержку всего строения, так что, судя по всему, крышу также собирались покрыть мамонтовыми бивнями.

— Здесь работает истинный мастер! — подходя ближе, сказал Ранек, искренне восхищенный результатами их кропотливой работы.

Эйла знала, что ему это должно было понравиться. Она взглянула на Джондалара, он стоял в стороне от основной толпы, держа Удальца на коротком поводке. Она понимала, что Джондалар потрясен ничуть не меньше, он тоже оценил вдохновленный ум, породивший такую затейливую конструкцию. В сущности, вся Львиная стоянка онемела от восхищения. Однако, как и предполагала Тули, Мамонтовая стоянка была тоже потрясена видом прибывшей компании, а вернее, послушными животными, путешествующими вместе с ней.

Некоторое время гости и хозяева в молчаливом удивлении задумчиво разглядывали друг друга, наконец от группы строителей отделились женщина и мужчина — на вид они казались явно моложе, чем вожди Львиной стоянки, — и подошли к гостям, чтобы приветствовать Тули и Талута. Этот мужчина таскал тяжелые мамонтовые кости вверх по склону — здесь, вне всякого сомнения, устраивали не временную стоянку, которую легко перетащить с места на место, а постоянное зимнее поселение, — его обнаженный до талии торс поблескивал от пота. Эйла, вспомнив о приличиях, с трудом заставила себя отвести любопытный взгляд от его лица, покрытого многочисленными татуировками. Как и у Мамута Львиной стоянки, у него был зигзагообразный знак на левой щеке, но его дополняли двухцветные — синие и красные, — симметрично расположенные зигзаги, треугольники, ромбы и прямоугольные спирали.

Стоявшая рядом с ним женщина была обнажена до талии, а поверх брюк носила юбку, доходившую примерно до колен. У нее не было татуировок, но зато была проколота одна ноздря, и в эту дырочку вставлена маленькая серьга, сделанная из кусочка резного полированного янтаря.

— Тули, Талут, какой приятный сюрприз! Мы не ждали вас, но во имя Великой Матери мы приветствуем Львиное стойбище, мы всегда рады таким гостям, — сказала женщина.

— Во имя Великой Мут мы благодарим вас за радушный прием, Авари, — ответила Тули. — Возможно, сейчас не слишком удобное время для приема гостей, но мы случайно оказались в вашей долине.

— Мы оказались неподалеку, Винкавек, — добавил Талут, — и не могли пройти мимо, не повидав вас.

— Львиное стойбище мы с радостью примем в любое время, — ответил Винкавек. — Однако что привело вас в наши края? Ведь дорога к Волчьей стоянке проходит по другой долине.

— Гонец, сообщивший нам об изменении места Летнего Схода, по дороге к нам остановился на ночлег на стоянке Сангайи, и он рассказал, что у них много тяжелобольных людей. А новым членом нашего стойбища стала целительница Эйла из очага Мамонта, — сказал Талут, жестом приглашая Эйлу выйти вперед. — Она хотела зайти туда, чтобы предложить свою помощь. Сейчас мы как раз возвращаемся от Сангайи.

— Понятно, я знаю эту стоянку Сангайи, — сказал Винкавек и внимательно посмотрел на Эйлу.

Ей вдруг показалось, что он готов просверлить ее своим взглядом. Она еще не привыкла открыто смотреть в глаза незнакомым людям, однако, немного поразмыслив, поняла, что сейчас не время для смущения или скромности, приличествующей женщине Клана, и окинула его не менее пристальным, оценивающим взглядом. Внезапно он рассмеялся, и его светло-серые глаза одобрительно сверкнули, явно показывая, что он восхищен ее красотой и женственностью. Она сочла, что он интересный, привлекательный мужчина, но не потому, что его внешность отличалась какими-то красивыми или особенными чертами, а потому, что ее привлекло его умное и волевое лицо. Он взглянул на Мамута, сидевшего на спине Уинни.

— Итак, старик, ты по-прежнему с нами, — с очевидной радостью сказал Винкавек и добавил, понимающе улыбнувшись: — И по-прежнему не перестаешь удивлять нас своими способностями. Когда же ты обрел способность Зова? Или этот дар имеет другое определение? Две лошади и волк путешествуют вместе с вами! Для этого необходимо нечто большее, чем дар Зова.

— Да, Винкавек, возможно, надо подыскать более точное определение. Но это не мой дар. Животные слушаются Эйлу.

— Эйлу? Похоже, мудрый Мамут нашел себе достойную дочь. — Винкавек вновь внимательно поглядел на Эйлу с явно возросшим интересом. Он не заметил, как ревниво сверкнули глаза Ранека, зато это заметил Джондалар. Ему было понятно, что происходит в душе Ранека, и у него впервые возникло своеобразное родственное чувство к темнокожему резчику.

— В ногах правды нет, — сказала Авари, — давайте лучше пока отложим этот разговор, успеем еще наговориться и обсудить все новости. Путешественники, должно быть, устали и проголодались. Подождите немного, я организую вам место для отдыха, и вы немного перекусите перед вечерней трапезой.

— Насколько мы поняли, Авари, вы строите новое жилище. Пожалуйста, не беспокойся о нас. Здесь достаточно места для наших дорожных палаток, — сказала Тули. — В свое время мы с радостью разделим с вами трапезу и, может быть, покажем вам те замечательные оленьи шкуры и меха, которыми нам удалось разжиться этой зимой!

— У меня есть идея получше! — басом пророкотал Талут, сбрасывая с плеч тяжелый мешок. — Почему бы нам не помочь вам? Конечно, я не знаком с вашим способом укладки, но вполне могу притащить пару мамонтовых костей.

— Я тоже с удовольствием помогу вам, — предложил подошедший вместе с Удальцом Джондалар. — Меня очень заинтересовала ваша постройка, никогда не видел ничего подобного.

— Безусловно, мы с радостью готовы принять ваше предложение. Многие из нас с нетерпением ждут дня, когда мы сможем отправиться на Летний Сход, но вы знаете, что крепкое и долговечное жилище получается, только если его построили к лету, поэтому мы должны закончить все работы до этого Путешествия. Львиная стоянка всегда славилась своими доброжелательными и работящими людьми, — сказал Винкавек, прикидывая, насколько больше янтаря им придется отдать за эту доброжелательность, когда начнется торговый обмен. В итоге вождь решил, что важнее всего как можно скорее закончить строительство.

Сначала Винкавек не заметил этого высокого светловолосого человека в толпе прибывших, но сейчас посмотрел на него с удвоенным вниманием, а затем опять перевел взгляд на Эйлу, которая распрягала Уинни, освобождая ее от тяжелой волокуши. Винкавек впервые видел как Эйлу, так и этого мужчину, которого также слушались лошади. Но кроме того, маленький плоскоголовый, давно живущий на Львиной стоянке, тоже спокойно играет с волком. Должно быть, все это как-то связано с этой загадочной женщиной. Мысли Мамута, вождя Мамонтовой стоянки, опять вернулись к Эйле. Он также заметил, как вертится вокруг нее темнокожий резчик. «Ранек всегда был ценителем красоты, — подумал он, — к тому же он падок на все необычное. В сущности, он ведет себя так, будто имеет на нее какие-то права. Но тогда кто же этот светловолосый незнакомец? Неужели он не связан с этой женщиной?» Винкавек глянул на Джондалара и заметил, что тот наблюдает за Эйлой и Ранеком.

«Нет, здесь явно не все так просто, — решил Винкавек и удовлетворенно улыбнулся. — Чувства чувствами, но раз они оба проявляют к ней такой интерес, то, похоже, она еще свободная женщина». В который раз он пристально взглянул на Эйлу. Она была впечатляющей женщиной, более того — дочерью очага Мамонта и, если верить словам Талута, целительницей, а также она определенно имела некий особый дар общения с животными. Несомненно, это женщина высокого статуса, но где же они ее нашли? И почему этой Львиной стоянке так везет на необычных людей?

Две женщины, вожди двух стоянок, оказались внутри почти законченного, но еще пустого нового жилища. Внешне этот дом уже напоминал обычный, покрытый дерном и глиной, но на внутренней стороне его стен зигзагообразный орнамент был едва намечен.

— Ты уверена, Авари, что вы не хотите отправиться вместе с нами? — спросила Тули. На ее шее поблескивало новое украшение — длинное ожерелье из крупных янтарных бусин. — Мы с удовольствием подождем еще пару дней, пока вы собираетесь в дорогу.

— Нет, не стоит вам задерживаться. Я знаю, как все стремятся скорее попасть на Летний Сход, вы и так уже очень помогли нам. Жилище почти закончено, без вашей помощи мы бы еще долго копались.

— Работать с вами было одно удовольствие. Должна признать, ваше новое жилище выглядит на редкость впечатляющим. Все в нем сделано с любовью и почтением к Великой Матери. Твой брат и правда исключительно одарен. Здесь внутри как-то неуловимо чувствуется присутствие Мут. — Она говорила искренне, и Авари поняла это.

— Спасибо тебе, Тули, мы не забудем вашу помощь. Именно поэтому мы не хотим больше задерживать вас. Вы и так уже опаздываете из-за того, что остались помочь нам. Все хорошие места будут заняты.

— Мы быстро доберемся туда. Наши дорожные мешки значительно полегчали. Возможно, Мамонтовая стоянка заключила невыгодную сделку.

Глаза Авари скользнули по новому ожерелью, красовавшемуся на груди этой высокой властной женщины.

— Далеко не такую невыгодную, как Львиная стоянка, — заметила она.

Тули не возражала. Она, естественно, полагала, что их торговые сделки оказались исключительно выгодными для Львиной стоянки, однако сейчас было неуместно признавать это. Решив, что пора сменить тему разговора, она сказала:

— Мы будем с нетерпением ждать вас на Летнем Сходе, и, возможно, нам удастся застолбить место для вас.

— Мы были бы благодарны вам за такую услугу, но я подозреваю, что вы придете одними из последних. А уж о нас и говорить нечего, придется ставить лагерь там, где еще будет свободное место. Но для начала мы, конечно, разыщем вас, — сказала Авари.

— Хорошо, тогда мы выйдем сегодня до полудня, — сказала Тули. Женщины обнялись, соприкоснувшись щеками, и Тули направилась в сторону их временного лагеря.

— Подожди, Тули, — окликнула ее Авари, — я боюсь, что не успею поговорить с Эйлой до вашего ухода, поэтому, будь так добра, поблагодари ее еще раз от моего имени за огненный камень, — сказала она и затем как бы случайно спросила: — Кстати, вы уже определили величину ее Брачного Выкупа?

— Мы думали об этом, но это оказался очень сложный вопрос, ведь у нее так много достоинств, — ответила Тули. Сделав пару шагов, она обернулась и с улыбкой добавила: — Моя Диги очень подружилась с ней, и я отношусь к Эйле почти как к дочери.

С трудом подавив многозначительную улыбку, Тули в задумчивости шла по тропе. Она заметила, что Винкавек уделяет Эйле особое внимание, и поняла, что вопрос Авари был задан вовсе не случайно. Наверняка он сам попросил ее выяснить ситуацию. «Из них получилась бы неплохая пара, — думала Тули. — Родство с Мамонтовой стоянкой может оказаться очень выгодным. Конечно, Ранек уже имеет определенные права на Эйлу. Но в конце концов, они пока только помолвлены, и если такой достойный человек, как Винкавек, сделает ей предложение, то его не мешает серьезно обдумать. По меньшей мере само такое предложение уже повысит ее статус. Да, идея Талута оказалась на редкость удачной, дело того стоило, не зря мы навестили эту стоянку».

Авари не менее задумчиво смотрела ей вслед. «Итак, Тули собирается сама устанавливать ценность Брачного Выкупа. Я так и думала. Может, нам следует зайти по пути на Янтарную стоянку, я знаю, в каком месте Великая Мать хранит эти редкие камни, а если Винкавек собирается бороться за Эйлу, то ему надо хорошенько запастись на этот случай. Тули — непревзойденный мастер по части выгодных сделок, с ней не сравнится ни одна женщина», — с завистью и восхищением думала Авари.

Покинув Мамонтовую, стоянку, отряд путешественников шел преимущественно в северном направлении, следуя в основном по берегу большой реки с многочисленными развилками и рукавами. По мере продвижения к северу вдоль этого великого водного пути, ведущего в глубь материка, пейзаж речной долины стал изменяться, радуя взор новым многообразием растительной жизни. Вскоре дорога увела их от покрытых мхом низин и лессовых равнин к лесным, заросшим камышом озерам, от обширных болот к небольшим, продуваемым ветрами возвышенностям и тучным лугам, покрытым яркими летними цветами. Хотя северная растительность была более чахлой и низкорослой, однако цветы зачастую оказывались крупнее и ярче, чем в южных краях. Большинство их было знакомо Эйле, хотя она не знала, как они называются. Но она пополняла свои знания прямо в пути, часто спрашивая, как называется то или иное растение, у Мамута, Неззи и Диги или у других соплеменников, оказавшихся неподалеку. Порой она приносила или привозила большие букеты цветов со своих уединенных прогулок и также старалась выяснить их названия.

Чем ближе они подходили к месту Летнего Схода, тем больше Эйла находила причин для таких прогулок. Летом она всегда стремилась к уединению. Такой стиль жизни стал привычным для нее с самого детства, вернее, с тех лет, которые сохранились в ее памяти. Зимой она терпеливо переносила ограничения, накладываемые холодной погодой, вне зависимости от того, где это было, — в пещере Клана Брана, в маленькой пещере ее долины или в земляном жилище Мамутои. А летом, хотя она не любила оставаться одна ночью, в течение дня использовала любую возможность, чтобы насладиться одиночеством. В такие часы она неспешно обдумывала все волнующие ее вопросы и всецело отдавалась на волю собственных желаний, сбежав от людских глаз, смотревших на нее с укором, подозрением или даже с любовью.

Путешествие подходило к концу, отряд остановился на последнюю ночную стоянку, и Эйла только что вернулась с долгой прогулки с большим букетом цветов. Она заметила, что Джондалар, очистив и разровняв возле костра участок земли, рисует на нем что-то костяным ножом. Рядом с ним сидел Торнек и, держа в руке кусок бивня и острый кремневый нож, изучал этот рисунок.

— А вот и она, — сказал Джондалар. — Эйла сможет лучше рассказать об этом. Я даже не уверен, что смог бы найти путь в ее долину от Львиной стоянки, и уж точно не знаю, как добраться туда отсюда. Мы так часто отклонялись от прямого пути, что я совершенно запутался.

— Джондалар пытается нарисовать нам путь в ту долину, где ты нашла огненные камни, — объяснил Талут.

— Я искал их всю дорогу по долинам рек, но мне не удалось найти ни одного огненного камня, — добавил Торнек. — Надо бы сходить за ними в твою долину. Наших запасов надолго не хватит. В моем огненном камне уже появился глубокий желоб.

— Мне трудно оценить расстояние, — сказал Джондалар, — мы ведь ехали на лошади, и я не знаю, сколько понадобится времени, чтобы пройти этот путь пешком. К тому же вначале мы шли почти наугад и останавливались, когда нам этого хотелось. Долина Эйлы расположена на севере, и я почти уверен, что когда мы возвращались назад к Львиной стоянке, то переправлялись через реку, текущую по вашей долине. Возможно, даже не один раз. Кроме того, когда мы возвращались, была уже почти зима, и многие из наших дорожных примет изменились.

Положив на землю цветы, Эйла взяла костяной нож и задумалась, как же можно изобразить путь в эту долину. Она нарисовала пару отметок, но затем остановилась в нерешительности.

— Не мучайся, пытаясь изобразить путь отсюда, — ободряюще сказал Талут. — Постарайся просто вспомнить, как вы шли туда от Львиной стоянки.

Эйла сосредоточенно сдвинула брови.

— Я уверена, что смогла бы показать дорогу туда от Львиной стоянки, — сказала она, — но я пока не слишком хорошо понимаю, как вы рисуете карты. К сожалению, я вряд ли сумею верно нарисовать маршрут.

— Ладно, не стоит расстраиваться из-за этого, — сказал Талут. — Если ты сможешь показать дорогу, то нам не нужна никакая карта. Вероятно, вернувшись с Летнего Схода, мы еще успеем отправиться туда. — Затем, тряхнув своей рыжей бородой, он склонился к ее букету: — Давай-ка лучше посмотрим, что ты принесла с собой на сей раз.

— Именно это я и хотела спросить у вас, — ответила Эйла. — Я знаю целебные свойства этих растений, но не знаю, как они называются.

— Вот этот красный цветок я знаю, это герань, — заявил Талут, — а вот это мак.

— Опять цветы? — сказала Диги, подходя к ним.

— Да, Талут назвал мне вот эти два, — сказала Эйла.

— Дай-ка я посмотрю. Вот это вереск, а это розовая смолевка, — узнав два растения, сказала Диги и присела рядом с Эйлой. — Вот и заканчивается наш поход. Талут говорит, завтра днем мы, наверное, будем на месте. Я жду не дождусь этого часа. Завтра я увижу Бранага, а там уж недалеко и до того дня, когда мы с ним пройдем Брачный ритуал. Даже не знаю, смогу ли я заснуть сегодня ночью.

Эйла улыбнулась подруге. Диги так жаждала этой встречи, что трудно было не разделить ее пылкие чувства, однако это только лишний раз напомнило Эйле, что ее саму ждет такой же ритуал. Рассказ Джондалара об их осеннем Путешествии разбередил ее душу, и она вновь с тоской подумала о том, почему он разлюбил ее. Время от времени она бросала на него внимательные взгляды, стараясь делать это незаметно, и у нее возникло четкое ощущение, что он тоже наблюдает за ней. Пару раз их глаза встречались, но они быстро отводили взгляд в сторону.

— Ах, Эйла, у меня так много друзей на разных стоянках, и мне не терпится познакомить тебя с ними. И знаешь, я счастлива, что мы с тобой одновременно будем проходить Брачный ритуал. Как хорошо, что у нас с тобой появятся общие приятные воспоминания!

Джондалар поднялся с земли.

— Пожалуй, мне пора пойти… и… м-м-м… устроить себе спальное место, — сказал он, поспешно покидая сидевшую у костра компанию.

Диги заметила, как Эйла посмотрела ему вслед, и была почти уверена, что видела слезы, блеснувшие вдруг в глазах подруги. Она расстроено покачала головой. Эйла не походила на женщину, которой вскоре предстоит основать новый очаг с любимым мужчиной. Это событие явно не вызывало у нее радостного волнения. Что-то мешало ей. И этой помехой был Джондалар.