Глава 3
Отравленные страхом: социальное барьерное торможение
О Юджине Маккартни мало сказано в интернете, а он мог стать независимым кандидатом на пост президента США в 1968-м году. Современники знали его, он был популярным человеком, его любили, уважали, именно с ним связан альтернативный сценарий развития «революции сознания» в Америке, тень которого все тоньше. Почему? Предан забвению… И, так как был он созидателем, а не разрушителем-Геростратом, его послушно забыли. Мало ли кто верил когда-то в демократию?
Сегодня в каждом исследовательском институте, переживающем трудные времена, и в Димитровградском НИИАРе тоже, всегда можно найти Галерею Славы, но кому-то выгодно, чтобы сотрудники знали не то, что было когда-то открыто и сделано, а читали бы, что «начальники воруют, лучше не будет, тикать надо, да некуда, наука умирает»… в общем, тиграм в зоопарке мяса не додают. А если скажешь – давайте «виртуальный музей» делать – чиновники сразу завопят: зачем? Лучше быть бумажными начальниками над усталыми доживателями и полным быдлом. И пусть сотрудники ходят в Храм науки и инженерии с кислой миной и оттопыренной губой, но чтоб меня не трогали…
Много лет прошло со времени «Битлз», многие не знают Маккартни, если это не Пол. Американцы, оказывается, не только к нам забвение славных дней и достижений применяют, к себе тоже. Зачем вспоминать Юджина Маккартни? Он был нетипичным, боролся за свободу в тот момент, когда «система стяжек и противовесов» уже почуяла свою силу. И пусть их случились «Пражская весна», Парижские события… Свобода вздрогнула, выпрямилась и не сдюжила против танков и долларов. В какую полицию было идти чешской или французской молодежи? Не было такой полиции. А когнитивные гуманоиды с земляничных полей Вселенной не успели прилететь в своем розовом кадиллаке и спеть «О, бэби!», и дать юным землянам приз за стремление к когнитивному будущему. Наверное, там, на небесах, тоже кризис управленческих реакций. Никогда человечество не было так близко к тому, чтобы назвать еще несколько имен Бога. Точка бифуркации. 1968 год. Авторам книги было тогда 6 и 8 лет. До цветного телевизора нам оставалось долгих 4 года: до злобной олимпиады в Мюнхене, до горизонта, который отступил – и стало снова далеко до основы мира.
Будем вести отсчет фазового кризиса с 1970 года.
Первый репер падает на 1971 год: формально зафиксированное начало падения производительности капитала.
Затем жирная клякса стоит на 1973 годе.
Во-первых, военный кризис – очередная арабо-израильская война. Чем именно эта так выделяется? Ну, прежде всего тем, что Израиль был готов к применению ядерного оружия, что бывает все-таки не каждый день. А кроме того, характер войны резко изменился, и это не укрылось от внимания военных историков. «Война 1967 года была войной танков и самолетов. Война 1973 года была войной ПТУРСов и ЗРК».
Во-вторых, возникновение ОПЕК как экономически значимой структуры и последовавший за этим энергетический кризис. В рамках индустриальной экономики производители сырья, находящиеся внизу экономической «пищевой цепи», ни при каких обстоятельствах не могут диктовать свою волю производителям машин и оборудования, занимающим в этой цепи управляющую позицию. Любые попытки делать такие вещи индустриальный мир пресекает очень жестоко и очень быстро. Но – не в этот раз.
Заметим здесь, что индустриальная фаза никуда не делась, особенно на окраинах мира. И Фолклендская война, и Ирано-Иракская являют собой вполне обычные индустриальные конфликты.
С начала 1980-х годов барьерное торможение проявляется и в технологической, и в социальной сфере.
Ближе к концу столетия эффекты торможения начинают возникать в перспективных областях исследования, которые неожиданно попадают под внутреннюю и внешнюю цензуру, регулирование и судебные запреты.
«Дикая карта» № 6
Теология клонов
Регулярные сообщения о создании в США сначала одного, а затем второго клонированного ребенка вызвали среди мировых СМИ очередную бурю в стакане воды. Высказывались гипотезы, давались интервью. Ряд крупных ученых выразили свое мнение, относительно произошедших событий, почему-то одинаково негативное.
Дело дошло и до судебных процессов. Иски вчинялись как компании, осуществившей или якобы осуществившей клонирование, так и условным родителям ребенка. Важной юридической тонкостью в этом деле было отсутствие потерпевшего.
Поскольку никаких государственных законов при производстве клона нарушено не было. Ни в федеральном законодательстве, ни в законодательстве отдельных штатов нет запрета на клонирование людей, как нет, например, и статьи, карающей за злоупотребление машинами времени, дело не может подлежать рассмотрению уголовного суда. А раз отсутствовали взаимные претензии сторон, вступивших в соглашение (кампании и условных родителей), нет почвы и для обращения к гражданскому законодательству. Возник юридический нонсенс: иск «третьей стороны», надо полагать, американской «общественности», с абсолютно несуразным требованием организовать неограниченный доступ к ребенку.
Абсурдность ситуации видна невооруженным глазом: если клон – человек, то такой доступ является очевидным нарушением его права и права его родителей на неприкосновенность частной жизни. Если по какой-то причине клон человеком не считается (а ни одно законодательство в мире не дает определения человека), то речь идет о нарушении коммерческой тайны. Из этой ситуации можно выйти, объявив клонов экспериментальными образцами, являющимися собственностью правительства Соединенных Штатов, но, кажется, на данный момент они находятся вне американской территории и вне американской юрисдикции. Да и Государственный Департамент не настолько утратил чувство реальности, чтобы выдвигать подобное требование.
Скандалы вокруг клонирования интересны в основном тем, что демонстрируют, насколько люди – по крайней мере, люди в развитых и преуспевающих странах – боятся будущего и не готовы к встрече с ним.
Идея клонирования довольно стара. Среди профессиональных любителей военной истории распространено мнение, что во время Второй Мировой войны немецкие врачи провели в концлагерях ряд успешных экспериментов в этой области. Якобы перед капитуляцией документация была уничтожена, а сами клоны благополучно появились на свет и, возможно, живут до сих пор. Доказательств этому, конечно, нет, но определенные косвенные подтверждения можно найти при внимательном чтении материалов Нюрнбергского процесса. Достоверно, во всяком случае, что такая задача перед гитлеровскими учеными ставилась. Речь шла об использовании женщин «неполноценных рас» для «производства» «арийских» детей. Логика нацизма была извращенной, но последовательной.
Круглый стол аналитиков с писателями-фантастами (это – фантастика, такого стола не было, мы бы хотели…)
Ведущий: В послевоенное время тема клонирования человека самым подробным образом исследовалась в научной фантастике. Целые армии клонов действуют во вселенной «Звездных войн». Весьма подробно тема – в том числе ее сугубо юридические аспекты – рассмотрены у Л. Буджолд в романах «Лабиринт отражений», «Память» и другие. Отдала дань теме клонирования У. Ле Гуин в повести «Девять жизней». Среди российских/советских исследователей темы я упомяну 3. Юрьева, «Люди и слепки». «Открытие себя» В. Савченко в какой-то мере про это же. Если литература есть изучение реальности особыми средствами, то наше исследование показало, что серьезных изменений в мир клонирование не привносит и как отдельная сюжетообразующая идея годится разве что для небольшой повести.
Фантаст из программистов: Банк органов, нормальная идея. С сюжетной точки зрения довольно интересно, особенно если это детектив…
Аналитик: А с практической – совершенно бесполезно. Зачем выращивать целый организм и сталкиваться с рядом этических, религиозных и чисто технических проблем, если, владея методом клонирования, можно просто производить точные копии нужных органов?
Ведущий: Да, к тому же ждать не придется, по крайней мере, лет десять…
Фантаст из инженеров: Тема продления жизни – тоже сюда, но уж очень ближнего прицела: вместо таблетки от старости замена тела. Понятно, что речь идет о пересадке мозга в свою же собственную биологическую копию, но, естественно, молодую. Годится для постмодернистов и лежит «по ту сторону морали»…
Фантаст из программистов: А в чем дело-то? Ну, переехал в тело помоложе? Что с моралью-то, ты же со своим мозгом переехал, ну и как это, с душой…
Ведущий: Мораль здесь очень даже участвует, так как метод ваш подразумевает уничтожение личности клона.
Аналитик: Не ссорьтесь… На сегодняшний день операция по пересадке мозга технически невозможна. Да и в обозримом будущем, полагаю, она останется смертельно опасной. Едва ли этот способ применения клонов когда-нибудь приобретет массовый характер.
Фантаст из психологов: Но! Заметьте! Хорошее поле для фантастики – это дублирование и серийное тиражирование наиболее удачных экземпляров человеческой породы – спортсменов, воинов, ученых… красавиц…
Аналитик (ворчливо): И умниц, и на дуде игрецов. Я думаю, что, несмотря на внешнюю привлекательность такого применения метода клонирования, экономическая эффективность, скорее всего, окажется низкой. Созданный клон ничем не отличается от обычного младенца и точно так же нуждается в образовании, воспитании, специальной подготовке. И у меня нет никаких оснований считать, что группа клонов покажет намного лучшие результаты по сравнению с контрольной группой обычных детей, обучавшихся аналогичным образом. А вот дороже эти клоны будут наверняка.
Фантаст из инженеров: Ну тогда, может быть, изготовление методом клонирования абсолютных близнецов? Представляет интерес для цирка, художественной гимнастики… и, знаете, я так сейчас понял, для некоторых видов преступной деятельности.
Аналитик: Да, тема интересная, вокруг близнецов крутится сегодня много сюжетов. Но предвижу, что существенного социального эффекта такое применение клонирования тоже не окажет, а рентабельность опять зависит от себестоимости клонов.
Проснулся: Постойте, а как же евгеника?
Аналитик: Я понял, вы о чистых линиях в исследованиях по генетике человека и евгенике. Я вижу частный случай предыдущего варианта.
Ведущий: Итак, социальные последствия применения технологии клонирования ничтожны. Осязаемое воздействие она могла бы оказать только на юриспруденцию: раз в мире клонов люди биологически неразличимы, что делать с идентификацией преступника в пространстве его всевозможных клонов?
Аналитик: Ты не забывай, что клоны информационно различны, и я не вижу вообще революционных изменений в этой области. Ну да, возникнет необходимость в определении правового, экономического и политического статуса взрослого клона. Можно предсказать, что различные государства будут иметь по этим вопросам несовпадающие позиции, и это приведет к ряду конфликтов.
Фантаст-программист: Мне, в сущности, важны две крайние позиции. Либо клоны – это свободные люди, обладающие всеми гражданскими правами. Либо они являются имуществом, никакими правами не обладают и принадлежат изготовителю. Неплохая социальная фантастика: Ирэна любит Жана, Жан – робот. Ха-ха.
Ведущий: Первая позиция выглядит очевидной для любого разумного человека. Тем удивительнее суждения некоторых ученых, философов и даже верующих, которые, не жалея сил, пытаются обосновать вторую.
Аналитик: Ну, они основываются на том, что клоны ущербны. Они-де должны находиться под постоянным медицинским наблюдением и, скорее всего, даже в этом случае проживут считанные годы. Мне трудно понять, на каком основании делается такой вывод. Я так рассуждаю, если уж клон родился, он представляет собой обычного человеческого детеныша.
Проснулся: Логически это утверждение очевидно и даже вытекает из биологической идентичности клона и оригинала. Но и в науке, согласись, не все подчиняется законам аристотелевой логики…
Ведущий: Друзья, тогда тем более – до проведения развернутых исследований и создания соответствующей статистики – суждение о человеческой природе клона не может быть опровергнуто и должно использоваться в качестве презумпции.
Проснулся: Хочу отметить, что среди людей якобы верующих возникают разговоры о пришествии царства «бездушных людей». Клоны, по их мнению, души не имеют.
Фантаст из инженеров: Ну и это дает им право признать клона «имуществом» – со всеми вытекающими последствиями. Так они и рассуждают.
Проснулся: Только хотелось бы узнать, почему это у клона все-таки не может быть души? Кто это может верифицировать и как?
Психическая: Религиозные авторитеты сходятся в том, что душа не возникает в момент зачатия. Это не «генетическая комбинация» душ отца и матери. Душой одаривает Господь. И этот господний дар абсолютен, в смысле, его получают вовсе не только желанные дети, зачатые в браке, в миссионерской позиции и с соблюдением прочих ритуалов… И тут ясно, что, если рождаются близнецы, Бог наделяет их разными душами, хотя они связаны друг с другом многими ниточками…
Ведущий: Подводя некий итог, мне трудно понять, почему клонам должно быть отказано в милосердии Господа. Даже если предположить, что само по себе клонирование является преступлением против Бога, это преступление совершают создатели клона, но не сам клон. Так что – опять-таки априори, то есть до проведения исследований и создания надежной статистики – следует считать, что клоны получают при рождении бессмертную душу, равную человеческой, и с точки зрения христианского вероучения должны считаться людьми.
Фантаст из программистов: Это тема, по крайней мере, где-то затрагивает глобальные основания нашего мира. Не зря я к вам пришел, а следующая тема у вас какая? Что? Атомный прорыв? Нет, от физики я далек. Мне про душу маленького клона ближе.
Восемь лет мы терпим поражение на фронте фантастики. Восемь раз собираем ученых, философов, прогностиков и писателей на конференцию. Фантасты варятся в своем соку, футурологи в своем, сок не смешивается или при смешении превращается в жуткий коллоидальный газ, дурно пахнущий. Похоже, мы вынули из рукава вместо Джокера что-то другое. Кто-то взял высоту нашей «четвертой волны». Мы можем постоять рядом с Рыбаковым, Столяровым, Лазарчуком, Измайловым, Веллером – они сделали цунами, и кого-то смыло. Мы можем постоять, посидеть и вспомнить о прошлом…
Если не поднимем фантастику – кранты. «Из колоды моей утащили туза, да такого туза, без которого смерть!» – писал Высоцкий. А этого еще никто не перепел. Равно как подвиг Гагарина никто уже не повторит.
Информационные технологии: интеллектуальная собственность, политкорректность и контроль над Сетью
Различные формы сейфера играют важную и, вероятно, определяющую роль в торможении развития, но этой социальной практикой барьерные механизмы, разумеется, не исчерпываются. В последней четверти XX столетия все большую роль в замедлении технологического и гуманитарного прогресса начинает играть авторское право.
Авторское право охраняет интересы создателя интеллектуального продукта. Речь идет, во-первых, о защите имени автора, о борьбе с явным плагиатом, наконец, о необходимости согласовывать с автором всякие изменения, вносимые в продукт, а также любые иллюстрации, комментарии, предисловия, послесловия или иные добавления, которые непосредственно связаны с продуктом. Во-вторых, авторское право определяет порядок получения вознаграждения за творчество.
Исторически авторское право всегда носило личный характер.
Оно защищало только законченные продукты, то есть такие результаты интеллектуального труда, которые допускали трансляцию неограниченному числу лиц. Иными словами, текст книги мог быть защищен авторским правом, а идея книги – нет.
Закон никоим образом не запрещал использование отдельных элементов текста в произведениях другого жанра. Я. Перельман, включив в свою «Занимательную физику» «альтернативную главу» «Из пушки на Луну», сделанную по мотивам Жюля Верна, ничего не нарушал.
В принципе, не запрещалось создание и даже официальная публикация «фанфиков» – зависимых интеллектуальных продуктов, использующих героев или антураж оригинала, хотя для серьезных авторов это считалось признаком дурного тона. Впрочем, везде есть свои исключения. «Прощание славянки с мечтой» В. Рыбакова заслуженно признан одним из лучших фантастических рассказов перестроечной России, хотя сугубо формально является фанфиком. Не будем здесь упоминать «холмсиану», «Последнего Кольценосца» К. Еськова и другие толкиенские фанфики, среди которых – обширный стихотворный и музыкальный архив на нескольких языках. В конце концов, под эту категорию попадает и «Мастер и Маргарита» М. Булгакова.
Авторское право не регламентировало использование общедоступных интеллектуальных продуктов, хотя наличие ссылки на автора считалось в этом случае признаком хорошего тона. Иными словами, если герой фильма слушает диск Булата Окуджавы или книжный персонаж вспоминает «Катюшу», на это не надо спрашивать разрешения у Исаковского или Окуджавы. А если кого-то из героев друзья называли Атосом, не нужно было обращаться к призраку Александра Дюма.
Авторское право ограничивалось сроком давности, не слишком значительным.
Эта правовая система просуществовала всю индустриальную фазу развития. Она более или менее устраивала всех, выгодно отличаясь от патентного права, где очень быстро установилась формула «сильный всегда прав». Действительно, патенты оказались эффективным тормозом на пути развития техники, позволяя корпорациям скупать изобретения и «класть их под сукно», в то время как украсть полезную и прибыльную инновацию у изобретателя-одиночки крупному игроку не стоило ровно ничего.
Понимание того, что патентное право, в сущности, препятствует свободному обращению технологической информации и, следовательно, замедляет прогресс, появилось уже в начале XX века, когда был зафиксирован «патентный клинч» в конструировании самолетов. Оказалось, что в руках одного из игроков находится патент на управление по крену, а у другого – на управление по углу и тангажу. Поскольку самолет в обязательном порядке должен включать все три канала управления, а продавать за разумные деньги патент или хотя бы право пользования им обладатели категорически отказывались, сложилась нестерпимая ситуация. Ее разрешил эксцентричный мультимиллионер, который сделал конфликтующим сторонам «предложение, от которого невозможно отказаться», а затем выложил все патенты в область свободного пользования.
Дикая карта новой национализации или, если хотите, когнитивизации проявится так: все большее число умных людей будут стремиться к тому, чтобы стать миллионерами и затем построить подобные мосты между подобными пропастями. Это вполне себе индустриальная политика: «Я куплю эту гостиницу и тебя, дуру, уволю», – так сказал один писатель, который приехал в пансионат на конгресс, а советских времен горничная стала учить его поведению в пионерлагере. Если на островах есть двое влюбленных, а моста и корабля нет, надо строить все это, чтобы они родили Будущее. Это понятно?
И в Германии времен Второй Мировой, и в США эпохи «Лунной гонки» всякая прорывная технологическая программа начиналась с обобществления ряда патентов.
Тем не менее во второй половине столетия патентное право не только не подверглось ограничениям, но и, напротив, расширило сферу своей юрисдикции. Появилось обобщающее и трактующееся все более расширительно понятие «интеллектуальной собственности». Как и любая другая собственность, интеллектуальная собственность может отчуждаться, продаваться, наследоваться.
Это сразу же привело к возникновению прав, как имущественных, так и неимущественных, у наследников создателя того или иного интеллектуального продукта. Нелогичность этого видна невооруженным глазом. Совершенно невозможно понять, почему дети строителя и проектировщика электростанции не имеют права получать свою ренту с каждого киловатта выработанной электроэнергии, а дети писателя или музыканта такой рентой обеспечены. Еще сложнее понять, почему наследники автора сохраняют за собой неимущественные права, то есть могут давать или не давать согласие на очередное переиздание. Это примерно как если бы дальний родственник конструктора пассажирского лайнера распоряжался бы стоимостью билетов и, сверх того, решал бы, кому их можно продавать, а кому нельзя.
Проблема усугубилась резким расширением срока давности авторского права и расширением списка правообладателей. Переиздавая мемуары времен Второй мировой войны, издательства сегодня должны договариваться не только с наследниками авторов, но и, например, с наследниками их стенографистов.
Поскольку авторское право перестало носить личный характер, возникли агентства, эти права защищающие – то есть зарабатывающие на их действительных и мнимых нарушениях. При этом реальному автору, чьи права вроде бы охраняются, может вообще ничего не выплачиваться.
Возникла целая группа прав на элементы художественного произведения: героев, антураж, названия, сюжетообразующую идею, антураж. Появился и соответствующий бизнес: регистрируется большое количество идей, изложенных наиболее общим языком, благо сюжетов вообще ограниченное количество и охватить все возможности не очень сложно. Затем, когда кто-то создаст произведение и оно приобретет популярность, можно подавать в суд. Скорее всего, конечно, ничего не выгорит, но всегда возможны варианты. Кроме того, сам по себе судебный процесс, скажем, против Джоан Роулинг, принесет определенные бонусы.
Возникла практика, согласно которой вы нарушаете право на интеллектуальную собственность даже при косвенном цитировании. Например, герой включает радио и несколько секунд слушает музыку. Стоп! Ему нужно уладить имущественные и неимущественные отношения с лицами, обладающими правами на данную музыкальную композицию, причем таких лиц может быть много.
Самое интересное и значимое с точки зрения барьерного торможения, что круг лиц, чьи авторские права вы можете вольно или невольно нарушить при создании собственного интеллектуального продукта, в сущности, не определен. Это превращает творчество, особенно же – безгонорарное сетевое творчество, в хождение по минному полю. Например, если издательство «Росмэн» купило права на перевод цикла произведений той же Дж. Роулинг, вы не можете опубликовать в сети альтернативный перевод, даже бесплатно. Поскольку исчерпать достаточно сложный художественный текст одной-единственной версией перевода невозможно в принципе, мы сталкиваемся с практикой искусственного сужения канала информационного кросскультурного обмена. Можно высказать и более общее утверждение: уменьшение практической пропускной способности всех каналов обмена информацией и является реальным социальным содержанием современной версии прав обращения интеллектуальной собственности.
Не менее важна и другая сторона дела. В принципе, демократическое общество должно предоставлять своим гражданам определенные свободы. Пока не существовало мировой сети, гарантии информационной открытости оставались для власти необременительными: для «человека с улицы» получить доступ к популярному новостному ресурсу было достаточно сложно, а право свободно говорить все, но при условии, что этого никто не услышит, не имело смысла ограничивать.
Ситуация начала меняться, когда возникла электронная почта, и изменилась кардинально с появлением Интернета. Сейчас нельзя гарантировать, что та или иная информация, выложенная в сеть, пусть даже на самый маргинальный ресурс, не будет «раскручена» и не привлечет всеобщего внимания. Иначе говоря, право на свободный обмен информацией стало технически обеспечено. Это обстоятельство способствовало ускорению научно-технологического развития, стимулировало развитие социальное и политическое. Иными словами, в логике барьерного торможения оно породило ряд принципиально новых рисков.
Следовательно, возникла необходимость ограничить те возможности, которые породил Интернет. Это было сделано путем расширения уже существующих юридических норм.
Авторское право препятствует обмену информацией под тем предлогом, что это наносит имущественный ущерб правообладателю. Внимание, вопрос! Как запретить на территории своей страны нежелательную книгу? При тоталитарном режиме нужно запретить издание и строго наказывать за самиздат. При демократическом режиме достаточно купить права, издать книгу тиражом 300 экземпляров «для своих» и преследовать за нарушение авторских прав любые попытки выложить текст в Интернет.
Эти люди едят за наш счет, пьют за наш счет, за наш счет приобретают недвижимость, яхты и дорогие машины, за наш счет содержат детей, жен и любовниц. И после этого они говорят нам, что мы наносим им имущественный ущерб, скачивая с торрентов.
Авторское право в его современной интерпретации является ведущим, но не единственным механизмом противодействия информационной свободе в Интернете. Весьма значимым является «противодействие терроризму».
Когда-то в античном Риме возник локальный кризис хлебных поставок. Этот кризис был искусственно связан с проблемой пиратства. Необходимость наказать гнусных пиратов, лишивших римских граждан хлеба, была столь очевидна для всех, что Помпей немедленно получил – разумеется, исключительно для борьбы с пиратами – диктаторские полномочия без указания срока окончания действия. Когда-то Тиберия Гракха убили по одному подозрению в том, что он хочет для себя таких полномочий… За Помпеем пришел Цезарь, потом Октавиан Август установил порядок, и история Римской Республики закончилась.
«Противодействие терроризму» началось с юридического запрещения использовать для переписки в Интернете «не одобренные официально», то есть криптографически надежные, шифровальные программы. Хотя очень трудно понять, почему государство считает возможным таким изощренным образом ограничивать право граждан на тайну переписки, тем более что это право гарантировано любой современной конституцией. Тем не менее факт остается фактом: я могу посылать через Интернет только такие письма, которые «компетентные органы» при надобности смогут прочитать.
Далее началась борьба с сайтами, способствующими террористам. Поскольку святое дело уничтожения этих врагов рода человеческого не должно было ограничиваться юридическими рамками, пришлось отказаться от презумпции невиновности. Сегодня любой информационный ресурс может быть охарактеризован как «террористический» и закрыт, причем доказывать свою невиновность придется владельцу контента.
Как-то сама собой борьба с терроризмом перешла в «противодействие экстремистской деятельности». Ну, здесь уже все понятно: любое сомнение в существующем режиме и его механизмах функционирования может считаться экстремистским, а любое высказывание на ту тему, что люди вообще-то отличаются друг от друга и поэтому не могут иметь равные права и нести равные обязанности, легко объявить нетолерантным. Для полноты счастья ряд стран ввели уголовную ответственность за реинтерпретацию исторических событий: отрицание Холокоста, Голодомора, Чернобыля, Катыни и т. д.
Даже если нежелательный информационный ресурс не нарушил ни один государственный закон, всегда найдется отдельный человек или целая организация, готовые устроить надлежащий судебный процесс, обвинив владельца контента в нарушении их прав или оскорбительных заявлениях.
Житель города Ки-Уэст, штат Флорида, подал в суд на сайт WikiLeaks и его основателя Джулиана Ассанжа. Как сообщает MSNBC, в жалобе Дэвид Пичфорд указал, что скандальный интернет-ресурс нанес ему серьезную психологическую травму.
В документе, поступившем недавно в суд Южного округа штата Флорида и написанном с большим количеством ошибок, Пичфорд подробно описал свои ощущения от деятельности сайта WikiLeaks. Так, он указал, что Ассанж, которого он называет предателем, шпионом и террористом, намеренно (в оригинале – «намренно», intntional) нанес ему моральный вред, который привел к ухудшению психологического и физического состояния не только самого истца, но и всех граждан США и каждого жителя планеты.
Лично Пичфорд испытал большой стресс и впал в депрессию от того, что на WikiLeaks появились секретные документы. Кроме того, американец указал, что работа сайта также повлияла и на его здоровье – ухудшило ситуацию с гипертонией (в оригинале «гипер тенцией», hyper tention). Согласно иску, все эти симптомы протекают на фоне «постоянного страха получить еще один сердечный приступ» и боязни оказаться на грани «ядирной» (nucliar) войны.
В связи с этим Дэвид Пичфорд потребовал возместить ему ущерб, который он оценил в 150 миллионов «доллоров» (dollors). В конце документа он попросил суд запретить Джулиану Ассанжу продолжать публикацию «доккументов» (dockuments), касающихся США ().
К этой претензии, разумеется, никто не отнесется серьезно. Любопытно только, что чуть раньше на ту же тему высказался Госдепартамент США:
Пять ведущих мировых изданий – The New York Times (США), Le Monde (Франция), El Pais (Испания), Spiegel (Германия) и The Guardian (Великобритания) – разместили на своих сайтах публикации, опирающиеся на материалы, предоставленные им организацией Wikileaks. Все они посвящены различным аспектам американской внешней политики, в том числе касаются и иранского вопроса. Анонсируя данные материалы, Wikileaks утверждала, что они позволят увидеть «новый мир».
Западные газеты опубликовали более четверти миллиона документов, из которых, среди прочего, явствует, что США шпионили за лидерами ООН, в том числе за генеральным секретарем Пан Ги Муном, передает британская телерадиовещательная корпорация ВВС. (…)
Ранее Госдепартамент США призвал руководство сайта WikiLeaks прекратить публикацию всех секретных материалов американского правительства, попавших в распоряжение этой организации. «Если вы подлинно заинтересованы предотвратить любой ущерб от ваших действий, вы должны обеспечить прекращение публикации WikiLeaks – любых и всех подобных материалов, обеспечить возвращение любых и всех секретных материалов американского правительства, имеющегося в их распоряжении, вывести и уничтожить все записи этих материалов из базы данных WikiLeaks», – говорилось в письме юридического советника американского дипведомства Гарольда Коха, распространенном в субботу вечером в Вашингтоне. «Мы не будет участвовать ни в каких переговорах, касающихся дальнейшего распространения секретных материалов правительства США, полученных незаконным путем», – отмечалось в письме юридического советника, адресованном адвокатам руководства WikiLeaks.
«Как вы знаете, если какой-либо из материалов, который вы намерены опубликовать, предоставлен официальным представителем правительства США или любым посредником без соответствующего разрешения, это будет означать, что они предоставлены в нарушение американского законодательства и без понимания губительных последствий этих действий», – подчеркивалось в распространенном документе, в котором также содержалось предупреждение, что удержание WikiLeaks подобного материала будет считаться нарушением американского законодательства.
«Насколько мы понимаем из разговоров с представителями газет New York Times, Guardian и Spiegel, компания WikiLeaks предоставила около 250 тысяч документов каждому из этих изданий для публикации, расширяя таким образом незаконное распространение секретных документов», – сообщал юридический представитель госдепа.
По оценке госдепартамента, «публикация этих документов «подвергает риску жизни бесчисленных невинных людей от журналистов и правозащитников до блоггеров и солдат, а также личностей, предоставляющих информацию для укрепления мира и безопасности». «Подвергает риску военные операции, включая операции против террористов, торговцев людьми и оружием, преступников и других, кто угрожает глобальной безопасности», – информировал госдеп США.
Официальная американская сторона высказывала мнение, что WikiLeaks причиняет ущерб интересам сотрудничества между странами, партнерами и союзниками, противодействующими общим бедам, – от терроризма до пандемии болезней и ядерного распространения, которое угрожает глобальной безопасности. «Несмотря на заявленное вами желание защитить жизни, вы сделали прямо противоположное и поставили под угрозу жизни бесчисленного количества людей», – писал юридический советник госдепа. (…) Эти «беспричинные действия наносят вред отношениям между странами и подрывают доверие между правительствами, готовыми сотрудничать и работать вместе, чтобы решать существующие региональные и глобальные проблемы».
В октябре текущего года было опубликовано около 400 тыс. американских военных докладов, включая доклады военнослужащих с мест боевых действий в Ираке. Особое внимание было уделено потерям военных и мирных жителей, а также вопросу о применении пыток. Госсекретарь США Хиллари Клинтон назвала документы, которые распространяет организация WikiLeaks, непроверенными и осудила распространение секретной информации. «Согласно политике госдепартамента, мы не комментируем незаконно просочившиеся в свет документы, поэтому за дальнейшими комментариями я предложила бы вам обращаться в министерство обороны США», – сказала госсекретарь. Создатель WikiLeaks Джулиан Ассанж сообщал на пресс-конференции, что решил опубликовать полученные секретные документы об Ираке, «чтобы все узнали правду».
В июле на том же сайте были выложены 76 тыс. секретных документов, содержащих информацию о военных действиях в Афганистане (в документах, в частности, содержались секретные данные о гибели афганских мирных граждан и рассказывалось о гибели мирных жителей в результате ошибочных действий военных НАТО). В случае с афганским досье помощь в распространении материалов Wikileaks оказывали также New York Times, Guardian и Spiegel. Представители Белого дома назвали утечку информации «безответственной» акцией. Советник президента США Барака Обамы по вопросам национальной безопасности генерал Джеймс Джоунс заявил, что эти опубликованные материалы «могут подвергнуть риску жизнь американцев и наших партнеров, а также угрожать нашей национальной безопасности».
В ноябре суд Швеции выдал международный ордер на арест основателя сайта Wikileaks, который обвиняется в изнасиловании, сексуальном домогательстве и незаконном применении силы. «Дж. Ассанж отвергает все выдвинутые прокурором обвинения», – заявил адвокат основатели Wikileaks Бьорн Хюртиг (http.Y/planetasmi. ru/blogi/comments/3691.html).
Обратим особое внимание на обвинения в сексуальных домогательствах. Секс можно рассматривать как дополнительный повод к установлению информационной блокады. На практике секс как источник ограничений на обмен информации не особенно уступает терроризму. Есть особенная пикантность в амбивалентности ограничений.
Если автор контента консервативен, его можно преследовать за недостаточно политкорректное отношение к сексуальным меньшинствам. В наши дни назвать гомосексуализм сексуальным извращением значит подвергнуться уголовному наказанию во многих цивилизованных странах.
Если автор контента либерален, ему можно «пришить» одобрение детской порнографии или вообще растление малолетних, а также некрофилию, пропаганду жестокости и насилия.
Если автор исключительно осторожен и взвешен во всех своих суждениях, всегда найдется возможность обвинить его в сексуальных домогательствах. Ну, может, не сейчас, а лет тридцать назад: в школе или в детском саду…
…В Швейцарии арестован легендарный режиссер Роман Полански. Инцидент тридцатилетней давности дал о себе знать. Полиция Швейцарии арестовала прибывшего на кинофестиваль в Цюрихе Полански в субботу на основании ордера, выписанного в США в 1978 году. Как известно, в 1977 году режиссер был признан виновным по делу о совращении 13-летней девочки. Более тридцати лет назад против режиссера были выдвинуты обвинения по шести пунктам. После того как он пошел на сделку со следствием, все обвинения, кроме совращения несовершеннолетней, с него были сняты. В начале 1978 года Полански, признанный судом виновным, успел уехать в Европу и с тех пор не возвращался в США, опасаясь ареста. В декабре 2008 года адвокаты Полански подали в Федеральный окружной суд в Лос-Анджелесе прошение о снятии обвинений. Позднее прошение Полански поддержала 45-летняя Саманта Геймер, в совращении которой был обвинен режиссер. В феврале 2009 года судья Верховного суда Лос-Анджелеса Питер Эспиноза отказался удовлетворить прошение режиссера. Судья заявил, что готов рассмотреть вопрос по существу только в том случае, если Полански до 7 мая 2009 года лично явится на заседание. Как сообщает AFP, сейчас режиссер ждет экстрадиции в США. В то же время, по словам представителя швейцарского Минюста, Полански имеет право подать апелляцию и таким образом избежать встречи с американским правосудием. Видные мастера мирового кинематографа потребовали немедленного освобождения Романа Полански. В числе первых свои подписи под петицией поставили Этторе Скола, Бернар Тавернье, Коста-Гаврас, Моника Белуччи, Фанни Ардан, а также организаторы Каннского кинофестиваля. Они напоминают, что знаменитый польский режиссер был приглашен на кинофестиваль в Цюрихе, где ему должны были вручить премию. По словам кинематографистов, «недопустимо превращать культурную манифестацию в полицейский капкан» (http://a-4e.ru/main/4630-novosti. -rezhisser-roman-polanski-arestovan-po.html).
Подведем итоги. Технические свершения последней четверти XX должны были сделать современное общество информационно открытым. В действительности, используя механизмы охраны интеллектуальной собственности, противодействия экстремистской деятельности и борьбы с сексуальными домогательствами, правящим элитам современного общества удалось построить демократическое общество, более несвободное информационно, нежели многие тоталитарные режимы. Рост информационного сопротивления не только привел к замедлению развития, то есть сыграл роль одного из механизмов, ответственных за барьерное торможение, но и создал поколение людей, живущих за счет судебных процессов по обвинению мировой Сети в нарушении чьих-то имущественных или неимущественных прав. Будем называть эту социальную практику лоуфером, от английского law – закон.
«Дикая карта» № 7
Бекасово, первый Собор Протестантских церквей РФ, 2010 год
Разговор о Революции и Реформации, дорогой читатель, начали в нашей родине не низы, которые не хотят, не верхи, которые не могут, а русские протестанты, которые укреплены в вере и знают, во имя чего живут. Парадокс, скажешь? А – вот!
Соборность – хитрая штука, сразу не поймешь, как разольется Свет по тем, кто на Соборе не был. Да и первый Собор! Страшновато! Что сумел донести каждый участник до своих церквей и территорий, что мы смогли удержать за рамками августа 2010 от общей молитвы о главном?
Обильным на события был 2010 год. Важнее только 2011-й, где два грустных юбилея встают с вопросом: как же вы допустили?
Юбилей первый: 50 лет космической эры.
Юбилей второй: 25 лет Чернобыльской катастрофы, 25 лет торможения атомных программ, 25 лет постепенного входа в кризис, 25 лет сознательного отказа от прогресса без целей.
Монолог:
Кто мы, взявшие на себя ответственность за улучшение бытия и развития сознания? Снобы, не боящиеся Бога? Или строители его Царства? Кто из нас видел, как Господь улыбается? Тот, кто молится на языках? Или тот, кто живет по законом чести и просит Всевышнего в легкой молитве: Господи, помилуй мя! Кто прикрылся догматом, чтоб быть величественнее соседа? Кто разрушил в себе веру и носит нейлоновое сердце? Кто грешник? Кто святой? Кто мы такие, не заглушившие в себе голос совести и по-детски устремленные к звездам? «Как будто в бурях есть покой!» Как будто в звездах есть тень творения? Иисус когда-то спас нас, людей, что нам еще? По подобию нам жить, то есть творить, а это и есть главное искушение. И унылые сторонники устойчивого развития всех экономик, конфессий и убеждений вопят: не людское это дело… А чье? Бога? Царя? Выделенного героя?
А кто такой homo-super? Не тот ли это, кто ищет следующий лик Бога, усердно строя его царство делами, а не молитвами? Это ужасно неудобно – сверять каждый шаг Пути с идеальным, и мы выдумываем витиеватые объяснения, почему живем во грехе. И Господь прощает нас… И бандит, построивший церковь на свои кровно награбленные, думает, что стал ближе к Богу. А чиновник, сидящий в большой корпорации, мечется между краем атеизма и цинизмом посещения Храма – раз уж Президент туда ходит. И мало кто научен простой рефлексии: одобрит ли меня Господь? Примет ли меня Космос? «Летите, любите, а я как-нибудь!» – смиренно поет с Юпитера юная девушка из XXI века.
А вдруг это самое большое целое, которое и есть мерило наших деяний в жизни? Невыносимо последнее время жить, не зная пользы своей. Вот и СОБОР. И Евангельские тетради выпущены в мир. И тезисы новых Лютеров оживают в интернете. А двери Виттенберга, ну, изменили свой фасад. В дверях ли дело?
– Что тебе важно, полковник?
– Важно, чтобы верили!
– А во что, полковник?
– А все равно, лишь бы была вера в Целое, а не имя Его.
– А тебе, смертный, что важно?
– Важно не заместить своим поместным, важно выйти и сказать: мы на Соборе порешили жить по подобию. И еще порешили – объявить христианскую повестку дня, чтобы каждый мог, как во времена Лютера, доступ к Святому Духу иметь, а не посредников для спасения души искать.
– А может, кто-то не хочет так?
– Многие не хотят, но дверь нужно держать открытой, пока все желающие свободы в духе и ответственности перед Отцом Небесным не пройдут мимо двери, и потом держать – тоже.
– Тогда умереть можно у этой двери и состариться, и потерять чин, сан и память о себе…
– Неутилитарное действо, полковник, «я хочу, чтобы люди…»
– Американцы говорят: нельзя хотеть за другого, можно – за себя, и себе посвятить жизнь. Может, они правы?
– А все равно стоять придется и держать тяжелую дверь даже для себя, стоять и держать…
– Ну а люди пойдут мимо или повалят напролом, сметут или плевать будут, и редко кто обнимет…
Монолог:
Когда-то давно иосифляне, царствующее над голодным миром духовенство Руси, утвердили порядок – земли церквям, а церковь позаботится о голодной пастве. Монастырские земли не стали хлебохранилищами для всех, но спасли немало жизней. Церковь, став крупнейшим феодалом, ввергла Русь в византийскую модель, в которой царство и хозяйство приравнивалось к делам духовным. Жидовствующие оказались казнены или рассеяны по либеральной Европе. Нестяжатели потерпели поражение, им, наивным, казалось, что церковь есть тело Христово и прежде всего остального – спасение душ – вот ее задача. Владение, собственность в который раз в истории развернули противоречие между утилитарным и неутилитарным в непримиримую борьбу.
Мы остались в Византии. В реальности 2010-го, на Соборе, в игровой реальности 1492-го, в писаной истории государства Российского. Вопрос о свободе Духа не поднимается, главным вопросом церкви является вопрос о власти. Сегодня нестяжатели – это инженерный корпус РФ, к нему, как и пятьдесят лет назад, тяготеет культурная Европа и научная Америка. Нестяжатели проигрывают топ-менеджерам, олигархам, президентам и премьерам, к ним, инженерам и ученым, обращаются американские психологи с навязчивым вопросом: если вы умные, что ж вы не богатые? То есть собственности нет, статуса нет. Земель не получили. Научную «Эврику» можно построить лишь на средства МИНОБОРОНЫ, а они сегодня невелики, эти средства. Кинув на драку собакам в ученый народец так называемое право на интеллектуальную собственность, правительство юристов при собственниках имело дальновидную и известную во все времена политику: разделяй и властвуй. Пусть ученые и инженеры борются за рейтинги и авторские лицензии друг с другом, мы тем временем наведем порядок со стороны крупных феодалов, мы даже дадим вдосталь хлеба, немного интернета и картонный дом. Зато – всем. Только пусть играют по правилам… И, несмотря на видимые неудобства альтернативной политики, все больше в стране сторонников пути нестяжателей, и все больше людей смеется над византийской моделью управления, громоздкой, помпезной, напрочь лживой формой над одряхлевшей сущностью. Хочется жить в другом царстве, с другим пониманием Бога и блага. «…Хочется взять мир окружающий в долг под проценты, и, на ладонях держа, осязать спящих дыханье и пульс континентов. Чтобы потом, раздавая долги, сердцем и памятью стал ты богаче» (А. Крупп).
Игра, август 2010, Собор, Бекасово, рефлексия
В игру пришли люди, осененные идеалами Будущего, они не хотели проживать ту историю Руси, когда на грани конца света иосифляне победили, и воцарилось царство вечного прошлого – Московия. Ах, как демократичны были наши игроки, как беспечен папа, протянувший руку мятежному Лютеру, как благосклонны хазары и лояльны слуги Соломона, как идея третьего Рима долго скитаясь и не нашла прибежища! И до чего вся эта команда демократов доигралась: до победы иосифлян во всем и с согласия всех. Кривая сделала оборот вокруг своей оси и вернулась Дмитрием вместо Василия в русском царстве, да Собором мнений, которые навсегда разделили православных и католиков – во веки веков, аминь. А все старались с точки зрения сегодняшней морали и знаний того, как разрешаются противоречия. Как революции в нашей родине делаются за счет революционеров, так и инновации гибнут в горниле вечных иосифлян.
Обидно и грустно: в 1492 году, когда Европа открыла Америку, Русь ждала конца света и приближала его всеми силами.
Московия и сегодня хочет тоталитарного режима, потому что якобы не справится без него. Боязно как-то отдать нестяжателям ответственность за будущее, лучше самим схватить собственность и отъехать в прошлое, а понемногу раздать приближенным к царю или к батюшке или к царю-батюшке. И колея эта византийская углубляется с каждым веком, и нет мочи терпеть, а Господь уже спас нас, и нам теперь нужно как-то выстроить его царство, а мы строим храмы и систему ритуалов, а Господь не идет в эти храмы и снисходит свободным духом на нестяжателей. Ну, их обычно называют сектантами, протестантами. И грозят отлучить от детей страждущих. Потому что кто же в здравом уме пойдет против иерархии? Так если бы она Божья была, то – да. А так современные иосифляне и их потомки окропляют покамест ядерные боеголовки, что же тут Божьего?
Жидовствующие! Звучит-то как, совсем по нашему времени одиозно. Коннотацию имеет, так сказать. А они себя в жертву принесли, чтобы потом теплилось движение против помпезности и царственности за свободу и веру. На игре в рефлексии многие сказали, что пустыми словами, пусть и самыми яркими, новый мир не построишь, нужны все усилия и жизнь во имя маленького шага. И смерти тоже случаются. От ярости собственников уже многие умерли: и те, кто про правду, и те, кто про дело.
Конфликт нестяжателей, иосифлян и подвиг жидовствующих в школе не проходят, в вузах не обсуждают, информации – с гулькин нос; зачем шевелить основы иосифлян?
Игра показала, что, сколько не кричи про свободу, про русский путь, особую духовность и целостность русской культуры – все один клин: сваливаемся мы в модель упорядоченного государства, империи и только выделенными из мира чувствуем себя на коне истории, а потом сопли, слезы, жертвы кучи праведников, темные века и снова в империю – шасть. Сейчас у нас темные века. А мечта у народа – про Империю и Берию. Вот вам и все сотворчество с Всевышним. Как может Господь служить матрице? Никак. Он просто оставит нас… Поэты говорят, что «небо уже самолетов не держит», это так. Все думают, что Бог нам что-то должен, а он уже сделал чудо, спас людей, и теперь люди должны с этим спасением в душе его царство строить, а они – про империю зла.
Так что империя нам не годится, а Царство – понятие средневековое, а еще у нас полно печального опыта политики про «каждый сам за себя». Соборы собирают пока ярких индивидуалистов: одни в страхе Божьем, другие – посмотреть, третье – про будущее. И Собор состоялся, если пробежала волна единения, несмотря на взгляды разные, рубашку, что ближе к телу, и желание длить настоящее. На Соборе в Бекасово волна прошла, и теперь ее нельзя остановить, она медленно перекатывается через людей с целью омыть. А тот, кто отслеживает впечатления в воздухе и тонко чувствует атмосферу, тот знает, что уже после игры в четверг, день пятый, в зале полились откровения, совместные чаяния, и молитва соединила многих, как одно целое. А всего-то и надо было посмотреть глазами сегодняшней Реальности на ту историческую предопределенность Византийской Руси, смириться с судьбой, чтобы в этот момент она изменилась по вере немногих.
Социальное развитие: «Парижская весна», «Пражская весна», стратегия нулевой пассионарности, иллферы и велферы
Корни еще одного значимого барьерного эффекта лежат в эпоху расцвета индустриальной фазы. В 1968 году, еще до Войны Судного Дня, до полета «Аполлона-11», до кризиса сверхзвуковой авиации и резкого замедления технического развития, почти одновременно в Западной и в Восточной Европе развивается острый социально-политический кризис.
Несмотря на коренные различия режимов по ту и по эту сторону «Железного Занавеса», события в Париже и в Праге имели много общего. Движущей силой в обоих случаях была студенческая молодежь. Политические и экономические требования впервые в человеческой истории носили подчиненный характер: содержанием массовых выступлений стала борьба за новые форматы жизни. Ключевым словом явилась «свобода», понимаемая как право выбирать образ жизни, способ мышления, тип деятельности. В сущности, пражские студенты хотели свободы от социализма, а их парижские сверстники – свободы от капитализма. И те, и те другие действовали в условиях потери политической стабильности: война во Вьетнаме, нарастающая угроза ядерного конфликта, особенно усилившаяся после Карибского кризиса, сравнительно недавние «дворцовый переворот» Л. Брежнева в СССР и убийство Д. Кеннеди в США. Кроме того, большое влияние на происходящее оказывала сама атмосфера конца 1960-х годов с их безудержным технологическим развитием, гонкой в Космосе, переворотом в музыкальной культуре, сексуальной революцией, «революцией сознания». «Секс, наркотики, рок-н-ролл». Или даже: «Космос, секс, наркотики, рок-н-ролл».
Нужно еще добавить, что в 1968 году была аномально высока солнечная активность.
Это был момент, когда европейская цивилизация потеряла устойчивость. Революционная ситуация, сложившаяся в 1968 году, могла привести к любому исходу – от атомной войны до спонтанного фазового перехода (барьерного тоннелирования). Нестабильность захватила весь земной шар: Вьетнам, США, Мексика, Франция, Чехословакия, Пакистан, даже Москва… В ответ на предложение немедленно привлечь к уголовной ответственности Сартра де Голль устало сказал: «Мы не можем арестовать Вольтера». В подобных ситуациях американская фемида сомнениями не терзалась, и Тимоти Лири получил 38 лет тюремного заключения. Правда, это произошло двумя годами позже, в 1970-м. Арест и осуждение Т. Лири положили конец «революции сознания» и, собственно, закрыли «эпоху шестидесятых». Что интересно: правозащитники пролили немало слез над вторжением советских войск в Прагу и трагической судьбой советских диссидентов, но они совершенно не интересуются ни расстрелами в Кентском и Джексоновском университетах в США, ни штурмом латинского квартала в Париже, ни тюремным сроком для одного из создателей современной психологии.
«Парижская весна» была, по-видимому, последней попыткой Европы вновь встать в авангарде цивилизации, интегрировав новые социальные и психологические техники, разработанные в самой Франции, в США и в СССР. «Пражская весна» стала, надо полагать, последней попыткой социалистической системы найти в себе то, что должно было составлять ее сущность «по построению» – энергию для коренных изменений. Очень может быть, что эти изменения оказались бы губительны для «советской версии» социализма. Но Советский Союз все равно погиб, и вряд ли имеет принципиальное значение, случилось бы это в начале 1970-х или полутора десятилетиями позднее.
Вполне вероятно, что попытка продолжить «революцию сознания» до когнитивного тоннельного перехода спровоцировала бы острый фазовый кризис и системную политическую катастрофу в Европе. Но этот кризис и эта катастрофа сегодня стоят на повестке дня. Просто вместо предельного «открытого варианта» развития событий случился закрытый.
События 1968 года были восприняты правящими кругами на Западе и в СССР как крайне опасные. В этом нет ничего удивительного: как правило, ни одна правящая элита не приходит в восторг от возникновения и развития революционной ситуации. Далее, если уж революцию удается подавить, всегда наступает реакция.
Но если в период реакции лидеры революционных выступлений обычно репрессируются, то позитивное содержание их программы по мере сил и возможностей всегда осуществляется. Как справедливо заметил еще Александр II Освободитель: «Лучше отменить крепостное право сверху, чем дожидаться, пока его отменят снизу». А позитивное содержание в подобных случаях есть всегда, иначе не было бы самой революционной ситуации. Весь ее смысл в том и заключается, что оппозиция предлагает адекватные ответы на актуальные вызовы и угрозы, а власть найти подобные ответы не может. Поэтому, наведя порядок, она в обязательном порядке утилизирует оппозицию – это и есть социальное развитие в индустриальной логике: «Будущее всегда делается тобой, но не для тебя».
В данном случае барьерное торможение проявилось в том, что оппозиция нигде не была утилизирована. До некоторой степени ее требования были учтены в США, которые, по крайней мере, в течение семи лет прекратили крайне непопулярную и стратегически бессодержательную войну во Вьетнаме. Кроме того, американцы более или менее воспользовались крохами со стола разгромленной «революции сознания», претворив ее результаты в ряд полезных психологических практик, среди которых нейролингвистическое программирование, групповая терапия, коммуникативные игры и т. п.
Ни европейские элиты, ни руководство СССР конструктивных выводов из 1968 года не сделало. Вот с деструктивными выводами получилось гораздо лучше. С самого начала 1970-х годов в Европе развертывается принципиально новая социальная кампания. Собственно, тогда рождается и набирает силу современная социальная реклама.
Не обязательно делать «работу над ошибками», отвечать на вызовы и угрозы, что-то решать и куда-то развиваться, если имеется «страховка от революции», абсолютная гарантия пассивности народной массы и ответственного поведения избирателей.
Чтобы это обеспечить, необходимо выполнить три условия.
Во-первых, нужен тотальный контроль над информационным пространством. Как уже говорилось, для такого контроля вполне достаточно механизмов «террористической угрозы», «авторского права» и «сексуальных домогательств».
Во-вторых, народные массы ни в коем случае не должны найти сторонников среди правящей элиты. Поэтому создается система «стяжек и противовесов». Это, конечно, практически останавливает любое развитие, даже самое безобидное, но страхует систему от «революций сверху», от лидеров, готовых к изменениям вплоть до революционных.
Эпоха Черчиллей и Шарлей де Голлей прошла. «Элиты жертвуют качеством во имя сплоченности».
В-третьих, нужно внушить населению, что стремиться к лидерству неэтично. Во всяком случае, это можно делать только в определенных рамках и только по правилам. Учить таким вещам нужно с младых ногтей.
И с начала 1970-х годов в Европе, с середины 1990-х в России и постсоветском пространстве развертывается массовая борьба с пассионарностью населения. Меняются школьные программы. Перестраивается практика обучения в школах и высших учебных заведениях. Набирает силу Болонский процесс. На практике в обществе проводится целенаправленная селекция, имеющая своей целью найти потенциальных пассионариев и как можно раньше, еще в подростковом возрасте, вывести их за рамки социальной нормы, превратить в маргиналов.
В принципе, нечто подобное на протяжении тысячелетий делалось в Китае. Только там для надежности пассионариев просто казнили, по возможности, вместе с близкими родственниками. В результате «ген длинной воли» был просто вымыт у этнических китайцев из популяции, и, если бы не маньчжурское вторжение, мы остались бы без «мастерской мира».
По классической шкале Л. Гумилева пассионарностью +6 обладают пророки, готовые на заведомую смерть во имя торжества своих идеалов. Пассионарность +5 у героев, которые могут рисковать своей жизнью, но на заведомую смерть не пойдут. Далее идут борцы (+4), творцы (+3), авантюристы (+2), карьеристы (+1). Обыватели с пассионарностью 0 поддерживают равновесие со средой. Существует отрицательная пассионарность. Люди с пассионарностью -1 существуют за счет других, с пассионарностью -2 – за счет общества как целого.
«Стратегия нулевой пассионарности» предусматривает ранний отсев детей с потенциальной пассионарностью выше +3. Техника этого элементарна и требует только минимального внимания со стороны учителей. Проблема заключается в том, что в обществе неуклонно снижается средний уровень пассионарности. Нельзя одновременно одними и теми же методами отсеивать и сверхпассионариев, и субпассионариев, а применять к разным детям различные педагогические техники тоже нельзя, поскольку это нарушит принципы демократии и опосредованно обязательно вызовет пассионарный всплеск. В результате доля субпассионариев растет, и нужны специальные механизмы работы с ними.
Такие механизмы были окончательно достроены к началу 2000-х годов.
Для «планктона» с пассионарностью -1 существует система социальной помощи – велфер. Велферу позволяется нормально существовать, не работая или практически не работая. Разумеется, такая система может существовать только за счет высокого налогообложения работающих, что и делается, попутно создавая отрицательную обратную связь: чем больше ты зарабатываешь, тем больше платишь налогов. Сплошь и рядом обычному человеку выгоднее работать меньше и не слишком стремиться к карьере, что творцов системы велфера вполне устраивает.
Но «нежить», пассионарность которой равна -2, не способна нормально выживать даже в социальном государстве с хорошо организованным велфером. Для этой категории людей пришлось создать «велфер нового поколения», не требующий от человека вообще никакой деятельности, даже имитационной. Все-таки обычный велфер какие-то телодвижения подразумевает: нужно получать карточку социального страхования, регистрироваться на бирже труда, регулярно рассматривать какие-то предложения по найму и даже отвечать на них. Это слишком сложно для «нежити», поэтому элитам пришлось придумать для них иллфер.
Иллфер – это признание человека жертвой обстоятельств. Причиной получения такого статуса может быть болезнь или ее последствия, катастрофа, неблагоприятные социальные или экологические условия. Наконец, психическая травма, вызванная родителями, возлюбленной/возлюбленным, правительством, работодателем, прессой, школой и т. д. Тот же Чернобыль, кстати, создал десятки, если не сотни тысяч объективно здоровых «инвалидов».
Поскольку «в стране слепых и кривой – король», некоторая часть велферов перестроилась и занялась обслуживанием, разумеется, не бесплатным, практики иллфера. Так появились богатые и хорошо трудоустроенные велферы. С точки зрения экономики содержание их существования не изменилось: они по-прежнему не производят ни материального, ни информационного продукта и живут за счет социальной помощи. Но эту помощь они организуют, распределяют и перераспределяют. Понятно, что они заинтересованы в социальной и экономической значимости слоя претендентов на полное государственное обеспечение. Их стараниями число жертв Чернобыля, например, возрастает со временем. «Новые велферы» активно лоббируют свои интересы в парламентах и суде. Со временем многие звенья политической и судебной системы включаются в процесс обслуживания хронически больного, неспособного к труду виктимного населения.
Как следствие, повышаются налоги и растет инфляция. При этом, естественно, падает производительность капитала и норма прибыли. Отреагировать на это бизнес может только повышением нормы эксплуатации, но это вступает в противоречие с идеологией социального государства. Самый простой выход из этой ситуации – привлечение к труду нелегальных мигрантов, формально находящихся вне закона и вне системы социального страхования. При этом эффективность экономики увеличивается, но одновременно возрастает и социальная напряженность. То есть косвенным следствием «политики нулевой пассионарности» оказывается антропоток, сопровождающийся изменением национального и социокультурного состава населения, возникновением трений между коренными жителями и мигрантами и в конечном итоге – этно-конфессиональными конфликтами в обществе.
Власть не может оставаться ко всему этому безучастной. Возникает «реакция на реакцию»: государство стремится включить нелегальных мигрантов в систему общественных связей, что на практике означает распространение на них практики социального страхования. При этом налоги возрастают еще больше, тем самым потребность в нелегальных работниках усиливается. Замыкается цепочка обратной связи по велферу и антропотоку.
Этот механизм подробно изучен С. Градировским и Т. Лопухиной на примере нелегальной миграции из Мексики в США. Ими было убедительно показано, что прогрессирующее налогообложение вкупе с ростом инфляции за двадцать пять лет привело, во-первых, к зависимости хозяйства южных штатов от постоянного притока мигрантов и, во-вторых, к резкому ослаблению позиций «среднего класса». В Европе этот процесс шел несколько медленнее, но привел к аналогичным социальным последствиям. До кризиса 2008 года ситуация оставалась терпимой, во всяком случае, она была полностью под контролем. Но ухудшение финансового состояния европейских государств поставило на повестку дня пенсионную и социальную реформу: повышение пенсионного возраста, отказ от ряда социальных гарантий.
«Сам по себе такой отход, независимо от глубины, означал банкротство руководства 2-й армии: зачем было залезать в Сен-Гондский район, если теперь неизбежно надо было отсюда уходить?»
Зачем было вкладывать столько усилий в «политику нулевой пассионарности», если теперь неизбежно надо от нее отказываться? Во всяком случае, «социальная температура» выросла летом 2010 года во Франции и, опосредованно, в других государствах Европы. Впрочем, с первым тактом народного возмущения французскому руководству удалось справиться.
«Политика нулевой пассионарности» помогла Западу избежать развития революционных событий 1968 года, но очень дорогой ценой.
Возникли и заняли свое место в европейском обществе паразитические сословия велферов и иллферов. Появилась целая система деятельностей, обслуживающая велфер и оплачивающаяся за счет государственных средств.
Этот процесс сопровождался инфляцией и привел к росту реального налогообложения. Вследствие этого упала производительность капитала, что стимулировало вынос ряда производств на цивилизационную периферию, прежде всего в Китай и Юго-Восточную Азию.
Это стимулировало нелегальную миграцию, привело к росту фазового антропотока и прогрессирующему кризису среднего класса.
Миграционные процессы измени социальную и культурную среду в ряде европейских государств, прежде всего в столицах. Начался процесс вытеснения коренного населения более пассионарными мигрантами. Это спровоцировало ренессанс правых партий в Европе и нарастание социальной напряженности. Данный процесс был ускорен и усугублен экономическим кризисом 2008 года.
«Политика нулевой пассионарности» привела к снижению уровня образования в Европе и общему ухудшению качества «человеческого материала». Это способствовало развитию процессов технологического барьерного торможения.
Необходимо также иметь в виду, что, в отличие от древнего и средневекового Китая, в современной Европе носители высокой пассионарности не уничтожались физически, а лишь оттеснялись с авансцены общественной жизни, либо же надевали на себя маску следования сформировавшимся после 1968 года общественным стереотипам. Следовательно, в западном обществе все это время накапливалась и продолжает накапливаться скрытая пассионарность. Такой процесс не имеет исторических аналогов, и мы не можем с уверенностью сказать, чем именно он завершится в условиях постоянного и неизбежного повышения давления на социальную среду.
Заметим здесь, что американцы, как обычно, пошли в «политике нулевой пассионарности» своим собственным, более или менее разумным путем. В Штатах отбраковка пассионариев на ранних этапах образования была поставлена даже более жестко, чем в Европе, однако существовал механизм привлечения в национальную корпорацию тех лиц, которые, несмотря на сильное социальное давление, сохраняли высокие показатели пассионарности при переходе к высшему образованию. Это, по крайней мере, обеспечило сохранение надлежащего качества управления страной. Конечно, Соединенные Штаты должны были заплатить свою цену: фактическое расслоение страны на два народа с совершенно различными социокультурными характеристиками.
В маленькой гостинице в поселке Котлы, в забитом людьми коридорчике, именуемом холлом, мы говорили о грядущей революции. Внизу, в просторном зале столовой, речь шла о войне подходов и исторических играх. Давно это было. Прошло целых полгода. Исторические игры уже поплыли в проектность, заказность и нарядность, а революция еще пока не очень…
Главный партийный: А что ты людям-mo скажешь? Манифест в чем состоит? Как начинать без манифеста?
И действительно. Без манифеста нам никуда. И «Капитал» не написан. Как он будет называться в «добром будущем» нашем? Фрактал, что ли? То есть: сейчас пускает тебя, сейчас не выпускает. Хитрая это вещь – фрактальная граница, только Кэрролл и понимал ее как следует. А у нас все в дровах.
Шагом раньше умный человек, поэт и учитель, грустно сказал мне: ну вот, ты готовишь в своих знаниевых реакторах интеллектуальный пролетариат… И главный партийный нутром почувствовал революцию.
Главный партийный: Я сто лет слышу о массовом тренинге, есть ОДИ у Щедровицкого, есть младые единороссы на Селигере, ни те, ни другие интеллектуальный пролетариат не готовят.
Креативщик: Во-во, одни не готовят пролетариат, другие – не готовят интеллектуальный, а нам остается все это делать…
Главный партийный: Только не говори мне про когнитивный мир. Пусть будет грубо – интеллектуальный, упрощая разговор с нормальными людьми. Более-менее всем понятно про умный мир с умными домами, умными машинами, умными детьми и начальниками.
Юрист: Ха-ха. Опять у тебя мечта интеллигента, а не народа!
Главный партийный: Это у него мечта интеллигента напевает: «девочка, живущая в сети, нашедшая любовь»…
Я никуда не гожусь! Я думаю про мир с рефлективными руководителями, находящимися в сервисной позиции по отношению к инженерам, и с сетевыми организованностями свободных, счастливых мыслителей, которые сами и готовят властные решения. Не экспертный совет, коллегиально предсказывающий погоду, а нечто иное. Это призрачное благополучное будущее, которое еще надо разрисовать партийному для разных слоев населения, потому что он действует, а не философствует. Мрачная тень будущего – откат к раннеиндустриальной фазе, угольный и грязный ядерный топливный сценарий, тоталитарные режимы, регресс науки, технологии и демократии уже висит над нами. Такое точно не понравится никому. Будем напирать на «умное».
Юрист: Друзья, понятно, что переход, прыжок через барьер – это революция. Традиционно революции происходят в России, а Европа затем мягко утилизирует наш опыт. И что же, когнитивный переход опять произойдет в «одной отдельно взятой стране», в который мы имеем счастье проживать? Опять придется стать первыми и взять на себя весь риск будущего?
Креативщик: А помните, что революционерами и жертвуют, как правило? Сегодня у нас в стране верхи не могут управлять никак – ни по старому, ни по-новому. Низы не осознают себя вообще. Элита не проявлена. Люди недовольны своей жизнью и друг другом. Все. Нет у нас революционной ситуации.
Мы уже слышали такое: «Революция – это неудавшаяся реформация. Когда нет сил вернуть первоначальный замысел Бога, приходится ломать хребет человеку». Это наследники Лютера. Они нам братья, ищут ту же «дикую карту» и так же дразнят статусных гусей.
Главный партийный: Тогда я вижу, что у нас совсем другой период – разночинский, так сказать, создание, по Глазычеву, «сетевых организованностей осмысленных меньшинств», и не видать мне манифеста, как я вижу.
Креативщик: Манифест Маркс написал еще до партии большевиков, нужен манифест.
Главный партийный: Ты посмотри на наши будущие революционные массы! это вовсе не рабочие и крестьяне начала XX века, а инженеры, обыватели, офисный планктон, служащие, чиновничий аппарат и еще – все пользователи сети интернет, их родители, дети и прочие родственники! Если у нас сегодня два класса: управляющие и управляемые, то как раз все управляемые в интеллектуальный пролетариат и входят.
Гуманитарий: Выходит, что интернет, появившись на 50 лет раньше своего эволюционно-технологического срока, сыграл с людьми злую шутку… Все поплыли в информационных полях, научились получать удовольствие от плавания, но не знают, как плыть к островам, и скоро утонут от изнеможения и информационных болезней, подцепленных в недружественном океане. Я читал ваш отчет, все так и есть, чаша отравы…
Креативщик: Но рабфак по имени интелфак случился в интернете сам собой, дал людям некие методы, правда – без содержания, увы. Ну, давайте восстанавливать содержание, ловить смыслы, работать в сети, наконец…
Тут мне становится понятно, что если солдаты революции 1917 года осваивали тексты Пушкина и участвовали вечерами в литературных судах над Белинским, чтобы обогатиться культурой, которой они были классово лишены, и стать элитой нового мира, то сегодня Сеть – это не доступное вместилище знаний, которые выработало человечество, а помойка мнений некомпетентных постмодернистов над этими знаниями. Рабфаковцы жаждали учиться! Было модно учиться, получать деятельные специальности для преобразования мира в царство свободы, равенства, братства. Сегодня Сеть – это путешествие, квест, эмоциональный гвалт и паразитное существование рыцарей воображения с мышкой в руках. Лопаты, огороды, станки и операционные столы еще не кончились, но будущие крестьяне, инженеры и хирурги уже все стали писателями и игроками виртуальных миров.
Я рискую бросить в аудиторию вопрос: кто должен находиться в сервисной функции по отношению к сетевому планктону? А кто должен действовать в старой формации, производить, выращивать, обслуживать? Вопрос стоит жестко: кого бы заставить работать на себя и что при этом делать самим?
Гуманитарий: Все-таки Сеть оказала человечеству услугу в образовательной сфере – она ликвидировала необходимость в «гумбольдтовских» университетах, заточенных под подготовку чиновников. Теперь такими стали все: от старушки с мобильным телефоном в руках до необразованного подростка с банковской карточкой. Сеть и сетевые услуги самостийно создали компетенцию заполнения бланков, а тем, кто умеет делать собственные сайты, – и создания формы этих бланков. Можно сколько угодно кричать, что школа не создает мировоззренческой «рамки», важно не это. Не школа и вуз дают практики последовательных операций по определенным правилам, это делает система сетевых услуг. Зачем учить писать сочинения и высказывать собственные мысли на примере великих произведений, они и так высказывают собственные мысли в «живых журналах», дневниках, на форумах и в письмах? Нет теперь рабфаковца, который, стыдясь, топчется у доски и не может сказать о Пушкине ничего, кроме даты смерти. Нет и такого, который не мог бы болтать о чем угодно сорок пять минут без перерыва, выпаливая свои убеждения. Школа как тренировка формальной логики, чтения, письма, счета утратила свои функции. Компьютер задает эти правила при включении ребенка в простые операции, даже и в игру. А мы все носимся с кризисом образования.
Главный партийный: Стоп, ты хочешь сказать, что весь этот разнородный и разновозрастный интеллектуальный пролетариат юзеров, в разной степени умный, работает на точно такой же управляющий класс… У нас есть массовый враг! За что идет борьба? За допденъги – да, но еще в большей степени за свободное время и за власть, то есть за рычаг управления обобщенным шариком. За игру на мировой шахматной доске!
Юрист: Во-во, если мы все умные, то почему он управляет, а я нет. Мы учились в одной школе, где нас ничему не научили. Если я хочу реформ, то, прежде всего, реформ в быту и сети. То есть, если ты там наверху такой бодрый до власти, дай мне мой all-inclusive, и я от тебя отстану. Даешь сеть бесплатную, минимальный кров и минимальную пищу, тепло и свет, а дальше я решу – буду ли я работать за твои дополнительные блага вершителя судеб, то есть участника управления, или мне и так хватит…
Философ: По этому пути уже пошла западная демократия, предоставив людям набор социальных благ, и они не умрут с голоду без работы. В России такого нет. У нас в стране до сих пор легко пропасть, будучи вполне себе интеллектуальным пользователем Сети. И вероятность того, что «весь мир насилья мы разрушим», все еще велика. Будущее, которое пришло за нами, это не слишком моральный без всякой вменяемый онтологии интеллектуальный пролетариат, то есть пользователь сети, который готов осуществлять в этой сети диверсии, вплоть до революции и перевода всех денег в электронные… А затем – в сетевые блямзики нового игрового мира. Этот пролетариат воюет на территории, которую другие воюющие знают плохо, он, похоже, победит. И вместе с руководящими элитами, даже теми, кто недавно завел в сети блоги, может сгинуть и реальная инженерия. Промышленность рухнет, останется слабо теплящийся агрокластер, энергетика, поддерживающая сети, и очень странный хаотический мировой порядок. Как было дико повиноваться революционной власти сумасшедших пролетариев в 1917-м, так будет и в 2017-м… К власти-то придут не системные программисты, а в большинстве своем – пользователи, которые говорят на сленгах, имеют смутные представления о Реальности, зато здорово ориентируются в виртуальности. Мы станем рабами новояза и протоколов обмена данными, потому что в свое время не досмотрели, куда течет время.
Ось Зла (только что вошел): Ладно-ладно, мне придется наладить работу по движению истории вперед, а не вспять. А для этого понадобится превратить мышление в достояние многих, адресовать им ответственность за будущее и сделать еще много нетипичного и невозможного. А с теми, в ком зреет бунт, нужно согласовать образ желаемого будущего. Добрым словом и пистолетом!
Креативщик: Ну, супер! Давайте сделаем анти-форсайт, то есть прогноз согласованный не с экспертами и элитами, а с массами.
Ось зла: Охолони, форсайтник, нам сначала нужна комиссия по человеческим ресурсам страны, раз этот ресурс, по нашему – Разум человека, становится в ближайшей эре главным.
Главный партийный (проворчав под нос: «Вот пришел, портит мне весь манифест для народа, что я им скажу про мышление, они не знают, как в этом слове ударение поставить правильно»): Товарищи! Мне это людям в сети писать, а не на воротах Виттенбергской церкви, я пока готов сказать им следующее.
Раз! Пролетариат нового интеллектуального мира уже есть. Он – мы и есть. Мы отчуждены от материальных результатов своего труда. Мы получаем мало благ (здоровье, образование, транспорт, жилище) и имеем претензии к управляющему классу за свое качество жизни. Отдайте:
Индустрию – инженерам!
Строительство – архитекторам!
Общее и высшее сетевое образование, правдивую и точную информацию – всем и в любом возрасте!
Управление – мудрым!
Тепло и свет, простое жилище, простое питание, общественный транспорт всем и бесплатно!
Два! Слушайте меня! Государство отвечает перед народом за энергетику, транспорт, продовольствие и безопасность.
Три! В новом мире минимальный личный пакет услуг, начальное образование и библиотеку медиапроектов среднего и высшего образования получит каждый!
Четыре! Все, что сверх этого, все – дорого. Экономика – безналоговая, страховая!
Креативщик (смеясь): Ну, я, кажется, понял, «Капитала» не будет, ограничимся коротким манифестом, а что у тебя с мерой инновационности проектов, и кто определит порядок финансирования?
Ось Зла: Социальная полезность – такая вот мера, то есть польза для всего общества, и вообще, самое полезное сейчас – это свернуть с катастрофической дороги, а то Европа машет лозунгами и марширует к пропасти. И наши – за ней… (Слово пропущено.)
Главный партийный: Ну вот истории сошлись: Призрак бродит по России! Призрак катастрофы!
Креативщик: Он же – Призрак земли обетованной! Он же призрак земли, устроенной по-новому! То есть, хотите лозунгов, их есть у меня:
Россия новых городов грядет!
Новые города – новое сознание!
Главный партийный (вот же прорвало!): Дальше слушайте!
Главное для нас – человек: его жизнь, его мысли и его деятельность. В будущем каждый сможет ответить на вопросы, кто он и зачем он живет, проявить свою волю и осознать свою миссию. Помочь пробуждению большинства – задача нашей партии.
Философ: Ох, батенька, давай только без аллюзий на Ульянова, а то как-то очень сюжетно. Я вижу, что, соединяя людей в пространстве знаниевых машинок коллективного мышления, мы подключаем их к думанию как к процессу и к Разуму как к пространству. Мы способствуем проявлению у них мышления. Пусть простят меня за эту вольность методологи. Д видите ли, считаю, что мышление – это время, которое нам осталось. Развитие прогностических способностей видится нами как проявление лояльности к будущему и ответственности за то, что человек и его коллеги/друзья наконструировали. У знаниевой машинки есть и еще одна задача – расширить зону присоединенного пространства личной ответственности за дом, рабочее место, район, город, мир, в котором человек живет. А в идеале – осознанное участие в процессах построения коллективного иного. Строительство новых городов, новых поселений, новых объектов – вот задачи для людей с новым сознанием. «Постройте для себя город!» – хороший лозунг.
Главный партийный: «Там, где философия, там мне не резон», сказал бы Высоцкий, а я уже заканчиваю:
Признаком нового мира будет не повышение издержек, а снижение их, не повышение цен, а снижение их, а также расширение пакета бесплатных услуг. Точка. Система же распределения прибыли, добавленного продукта будет направлена на замыкание экономических циклов, расширение спектра бесплатных услуг населению и на формирование государством новых потребностей в развитии. И особенно новых деятельностей.
Ось зла: Ну, слава Богу, а то про потребности слушать не могу с шестьдесят восьмого года.
Главный партийный: Не можешь – иди к историкам, а я закончу наш корявый манифест. Кстати, в шестьдесят восьмом тебя еще не было, и меня…
Последний пункт такой:
На долгие годы будущего мира будет модно делать хорошо, уметь многое, приносить пользу обществу, общаться с разными людьми, брать ответственность за риск и за новое. «Думай! Делай! Доверяй!» – три важные общественные компетенции.
Случилось два часа ночи, и мы разошлись. От разговора осталась фраза кого-то из забежавших историков: «Свобода – это крайне дорогое удовольствие». И вопросы
Креативщика в блокноте: что такое «ходить в сети»? Что такое «делать выбор в сети?» Как повышать свой уровень в сети?
Тогда мы не знали, что через полгода мы проиграем в сети сражение за русскую атомную гонку русским экспертам-прозападникам, перегруппируем войска и поставим вопрос о том, что такое в сети «летать»? И, выдохнув с новым набором интеллектуальных пролетариев, станем лепить «информационное крыло», так как там по тангажу и по крену никто пока не заявил свой патент.
«Дикая карта» № 8
Революция как элемент управления
Будем понимать под революцией коренное изменение государственной системы, происходящее при непосредственном и значимом участии народных масс, сопровождающееся насильственным переделом власти и собственности, преобразованием административных, правовых и военных институтов, а также системы образования. Революция может носить классовый характер, свидетельствовать о смене формации или даже фазы развития, но, разумеется, это не обязательно. Достаточно часто революционные перемены происходят в «надстройке», не затрагивая глубинные пласты общества.
Классический марксизм рассматривал революцию как основную форму социального движения, творческое, созидающее начало. Сегодня революция все чаще понимается как тяжелая болезнь государства и общества, страшная, неуправляемая и разрушающая сила. Интересно, что оба подхода явно или неявно исходят из ленинского определения революционной ситуации: низы не хотят жить по-старому, верхи не могут управлять по-старому. То есть революция воспринимается как политическое банкротство «верхов» – социальной элиты. Цитируя В. Шульгина: «Был класс, да съездился».
Представляется, что эта точка зрения неверна.
Начнем с того, что не вполне корректно определение революционной ситуации, данное В. Лениным. Низы почти всегда хотят жить по-старому, поскольку никакой другой жизни они не мыслят. Существует, однако, класс ситуаций, когда они жить по-старому просто не могут. Тогда все зависит от верхов. Если они сохраняют способность управлять по-старому, происходит бунт, а власти этот бунт подавляют. При этом пассионарность трудящихся масс падает: наиболее пассионарные элементы либо погибли в ходе бунта, либо смогли выдвинуться и занять позиции среди элит, – напряженность противоречий снижается, и ситуация в стране налаживается. Примером можно считать восстание Емельяна Пугачева. Или, уже в новейшее время, Кронштадтский мятеж.
Если правящая элита может научиться управлять по-новому, вместо революции происходят реформы. Система управления, государственные институты и социальные институции приспосабливаются к изменениям в стране и окружающем мире и восстанавливают способность адекватно реагировать на актуальные вызовы. В эпоху реформ активно работает социальный лифт, происходит частичная ротация элит. В итоге напряженность противоречий между «верхами» и «низами» опять-таки снижается, а страна выходит из кризиса усталой, но обновленной. В качестве успешных примеров можно привести Петровские реформы, отмену крепостного права в России, возрождение Германии при Аденауэре. Неудачные попытки – реформы Косыгина, Перестройка.
Революция возникает в том случае, если власть не может управлять ни по-старому, ни по-новому.
Казалось бы, это действительно означает банкротство правящей элиты и ее неспособность руководить страной. Но, внимание, вопрос! Кто нам сказал, что «угнетенные низы» или «трудящиеся массы» или «народ» имеют в этой ситуации рецепт «управления по-новому»? Уровень образования народных масс и их лидеров по определению ниже, чем у элиты, информированность о реальной ситуации обычно близка к нулю, практический опыт решения административных задач отсутствует. Вряд ли отсутствие наиболее необходимых для управления компетенций и квалификаций можно до конца компенсировать «революционным чутьем», пассионарностью, волей и здравым смыслом.
Сколько шансов на то, что любители найдут выход из ситуации, из которой профессионалы выхода не видят?
Я рискну утверждать, что во всех случаях, когда революция действительно проходила поверх правящей элиты, продемонстрировавшей полную недееспособность, дело заканчивалось национальной катастрофой с резким падением уровня и качества жизни, с упрощением экономических и социальных структур. Так в истории случалось, но, в общем, не часто. Гораздо чаще революции шли по другому сценарию и имели своим результатом вполне позитивные преобразования в обществе.
Нужно очень четко понимать, что в любом обществе и в любой ситуации элиты неоднородны. Внутри правящего слоя выделяются группировки, различающиеся положением в государственной иерархии, экономическими и политическими возможностями. Взгляды разных группировок на процесс управления и рамки, в которые заключен этот процесс, разумеется, не совпадают. Концепция реформ может зародиться внутри правящего слоя, но вне тех конкретных людей, которые в данный момент контролируют государство. Понятно, что реформаторы будут искать возможность применить свои взгляды на практике. В критической обстановке, когда возможность управлять страной по-старому будет исчерпана, они могут обратиться к народу, чтобы получить власть революционным путем.
К таким революционерам из правящей элиты относились Лафайет, Мирабо, Макс Баденский, а также, например, декабристы, у которых захватить власть и провести реформы не получилось.
Наконец, весьма интересна ситуация, когда элита знает, как управлять по-новому, имеет все необходимые компетенции, но применить свои знания и умения не может. Мешают особенности законодательной системы. Или, что бывает гораздо чаще, система связей, стяжек и противовесов внутри правящего слоя настолько переусложнена, что сколько-нибудь резкие изменения сложившегося положения невозможны.
Проанализируем этот вариант на двух примерах, сколь схожих, столь и противоположных: Октябрьская Революция в России и создание Третьего Рейха на базе Веймарской Республики в Германии.
В России мы видим демонстративный разрыв с предшествующим режимом, гражданскую войну, грубое нарушение законности, физическое уничтожение и ограбление свергнутой элиты.
В Германии приход Гитлера к власти происходит вполне легитимно, дальнейшие преобразования также совершаются «по правилам». В результате возникает тоталитарное государство, лишенное даже намека на существование демократических институтов. Правящая элита в значительной степени сохраняет жизнь и имущество, по крайней мере, до покушения на Гитлера, то есть до середины 1944 года.
Революция в России считается классическим примером восстания низов и разрушения государственного порядка. Попробуем, однако, рассмотреть ситуацию не предвзято.
Проигрыш Русско-Японской войны не только обострил в России социальные противоречия (революция 1905 г., относящаяся по нашей классификации к категории «бунтов»: «верхи» подавили ее по-старому), но и вынудил правящую элиту по-новому проанализировать вызовы, стоящие перед страной. Россия, великая военная и колониальная империя, продемонстрировала полную неготовность к современной войне. При этом противник отнюдь не входил в «высшую лигу»: в 1905 году Япония неизмеримо уступала на море Великобритании, а на суше – Германии. Очень быстро стало понятно, что военное поражение – верхняя часть айсберга. Россия промышленность теряет конкурентоспособность, Россия все больше отстает от передовых европейских стран и США.
Причину отставания выявили работы Д. Менделеева, окончательная точка была поставлена уже во время Первой Мировой войны комиссией В. Вернадского, известной, как КЕПС (Комиссия по естественным производительным силам России).
Если очень кратко, то вердикт КЕПС выглядел следующим образом: по мере развития индустрии протяженность России стала ее ахиллесовой пятой. Даже если производительность труда будет такой же, как на Западе, если плотность железных дорог и количество электростанций на единицу площади достигнет западных показателей, российская промышленность все равно останется неконкурентоспособной, поскольку среднее транспортное плечо – больше, и, соответственно, выше транспортные издержки. Но проблема заключается в том, что до этих западных показателей «дистанции огромного размера». Россия больна инфраструктурной недостаточностью, ей нужна подлинная революция в организации и обеспечении производства. Для этой революции нет средств, и найти их невозможно, потому что «таких денег не бывает».
Острее всего проблему воспринял Генеральный штаб. Насколько можно судить, уже к 1910 году он подготовил два возможных решения. Первое было вполне очевидным: выиграть предстоящую войну с Германией и Австро-Венгрией, выиграть любой ценой, но так, чтобы победа выглядела неоспоримой. После этого ограбить поверженного противника дочиста и за его счет провести модернизацию. Но тогда нужно побеждать в скоротечной войне – до того, как союзники развернут весь свой военный и промышленный потенциал. Понятно, что после Цусимы и Порт-Артура разумные люди в Генштабе обязаны были задать себе вопрос: а что делать, если быстро победить не получится? Затяжная война оборачивалась для России катастрофой вне всякой зависимости от окончательного результата. В случае победы Центральных держав инфраструктурная отсталость России была бы зафиксирована Германией, а в случае их поражения – союзниками. В обоих случаях вырисовывалась малоприятная перспектива полуколонии по образцу Турции или Китая.
И тогда возникает второе, невероятное решение. Найти в России силу, которая способна провести модернизацию за счет внутренних ресурсов – за счет всего и не взирая ни на что – ни на закон, ни на обычаи, ни на человечность.
Какое-то время Генштаб, очевидно, рассматривает средний вариант: верхушечный переворот, замена Николая Второго Великим князем Николаем Николаевичем. От этой компромиссной идеи отказались где-то между 1915 и 1916 гг. В 1917 году ставка была окончательно сделана на партию большевиков.
Связь между большевиками и российским генеральным штабом прослеживается вполне четко, равно как и преемственность между программой ГОЭЛРО и деятельностью КЕПС. «В людях» взаимодействие осуществлялось через братьев Бонч-Бруевичей, из которых один фактически заведовал орготделом партии большевиков, а после революции стал управделами СНК и личным порученцем Ленина, а второй был офицером Генштаба и осенью 1917 г. возглавлял Северный Фронт. М. Бонч-Бруевич был очень хорошо знаком с генералами, сыгравшими ключевую роль в феврале и октябре 1917 года, – Лукомским, Даниловым, Потаповым, водил он знакомство и с промышленниками уровня Гучкова. Не меньшее значение имела связь Потапова, заместителя начальника генштаба и генерал-квартирмейстера, со старым большевиком Кедровым. Незадолго до революции Кедров свел Потапова с членом ВРК Подвойским. Стороны мило побеседовали, в результате чего Генштаб палец о палец не ударил во время штурма Зимнего, а после переворота – перешел на сторону советской власти. К концу 1918 года генштабисты занимают ведущие должности во всей структуре военного управления Красной Армии. Даже количественно генштабистов в РККА было больше, чем во всех белых армиях вместе взятых, если же рассматривать высшую штабную элиту, то она участвует в гражданской войне на стороне советской власти практически целиком. В ответ большевики относятся к сотрудникам генштаба с известной мягкостью, само учреждение продолжает работать и получать зарплату, наряду с комиссией Вернадского. Еще во время Гражданской войны разворачивается масштабная программа изучения опыта Первой мировой войны. А в феврале 1920 г. дается старт плану ГОЭЛРО, руководство которым сосредотачивается в руках Ленина, Калинина и Кржижановского. С этого момента молодое советское государство начинает инфраструктурную гонку.
Управленческая элита в лице Генштаба, промышленная элита в лице ряда промышленников и предпринимателей, вносящих деньги в кассу большевиков, интеллектуальная элита Комиссии Вернадского, инженерная элита – все эти люди, составляющие основу правящего класса дореволюционной России, пожертвовали жизнью, честью, имуществом, империей, династией, но они придали большевистскому перевороту творческое, созидательное начало, сделали его революцией. А большевики, со своей стороны, не остановились ни перед чем, решая задачу инфраструктурной недостаточности страны. И для индустриальной фазы развития они вполне справились с ней, превратив к началу 1960-х годов Россию в сверхдержаву.
Германия традиционно предпочитает половинчатый «прусский путь» в революционных преобразованиях. После Первой Мировой войны перед страной встала задача восстановления государственности и воссоздания армии. Невооруженным глазом было видно, что Веймарская Республика эту задачу решить не способна, даже при молчаливом содействии держав-победительниц. И уже с середины 1920-х годов возникают контакты между германскими промышленниками, прежде всего Тиссеном и Функом, и маргинальной партией только что вышедшего из тюрьмы А. Гитлера. Гитлер быстро находит общий язык и с военными, такими как Бек и Бломберг. Изначально поставлен вопрос о свержении Республики, отмене Версальского договора и перевооружении армии любой ценой, но генералы и промышленники просят – а Гитлер обещает – сделать все это исключительно законным, мирным путем. Позиция Гитлера выражена очень точно: переворот является не первым, а последним актом революции; НСДАП захватит власть тогда, когда государство будет к этому вполне подготовлено.
Понятно, что преемственность веймарской и гитлеровской элиты первоначально была выражена гораздо сильнее, нежели связь между высшими слоями Российской империи и советской республики. Тем не менее определенная ротация кадров произошла и в Германии.
НСДАП решила задачу модернизации страны и отмены Версальских ограничений, но – ценой мировой войны, национальной катастрофы и нового военного поражения. Вполне возможно, что «прусский» половинчатый путь, попытка устроить «революцию без революции» с неизбежностью приводит к подобным трагическим результатам. Тем не менее следует заметить, что Версаль породил катастрофическую депрессию в Германии – депрессию социальную, психологическую и экономическую, в то время как разгром во Второй Мировой войне стал началом нового подъема страны и в конечном счете привел к созданию Европейского Союза.
Подведем итог. Революцию отличает от бунта наличие проектности. Практически всегда эта проектность создается правящей элитой для решения тех задач, которые не могут быть решены легитимно. Эта элита является и источником революции, и ее жертвой. Другими словами, революция – специфическая форма налога кровью, который во все времена и во всех режимах возлагается на правящий слой.
