Глава 44
Ичозар взглянул на себя в большой кусок обсидиана и отвернулся. Некоторая рябь в блестящем черном зеркале искривляла его отображение, но от этого ничего не менялось, и он не хотел сегодня видеть себя. На нем была туника из оленьей кожи, отороченная мехом и украшенная бусинами из птичьих костей, иглами дикобраза и клыками животных. У него никогда не было такого красивого наряда. Джоплайя сшила этот специально для церемонии, когда его официально приняли в Первую Пещеру Ланзадонии.
Идя на главную площадку, он ощущал мягкость кожи и благоговейно разглаживал ее, зная, что ее руки сшили эту тунику. Мысль о Джоплайе почти всегда причиняла боль. Он влюбился в нее с первого взгляда. Именно она разговаривала с ним, слушала его, пыталась вытащить его на люди. Он ни за что не появился бы на Летнем Сходе перед всеми Зеландонии, если бы не она, а когда он увидел, как мужчины увиваются вокруг нее, ему захотелось умереть. Разве можно было с такой внешностью, как у него, мечтать о такой женщине, как она? Она не отказала ему наотрез, и он стал жить надеждой. Но она так долго не давала ответа, что он был уверен, что это обозначало «нет».
В тот день, когда появились Эйла и Джондалар, она спросила его, не раздумал ли он быть ее спутником. Он просто не мог поверить, что она спросила его об этом. Раздумал? Да он никогда в жизни не хотел ничего так сильно. Он выжидал случая поговорить с Даланаром наедине, но гости были всегда рядом с ним. Ему не хотелось вмешивать их. И к тому же он боялся говорить об этом. Лишь мысль о том, что он может потерять возможность обрести счастье, о котором столько мечтал, заставила его отважиться на разговор.
Даланар сказал, что она дочь Джерики и что он переговорит с ней по этому поводу, и спросил, согласна ли Джоплайя и любит ли он ее. О Великая Мать, любил ли он ее!
Ичозар занял свое место среди ожидающих; сердце у него забилось сильнее, когда Даланар встал и вышел на середину пещеры.
Перед кострищем была воткнута в землю маленькая деревянная скульптура, изображающая дородную женщину. Полные груди, круглый живот и широкие ягодицы Дони точно передавали реальность, но голова походила на гладкий шар, а руки и ноги были лишь намечены. Стоя возле очага, Даланар смотрел на собравшихся.
— Во-первых, я хочу объявить, что в этом году мы вновь пойдем в Зеландонии на Летний Сход, и мы приглашаем любого, кто хочет, присоединиться к нам. Это долгий путь, но я надеюсь уговорить одного из Зеландонии вернуться и жить с нами. У нас нет Ланзадони, и нам нужна Та, Которая Служит Матери. Мы разрастаемся, и вскоре появится Вторая Пещера, и когда-нибудь у нас будет свой Летний Сход. Есть и другая причина, чтобы пойти. Не только потому, что состоится День Воссоединения для Эйлы и Джондалара, есть и еще кое-что, что стоит отпраздновать.
Даланар поднял изображение Великой Земной Матери и кивнул. Ичозар очень нервничал, хотя знал, что это была самая обычная церемония объявления, а не тщательно разработанный День Воссоединения с его очищающими ритуалами и табу. Когда девушка и юноша предстали перед ним, Даланар сказал:
— Ичозар, сын Женщины, которую благословила Дони, из Первой Пещеры Ланзадонии, ты просил отдать тебе Джоплайю, дочь Джерики, подруги Даланара. Это правда?
— Это правда. — Голос Ичозара звучал так тихо, что его едва было слышно.
— Джоплайя, дочь Джерики, подруги Даланара…
Слова звучали иначе, но означали то же самое. Эйлу сотрясали рыдания, — она вспомнила о подобной церемонии, где она стояла рядом со смуглым человеком, который смотрел на нее так же, как Ичозар на Джоплайю.
— Эйла, не плачь! Это же праздничная церемония. — Джондалар нежно обнял ее.
Она не могла выговорить ни слова, она знала, как чувствует себя женщина, стоящая рядом не с тем мужчиной. Но у Джоплайи не было даже тени надежды, что когда-нибудь человек, которого она любила, станет ее мужчиной. Он даже не знал, что она любила его, а она не могла сказать ему об этом, потому что была его сестрой, родной сестрой, и к тому же он любил другую. Эйла воспринимала боль Джоплайи как свою собственную и потому рыдала, стоя рядом с мужчиной, которого они обе любили.
— Я вспомнила, как я точно так же стояла рядом с Ранеком, — наконец произнесла она.
Джондалар помнил очень хорошо тот момент и почувствовал, как у него сжимается что-то в груди и пощипывает в горле. Он горячо обнял ее:
— Эй, женщина, ты хочешь, чтобы и я разрыдался! Увидев, как по лицу Джерики катятся слезы, хотя та и пытается держаться с достоинством, он воскликнул:
— Почему женщины всегда плачут на таких ритуалах?!
Джерика посмотрела на Джондалара с непонятным выражением на лице, затем перевела взгляд на Эйлу, рыдающую в его объятиях.
— Пора выбирать друга, пора отбросить в сторону несбыточные мечты. Не можем же мы все обладать совершенным мужчиной, — прошептала она тихо.
— …Принимает ли Первая Пещера Ланзадонии эту пару? — бросив взгляд на собравшихся, спросил Даланар.
— Принимаем, — ответили все хором.
— Ичозар, Джоплайя, вы даете обещание соединиться. Пусть Дони, Великая Земная Мать, благословит вас, — сказал вождь в заключение, прикоснувшись деревянным изображением к голове Ичозара и животу Джоплайи. Затем опять воткнул Дони в землю перед очагом.
Пара повернулась лицом к собравшимся, а затем медленно пошла вокруг очага. В торжественной тишине дух невыразимой словами меланхолии делал женщину неотразимо прекрасной.
Мужчина рядом с ней был ниже ростом. Его большой крючковатый нос нависал над выступающими вперед челюстями, а сходившиеся в центре тяжелые надбровные дуги с густыми буйными бровями пересекали его лоб одной линией. У него были чрезвычайно мускулистые руки, огромная бочкообразная грудь, длинное тело и короткие кривые волосатые ноги, что говорило о его связи с Кланом. Но его нельзя было назвать плоскоголовым, так как у него не было маленького скошенного лба, переходящего в длинную большую сплющенную сверху голову, что и дало имя членам Клана. У Ичозара был такой же прямой и высокий лоб, как у любого из здешних жителей.
И все же Ичозар был невероятно уродлив и являл собой абсолютную противоположность женщине, стоявшей рядом с ним. Лишь его глаза сглаживали контраст между ними. Большие, блестящие, карие, они ошеломляли всех выражением обожания и любви к этой женщине. Это несколько нейтрализовало невыразимую печаль, что пропитала атмосферу вокруг Джоплайи.
Но даже такое очевидное доказательство любви Ичозара не могло облегчить боль, которую Эйла ощущала, глядя на Джоплайю. И она спрятала голову на груди Джондалара, чтобы не видеть этого и чтобы преодолеть горестные чувства.
Когда двое закончили третий круг, тишина взорвалась хором добрых пожеланий. Эйла держалась позади, пытаясь овладеть собой. В конце концов, подталкиваемая Джондаларом, она подошла к паре, чтобы пожелать счастья.
— Джоплайя, я рад, так рад, что мы вместе будем праздновать День Воссоединения, — сказал Джондалар и обнял ее.
Она прижалась к нему, и он удивился, как крепко она обняла его, как будто прощалась с ним навсегда.
— Мне не нужно желать тебе счастья, Ичозар, — сказала Эйла. — Я лишь пожелаю, чтобы ты был всегда так счастлив, как сейчас.
— А как может быть по-другому с Джоплайей?
Неожиданно она обняла его. Для нее он не был уродливым, у него был приемлемый, знакомый вид. Такие красивые женщины не часто обнимали Ичозара, и он почувствовал теплую приязнь к этой золотоволосой чужеземке.
Затем она повернулась к Джоплайе. Вглядываясь в пронзительные зеленые глаза, она почувствовала, как слова, которые она хотела произнести, застряли в горле. С болезненным криком она бросилась к Джоплайе, и та обняла ее и стала гладить по спине, как будто не она, а Эйла нуждалась в утешении.
— Все в порядке, Эйла. — Голос Джоплайи звучал отстраненно и пусто. Глаза были сухие. — Что я еще могла сделать? Я никогда не встречу человека, который полюбил бы меня так, как любит Ичозар. Я уже давно знала, что я буду его подругой. И больше нет причин ждать.
Эйла отступила назад, стараясь сдержать слезы, и увидела, что Ичозар подвинулся поближе. Он робко обнял Джоплайю за талию, еще не веря своему счастью. Он боялся, что вдруг проснется и все окажется сном. Он не знал, что ему досталась лишь оболочка женщины, которую любил. Но ему было все равно. Достаточно было и оболочки.
* * *
— Ну нет. Я не видел это собственными глазами, — сказал Хочаман, — и не могу утверждать, что поверил в это. Но если вы можете ездить на лошадях, а волк крутится вокруг вас, то почему бы кому-нибудь не проехаться верхом на мамонте?
— Где, ты сказал, это произошло? — спросил Даланар.
— Это случилось сразу же, как мы вышли в путь. Там, далеко на востоке. Должно быть, то был четырехпальцевый мамонт.
— Четырехпальцевый мамонт? Никогда не слышал о таком, — сказал Даланар. — Даже от Мамутои.
— Они не единственные, кто охотится на мамонтов, и они не живут далеко на востоке. Поверь мне, они — сравнительно близкие наши соседи. Когда ты действительно достигнешь востока и доберешься до Бескрайнего моря, то увидишь мамонтов с четырьмя пальцами на задних ногах. Они темнее по окраске. А большинство из них почти черные.
— Ладно. Если Эйла может кататься на спине пещерного льва, то я не сомневаюсь, что кто-то может ездить на мамонтах. А как ты думаешь? — Джондалар посмотрел на Эйлу.
— Если взять его молодым, — ответила Эйла. — Я считаю, что если воспитать любое животное с самого младенчества, его можно чему-то научить. По крайней мере они не будут бояться людей. Мамонты умные. Их можно многому научить. Мы видели, как они ломают лед для питья. Многие другие животные пользуются этим.
— Они могут учуять запах на большом расстоянии, — произнес Хочаман. — На востоке намного суше, и люди говорят: «Если ищешь воду, ищи мамонта». Они могут обходиться долгое время без нее, если необходимо, но в конце концов они приведут вас к воде.
— Полезно знать такое, — сказал Ичозар.
— Да. Особенно если ты много путешествуешь, — добавила Джоплайя.
— Я не собираюсь много путешествовать.
— Но ты же пойдешь на Летний Сход Зеландонии, — сказал Джондалар.
— На наш День Воссоединения, конечно, пойду. К тому же мне хочется вновь вас увидеть. — Ичозар смущенно улыбнулся. — Было бы прекрасно, если бы ты и Эйла жили здесь.
— Да, я надеюсь, что вы подумаете о нашем предложении, — произнес Даланар. — Ты знаешь, Джондалар, что это и твой дом. Кроме Джерики, у нас нет целительницы, да у Джерики недостаточно опыта. Нам нужна Ланзадонии, и мы считаем, что Эйла очень подошла бы нам. Ты можешь навестить свою мать, а после Летнего Схода мы вместе вернемся сюда.
— Мы очень ценим ваше предложение, Даланар, и мы подумаем.
Эйла взглянула на Джоплайю. Та ушла в себя. Эйле нравилась эта женщина, но говорили они в основном о пустяках, Эйла все еще болезненно сопереживала, видя плачевное состояние Джоплайи, — в свое время она слишком близко подошла к этому, — и ее собственное счастье постоянно напоминало о боли Джоплайи. Несмотря на то что ей здесь все и всё нравилось, она была рада, что они уезжают завтра утром.
Ей особенно будет не хватать Джерики и Даланара, их бурных «споров». Женщина была маленькой и могла свободно пройти под его вытянутой рукой, но она обладала неукротимой волей. Она в такой же степени руководила жизнью племени, как и он, и шумно начинала спорить, когда их мнения расходились. Даланар слушал ее серьезно, но это не означало, что он всегда с ней соглашался. Благосостояние его племени было главной его заботой, и он часто выносил на общее обсуждение тот или иной вопрос, но в основном принимал решения сам, как любой прирожденный руководитель. Он никогда не отдавал приказов, все делалось из уважения к нему.
После нескольких словесных стычек, когда она еще не вполне их понимала, Эйла полюбила слушать, как они спорят, и почти открыто улыбалась при виде того, как женщина ростом с ребенка жарко спорит с огромным мужчиной. Что больше всего забавляло ее, так это то, что они вдруг могли прервать спор, сказав нежное слово друг другу или начав говорить совсем о другом, как будто только что не хотели вцепиться друг другу в горло, а затем вновь продолжали словесный бой, как два смертельных врага. Однако, когда решение было принято, все сразу забывалось. Но они, кажется, наслаждались устными поединками и, несмотря на разницу в росте, сражались на равных. Они не только любили друг друга, но питали взаимное уважение.
* * *
Становилось теплее, весна уже вступила в полную силу, когда Эйла и Джондалар снова тронулись в путь. Даланар просил передать привет и добрые пожелания Девятой Пещере Зеландонии и напомнил им о своем предложении. Они оба чувствовали, как радушно к ним относятся, но болезненное сочувствие Эйлы Джоплайе служило препятствием для того, чтобы жить среди Ланзадонии. Это было бы слишком трудным для них обеих, но именно об этом она и не хотела говорить с Джондаларом.
Он уловил некое напряжение в отношениях между двумя женщинами, хотя, казалось, они нравились друг другу. Джоплайя и с ним стала вести себя по-другому. Она как-то отдалилась, перестала шутить и подтрунивать, как раньше. И он с удивлением вспоминал ее последнее страстное объятие.
Вот и сейчас слезы наполнили ее глаза. Он напомнил ей, что не уходит в дальнее Путешествие, а возвращается домой, и что они вскоре увидятся на Летнем Сходе.
Ему было легко и приятно, что их так тепло приняли, и он решил как следует обдумать предложение Даланара, особенно если Зеландонии не примут Эйлу. Хорошо, что для них всегда найдется место, но в душе он сознавал, что, несмотря на всю любовь к Даланару и Ланзадонии, его народ — это Зеландонии. И если это окажется возможным, то он вместе с Эйлой хотел бы жить там.
Когда они наконец выехали, Эйла почувствовала себя легко, как если бы с нее спало тяжкое бремя. Несмотря на дождь, ей было радостно оттого, что становится теплее, а в солнечные дни было бы слишком расточительно долго печалиться. Она была просто влюбленной женщиной, которая путешествует со своим мужчиной и собирается познакомиться с его народом, с его домом, который станет и ее домом. Она думала об этом не без чувства удовлетворения, хотя к надежде примешивалось еще и волнение.
Эти края Джондалар хорошо знал и потому возбужденно приветствовал каждую дорожную примету, часто рассказывая целые истории о них. Они ехали верхом по ущелью между двумя горными хребтами, оно привело их к реке, которая, петляя, все же текла в нужном направлении. Затем, добравшись до ее истоков, путники повернули, переправились через несколько больших рек, текущих с севера на юг и пересекающих долину, после чего поднялись на перевал большого массива, который увенчивали вулканы, один из них все еще дымился. Пересекая плато возле истока какой-то реки, они миновали несколько горячих источников.
— Уверен, что это начало той реки, которая протекает прямо перед Девятой Пещерой, — с энтузиазмом произнес Джондалар. — Мы почти дома. Мы можем попасть туда еще до ночи.
— А это те горячие лечебные воды, о которых ты говорил?
— Да. Мы называем их Целительными Водами Дони.
— Давай останемся здесь сегодня.
— Но мы почти дома, почти у цели нашего Путешествия, и я так долго отсутствовал.
— Вот почему я хочу провести ночь здесь. Это конец нашего Путешествия, и я хочу искупаться в горячей воде, провести последнюю ночь наедине с тобой, прежде чем мы увидим всех твоих родных.
Джондалар посмотрел на нее и улыбнулся.
— Ты права. Что такое еще одна ночь после столь долгого пути! И это последний раз, когда мы будем одни. Кроме того, мне нравится быть с тобой возле горячих источников.
Они поставили шатер на ровной площадке, на которой явно кто-то уже останавливался. Лошади были возбуждены, когда их пустили пастись на свежую траву на плато. Эйла же обнаружила тут цветки мать-и-мачехи и щавель. Когда она стала собирать их, то заметила несколько весенних грибов, увидела цветы дикой яблони и побеги бузины. Она вернулась на стоянку с полным подолом свежей зелени.
— Никак ты собираешься устроить пир, — сказал Джондалар.
— Неплохая мысль. Я видела гнездо и хочу вернуться туда и проверить, есть ли там яйца.
— А что ты думаешь об этом? — Он поднял форель. Эйла радостно улыбнулась. — Я заметил ее в реке. Тогда я заострил зеленую ветку, изогнул ее крючком, выкопал червя и намотал его на это. Рыба так быстро схватила, как будто поджидала меня.
— Точно состоится пир!
— Но он может подождать, не так ли? — сказал Джондалар. — Я бы предпочел горячий источник, и прямо сейчас. — В его синих глазах засветилась любовь, и она почувствовала желание.
— Прекрасная мысль. — Она вытряхнула все из подола туники возле кострища и кинулась ему в объятия.
* * *
Они сидели бок о бок у костра и, чувствуя себя полностью расслабленными, удовлетворенными и даже пресыщенными, смотрели на танцующие искры, улетающие в ночь. Неподалеку спал Волк. Вдруг он поднял голову и навострил уши в направлении темного плато. И сразу же послышалось громкое ржание, но звук было незнакомым. Затем взвизгнула кобыла и заржал Удалец.
— На поле чужая лошадь, — вспрыгивая на ноги, сказала Эйла. В безлунную ночь трудно было что-то разглядеть.
— В такую ночь трудно будет отыскать дорогу. Надо найти что-нибудь годное для факела.
Уинни вновь пронзительно завизжала, чужая лошадь заржала, и послышался удаляющийся в ночь топот копыт.
— Все, — сказал Джондалар. — Сейчас слишком поздно. Думаю, что она исчезла. Лошадь опять увела ее.
— На этот раз, я думаю, она ускакала, потому что сама этого хотела. То-то она нервничала. Мне надо было бы повнимательнее отнестись к этому. Это ее время, Джондалар. Уверена, что это был жеребец, и думаю, что Удалец умчался с ними. Он еще слишком молод, но у других кобыл тоже наступила течка, и его потянуло к ним.
— Слишком темно, чтобы искать их сейчас, но я знаю эти места. Мы найдем их завтра утром.
— В прошлый раз я сама вывела ее, и к ней прискакал каштановый жеребец. Она вернулась ко мне, а позднее родился Удалец. Наверное, она собирается заиметь еще одного жеребенка. — Эйла присела у костра и, посмотрев на Джондалара, улыбнулась. — И будет очень хорошо, если мы обе забеременеем в одно и то же время.
Потребовалось некоторое время, чтобы осознать ее слова.
— Обе вы… беременные… одновременно? Эйла! Ты говоришь, что ты забеременела? Ты собираешься родить ребенка?
— Да, — кивнула она. — Я собираюсь родить твоего ребенка, Джондалар.
— Моего ребенка? Ты собираешься родить ребенка от меня? Эйла! Эйла! — Он подхватил ее на руки и начал кружиться, а потом поцеловал ее. — Ты уверена? В смысле, ты уверена, что беременна? Дух мог прийти к тебе от одного из мужчин в Пещере Даланара или даже от Лосадунаи… Это хорошо, если этого хочет Великая Мать.
— У меня не было месячных в положенное время, и я сама чувствую, что беременна. Меня даже слегка тошнило утром. Несильно. Кажется, мы его зачали, когда спустились с ледника. Это твой ребенок, Джондалар. Я уверена в этом. Никого другого не могло быть. Ребенок, зачатый твоей сущностью. Сущностью и плотью.
— Мой ребенок? — Глаза его выразили легкое удивление. Он положил руку на ее живот. — Мой ребенок вот здесь, внутри? Я так этого хотел. — Он невольно заморгал и отвернулся. — Ты знаешь, что я просил об этом Великую Мать.
— Только не говори мне, что Мать всегда дает тебе то, о чем ты просишь, Джондалар. — Она улыбнулась, видя счастливое выражение его лица. Да она и сама была счастлива. — Скажи, ты просил мальчика или девочку?
— Просто ребенка. Не имеет значения, кто родится.
— Тогда ты не возражаешь, если я в этот раз рожу девочку?
— Просто ребенка. Твоего ребенка и, может быть, моего.
* * *
— Трудность в выслеживании лошадей пешком в том, что они передвигаются гораздо быстрее нас, — сказала Эйла.
— Кажется, я знаю, куда они могли уйти, и знаю более короткий путь туда через этот горный хребет.
— А что, если они не там?
— Тогда мы вернемся обратно и продолжим поиски, но следы ведут в том направлении. Не волнуйся, Эйла. Мы найдем их.
— Должны найти, Джондалар. Мы провели вместе слишком много времени. Я не могу позволить ей вернуться в табун.
Джондалар вел ее к укромному лугу, где прежде часто видел лошадей. Они и сейчас были там. Эйле не понадобилось много времени, чтобы узнать Уинни. Они спустились на край покрытой травой долины, и во время спуска Джондалар внимательно следил за тем, чтобы она не перетрудилась. Эйла издала знакомый призывный свист.
Уинни подняла голову и галопом понеслась к женщине, а за ней следом скакали большой серый жеребец и еще один, каштановый. Серый было развернулся, вызывая молодого на бой, но тот отпрянул назад. Хотя Удалец был возбужден от присутствия кобылиц в течке, он был еще не способен сражаться с опытным жеребцом из табуна за собственную мать. Джондалар с копьем в руке подбежал к Удальцу, чтобы защитить его. Серый опять развернулся и понесся к кобыле.
Эйла как раз обнимала Уинни за шею, когда появился жеребец и встал на дыбы. Уинни отпрянула от женщины и призывно заржала. Подошел Джондалар, ведя на поводу Удальца. Мужчина выглядел очень обеспокоенным.
— Надень на нее уздечку, — сказал он.
— Нет. Нам придется провести еще одну ночь здесь. Она пока не готова вернуться. Они зачинают жеребенка, и Уинни этого хочет. Я хочу отпустить ее.
Джондалар неохотно пожал плечами в знак согласия.
— Почему нет? Нам некуда спешить. Мы можем остаться здесь на некоторое время.
Он посмотрел на Удальца, которого так и тянуло к табуну.
— Ему тоже хочется присоединиться к ним. Как ты думаешь, не повредит ли ему, если я его отпущу?
— Не думаю, чтобы они сменили место. Это большая долина, и если они уйдут, то мы можем залезть на гору и посмотреть, куда они направляются. Для Удальца будет неплохо, если он проведет некоторое время в табуне. Чему-нибудь научится…
— Наверное, ты права. — Он снял уздечку и посмотрел, как Удалец галопом поскакал к табуну. — Интересно, а станет ли он когда-нибудь вожаком табуна? И будет делить Наслаждение со всеми кобылами, — сказал он, подумав: «И может быть, зачнет жеребят».
— Нам нужно найти место для стоянки и удобно устроиться, — сказала Эйла. — Хорошо бы что-то добыть на обед. Возможно, вон в том лесу водятся куропатки.
— Плохо, что здесь нет горячих источников. Удивительно расслабляет купание в горячей воде.
С огромной высоты Эйла смотрела вниз на бесконечную гладь воды. В противоположном направлении так далеко, насколько хватало взора, протянулась степная равнина. Рядом виднелся альпийский луг с небольшой пещерой в скалистой стене. У стены рос орешник, затенявший вход в пещеру.
Ей было страшно. За пределами пещеры шел снег, но, когда она раздвинула кусты и вышла наружу, была уже весна. Цвели цветы, и пели птицы. Везде к небу тянулась новая жизнь. Из пещеры раздался громкий здоровый плач новорожденного.
Она за кем-то шла вниз по склону, неся на бедре в специальной люльке ребенка. Человек впереди прихрамывал и опирался на палку. На спине его топорщилась сумка. Это был Креб, и он охранял ее ребенка. Они шли, казалось, целую вечность, пересекая долины, карабкаясь по горам, пока не пришли в долину с укромным лугом. На нем были лошади.
Креб остановился и сбросил свой мешок. Она подумала, что увидела в нем белую кость, но оттуда вышел молодой каштановый жеребец и побежал к золотисто-серой кобыле. Эйла свистнула, но кобыла убежала прочь с жеребцом.
Креб повернулся и поманил Эйлу, но она не совсем поняла его жест. Это был обыденный язык, которого она не знала. Он сделал еще один жест: «Идем, мы сможем добраться туда до темноты».
Она оказалась в длинном туннеле внутри глубокой пещеры. Впереди мерцал свет. Это был выход из пещеры. Эйла поднималась по крутой тропинке, идущей вдоль кремовато-белой скалы, следуя за человеком, который большими шагами стремительно двигался вперед. Она узнала место и поспешила догнать человека.
— Подожди! Подожди меня. Я иду! — закричала она.
— Эйла! Эйла! — Джондалар тряс ее за плечо. — Тебе приснился плохой сон?
— Странный, но не плохой, — ответила она, просыпаясь и чувствуя приступ тошноты. Она полежала спокойно, надеясь, что это пройдет.
* * *
Джондалар, отпугивая серого жеребца, хлопал перед ним кожаной подстилкой, а Волк рявкал и набрасывался на него, пока Эйла надевала на Уинни уздечку. Теперь на кобыле был только небольшой вьюк. Зато Удалец, привязанный накрепко к дереву, должен был везти весь остальной груз.
Вскочив на лошадь, Эйла сразу же послала ее в галоп, направляя по кромке поля. Жеребец поскакал за ними, но по мере удаления от остальных кобыл он замедлил ход и, окончательно остановившись, встал на дыбы и заржал, зовя Уинни. Затем еще раз встал на дыбы и помчался к табуну, так как несколько жеребцов пытались воспользоваться его отсутствием. Подскакав к табуну, серый встал на дыбы и визгливо заржал, вызывая на бой других самцов.
Эйла продолжала двигаться вперед, но перевела Уинни с галопа на рысь. Услышав топот копыт сзади, она остановилась и подождала Джондалара, Удальца и Волка.
— Если мы поспешим, то доберемся туда до темноты, — сказал Джондалар.
У Эйлы было такое чувство, что она уже слышала это. Рысью они продолжили путь.
— Кажется, мы обе скоро будем рожать, — сообщила Эйла. — По второму разу. И мы обе уже родили по сыну. Это хорошо, что у нас одновременно будут дети.
— Многие женщины родят с тобой одновременно.
— Ты прав, но приятно рожать вместе с Уинни. Ведь мы обе забеременели в дороге. Она намного моложе меня. Я стара, чтобы рожать.
— Ты не старая, Эйла. Это я старый.
— Мне уже исполнилось девятнадцать лет этой весной. Слишком поздно, чтобы иметь детей.
— Я намного старше. Мне уже двадцать и три года. Слишком поздно для человека в таком возрасте устраивать свой дом в первый раз. Понимаешь ли ты, что я отсутствовал пять лет? Интересно, помнит ли меня кто-нибудь? Узнают ли меня?
— Конечно, узнают. Даланар же сразу узнал, да и Джоплайя тоже.
«Все вспомнят и узнают его, но никто не вспомнит и не узнает меня», — подумала она.
— Посмотри! Видишь ту скалу? Сразу за излучиной реки? Там я впервые стал охотником! — Джондалар пришпорил лошадь. — Я добыл большого оленя. Не знаю, чего я больше боялся: его рогов или того, что приду домой с пустыми руками.
Эйле было приятно слышать его воспоминания, и она улыбнулась. Но самой ей нечего было вспоминать в этих местах. Она вновь будет чужой, и все будут смотреть на нее и спрашивать ее о странном акценте и о том, откуда она.
— Как-то здесь у нас был Летний Сход. Собирались представители всех очагов. Тогда я впервые стал мужчиной. О, как я пыжился, чтобы казаться взрослым, но и боялся, что ни одна молодая женщина не выберет меня для ее Первых Ритуалов. Оказалось, мне не стоило волноваться. Меня выбрали сразу три, что даже напугало меня!
— Какие-то люди вон там смотрят на нас, Джондалар.
— Это Четырнадцатая Пещера! — Он помахал рукой. Но никто не помахал в ответ. Вместо этого люди мгновенно исчезли под скальным выступом.
Он нахмурился и потряс головой.
— Они привыкнут к животным.
«Надеюсь, и ко мне тоже», — подумала Эйла. Единственное, что было знакомо ей здесь, так это Джондалар.
— Эйла! Вот она! — закричал Джондалар. — Девятая Пещера Зеландонии.
Она посмотрела туда, куда он показывал, и почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.
— Ее легко узнать из-за вот этой скалы на вершине горы. Видишь? Она похожа на камень, готовый свалиться вниз. Но он не свалится, если только сама гора не разрушится. — Джондалар повернулся к ней: — Эйла, ты заболела? Ты такая бледная!
Она остановилась.
— Я видела это место раньше, Джондалар.
— Как ты могла его видеть? Ты же никогда прежде не бывала здесь!
И вдруг все встало на место. Да, это была пещера се снов. Та, которую хранила родовая память Креба. Теперь она знала, что он хотел сказать в ее снах.
— Я говорила тебе, что мой тотем обозначает, что ты предназначен мне, и тотем направил тебя ко мне. Он хотел, чтобы ты привел меня в твой дом, туда, где мой Дух Пещерного Льва будет счастлив. И вот это место. Я тоже пришла домой, Джондалар. Твой дом — это и мой дом.
Он улыбнулся, но прежде чем он успел что-то сказать, послышался голос, выкрикивающий его имя:
— Джондалар! Джондалар!
Они взглянули вверх на выступающую скалу и увидели на тропе молодую женщину.
— Мама! Быстрее иди сюда! — кричала она. — Джондалар вернулся! Джондалар дома!
«И я тоже», — подумала Эйла.